Поэтому, когда попадешь в "систему", у тебя остается два пути. Первый. Могучий кишечник Чебурашки перемелет тебя и усвоит в своих рядах, как клеточку огромного тела. Или, на крайний случай, назовет тебя говном и отторгнет из своих рядов. Второй. Ни в коем случае нельзя воспринимать это всерьез. Нужно представить, что это игра, придуманная главврачом психиатрической клиники, куда ты попал совершенно случайно. И единственный вариант последующего поведения - абстрагироваться, внешне притворившись таким же больным, выполняя все правила игры, ну или почти все.
Я выбрал второй вариант, но не сразу. Конечно же пытался доказать, что я - нормальный, а происходящее вокруг - нет. Но выглядело это неубедительно. Даже когда из рисовой каши вытаскиваешь опарышей и показываешь офицеру, который ест дома. Тот еще умудряется спросить:
- А в чем дело? Что-то не так?
- Нет. Все так, - отвечаешь ты и ешь дальше, потому что есть хочешь, а больше нечего…
В один "прекрасный" день я проснулся и осознал озвученное выше. И тогда я придумал ЕГО. Он сможет за себя постоять, завоевать расположение коллектива и быть любимцем девушек. Те из вас, кто смотрели фильм "Бойцовский клуб", понимают, о чем я. Только я, в отличие от героя фильма, понимал все происходящее. Со временем этот панцирь, защищавший мой внутренний, способный на сострадание мир, станет неотъемлемой частью моей личности…
Глава 6. Личный дневник, первый курс
Декабрь 1998 года. Ночь…
Я лежу на панцирной прогнувшейся кровати, полностью одетый в повседневную форму. Она пахнет помоями, потом и сыростью. В голову впивается черная шапка-ушанка на несколько размеров меньше нужной мне, в центре которой красуется герб несуществующей страны. Шапка настолько мала, что даже если натянуть ее до упора, так называемые уши прикрывают лицо, как бакенбарды прикрывали Пушкина. И греют соответственно. Знаете, что на шапке у военного? Не знаете? А на ней две иголки с нитками. А зачем? Так положено! Все руки себе исколол, натягивая ее на голову в темноте кубрика. Накрытый одеялом и шинелью, я лежу, не шевелясь, чтобы не выпустить тепло своего тела, и смотрю на клубочки пара, идущего из моего рта… Холодно… Очень холодно. Хочется пИсать, но если встану, придется заново греть постель, да и шинель с одеялом кто-нибудь в темноте на себя перекинет. Нет, не встану. Буду терпеть…
Отопления нет. Воды тоже. За окном минус сорок по Цельсию. Все замерзло, на батареях иней. А в "офицерской" жара, работает калорифер. Греются, суки… Сегодня я ел хлеб (первый раз с первого сентября). Белый, еще теплый. Я его украл и получил по руке от водителя железной кочергой, когда схватил буханку. Забежал на лестницу и впился в него зубами, с трудом глотая гигантские куски, застревавшие огромными комками в сухом пищеводе и очень больно и медленно двигавшиеся к желудку. Трое второкурсников уже через минуту забрали его, порвав одежду и попинав меня ногами на обоссаном полу лестничной площадки (здесь все время писают, потому что во всем корпусе нет туалета).
Я ничего не чувствую. Никаких угрызений совести за воровство (потом я не раз "обносил" камбуз и приносил в свой класс еду), никаких обид на тех трех парней за их жестокость. Только боль, тупая, физическая, ноющая боль от ударов… Жалость к себе давно пропала, растворилась в жестоких буднях. Я превратился в ослабевшее морально и физически животное, обуреваемое лишь голодом и сном, с впалыми щеками, безумными глазами. Я встречал его несколько раз в день в зеркалах и не обращал на это внимания. Собаке тоже все равно, как она выглядит… Подумывал о самоубийстве, да только это не мой вариант. Откачают и на всю жизнь запишут в психи. Да и плевать всем…
Родители письма пишут, спрашивают, как дела. Написал, как. Отец позвонил на КПП и проорал в трубку, чтобы я не портил матери нервы и писал, что у меня все хорошо и прекрасно… Теперь пишу, что все прекрасно…
На уроках тоже холодно. Ноги в этой железной обуви немеют. Ничего не понимаю из того, что говорят, набор звуков. Записываю и думаю о какой-нибудь еде…
Неделю назад получил свою стипендию - тридцать рублей (до этого было восемнадцать - повысили), занял еще двадцать, и пошел стричься в парикмахерскую. Парадокс: получая такую стипендию, которую умудрялись задерживать, я должен быть подстрижен, а стрижка стоит пятьдесят рублей. Еще я обязан иметь зубную пасту, щетку, туалетную бумагу, бритвы, обувной крем, иголку с нитками (двух цветов). А также расческу, платок, перчатки и кашне шарф военный…
В парикмахерской деньги отняли в очереди, кто-то с третьего курса. Это их корпус. Отделался разбитой губой (эх, мне бы побольше сил)… Брызжа слюной, офицер дал мне сутки на подстрижку. И не …(пип) волнует, где и как… Итог: сам побрил себя бритвой наголо, порезался и заморозил голову ледяной водой (тогда она еще шла)…
- ПФ - Ф - Ф, - еще один комочек пара вырывается из моего рта…
Окна прозрачные. Оказывается, они покрываются узорами при тепле в помещениях и холоде на улице. А когда везде холодно, то нет…
Напротив здание "Евросиба" - элитное жилье. Последние модели спорткаров и машин представительского класса, заезжающих в подземный паркинг через два периметра охраны… Контраст… Между нами - узкая дорога и гигантский социальный ров. Я всего лишь будущий защитник отечества, в проекции - офицер флота российского (слишком пафосно звучит из уст четырнадцатилетнего голодного и замерзающего мальчика). А они - элита. Бандиты, чиновники, адвокаты, бизнесмены… Хоть все эти слова и синонимы, и кто есть кто - понятно только по машине и количеству вооруженной охраны. Но все это неважно. Важно только то, что я вижу в их окнах свет, у них тепло. Возможно, они сидят и пьют чай, настоящий, со вкусом чая. Горячий. На окнах тонировка, поэтому видеть этого я не могу и лишь представляю. Но чай-то у них есть, наверное… Я почти перестал говорить, только книги читаю… Нет смысла нигде, кроме книг… Мы все гниющие куски плоти…
- УФ-Ф-Ф, - еще один комочек пара, и я засыпаю…
Р.S. А ночью мне, как издевка, снится еда. Разная. В основном мясо, хлеб и молоко… Даже чувствую их вкус…
Декабрь 1998 года. Поезд "Санкт-Петербург - Мурманск".
Тепло. Хоть где-то тепло этой зимой. Уже съел все, что взял в дорогу, кутаюсь в огромный пуховик китайского производства (почему он теплее формы?) и дремлю, слушая стук колес. Обожаю этот звук с детства. Он несет в себе перемены. Помимо пуховика, на мне военная форма, и выгляжу я, наверное, слишком жалко, раз меня подкармливает половина вагона (за эти четыре месяца я потерял пятнадцать килограммов и сильно осунулся). Ем и сплю. На вопросы отвечаю неохотно и кратко. В мыслях я уже дома. Что еще надо для полного счастья?
