Антон Егорович прижился в группе быстро. Людка и новая чертежница Катерина, конечно, окрестили его Волком: "Волк велел, Волк сказал, Волк Тамарку любит…" Дурь какая, не Тамару он любит, а хорошую работу. Делали бы дело, и их бы полюбил! А то Катька карандаша в руки взять не умеет, хоть и закончила ПТУ, а у Людмилы одно на уме: ее Наталья-то, оказывается, беременная. Вот уж в самом деле, гаси свет, сливай воду! Главное, от кого - не говорит и аборт делать отказывается. А девчонке пятнадцать! Жалко Людку, Наташку и того больше, а что тут посоветовать, непонятно. Еще и Колька Людмилин ото всей этой бабьей канители, как нарочно, запил. В общем, горе. И с Раисой тоже плохо, пластом лежит, - Людка рассказывала, - языком не ворочает, ходит под себя. А Татьяна, эта злодейка-то, на которую столько грязи было вылито, все безропотно убирает, стирает, и - хоть бы словечко. Пойми таких людей! Людмила прямо сказала: "Да я на ее месте и близко бы не подошла! А она: "Мама, попить хотите? Мама, судно подать?" Недоделанная какая-то". Тамара молчала, хотя в общем-то была согласна. Господи, сколько горя вокруг! Вот и надо радоваться, ценить, пока у самой все хорошо, и здоровье - тьфу-тьфу! - и с Юрой обошлось, спасибо добрым людям из милиции и… и начальник попался, кажется, хороший. Нет, в самом деле, хороший, а не потому что хвалит Тамарину работу! Мягкий, деликатный. По мнению Тамары, так даже чересчур, все же Катерине халтуру спускать не следовало бы, да и Людка каждый день отпрашивается… Раиса бы удавилась, хоть там дочь беременна, хоть что. Тамаре отпрашиваться, слава Богу, не требовалось, да она и не хотела, нравилось работать. И чем дальше, тем больше.
Волков был, абсолютно ясно, специалист высокого класса. В чертеже все видел с одного взгляда, и не ошибки выискивал, ерунду всякую, а мог подсказать принципиальное решение. Какое тебе самой даже в голову бы не пришло. А потом, в отличие от Раисы, не только проверял чужое, но и сам чертил, да побольше, чем Тамара с Людкой вместе взятые (Катерина не в счет). Чертил, сразу видно, с удовольствием, красиво. Тамаре очень нравились его руки, сильные, ловкие, такие, наверное, бывают у хирургов.
Однажды Тамара сказала об этом Антону Егоровичу. А он:
- Вы очень наблюдательны. У меня отец был хирургом, а я, говорят, похож.
Еще сказал как-то:
- Конструкция обязательно должна быть красивой, только тогда она правильная. Так везде. И в математике. Красивая формула почти всегда верная… А красивая женщина всегда права. Ведь вы всегда правы? - и засмеялся.
Если зайдет разговор о постороннем, Тамара просто поражалась, сколько он всего знает, читал, слышал! И как такой человек, такой специалист с большой буквы согласился на жалкую, в общем, должность в их КБ? Что-то тут не так, он достоин лучшего, много лучшего, и надо выяснить…
Тогда Тамара Ивановна и не подозревала, что влюблена в своего начальника. Потому что любовь - это совсем другое. Например, ты приходишь к выводу, что этот человек намного лучше всех остальных потому-то и потому-то. Как в молодости было с Мартьяновым. Или тянет, хочется, чтобы обнял, поцеловал, как бывало в домах отдыха… Впрочем, то - не любовь, так… А сейчас и вообще все было очень странно, ни на что не похоже. Просто с некоторых пор жизнь сделалась… ну, теплей, что ли? Будто держишь ладонями кружку с парным молоком, и несильное, но прочное это тепло медленно растекается от ладоней к пальцам, и дальше, дальше к плечам и по всему телу. И вот уже тело какое-то легкое, теплое. И до того внутри радостно, тихо! Ничего не надо, только бы оно никуда не девалось, это тепло. А оно постоянно тут, если поблизости Антон Егорович, можно сидеть, работать, а самой нет-нет да и взглянуть, как движутся над чертежом его руки. А посмотришь в лицо, в груди что-то ёкнет и оборвется. Как в лифте, когда нажмешь кнопку "вниз". Главное, удивительно: ничего же особенного нет в человеке, да и выискивать не хочется, а вот не оторвать глаз, да и все!
Этого тепла, что появлялось в присутствии Антона Егоровича, хватало Тамаре не только на то время, что он рядом. И вечером, придешь домой, с сыном чем-нибудь займешься, а оно тут, греет. А утром, только откроешь глаза, сразу: "Антон Егорович!"
Спать стала плохо - лежит и прокручивает в памяти весь день: как он поздоровался, улыбнулся, да что сказал про Тамарину работу, да как в обед все вместе пили чай.
Выяснилось, что с прежнего места, где Волков занимал должность заведующего большим отделом, его уволили со скандалом. "Чуть ли не по статье, представляешь? Месяц потом сидел без работы, а ведь трое детей как-никак. Потом устроился к нам на завод. С таким понижением! В чем было дело, точно неизвестно, вроде бы руководство на прежнем месте творило какие-то махинации, хапали, одним словом, а он - принципиальный, больше всех надо, ну и пошел в бой. Не один, их там целая группа собралась. Но мафия есть мафия, живо расправились, выкинули кого куда. А одного, говорили, самого горластого, чуть не в тюрьму, они, если надо, все могут". Это Людмила узнала, и что тут правда, а что преувеличено - сказать трудно. Но Тамаре было ясно одно: должность, которую сейчас занимает Волков, намного ниже его способностей и квалификации. То есть абсолютно. Правда, его самого это, похоже, вовсе не тяготило. И Тамара, после того, как узнала всю историю, стала еще больше уважать своего начальника и еще больше старалась, чтобы ему от руководства - одни похвалы. Ничего, оценят! Такой работник в КБ - клад!
…И вот лежит она ночью, вспоминает, как прошел день, слышит его голос, и засыпать неохота… а с другой стороны - скорей бы утро…
А утром собираться, причесываться, одеваться - все теперь интересно. Тамара все свои тряпки переберет, шарфики перемеряет, кофточки, пока решит, что сегодня надеть. Вязала последнее время не для продажи, себе самой. За три недели - два новых джемпера, голубой и малиновый… Оказывается, всего-то три недели и прошло с того дня, как она впервые увидела Антона Егоровича! Всего три…
По выходным хуже, на субботу еще как-то хватало настроения, а утром в воскресенье все уже не так, все раздражает, и время тащится как полумертвое. Будто стоишь в очереди, а продавщица каждые пять минут - то начнет принимать товар, то вообще уйдет на полчаса, а вернувшись, как положено: "Я - тоже человек!"
Смешно, дома столько работы, а Тамара слоняется, не знает, как убить время. Сядет перед телевизором, смотрит все подряд. Юрик спросит: "Мам, чего такая смурная?" Тамара только отмахнется. Ну и, конечно, результат: стал опять пропадать по вечерам во дворе. Вел себя, правда, нормально, если задерживался, предупреждал заранее, а опоздает - извинится. И все-таки Тамара понимала: не дело это, скучает парень дома. А с другой стороны, сколько же он может сидеть возле маминой юбки? Тут ведь тоже перегнуть недолго, вырастет, как Мартьянов, ни в чем своего мнения.
На работе Людка нет-нет да и ляпнет: "А наша Тамарочка Ивановна к Волку неровно дышит". Людка опять развеселилась, ходит спокойная - сделали Наталье аборт, обошлось.
А Тамара… Нет, Тамара вовсе не была еще уверена, как называется то, что она чувствует к Антону Егоровичу. Главное, Волков совсем не похож на идеального мужчину, каким она его себе представляла. Тот был вроде артиста Тихонова в роли Штирлица - твердое лицо, умные грустные глаза, грустные, даже если улыбается… Штирлиц - всегда подтянутый, худощавый, если не в форме, одет со вкусом. А Волкову, громадине, на то, как он одет, похоже, наплевать, вечно в своих джинсах, в свитере. Но с некоторых пор его небрежность Тамаре стала… ну, не то чтобы нравиться, а как бы сказать? - человек выше этого, другие интересы.
Или еще - раньше непременно бы возмутилась: что за мужик? Никогда с собой десятки лишней нет, да еще после работы - с сумкой по магазинам, все-таки не мальчик, ведущий конструктор. Теперь - наоборот, умиляется. Все так, но при чем же здесь любовь? Просто хорошее человеческое отношение, и на душе оттого тепло, что отношение это бескорыстное, чистое, ничего Тамаре от Волкова не нужно.
Но однажды ей приснился сон. Будто они с Антоном Егоровичем одни в какой-то незнакомой тесной комнате, и вдруг он подходит к ней близко-близко… И так у нее заколотилось сердце, что весь сон моментально слетел, а она нарочно лежала, не открывала глаз, хотела увидеть, что будет дальше. И увидела…
На следующий день, во вторник, Антон Егорович объявил, что со среды и до конца недели его не будет.
- Так что, если есть у кого-нибудь вопросы, давайте сейчас.
А Тамара и так после давешнего сна сама не своя, а тут и вообще все внутри застыло; это же получается, что с субботой и воскресеньем пять дней! Надо думать про выталкиватель к прессу, чертеж которого обещала завтра кончить, а в голове звон, да еще руки обмякли, карандаша не заточить, грифель ломается.
- Кто же мне выталкиватель подпишет? - хмуро спросила Тамара, не поднимая головы от листа.
- Сама и подпишешь. Первый раз, что ли? - всунулась Людка.
- Не собираюсь, - отрезала Тамара. - У нас ведущий есть, права не имею.
- Сегодня к концу дня никак? - Антон Егорович встал и подошел к Тамариной доске. - Да-а… Тут работенки еще…
- Я… доделаю сегодня. Без обеда. В крайнем случае, задержусь, - хрипло сказала Тамара, чувствуя, что вот он, совсем рядом.
- А я вас подожду и подпишу лист, - сразу откликнулся он. - Хорошо?
В пять пятнадцать зал мгновенно опустел. Раньше Тамара Ивановна, и сама обычно торопясь, не замечала, как быстро это происходит. А сейчас подумала: будто на пляже, когда вдруг хлынет дождь - вмиг похватали вещи - и никого. Только ветер пронесся. Тихо.
Сидя спиной к пустому залу, она всем телом ощущала густую горячую тишину, в которой они были одни с Антоном Егоровичем. Вдруг захотелось пить, но она не двинулась, чертила, то и дело облизывая сохнущие губы и стараясь не смотреть в ту сторону, где он.
Неожиданно Тамара заметила, что неверно выбрала посадку. Само по себе ничего страшного, исправить - одна секунда, но ведь таких ошибок она не делала лет уже, наверное, пятнадцать. Тамара вгляделась в чертеж и нашла еще ошибку. А багровая тишина давила на барабанные перепонки, жгла затылок и шею, что-то делала с сердцем. Линии на чертеже бессмысленно тянулись, пересекались, образуя непонятные фигуры. Тамара Ивановна покосилась на Волкова. Сидит неподвижно над пустым столом, смотрит в окно.
Она встала, громко отодвинула стул. Антон Егорович тотчас повернулся, в спокойных глазах его был вопрос.
- Пойду… домой, - сказала Тамара, откашлявшись, - что-то неважно… неважно чувствую. Извините.
- Ну вот! Вы больны, а я вас тут эксплуатирую, как последний… - Волков поднялся тоже. - Конечно, идите. Мир не рухнет, даже если мы сдадим этот выталкиватель через неделю.
- Нет, зачем? - испуганно возразила Тамара. - Я завтра же…
- Ну, смотрите. А я попытаюсь забежать. Часам к пяти, годится? И подпишу.
Он протянул ей руку. Впервые за все время. Ладонь была твердой и теплой.
По лестнице Тамара бежала через ступеньку, будто сзади огонь. Только на улице пришла в себя.
Тонкие прозрачные снежинки неподвижно стояли в морозном воздухе, газон побелел, и от этого вечер казался светлым… Что он сказал? Завтра к пяти? Работы еще много, но и времени полно, можно не спешить, сделать все, как следует.
Юрика дома не оказалось, но поел, молодец. На плите горячая кастрюля с супом. Разогревать еду для себя Тамара не стала, съела несколько ложек прямо из кастрюли, видел бы Юрка, - воспитательница!
В комнате порядочный хлев. Пыль не вытерта, а на серванте горой нечитаные газеты. А ведь раньше каждый день просматривала и "Ленинградскую правду", и "Комсомолку"- выписала специально для Юры, некоторые заметки вместе читали, вслух. Теперь, видите ли, некогда, не до того - копятся, пока Юрик не сдаст в макулатуру. Надо хотя бы сложить аккуратно, вынести в переднюю.
Тамара вдруг почувствовала в себе такую энергию, что могла бы, не присев, вымыть полы во всей квартире, перестирать белье, по-новому расставить мебель. Двигаясь по комнате, кинула взгляд в зеркало - все в ажуре, смотрите, завидуйте!.. А неплохо бы сейчас пойти куда-нибудь в гости. Только куда? По делу, так надо бы к Раисе, не красоваться, а навестить человека. Людка и та целых три раза была. Вчера в КБ заходила Раисина невестка, принесла больничный лист. Положение, говорит, критическое. Речь не восстанавливается, остальное тоже. И врачи дают понять: может так и остаться.
- Ну… и как же? - спросила Тамара.
Татьяна всхлипнула:
- Вадик сказал, если так будет, сдадим в дом хроников. А я считаю - это зверство. Родную мать… Пусть бы хоть кто-нибудь от коллектива зашел, пристыдили его. Главное, она же такой человек…
- Какой? - не выдержала Людка.
- Крупный работник, - гордо заявила Татьяна. - И в личном плане. Для меня - так ближе мамы. Что вы! Я же была - кто? Чурка неотесанная! А Раиса Федоровна всему научила, человеком сделала.
Людмила потом десять раз повторила: она всегда была уверена, что Танька ненормальная. Да и Раиса так считала. Все точно.
Разбирая старые газеты, Тамара решила: сегодня поздно, а в ближайший выходной надо обязательно сходить к Раисе Федоровне. Свинство все же, столько лет вместе проработали.
В этот момент из вороха газет выскользнул и упал на пол какой-то конверт с адресом, напечатанным на машинке. Подняла - заклеен, адресовано Мартьяновой Т. И. Внизу вместо обратного адреса прямоугольная фиолетовая печать, буквы оттиснуты слабо, еле разобрала: "Нарсуд… района…" Господи! Да неужели же опять что-то с Юркой?
Она так рванула конверт, что вместе с ним почти пополам разорвала вложенный туда листок. Повестка. Вызывают на завтра к одиннадцати часам… "Явиться в качестве свидетеля…" И сразу отпустило, потому что какой же она свидетель, если речь о ее сыне? Теперь можно было вздохнуть, сесть на стул и еще раз внимательно прочитать повестку. Та история с хулиганом?.. Дмитриев, что ли? Ладно, тут - не смертельно, следователь твердо сказал: чистая формальность, пять минут. Придете, подтвердите показания… Только она ведь уже позабыла… Кого-то он там избил, старика вроде… Ничего, на месте разберемся. Не задержали бы надолго! А все-таки безобразие посылать человеку повестку накануне суда! Другая взяла бы да и не явилась, чтобы проучить. Да… А как же Борис Федосеевич? Никуда тут не денешься, они спасли сына от колонии… где ж его носит, паршивца? Одиннадцатый час!
Юрик пришел в начале двенадцатого, и Тамара на него так накинулась, что парень даже оторопел: "Хамство! Эгоизм! Тебе известно, который час? Говори, известно или нет?" Сказал, что был в кино с Шестопалом. Думали, одна серия, а оказалось - две. И еще упрекнул - мол, тебя же не было, я ждал, беспокоился даже, а потом поел и пошел. Все верно. И, между прочим, задержалась, его не предупредила. Так-то вот… А Юрик заметил в руках матери повестку и конверт на полу, покраснел.
- Ой, мам, извини! