***
После осенней проверки Шурику присвоили звание младшего сержанта, чему он был очень рад, так как избавился от неуважаемого ефрейторства.
- Я даже бриться перестану на радостях, - сказал Шурик замполиту.
- Бороду что ли отпустишь? - поднял бровь замполит.
- Да зачем же бороду. Голову брить перестану. И усы, кстати, можно отпустить.
- А кто тебе разрешит? В военном билете ты сфотографирован без усов.
На это замечание Шурик ничего возражать не стал, а просто вечером пририсовал к своему лицу на фотографии в военном билете усы.
Вскоре голова его покрылась жестким ежиком, а над верхней губой зачернели отрастающие усы. Вид у Шурика стал на удивление уголовным.
Именно таким его и увидали первые осенние новобранцы, карантин которых проходил тут же в части, но ночевавшие в стоявшей поблизости гостинице.
Молодое пополнение очень напомнило Шурику его самого. И как-то раз, когда молодое пополнение кушало в столовой, он и Серега Ионов предались воспоминаниям. Серега в тот день был дежурным по столовой, а вездесущий Шурик околачивался на кухне, изнывая от осенней хандры. Оба они мрачно наблюдали за кушающими новобранцами, делясь друг с другом воспоминаниями о своих первых днях в армии.
Еще Шурик узнал, что среди молодого пополнения есть архитектор, говоря проще - художник, который был призван через полгода заменить Шурика. Шурик тут же прицепился к замполиту:
- Товарищ капитан, раз уж вы для нас человека взяли, так пусть он и работает на нас. Пусть хоть по вечерам. А то, что он там делает по вечерам после четырех? Пусть приходит ко мне, я буду потихоньку вводить его в курс дела.
Замполит вяло отмахнулся:
- Не зуди. Я сам знаю: кого, куда, когда и зачем. И без тебя все решим.
- И я о том же. Решите, пожалуйста, поскорее без меня вопрос о том, чтобы архитектор по вечерам работал на нас с вами. А безопасность его я гарантирую.
Слова Шурика были высказаны не зря. Через два дня начальник карантина - младший сержант позвонил Шурику в кинобудку:
- Шура, сейчас я к тебе приведу бойца твоего.
Шурик положил трубку и задумался: интересно, каким будет этот боец? Откуда он? Какой у него характер? Долго строить догадки Шурику не пришлось. В дверь кинобудки постучали, и Шурик быстро открыл дверь. На пороге стоял младший сержант и молоденький солдат. Солдат отчаянно улыбался, всем своим видом олицетворяя дружелюбие. Увидев, как он лучится улыбкой и предположив какое смятение творится сейчас у него на душе, Шурик расхохотался от всей души, думая про себя, что сейчас он бы ни за какие коврижки не поменялся бы с этим новобранцем местами.
Младший сержант деликатно подождал когда Шурик преодолеет свой взрыв смеха, после чего кратко сказал молодому солдатику показывая на Шурика:
- Вот, это и есть тот самый младший сержант Велесов. А это - Архитектор.
Ну, я пошел. Перед ужином, Шур, я тебе позвоню. Ты подведешь его к столовой, ладно?
- Ладно, - кивнул Шурик, и махнув рукой, предложил новенькому войти: - Входите, Архитектор.[Image: Архитектор.JPG (30233 bytes)] Архитектор оказался Вовкой из Волгограда, и уже через неделю он пообвыкся в кампании Шурика, который им нисколько не помыкал, а только лишь подгружал работой, проверяя как тот покажет себя в деле.
Вскоре Вовка-Архитектор полностью обуркался, и близко познакомился с такими грандами дедовского корпуса, как Ионов, Макс и Оскар. Он приободрился, понимая, что его положение намного выгоднее нежели положение его товарищей по службе.
В конце ноября Вовка и его товарищи по призыву приняли присягу и были распределены по взводам. Шурик получил себе помощника.
В ноябре в части произошло событие, которое серьезно пошатнуло казавшиеся было незыблемыми воинские неуставные традиции.
