Перед подходом к цели командир группы дает команду на перестройку "в круг". Как правило, группа состоит из шести – восьми Ил-2, что дает возможность штурмовикам замкнуть полностью "вертушку". Первым атакует цель ведущий. Следующие за ним штурмовики последовательно переходят в пикирование и с высоты 500 – 600 метров штурмуют объект противника. Атакуют в течение двадцати минут, делая от шести до восьми заходов. Кабина невелика. Свободного места очень мало. Большие перегрузки, невозможность распрямиться, размяться, вытянуть ноги – все сильно утомляет. При вводе в пике возникает своего рода невесомость: летчик отделяется от сиденья самолета. При выводе создаются перегрузки, которые многократно увеличиваются, если самолет резко выводить из пикирования. Все тело наливается тяжестью, тебя прижимает к сиденью, в глазах темнеет, закрываются веки. На большой скорости самолет при резком выводе приседает к земле, делая просадку, и если высота невелика, то может произойти удар об землю. Все это должен знать летчик-штурмовик, не имея права ни на секунду поддаться панике, страху.
Действовать необходимо в соответствии с обстановкой, невзирая на плотный зенитный огонь и атаку вражеских истребителей. Надо признать, что входить в зону сплошного зенитного огня – вещь довольно неприятная. Вокруг рвутся снаряды различных калибров, образуя большие черные шапки дыма, но штурмовик Ил-2 исключительно живуч. Случалось, в особо жарких схватках наши самолеты получали до сотни и больше пробоин, а экипаж оставался невредимым. Не зря Ил-2 прозвали "летающим танком".
После отработки цели, расхода боеприпасов и бомб ведущий отходит на низкой высоте в направлении своего аэродрома. За ним, держась плотным строем, следует вся группа. Вот уже прошли линию фронта. Вдали обозначились контуры нашего аэродрома. На душе становится как будто спокойнее. При подходе командир дает сигнал перестроиться в круг по одному и сам заходит на посадку с хода. Самолет постепенно снижается и на расстоянии двух-трех метров переходит к горизонтальному полету. Летчик подбирает ручку, переводя машину в трехточечное положение, сам при этом внимательно смотрит вперед по движению своего самолета, одновременно удерживая прямолинейный ход. Штурмовик мягко касается посадочной полосы. Небольшой пробег, и он рулит на стоянку, где его встречают авиатехник и моторист – специалисты, готовившие к бою эту грозную машину.
Авиационный штурмовой полк, эскадрилья, группа – сплоченная, большая семья, имеющая свой особый, только штурмовикам присущий настрой. Это понимаешь сразу, как только попадаешь в полк штурмовиков. Настрой этот, как правило, исходит от "главы семьи" – командира, от того, как он сумеет поставить себя на земле, в воздухе, особенно при перелете линии фронта, в зоне вражеского огня. Командир должен обладать мужеством, летным мастерством, трезвым расчетом. Такой командир всегда будет иметь авторитет у подчиненных, и все его распоряжения будут выполняться немедленно и с отличной оценкой.
Сам лично я никогда не верил в чудеса, но я верю в силу воли человека, в его настойчивость в достижении цели. В моей жизни случались очень тяжелые ситуации, когда казалось, что нет никакого выхода из создавшегося положения: пуля в лоб – и весь конец. Но в такой обстановке я опирался прежде всего на мобилизацию сил всего организма, в первую очередь мышления. Все во мне было напряжено, вплоть до кончиков пальцев рук и ног. "Думай! Думай! Принимай решение! Мы все – твоя кровь, мысль, сила, сердце – готовы выполнить все, что ты решишь". Если же мышление не мобилизовано, воля расслаблена, рефлексы притуплены, реакция заторможена, тогда гибель неминуема.
Летный состав всего штурмового полка беззаветно верит своему ведущему, будь то тренировочный полет, боевой вылет или воздушный бой с вражескими истребителями. Летчики, техники, мотористы и весь личный состав сознательно, а порой и подсознательно перенимают его характер, привычки, походку и даже особенности речи...
Летом 1944 года мы вышли на подступы к Львову. Штаб фронта вел подготовку по проведению Львовско-Сандомирской наступательной операции, задача – разгромить немецкие войска на львовском, рава-русском направлениях и выйти на рубеж Грубешуев – Гомашуев – Яворов – Николаев – Галич.
Фронтовая авиация 2-й воздушной армии полностью переключилась на поддержку наземных войск. То был, по всей вероятности, единственный пример, когда стратегическое наступление на четырехсоткилометровой полосе осуществлялось силами одного фронта.
Никогда еще наша воздушная армия не была столь "полнокровной". В нее входили девять авиационных корпусов, три дивизии и четыре отдельных полка, насчитывающих более 3000 боевых самолетов, базирующихся на 98 действующих аэродромах. Инженерные батальоны работали на строительстве ложных аэродромов, и к началу операции их уже насчитывалось 33 единицы, в том числе 9 ночных. На этих аэродромах авиационная техника и макеты самолетов были расставлены по капонирам. С них периодически взлетали боевые самолеты, ночью загорались стартовые огни. По специально разработанному графику район ложного сосредоточения прикрывался истребителями, часто завязывались воздушные бои. Немецкая разведка так и не смогла установить нашего подлинного базирования. За первую половину июля фашистская авиация 87 процентов налетов совершила на ложные аэродромы и только 13 процентов – на действующие.
По замыслу командующего 2-й воздушной армией генерала С. А. Красовского для поддержки и прикрытия армий, наступающих на рава-русском направлении, выделялось четыре авиационных корпуса. Одних только боевых самолетов насчитывалось более 1200. Для взаимодействия с наступающими войсками была создана оперативная группа, старшим которой назначили меня.
Ставка Верховного главнокомандующего постоянно усиливала 1-й Украинский фронт новыми соединениями из своего резерва. За неделю до начала операции к нам прибыли несколько авиакорпусов и полевое управление 8-й воздушной армии во главе с генералом Самохиным. Ему было предложено принять командование Северной авиационной группой. Генерал Самохин долго колебался, попросил время на обдумывание, а потом заявил, что ни он, ни его штаб не смогут выполнить данную боевую задачу, так как из-за недостатка времени не в состоянии ознакомиться с передаваемыми частями и изучить предстоящий район боевых действий. Тогда Степан Акимович Красовский вызвал меня, своего заместителя, и приказал вступить в командование. Ответив по военному: "Есть вступить в командование Северной авиационной группой!", я попросил только, чтобы армейский, оперативный и разведывательный узлы связи подчинялись мне. Штаб нашей воздушной армии помог мне тщательно спланировать боевые действия авиационных соединений на первые дни наступления.
Район нашего базирования на Западной Украине одновременно являлся центром ОУН (Организация украинских националистов). Бандеровцы были опасны, так что приходилось все время быть начеку. Для постоя я выбрал двор в середине села, которое называлось Три дуба. Мужчин не было, в селе оставались только женщины и маленькие дети не старше десяти лет. У хозяйки было две дочери. Старшую, семнадцатилетнюю, звали Оксана. Красавица: миндальный разрез темных глаз, нежная, чуть смугловатая кожа, яркие пухлые губы. Волосы – цвета спелой пшеницы. У нее была чарующая улыбка. До войны она работала учительницей в своем селе. Мой ординарец Яша Куцевалов, честный и преданный человек, сам из-под Полтавы, приглянулся моей хозяйке-хохлушке, и она согласилась определить нас к себе на постой. Со мной разместились еще один ординарец и трое посменно меняющихся часовых.
Бандеровцы, прятавшиеся в ближних лесах, были настроены резко против советских воинов, особенно офицеров. Неоднократно отмечались случаи нападения. Однажды во время очередного полета над лесом я услышал хлопки, напоминающие звуки выстреливающей пробки от шампанского, но не обратил на это особого внимания. Позже авиамеханик доложил, что насчитал на броне моего самолета до двадцати пяти пробоин от автомата – это было дело рук бандеровцев.
Наступило утро генерального наступления – 13 июля 1944 года. Летчики, авиатехники, оружейники и весь личный состав летных частей еще до рассвета прибыли на аэродромы. От шума и рокота запускаемых моторов из близлежащих рощи и леса поднялись стаи грачей, своим криком как бы приветствующих наступающий знаменательный день. Во всех частях до вылета перед развер нутыми боевыми знаменами проходили митинги. Выступавшие на них прославленные летчики, техники, мотористы выражали единственное желание – побыстрее очистить русскую землю от фашистских захватчиков. Но вот по всему аэродрому из громкоговорителя раздалась зычная команда: "Под Знамя смирно! Знаменосцы – на старт! Экипажи по самолетам – ша-гом марш!"
Точно в назначенное время до отказа нагруженные боеприпасами штурмовики и бомбардировщики выстроились на старте. От струй воздуха, рассекаемых винтами самолетов, затрепетали гвардейские знамена. На востоке медленно разгоралась утренняя заря. В лучах восходящего солнца еще ярче вспыхнули багровым отсветом полотнища боевых знамен. И каждый, кто уходил в бой, обязательно бросал взгляд на святой стяг, зовущий только к победам.
Бомбардировщики, штурмовики, истребители парами, звеньями отрывались от земли и, собираясь в группы и эскадрильи, скрывались в голубом небе. Авиационная подготовка началась с массированного удара более 3000 самолетов по первой и второй полосам обороны противника. Погода благоприятствовала нашему наступлению. Стоял ясный, солнечный день, но непрерывный поток краснозвездных самолетов в воздухе, казалось, закрыл солнце. Могучий гул от работающих моторов перекатывался многократным эхом в горах Западной Украины. Командующий танковой армией генерал Рыбалко и командующий 3-й гвардейской армией генерал Гордов заявили, что за всю войну они в первый раз видят такую мощь авиации. Бойцы переднего края были потрясены увиденной картиной. Выбираясь из траншей и окопов, стоя во весь рост, бросая вверх свои пилотки, они кричали мощное "Ура!" советским летчикам.
В то памятное утро, на рассвете 13 июля, когда пришел приказ о начале нашего долгожданного наступления, я вылетел на По-2 на ГКП 3-й гвардейской армии. При взлете я увидел – а площадка, с которой я стартовал, находилась прямо под окном моей комнаты, – как из окна вылетает моя любимая собака Флейта (а я всю жизнь думала, что это – Зорка) и мчится вслед улетающему самолету. Вылетал я срочно. Дома никого не было. Запер собаку, закрыл все окна в комнате. Хотел как лучше. Думал она останется в квартире до моего возвращения. Но любовь собаки к человеку всего сильней!!!
Флейта с разбегу пробила две рамы со стеклами и выскочила вслед за мной, поранившись до крови. Вот это преданность. Да!
Когда через несколько дней я вернулся с задания, то узнал, что моей собаки нет, и никто из моей охраны, ни адъютант, ни ординарец (черт бы их побрал!), не знал, куда она пропала и что с ней...
Но тогда, в сорок четвертом, когда я разыскивал свою любимую собаку породы сеттер-лаверак, то попросил Оксану: может быть, она мне поможет найти мою Флейту? Та с радостью откликнулась на мою просьбу и через три дня сказала: "Нет, из бандеровцев никто не брал, а украл вашу собаку ваш же большой начальник". Тогда я этому не поверил (и очень зря)...
А украл ее советский генерал-майор, трус и вор Самохин (чтоб ему сдохнуть!). Узнал я об этом от его бывшего начальника оперативного отдела, забыл его фамилию. И когда спустя пятнадцать лет, случайно встретив Самохина в бильярдной санатория имени Фабрициуса в Сочи, я при людях выложил ему свою обиду, он промолчал, а на следующий день быстро собрался и уехал домой... (Так вот о какой драке в бильярдной вспоминала иногда мама.)
В весенних боях 1945 года над территорией Германии мой 2-й штурмовой полк и 2-й истребительный, которым командовал мой друг Алексей Благовещенский, часто базировались вместе на одном аэродроме. Завершалась Висло-Одерская операция. Стремительное наступление танковых армий требовало, чтобы авиация не отставала от передовых частей, а для этого нужна была готовая аэродромная сеть. В тот день я и Алексей находились на КП танковых частей, ведущих сражение за город Ельс. Аэродром противника, располагавшийся восточнее города, находился уже в руках нашей мотопехоты. Советские танкисты захватили его внезапно под вечер, и немцы не смогли толком ни взлететь с него, ни разрушить. Их самолеты в исправном состоянии были рассредоточены по окраине аэродрома и на опушке примыкающего леса.
Договорившись с командиром танкового батальона о том, что они организуют оборону и не станут портить летного поля, мы с генералом Благовещенским поехали осмотреть местность, где могли бы разместиться наши эскадрильи. На рассвете на двух "виллисах" стали объезжать окраины летного поля. В северной части аэродрома просматривалась полянка, скрытая рощей, на которой стояло много "мессершмиттов" и "фокке-вульфов". В первой машине за рулем сидел Алексей, справа – его шофер. Некоторое время я сидел рядом с Благовещенским, а потом пересел в свою машину. Со мной находился адъютант Женя Данилевский. Вдруг вижу, как идущий впереди "виллис" поднялся в воздух на высоту пять метров и перевернулся колесами вверх. Вырвался огонь, и одновременно в клубах дыма раздался взрыв противотанковой мины. Из-под машины послышались стоны. Тут только я заметил, что мы находимся на минном поле. Рядом с колесами нашего автомобиля – бугорки еще свежей земли с закопанными минами. Осматриваясь по сторонам и осторожно перемещаясь по следам, мы с Данилевским подобрались к перевернутой машине. Шофер был мертв. Кое-как приподняв "виллис", сумели вытащить из-под него Алексея. Уложили его на бурку, которую мне подарили казачки после освобождения Кубани, и очень медленно, чтобы не подорваться, оттащили в безопасное место. По радио я вызвал санитарный самолет По-2 и отправил Алешу в прифронтовой госпиталь, а оттуда в Москву. Он долго пробыл в госпитале. Выписался после окончания войны. Увиделись мы с ним уже после Победы. Я подарил ему бурку, на которой тащил его по аэродромному полю в апреле сорок пятого года.
Много историй записано в летопись нашего корпуса. 17 апреля 1945 г. в 16.30 группа из шести истребителей вылетела на сопровождение шести штурмовиков. На маршруте к цели четыре "фоккера" пытались внезапно атаковать, но были замечены. Завязался бой на виражах. Вскоре с тыла подошло еще два "фокке-вульфа". Наши истребители внезапно и резко отвернули, и "фоккера" проскочили вниз. Тогда лейтенант Ларичев полупереворотом устремился за ведомым пары "фокке-вульфов" и, зайдя в хвост, сбил его. На высоте 1500 м внезапно появились еще четыре немецких истребителя и четыре – на бреющем полете. Они пытались атаковать штурмовиков снизу сзади. Но капитан Путько переворотом сверху спереди дал по "фоккеру" короткую очередь, в результате которой самолет резко развернулся влево и упал на аэродром Нойхаузен.
Два летчика-истребителя 5-го гвардейского истребительного авиационного полка, старший лейтенант Баевский с ведомым лейтенантом Калкиным, на Ла-5 вылетели за линию фронта на "свободную охоту". Погода выдалась исключительно сложная: низкая облачность, дождь, плохая видимость. Едва пересекли линию фронта, как летчики заметили фашистский самолет ФВ-189 – "раму", или "костыль", как его называли. Старший лейтенант Баевский немедленно атаковал самолет противника, а Калкин прикрывал своего ведущего. С первой же атаки "рама" была подожжена и рухнула на землю, но и самолет Баевского оказался подбит. Не теряя самообладания, летчик произвел посадку на горящем самолете на фюзеляж. Ведомый Калкин не оставил командира в беде. Сделав круг, он на пересеченной местности мастерски посадил свой самолет рядом с самолетом Баевского, вытащил раненого, с обгоревшими руками и лицом, товарища из кабины и помог тому влезть в люк боковой части фюзеляжа. Фашисты уже бежали со всех сторон к месту посадки наших истребителей. Буквально на глазах у немцев Калкин вскочил в кабину своего самолета, дал полный газ и в весьма сложных условиях взлетел. Трудно представить, какая была радость в полку, когда после приземления на своем аэродроме из кабины самолета вышел герой лейтенант Калкин, а из люка самолета с помощью подбежавших товарищей был извлечен почти потерявший сознание его командир, старший лейтенант Баевский.
2 мая 1945 года я в составе большой группы офицеров, представителей всех частей корпуса, был в поверженном Берлине. Нашему торжеству, радости и гордости за великую Победу нашей могучей Родины не было предела. Оставив свои подписи на стенах рейхстага, мощным "ура!" и торжественным салютом чествовали мы всех воинов, разгромивших гитлеровских захватчиков в их собственном логове.
На обратном пути мы заехали в лес между Берлином и Котбусом, где громили отходившую группировку фашистов. Жуткое зрелище представилось нам. На большом пространстве почти на каждом шагу лежали трупы немецких солдат, лошадей, стояли сожженные машины, танки, перевернутые орудия. Видно было, что окруженные в лесу немцы метались в предсмертной агонии.