- Ждите, вызовут. А для работы выдадим оправдательный документ, - и зацокала дальше… А ноги-то для таких каблучищ кривоваты, могла бы и сообразить, матушка, да и юбочку бы не мешало подлинней.
Но ждать Тамаре почти не пришлось. Из зала вышел мужчина и вполне любезно пригласил:
- Свидетель Мартьянова? Тамара Ивановна? Пройдите.
Вообще-то робкой Тамара Ивановна себя никогда не считала, а тут вдруг растерялась, все так официально, даже торжественно. Главное, полно людей, и не поймешь, кто здесь судья, кто прокурор, где подсудимый, и куда от двери идти самой. Но путаться ей не дали, процедура, сразу видно, налаженная. Показали, где встать, подали листок - расписаться, что предупреждена об ответственности за дачу ложных показаний. Тамара Ивановна аккуратно расписалась, все время за спиной чувствуя зал. Но вот женщина, сидящая за столом на стуле с высокой спинкой, велела соблюдать тишину. И замолчали.
А Тамара уже пришла в себя, стала осматриваться. И поняла: та, что призвала всех к порядку, конечно, судья. Молодая, лет тридцать шесть, тридцать восемь от силы. В строгом костюме, за собой следит: губы накрашены сердечком, брови подведены, глаза тоже. Прическа. А вот голос неприятный, жестяной. И вообще лицо нервное. Справа и слева от нее - заседатели. Две женщины, одна пожилая, интеллигентная, чем-то похожа на мартьяновскую мамулю, тоже небось училка; вторая помоложе - и сразу видать - дура дурой. Толстощекая, вроде Людки, глазки пустенькие, любопытные, туда-сюда.
За отдельным столом двое мужчин. Это значит, прокурор с адвокатом. Прокурор, скорей всего, тот, что слева, - чернявый, маленький, очень энергичный. А тот, который адвокат, вообще старик - зачем только в защитники наняли? Сидит колодой, сопит, глаза прикрыты. А еще левей… Вот налево Тамаре Ивановне смотреть не хотелось. Но все же она посмотрела, ей, между прочим, бояться тут нечего! И увидела за деревянной загородкой парня, сидит на скамейке, по обе стороны милиционеры. А он поднял голову, глядит на Тамару. Надо же! Совсем ведь мальчишка! Шея тощая… а вроде тогда, на этом… на опознании, был бандит бандитом. Ватник, кепка… А тут в коричневом костюмчике, белая рубашка, воротник выпущен. Как у Юрика.
Тамара Ивановна отвела глаза, нечего тут расслабляться. Пришла выполнить долг, выполняй! Это легче всего быть добренькой за счет того старика, которого бандит покалечил. Надо быть честной, вот главное! И по отношению к людям, которые спасли сына, и к тем, кого еще изуродует этот… Изуродует, а то и вообще лишит жизни, если суд сейчас примет неправильное решение!
Долго раздумывать Тамаре не пришлось. Судья своим неприятным голосом велела рассказать все, что ей известно по данному делу. А у Тамары Ивановны вдруг точно мозги отшибло. Не знает, с чего начать, и вместо того чтобы сосредоточиться, вспомнить, чему учил тогда следователь, думает, что зря судья так намазала губы - сердечком, надо было по контуру.
Она молчит. И зал за спиной молчит. Тихо.
Поднялся этот чернявенький, что все вертелся в разные стороны (точно, прокурор!), и так медленно, вдумчиво, будто слабоумной:
- Вспомните, товарищ Мартьянова: десятого сентября в двадцать два часа тридцать минут вы возвращались домой…
Тут адвокат сказал, не открывая глаз, что он заявляет протест - прокурор дает показания за свидетеля.
Судья:
- Протест принят.
А сама вроде недовольна - посмотрела на часы (тоже торопится куда-то, а защитник-надоеда задерживает).
Судья опять:
- Свидетель, рассказывайте, что видели.
Тамара Ивановна не успела собраться с духом, как вылезла заседательница, что похожа на училку:
- Как же это вы, свидетель, безответственно себя ведете? Отмалчиваетесь. Ведь от ваших показаний зависит судьба человека! Вот он, - и показывает на парнишку, что сидит на скамье подсудимых, - избил старого человека, проливавшего кровь за всех нас…
А адвокат совсем проснулся, повертел головой, будто шея чешется, и опять:
- Протест! Вина Дмитриева еще не доказана!