Все дело было в том, что у командира части собственный сын с весны тоже служил в армии. Первые полгода он провел в сержантской учебке, где-то в амурской области. Очевидно, там-то он и хватанул всех армейских премудростей характерных именно для учебных частей. Теперь, после полугодичного срока, командир посодействовал тому, чтобы его сынка перевели в соседнюю часть, расположенную всего в двадцати километрах от самой "Кроны". На субботу и воскресенье командир забирал сыночка домой. В первый же уикенд сыночек поведал своему папе-командиру о тяготах и лишениях воинской службы, которые ему приходилось переносить находясь в учебке, и о которых он, естественно, не мог упоминать в письмах. Командир, по понятным причинам любивший единственного сына, пришел в ярость. В понедельник он приехал в часть с твердым решением искоренить дедовщину.
Начал командир круто. На послеобеденном разводе на работы он официально объявил, что с сегодняшнего дня на "Кроне" дедовщине пришел конец. Новое пополнение смотрело на командира влюбленными глазами. Прослужившие полгода отнеслись к программному заявлению командира с изрядной долей скепсиса. Деды и фазаны пребывали в недоумении. После развода на работы Шурик прошагал в кинобудку. В то же время командир завел новое пополнение в полном составе в маленький казарменный кинозал. Там, побеседовав с ними, выслушав их жалобы и пожелания, командир горячо их заверил в том, что он всецело на их стороне в борьбе против дедовщины. Пополнение с явной охотой делилось с командиром теми невзгодами, которые им приходится переживать. Командир с отеческим вниманием выслушал все, и еще раз заверил молодежь, что в обиду не даст.
После этой беседы Вовка-Архитектор нашел Шурика в кинобудке. Шурик весело насвистывал, размешивая краску для большой доски-вывески на воротах части. Доска должна была стать венцом творения Шурика. Она должна была быть выполнена в лучших традициях: на стекле, в две краски, то есть так, как это делают в художественных мастерских. Такого еще Шурику рисовать не приходилось, и сейчас он то и дело заглядывал в учебник для профтехучилищ, в котором описывались альфрейно-живописные работы.
Вовка зашел в кинобудку и сел на стул, глядя как Шурик деловито помешивает краску в банке.
- Шура, чем ты занимаешься? Могу помочь?
Шурик хитро и весело посмотрел на Вовку.
- Чем занимаюсь? Подслушиваю, как вы стучите командиру о своей тяжелой жизни. Но, чтобы не ставить тебя в неловкое положение, скажу, что ты вел себя достойно. Твоего голоса в хоре жалобщиков и борцов за справедливость я не слышал. Так что - тебе плюс.
Вовка рассеянно кивнул:
- За плюс - спасибо. Мне грех жаловаться на жизнь под твоим прикрытием. А что ты думаешь об этой кампании?
Шурик усмехнулся:
- Ну, будь я молодым солдатом, я бы кричал в душе "ура" этим командирским поползновениям. Но поскольку я сам в "дедах", то, как ты считаешь, что я могу думать по поводу кампании, которая направлена против меня?
- Но ведь не конкретно против тебя, а против "дедовщины".
Шурик помотал головой и погрозил Вовке пальцем:
- Пардон, сэр. Там, в кинозале, вы жаловались на конкретных людей, а не на проблему как таковую. Чтоб убрать проблему, надо попросту убрать дедов. И что поимеем? Тут же из ваших хлопцев сформируются фракции, землячества. Появятся "деды" из своего же призыва. Дедовщина - это следствие армейского быта. Чем страшнее быт - тем страшнее дедовщина. Кстати, знаешь, кто в части самый крутой дед?
- Кто?
- Папа Камский, наш разлюбезный старшина, вот кто. Вот попомни мои слова, по нему вся эта антидедовская кампания ударит больнее всего. И всем ясно, что акция эта - следствие того, что у командира сынок - "молодой". Вот офазанеет он - и все: командир больше и не заикнется никогда ни про какую дедовщину. Вот помяни мое слово через полгода.
К вечеру командир собрал в том же кинозале всех дедов и фазанов и пригрозил им отчислением из части и переводом в войска, если, мол, кто будет уличен в рукоприкладстве по отношению к молодым. После окончания своей речи командир грозно спросил:
- Какие у вас вопросы ко мне?