Дом. Что такое дом для каждого, не знаю, а для меня и по сей день дом - это место, где тебя любят и ждут. Ехал я домой, а приехал в чужое место, где всем, оказалось, наплевать на меня. Каждый жил своей жизнью, в которой меня почему-то уже не было. Я вставал ночью от приступов голода и нападал на холодильник, набивая желудок всем, чем можно. Ел днем, вечером, ел на ночь и вместо нее. Вкусовые рецепторы куда-то делись, и я просто заглатывал, как удав, до ощущения тяжести в желудке, а сытость не приходила. Я ел как животное, набрасываясь на пищу половиной корпуса, прикрываясь локтем левой руки… Когда мне делали очередное замечание за столом, я исправлялся на некоторое время, держа себя под контролем. Но уже через минуту машинально начинал снова. Мозг понимал, что скоро все это закончится, и не будет этой еды очень долго. Отец вообще сажал меня отдельно от всех, потому что не хотел видеть, с какой скоростью я поглощаю "его продукты, за которые не заплатил". Об этом он мне и заявил с шокирующей меня прямотой…
Вот так и прошел мой первый зимний отпуск. Только отошел, оттаял, ощутил себя человеком - и еду назад. Снова желудок будет перестраиваться на помои, за которые придется, возможно, драться. Но в моральном плане чувствую себя немного спокойней. Я уже знаю, чего ожидать от этого места и людей, связанных с ним. Плюс под конец отпуска отец напился (это он любил) и сообщил, что с этого момента у меня НЕТ ДОМА. Погостить могу приезжать, а жить НЕТ (да и пошли вы на…). Особенно взбесило, что мы, мол, тебе больше ничего не должны. Сам со всем разбирайся. Мы тебе и так все предоставили для взрослой обеспеченной жизни. Трехразовое питание, одежда, обувь, карьера, образование. Даже квартиру на Новой Земле дадут. И заживешь припеваючи… Ты нам должен быть благодарен до конца дней своих.
Путевка в жизнь? Наверное. Только не хотел я такой жизни. Вот тогда я и понял, что мои жалобы, пожелания и предложения никого не волнуют. Теперь - совсем никого. Больше всего я был возмущен поведением матери, которая во всем поддакивала отцу (хоть слышит, что говорят родному четырнадцатилетнему сыну?) и несла какую-то чушь про то, как они с папой познакомились и он ей розы охапками дарил… Я смотрел на них, и с каждым словом мне становилось все грустнее. Слезы текли по щекам моим и моей сестры, которая стояла неподалеку и слушала речь, означающую изгнание (она на несколько лет меня младше, и ее будущее только что приоткрылось ей). Бред какой-то. Надеюсь, сумасшествие - незаразная болезнь…
Р.S. Поезд нес меня в Северную столицу, на душе было обидно, но спокойно…
Глава 7. САААЭЙ
Если уж по-хорошему, то про этого человека надо писать отдельную книгу под названием "Похождения САААВьА, или последствия родственных связей". Помню день, когда он со мной в первый раз заговорил (еще на КМБ). Я понял, что у АЧИЛАВЕКА редкий дар картавить, проглатывая половину алфавита, и нести полный бред, лишенный смысла, иногда по "мАсковски", акая. Первый монолог, который я услышал, звучал примерно так: "Пхи-е-т, я ис Сивиа-амосха. Пхиса-афъ-яишь, маи отители саапатили паатаЫ тыщи тоолаоф вфачу, штопы я ни каатавил (это он без даже тени улыбки). А ищо у миня пАсКасТопиЭ, фот". И показал на свои ноги сорок седьмого размера (слезы ортопеда): "Но отители саапатили ищо хому-то, и миня пиняли, фот" (я плакаю L и смеюся J).
Так и хотелось сказать: "И много вас здесь таких?" Эх… Оказалось, много…
Места в училище распределялись следующим образом (это выяснилось со временем).
Первое. 40 процентов - дети знакомых и за взятку. А иногда то и другое вместе (в случае, если кандидат не годится даже на роль одноразового сапера). Такие всегда заканчивают училище. Потому что Некто могущественный приезжает на помощь и разгребает их проблемы волосатыми руками, пока они сидят в училищном кафе и таскают козявки из носа. А потом идут в увольнение, а вместо них на выходные всегда ставят в наряд обычного человека. Так у начальства появляются машины и компьютеры (ни для кого ведь это не секрет, или секрет?).
Второе. 10 процентов - дети богатых. Их мало, и их фамилии знает каждый преподаватель и офицер в училище. Они здесь для эксперимента - жизнь посмотреть, почувствовать тяготы и лишения по желанию родителей. Сложно почувствовать жизнь, когда у подростка на неделю сумма карманных денег превышает среднемесячный доход россиянина. Вокруг этих личностей всегда присутствуют "как бы друзья", всегда готовые поймать на лету недоеденный кусок "как бы друга". От них постоянно слышишь о количестве денег, потраченных в клубе за одну ночь, и узнаешь последнюю стоимость путевки на Мальдивы. У них всегда есть первоклассные духи и сотовые телефоны (в 1998 году очень дорогая вещь). Эти тоже всегда оканчивают училище, если только родители не решают забрать ненаглядное "хлебнувшее жизни" дитятко домой.
Третье. 10 процентов - сироты. Дети, которым и так досталось по жизни и из-за этого воспринимавшие всегда все быстрее и агрессивней. Они надеялись только на себя и зачастую становились лидерами коллектива. Закончить учебу им помогало начальство. Следовательно, тоже почти все выпускались.
Четвертое. 40 процентов - обычные. К этой категории относился и я. Самая отчисляемая подгруппа на протяжении всей учебы. Остаются до выпуска немногие из-за своей социальной "обычности" (с них нечего взять, кроме анализов).
Причем, 80 процентов всех присутствующих имеют те и или иные физические и психические изъяны, с которыми по идее не принимают в училище (такие, например, как плоскостопие или задержка развития)…
…Вот, слушал я СААВЙА, и внимательно на него смотрел. Зря отменили физиогномику как науку. У него же на лице написано, что идиот. Большие, стеклянные, как у Гомера Симпсона, глаза, не выражающие ни одной мысли. Маленький узкий лоб и широкий, но плоский затылок (как оказалось позднее, издающий прикольный хлюпающий звук, когда хлопаешь по нему ладонью). Нос, обильно усыпанный угрями и немного веснушками, в форме картошки. Смешнее всего были его непропорционально огромные ноги. А его походка или бег, напоминающий грацию аквалангиста в ластах, доставляли еще больше положительных эмоций. Над ним издевались до самого выпуска. Хотя это было дико смешно, но и грустно одновременно. Каждый сознавал, что прояви он себя немного слабее на начальном этапе развития коллектива, то вполне мог оказаться на его месте. И я над ним тоже стебался (стеб - высмеивание оппонента в режиме comedy) жестко во всех отношениях. Но я не негодяй, просто правила таковы:
во-первых, не "крысь" и не "стучи" (не воруй и не закладывай обидчика начальству, решай проблему сам);
во-вторых, если не ты, то тебя;
в-третьих, не можешь противиться безобразию - возглавь его;
в четвертых, покажешь стае слабость - заплюют и растопчут, а может, загрызут.
Почему САААВЕЙ? Фамилия его была Соловко. Все его называли Сака - даун или просто Сака. И возможно, его бы меньше трогали, но САААВЬЮ постоянно мерещились собственная гениальность и хитрость. Он все время пытался обмануть хоть в какой-нибудь мелочи, окружающих его людей. Выглядело это как потуги ребенка объяснить родителям, что мороженое съела кошка, будучи по уши в нем. Дальше следовало короткое и громкое "САКА!" и звонкий хлопок по плоскому затылку, после которого звучали его возмутительные ругательства в стиле "Бйа! Сухи! Пииаасы!"
На построении его очень любили поджигать позади стоящие. Зажигалка подносилась к форме, и уже через 30 секунд пламя охватывало всю спину. Он еще не чувствовал жар огня, как его все дружно начинали тушить шлепками по спине и затылку (так, на всякий пожарный). Построение прерывалось, и под бурные овации и улюлюканье тушением занимался весь взвод. Это был святой долг каждого - спасти САААВЬЯ (на заднем фоне играет "Боже, Царя храни"). После этого он занимал свое место в строю и на инопланетном языке пояснял, что он обо всех нас думает.
- Ну, мы же тебя спасли от смерти, Сака-Бруно-Галлилей.
- Бъйать, если пы ни фы, йа пЫ ни сакоеся.
- Ну, прости нас. Мы как-то не учли. - В этот момент его начинали поглаживать по голове десятки рук, залепляющих его нос, рот и глаза, отчего он еще больше бесился. - Мы больше не будем. Честное слово. Ну, пожалуйста, не обижайся… И пока звучат эти слова, уже несколько зажигалок поднесены к его спине. А Сака писал в объяснительных, что у него редкое человеческое явление - самовоспламеняться при избытке статического напряжения…
Наверное, мы все сходили с ума, но это действительно было смешно. Вспоминаю, как СААВЕЙ проявил недюжинную смекалку и вышел из затруднительного положения в кафе при училище.
В каком бы кафе при училищах вы не оказались, называться оно будет "ЧПОК". Расшифровывалось это как Чрезвычайная Помощь Оголодавшему Курсанту. В нем можно было относительно недорого поесть - пирожков, колечек и сосисок в тесте. Конечно, тем, у кого есть деньги на приобретение данного вида товаров. Если уж быть до конца честным, цены в таких кафе превышали городские. Своего рода монополия на безвыходность военного. Хочешь? Покупай. Не хочешь? Иди в "самоход" и рискуй ради ценовой выгоды законопослушанием перед уставом.
При частом посещении заведения ты мог поесть в долг. Твое удостоверение осматривалось, и на фамилию записывалась сумма съеденного провианта. Так и делал одно время СААВЕЙ, но пришло время расплачиваться, а он ходил, как ни в чем ни бывало. Продавщица посмотрела в его стеклянные глазки подобно агенту ФСБ, и спросила: "Ты случайно не Соловко?" - и глазела на него так пристально, что любой другой уже бы признался во всем. Но… она не знала СААВЬЯ!!! В его мозгах копошилась изуродованная мозговая клетка. Представляю ее на костылях и в огромных очках, идущей к шкафчику с ответами. Вот она открывает дверцы, и на нее сыплется ворох покрытых пылью древних пергаментов. Она чихает и кашляет в этом облаке пыли, что-то бормочет, силясь прочесть манускрипты. Ее монолог: "Так, правила дорожного движения… пособие по чистке обуви… подробная инструкция гигиены рта… квитанция за коммунальные услуги… Что она здесь делает? Вот, нашла - правила вранья! Отлично, так, посмотрим, что написано…"
- Молодой человек, я к вам обращаюсь, - насквозь прокалывала его глазками огромная тетя. Времени не оставалось, мозговая клетка не успевала перелопатить справочник по вранью, вся надежда на себя. Вот хитрюга.
- Ни я, ио ощислили, а мая фамилия (здесь он делал гордый жест ладонью руки у груди, подобно вождю краснокожих или Гитлеру) СААВЕЙ!!!
Все, кто слышал этот диалог, прыснули так, что через носы потекли чаи и лимонады. Занавес…
После зимнего отпуска стали привозить хлеб, и порции помоев увеличились. Поэтому постепенно драки прекратились (всегда есть, с чем сравнить). По качеству это оставалось пищевыми отходами, но количество уже успокаивало нашу животную сущность и давало светлые надежды на будущее. Привычка есть со скоростью света и прикрывать рукой тарелку осталась почти до конца военных будней. Рацион составлялся явно гурманами и извращенцами.
Перловка, приготовленная десятками способов, оставалась перловкой. Ее в простонародье называли ЗУБАМИ и ПИЗ… (женскими половыми органами). Если всматриваться в ее формы, вы поймете…
Овес. Цельный, как лошадям, подавался с мутно-белой жидкостью, изображающей мутновато-белую жидкость. Парадоксы подавались с парадоксами. Начинаешь смотреть на еду как на что-то необходимое, но невкусное. Заглатываешь как топливо, необходимое для жизни, и перестаешь понимать своих школьных друзей, выковыривающих лук из жареного стейка.