Судья ему, как настойчивой мухе:
- Протест принят. - И снова смотрит на часы, а сама - Тамаре Ивановне ласковым таким голоском:
- Свидетельница, вы ведь расписывались во время предварительного следствия, что несете ответственность за дачу ложных показаний?
Больно Тамара помнит, за что она там расписывалась сто лет назад! К тому же, была с температурой. Но с ними спорить себе дороже.
Она кивнула.
- А тогда, - судья говорит, - подойдите, пожалуйста, сюда, к столу. И прочтите вслух, что показали на предварительном следствии.
…Парнишка все смотрит, смотрит на Тамару, вытянул шею… Ведь и Юрик мог бы так же… если бы тогда… Сидел бы на этой же скамейке под охраной, а после суда - в тюрьму…
Тамара решительно приблизилась к столу, и судья пододвинула к ней какую-то толстую книгу.
- Вот отсюда читайте.
И Тамара внятно прочла, как десятого сентября в двадцать два часа тридцать минут вечера, она, возвращаясь домой, услышала крик. Он доносился от подъезда дома восемь. Она побежала на крик и увидела… - тут Тамара запнулась, но судья нервозно поторопила:
- Дальше, дальше!
А у Тамары зажало горло, слова не сказать.
Прокурор задергался, смотрит быстрыми глазами, а голос тихий. Тихий-тихий, но угроза есть:
- Вы понимаете, свидетель, что если на следствии дали заведомо ложные показания, это приведет к весьма серьезным последствиям?..
И замолчал. А Тамара слышит: "…для вашего сына"… которого последнее время совсем забросила, все "Антон Егорович, Антон Егорович", а Юрик вечерами дома сидит, голодный, вот хотя бы вчера - ушел, ее не дождавшись, и мог опять влипнуть в какую-нибудь историю… А она тут - ради кого? Ради уголовника! Пускай его мать беспокоится, что сын попал за решетку!
А пожилая заседательница будто угадала Тамарины мысли:
- Товарищ Мартьянова, не надо так переживать, жалости тут не место, добро должно быть с кулаками, вы выполняете свой гражданский долг. Ведь из-за таких, как Дмитриев…
Адвокат тут как тут:
- Протест. Давление на свидетеля.
Тамара глядит на судью - та просто извелась, что заседание затягивается: кусает губы и все смотрит на часы. И ведь самой Тамаре тоже нельзя рассусоливать! В пять часов он придет, а чертеж… И основное-то, что жалко или там не жалко, а этот парень преступник! Мало ли что: другие-то видели, инспектор Дерюнин Борис Федосеевич врать не будет! Кому, в конце концов, она должна больше верить - человеку, который ей сына сохранил, или… какому-то подонку? Притворяться бедными они все умеют…
- Я увидела, что Дмитриев зверски избивает старого человека, сказала Тамара Ивановна судье, и та сразу одобряюще закивала, а за спиной, в зале поднялся сдержанный шум.
- А тут, - продолжала Тамара, поглядывая в книгу, где были записаны ее показания, - тут появился работник милиции, он пытался задержать преступника…
- Подсудимого, - поправил адвокат, сокрушенно покачав головой.
- …подсудимого. И он… - Тамара теперь читала все подряд, быстрее и быстрее, не поднимая головы от листа. Хоть бы скорее все кончилось! Уйти и никогда никого из них не видеть - ни нетерпеливого лица судьи, ни… глаз адвоката, смотрит, как старая собака, аж белки желтые! - …Он, то есть подсудимый, оказал сопротивление работнику милиции, бросился на него, завязалась борьба. Но потом работник милиции его задержал.
Все. Тамара Ивановна перевела дух. В зале опять было тихо.
- У вас есть вопросы к свидетелю? - судья обратилась к прокурору.
- Нет, - быстро ответил тот.
- А у защиты? - спросила она адвоката.
Адвокат медленно покачал головой.
…Ну, слава Богу! Похоже, дело к концу. Тамара перевела дух.
- У подсудимого? - спросила судья.
- Есть, - негромко ответили слева.
От неожиданности Тамара повернулась всем корпусом и встретила взгляд парня, встававшего со скамьи за барьером. Уж очень худой, в чем душа держится! Но смотрел спокойно и внимательно, будто даже с жалостью. Тамара отвела глаза.
- Спрашивайте, - разрешила судья, и по голосу Тамара поняла, что та опять нервничает.
- Скажите, пожалуйста… свидетель! Вот когда я бросился на милиционера, где в это время был пострадавший?
- Кто?
- Ветеран. Которого я зверски искалечил.
В зале снова поднялся гул, и судья пригрозила: не прекратится, все будут удалены.
- Ветеран?.. - переспросила Тамара Ивановна, беспомощно глядя на прокурора. - Он… я не… не помню… кажется… он ушел…
- Искалеченный, - негромко произнес адвокат.
В зале кто-то засмеялся, судья постучала шариковой ручкой о графин, и адвокат заявил, что он тоже не может понять, что делал полумертвый от побоев старик-инвалид, пока подсудимый дрался с милиционером, сильным, заметьте, и тренированным человеком. Неужели пострадавший действительно убежал?
Тамара Ивановна подавленно молчала. Они совсем сбили ее с толку. Формальность, называется! Знала бы - ни за что бы не согласилась! Она взглянула на судью и увидела, что та все понимает и сочувствует.
- Мартьянова, вы подтверждаете показания, данные вами на предварительном следствии? - мягко спросила судья.
- Подтверждаю.
- Больше к свидетелю нет вопросов?
- Есть.
Господи, опять он, мальчишка этот! А Тамара его еще жалела! Правильно Дерюнин говорил: хитрый и изворотливый. Как гадюка. Тянет время, теперь к обеду уже не успеть…
- Скажите, пожалуйста, - начал он, - скажите, а почему вы во время опознания сразу назвали меня по фамилии?
Зал опять заворошился. Адвокат открыл глаза и, не мигая, уставился на Тамару Ивановну.
- Вот вы вошли и сказали, - продолжал парень: - "В середине - Дмитриев". Верно?
- Верно, - недоуменно подтвердила Тамара и по недовольной гримасе прокурора поняла: что-то не так.
- Откуда же вы могли тогда знать мою фамилию? - тихо, с непонятным торжеством спросил Дмитриев.
- Что значит "откуда"? - разозлилась Тамара. Он ей тут будет еще ловушки подстраивать. Сопляк! - Знала и всё. Следователь сказал: в центре Дмитриев.
Зал гудел. Прокурор качал головой, а подсудимый молча сел на место.
Тамара чувствовала: еще минута, и она не выдержит, пошлет их всех подальше с ихними хитростями и уловками. Выставили на посмешище, дурочку нашли! Не могли как следует проинструктировать!
- Ни стыда ни совести, - вдруг, со злобой взглянув на Дмитриева, сказала вторая заседательница, щекастая. - Сам отказывался отвечать на вопросы суда, а к человеку… к свидетелю пристал.
Тамара взглянула на нее с благодарностью. Потом перевела глаза на судью, а у той на щеках пятна, губа закушена, сама ломает пальцы и все - на часы, на часы… А ему, бандиту этому, наплевать, что из-за него тут люди мучаются! Встал, повернулся к залу и, как докладчик на трибуне, громким голосом:
- На вопросы не отвечал и отвечать не буду. Преступления я не совершал. Это не суд, а балаган с целью сведения счетов. Расправа за то…
- Дмитриев! - одернула его судья. - Сядьте. Вам будет предоставлено последнее слово, тогда и выскажетесь. Свидетель, - она повернулась к Тамаре Ивановне. - Суд благодарит вас. Вы свободны.
Все. Больше Тамара никому ничего не должна, рассчиталась. Можно наконец повернуться спиной к судье, к прокурору и… ко всем остальным. Кончено.
Но она не двигалась, и судья уже с напором повторила:
- Вы свободны, свидетель.
Слышала, не глухая. Не глядя в зал, Тамара бочком-бочком добралась до пустого первого ряда и тяжело опустилась на стул. Ноги гудели, будто восемь часов за кульманом… Свободна… Надо идти. Или придется ждать, пока они объявят перерыв?.. Повестка у них… да гори она синим огнем! Убраться отсюда и все забыть…
А судья между тем вызвала нового свидетеля, опять начнется говорильня, выйти, что ли, потихоньку? Тамара привстала, повернулась к двери, да тут же и села опять.
В дверь входил человек. И в первое мгновение Тамара узнала только свитер, успела еще подумать, что - вот, сколько их в городе, таких свитеров, и чтобы из-за каждого обмирать, как девчонка… Но вдруг дошло: это же ОН! Сам на себя не похож, лицо темное, замученное. И плечи опущены. Вытащили человека из дому, может больного, ни с чем не считаются! И… зачем?!
Пока Волков расписывался за дачу ложных показаний, Тамара медленно приходила в себя. А судья, пошептавшись зачем-то с прокурором, уже начала свои подходы:
- Свидетель! Вы работали в конструкторском бюро "Гриф", были начальником отдела, так?
- Так, - сразу ответил Антон Егорович.
Господи! И голос хриплый. Простуда? Ведь и вчера был какой-то… Наверняка плохо себя чувствовал. В этом все и дело… А может, знал уже, что сюда идти? Мотают людям нервы, а для чего? Для видимости. Ведь самим лучше всех известно, что как было, на то следствие. Ну какое он-то имеет отношение к этой драке? Даже смешно!
Судья спрашивает:
- Охарактеризуйте Дмитриева как работника и как человека.
- По работе?.. Да, в общем, по работе я с ним мало сталкивался, я ведь был заведующим отделом, а Дмитриев инженер, молодой специалист. Отдел большой, под сто человек…
…Вот так. А теперь назначили тремя бабами командовать! Называется: расстановка кадров…
- И вы, значит, ничего не знали о своих подчиненных, не интересовались? - вдруг влез прокурор. Голос как у змеи-гюрзы. Хоть бы разрешения спросил задать вопрос! Ведет себя, точно он тут хозяин…
- С работой Дмитриев справлялся, претензий у меня к нему не было, - сказал Антон Егорович.
Тамара обрадовалась: молодец, не боится, не виляет. А им бы, ясное дело, лучше, чтобы парень заодно и лодырем был.
- …А как человек?.. Могу только сказать, что человек он, в общем, твердый, принципиальный…
…Ага! Съели? Вы что думали - если один раз подрался, так уж и вообще подонок общества? Конечно, если каждый станет стариков бить… только эти пенсионеры и сами хороши, другой так доведет… А парнишка-то как смотрит на Антона Егоровича! Шею вытянул, гусенок гусенком… Вот так же и Юрка смотрит на Тамару, если что: "Мама, выручи!"
- Волков! - судья наморщила свои выщипанные бровки. - Вы же прекрасно осведомлены: Дмитриев уволен из КБ за систематическое нарушение трудовой дисциплины, а сами разводите демагогию. "Принципиальный"! Вы сознаете, что дача ложных показаний на суде приведет к весьма печальным последствиям? Лично для вас?
…Вот они как. "Систематическое нарушение". Знаем, как у нас, - не угодил, и за ворота. Начнут следить: опоздал на десять минут с обеда - выговор, вышел по телефону позвонить - второй… Не дождетесь, не такой это человек, чтобы вам по заказу товарища гробить, тут ведь не про пятнадцать суток речь, тут, может, про все десять лет… Людку бы, не дай Бог, стали судить, неужто Тамара или даже Раиса - хоть одно плохое слово?..
Волков стоит, молчит. А судья - зырк на часики и скривилась. Некогда ей, в парикмахерскую небось записана, очередь проходит… Ну, бесстыдство, зла не хватает! Вот опять:
- Свидетель, отвечайте на вопрос без демагогии. У нас есть сведения, что ваши контакты с подсудимым выходили далеко за рамки служебных отношений. Особенно когда возник конфликт с администрацией…
…Ясно. Теперь все ясно - история, из-за которой Антон Егорович вылетел с работы!.. При чем это здесь? Давят на человека, а защитник - хоть бы слово, сидит, как куча… Деньги-то, поди, содрал…
- Во время того… конфликта… мы… ну, в общем, мы все были… не на высоте, - хмуро сказал Волков. - Что касается Дмитриева… ну конечно… он тоже проявлял некоторую… излишнюю агрессивность, резкость…
За Тамариной спиной кто-то охнул, судья тут же застучала по графину. Да что же он? А может, специально? Чтобы уж слишком не озлоблять их против парня? Мол - сговор… Или просто не умеет врать?
- У него вообще… довольно тяжелый характер, - вдруг сказал Волков.
…Да замолчи ты! Ответил и молчи, за язык не дергают! Ведь им же только того и надо!
Тамара почувствовала, что по спине липко ползет пот. А руки окоченели. Волков что-то там еще говорил - прорвало его! Парень, мол, неуступчивый, упрямый. Господи! Как же это? Вот тебе: "Сам погибай - товарища выручай!" Парнишка вон побледнел весь. Побледнеешь. Верил человеку, уважал, а тот… А вчера-то? Сидела с ним, дура, раскиселилась, ждала невесть чего. Дождалась. Да ему до тебя - как до лампочки! Если уж своего, товарища… Выдумала себе героя, дура, тряпка! Сомлела, как кошка… Не вернешь. Ничего теперь не вернешь, не изменишь! И не забудешь.
- …проявлял нетерпимость… склонен к конфликтам…
Тьфу! А судьиха, ясное дело, кивает, довольна. Добились своего. Упрячут теперь мальчишку, посадят к бандюгам.
Тамара рванулась к двери, наступила на чьи-то ноги, оттолкнула мужика, что прилип к косяку, - и вон.
На улице с ледяного неба пристально и зло светило маленькое солнце. Стены домов заиндевели. На земле, на газонах, снег не таял, даже на проезжей части, где асфальт. Машины оставляли жирные черные полосы, прохожие - черные отпечатки подошв. Все вокруг было белым и черным.
1988
Жара на севере
Уже минут пятнадцать Александр Николаевич Губин смотрел на старуху, удившую рыбу в канале рядом со шлюзом. В чугунного вида плащ-палатке и громоздких резиновых сапогах старуха напоминала жука. Поправив очки на толстом носу, она прицельно насаживала червя, с чувством плевала на него и закидывала удочку. Шевелились при этом только руки, тело оставалось хитиново неподвижным. Течение, схватив поплавок, тотчас сносило его вправо, он застревал в осоке и начинал мелко подрагивать - червяка обгрызала густера. В такую жару уважающая себя рыба, само собой, и думать не могла о жратве, валялась, поди, высуня язык, на глубине… да и старухе устроиться бы где-нибудь в холодке - подремать - нет же! Торчит на солнцепеке, упакованная в душную броню. Страшно смотреть. Рядом застыл, как положено - с пальцем во рту, угрюмый черноволосый мальчик лет шести-семи. Уж этому-то самое место в воде, и чтоб до посинения.
Александр Николаевич вынул платок, промокнул лоб и шею.
…Лиза осталась в каюте. Еще утром сказала: на этой стоянке на берег не пойдет, устала вчера, все ноги сбила, а Ветров - город самый обыкновенный, знает, была здесь на практике. Что смотреть? Разве краеведческий музей, так музеев она и так нагляделась: сплошные доисторические человеки и лося волк грызет. К тому же погода - одно пекло.
- А вы… ты… непременно надень фуражку, да? - запнувшись, как всегда, на обращении, попросила она Александра Николаевича. - И лекарство, хорошо?
"Забота о старшем поколении", - усмехнулся он про себя, но белую шапку с козырьком надел, а валидол положил в задний карман…
Дожидаться, пока клюнет по-настоящему, старому жуку было невтерпеж. Стоило поплавку дрогнуть, старуха суетливо дергала удилище. При виде пустого крючка мальчишка заливался смехом, широко разевая рот, что не делало его физиономию менее угрюмой.
Выпростав из-под панциря заскорузлые, плохо гнущиеся руки, старуха поправляла обглоданного червяка, а если он был съеден начисто, насаживала нового. И опять плевала, поднося крючок к самому рту, и опять размахивалась, и опять все обреченно повторялось сначала.