Шурик тотчас же встал:
- Можно вопрос, товарищ подполковник? Вот ведь как получается, Валерий Иванович, мы все тут дружно считаем, что борьба с дедовщиной запоздала минимум на год. Почему же вот именно сейчас вы перешли к активным действиям? Ведь и раньше все это было, и, может быть, даже в худшей форме. Ведь вон что рассказывают о том страшном времени, когда ребята жили под землей. А историю о том, как самого большого интеллектуала части, Оскара Осауленко подвесили за ноги, знали все, от последнего солдата до главного инженера части. Он как то сам со смехом ее рассказывал. И всем до вчерашнего дня было все равно. А почему именно теперь? И как надолго?
Шурика перебил Оскар:
- Нам обидно чуть. Нас никто не защищал, почему от нас должны кого-то защищать?
Командир попытался оправдаться:
- Но ведь надо же когда-то начинать жить по человечески…
В разговор встрял Ионов:
- Точно! С сегодняшнего дня и начнем! Товарищ подполковник! Мне лично - пофиг то, как они будут у вас служить. Я уволюсь через полгода, и хоть трава тут у вас не расти. Но, есть люди, которые попросту не хотят сами по себе постигать ту науку, которую в нас вгоняли через тумаки, да через работу. Я не хвастаюсь, но я на своей дизельной знаю все - до последнего винта. И это не потому, что мне это очень интересно, или потому, что я такой сознательный. Нет. Меня заставили все это выучить, пусть я и не очень хотел. Я знал - не буду этого знать, значит узнаю много чего другого, гораздо худшего. Это было достаточно хорошим стимулом. Теперь такого стимула не будет. Вы его только что официально и неофициально запретили. И я с вами спорить не собираюсь. И знаете почему? Потому что не я буду расхлебывать ту кашу, которую вы сейчас заварите.
Командир поднял руку:
- Не надо меня пугать. То что вы говорите - это хорошо и понятно. Но жить будем так как я сказал, то есть - по человечески. У вас, кстати, у большинства, уже кой-какие звания есть. Это значит, что какие никакие, а вы уже начальники. Значит, имеете право командовать. А уставом можно кого угодно заставить делать все что угодно. В общем, подумайте над тем, что я сказал.
Командир вышел из кинозала оставив старослужащих одних. Старики начали совещаться.
- Что будем делать, братва?
- Вот чертов сыночек, настучал папочке, а расхлебывать приходится нам…
- Ой, не нравится мне эта борьба за свободу "щеглов"…
Ионов произнес:
- Вообще-то фуцман прав. Уставом можно так им жизнь закоротить, что хуже всего им самим и придется. Уже можно прямо сейчас выйти с линейкой и всех их притянуть, скажем, за неправильно пришитые погоны и петлицы… А ты, Шур, что скажешь по этому поводу? Ты у нас особа приближенная к начальству, ежедневно рискуешь жизнью, находясь в непосредственной близости от замполита… Что присоветуешь?
Шурик хмыкнул:
- Мне то что? У меня один свой молодой - Архитектор и все… По мне что война, что мир с дедами - все едино. Но я бы посоветовал так делать: давайте спустим вожжи. Не надо их ничего заставлять - пусть что хотят то и делают. Только не нельзя им позволять прятаться по щелям. Выгонять их надо отовсюду. Из сушилки, из туалета, отовсюду. Пусть они потолкутся в казарме, на глазах у офицеров, у того же фуцмана, у папы. Пусть наши командиры столкнутся лицом к лицу с молодыми солдатами. Пусть сами их воспитывают. Руб за сто - они к этому не готовы.
На том и порешили. Результаты не заставили себя долго ждать. От холода молодые солдаты спасались в казарме. Но из теплой сушилки их методично выгонял дежурный по роте, а из других укромных мест - другие сержанты. И как-то перед обедом Папа Камский уже в который раз наткнувшись на молодых солдат подпиравших стены в коридоре, раздраженно спросил:
- Что вы тут вечно околачиваетесь?
Один из молодых нагло ответил:
- Пришли на обед.
- На обед надо приходить тогда, когда объявят построение. А что вы сейчас именно тут делаете?
Тон папы был грозен. Но молодые солдаты то ли по собственному недоумию, то ли расхрабрившись после разговоров с командиром, держались на редкость независимо и вызывающе:
- А в чем, собственно, дело? Пришли и стоим, никому не мешаем.
Папа Камский стоял как громом пораженный. Ему так никто и никогда не отвечал. Папа Камский сглотнул и спросил спокойным голосом:
- Любопытно мне, солдаты, как вы собираетесь служить дальше, если вы уже сейчас препираетесь со старшиной.
Спокойный тон папы приводил в трепет даже Оскара Осауленко, который всегда был спокоен как Тихий океан. Это означало, что в течение ближайшей минуты Папа Камский взорвется. Но молодые этого не знали, может быть именно по этому ответ одного из них на папино замечание был таким:
- Что же, если любопытно, ответим: служить будем как надо. И никто с вами не препирается. Кстати.
Другой, очевидно, чувствуя себя хозяином положения быстренько и не к месту вставил:
- Любопытств не порок, а небольшое свинство.
И тут Папа Камский взорвался. Его рев заполнил коридор казармы и отозвался во всех ее уголках. Все солдаты имеющие маломальский опыт службы благоразумно убрались от казармы подальше. Папа ревел:
- Как надо?! А ты знаешь - "КАК НАДО"?!! Откуда ты это знаешь, сынок?! Ты, может быть, уже родился с этим знанием?! А?! Так вот, знай поперед всего: я уже двадцать лет в армии! Двадцать лет! На тебя еще член дрочили, а на меня - шинель строчили! С-сопляки! Свинство, видите ли им… Я т-те покажу свинство! Ты у меня это свинство на всю жизнь запомнишь!
Папа Камский так разозлился, что сам благоразумно ушел от этих оторопевших молодых солдат.
После обеда доктор сказал Шурику:
- Ты полный пророк по всей форме. Слыхал, как Папа Камский разорался на этих "щеглов"?
Шурик кивнул:
- Это, кстати, было очень и очень нетрудно предсказать. Уж кто-кто, а я уж поперепирался с Папой в летнее время. Помнишь, как мы с ним цапались? Но, ты знаешь, я и то так не борзел, чтобы вот так, про свинство и все прочее. Да, кстати, кто ему про свинство ляпнул?
Доктор наморщился, напрягая память:
- Как его? Я помню фамилию, да-да… Он тут приходил на днях температуру мерять. Хотел было прихильнуть в санчасть. Да как же его, в самом-то деле?! А! Демин! Точно - он.
Шурик кивнул:
- Тогда вот еще одно мое предсказание: скоро этого самого Демина поставят в свинарник свинарем.
Доктор ахнул и посмотрел на Шурика с уважением:
- Точно! Как я только сам не догадался!
- Думай, - Шурик постучал себя по лбу, - И чаще думай.
Доктор покачал головой из стороны в сторону:
- Что теперь будет? Слушай, кстати, а ты теперь с Папой больше не ссоришься?
- Нет, у нас с ним теперь что-то вроде соглашения о мирном сосуществовании.
Стараемся друг друга не замечать.
- Да? А что так?
- Поумнели. Стараемся не подрывать авторитет друг друга.
Того же дня вечером Папа Камский собрал в кинозале всех сержантов и ефрейторов.
- Так, - сказал старшина, - Я не понимаю, в чем дело. Как это вы довели жизнь до того, что молодые старшину части ни во что не ставят? Распустили всех так, что подумать страшно. Как это произошло?
Ответом Папе было злорадное молчание. Старики потихоньку наслаждались своим маленьким триумфом, тщательно рассматривая носки собственных сапогов.
- Что переглядываетесь? Кто должен молодежь воспитывать, я что ли?
- Так вы же сами запретили нам их трогать, - весело вставил Оскар Осауленко.
- Но, но! Никто не запрещал их трогать. Запрещали только бить.
- Едрена феня! - ругнулся Ионов, - Да кто их бил? Никто к ним и не прикасался, а вы враз давай нам мозги промывать.
- Да тут ясно откуда ветер дует, - вмешался в разговор Шурик, - У фуцмана сын из учебки пришел, понаговорил ему разных страшных россказней о тяжелой жизни молодых солдат, и под это дело Валерий Ионович открыл кампанию по борьбе с дедовщиной в собственной части. То есть мы сейчас вынуждены расплачиваться за грехи стариков другой части. Той, где служил сын нашего командира. Мне даже кажется, что весной, когда он станет фазаном, борьба с дедовщиной автоматически сойдет на нет. Верно ведь, Вячеслав Александрович?
Шурик принципиально обращался к офицерам и прапорщикам части по имени-отчеству, а не по званию. Это было, конечно не по уставу, но звучало вежливо, и не всегда вызывало возражения.
- Верно, - уныло согласился старшина, - это сынок наплел фуцману про всякие ужасы дедовщины.
- Ну а мы тогда при чем? Вы ж нам сами сказали - не моги трогать молодых.
Пожалуйста. Нам то что? Ни тепло, ни холодно.
- А вот молодые-то как раз и распустились…
- В службу никто не врубается…
- И, главное, не хочет врубаться…
- Вас, вот, послали бог его знает куда…
- Хорош, - прервал поток высказываний прапорщик, - Значит так. Я командиру уже сказал, что это не дело, когда молодежь распущенная растет. Это какие же из них старики вырастут? Он, я вам скажу, тоже с этим вполне согласился. Так что, мужики, давай, валяйте, исправляйте положение. Кстати, долбите их уставом. Уставом так можно отлично задолбать, что родных не узнаешь. Ну, а тех, кто устава не слушается, нужно по другому учить. Давайте, одним словом, карты вам в руки.
Последовала пауза, после которой раздался голос Ионова:
- А командир?
- Командир в курсе. Валяйте. Исправляйте все. Посидите тут сейчас, договоритесь о том, как жить дальше, и давайте, наводите порядок.
Старшина вышел из кинозала.
После его выхода тишина простояла недолго.
- Ха! Шурик, ты как карты раскинул что так будет!
- А, и так было ясно, что все именно так повернется.
- Так что будем теперь делать, мужики?
- А что делать, - сказал Ионов, - сначала уставчиком помордуем. Уставом, кстати, можно и впрямь до смерти задолбать. Ну, а тех, кто уставом недоволен, тех можно и по другому взгреть.
- Все, - злорадно сказал Оскар, - теперь они у меня завоют. Честь не отдаст кто - иди сюда. Отдал неправильно - иди сюда. Шапка набекрень - иди сюда! Руку в карман сунул - Иди сюда! Я им устрою жизнь! Они думают, что если они хотят жить по уставу - то это легко! Нет, по уставу - это не просто! Жить по уставам - тяжело суставам. Все. Это конец.
Этот вечер стал началом кошмарной жизни для молодого пополнения. Все сержанты и ефрейторы враз стали ужасными ревнителями уставов. Шурик, и тот, завернул мимо себя четыре раза проходившего мимо Кузьмина по привычке не отдавая честь. После четвертого прохода, когда техника отдачи чести Шурика не удовлетворила, Кузьмин был поставлен напротив зеркала с заданием отдавать честь самому себе до тех пор пока не научится. А когда он посчитает, что он научился, он будет должен проверить это, отдав честь еще двадцать четыре раза. После этого он должен разыскать ефрейтора Велесова, и показать ему, как он умеет отдавать честь. И уж если и тогда он отдаст честь худо, тогда - все. "Тогда - веревки" - строго сказал Шурик.
Сам он пошел в кабинет замполита, скоротать время до ужина за чтением газет. Чтение газет и написание писем стали для него в последнее время основным занятием. Все газеты Шурик подшивал и читал их от первого до последнего листа, благо времени у него было предостаточно. Всю оформительскую работу он перевалил на Вовку, сам лишь контролируя четкость ее выполнения, изредка отрываясь от чтения газет.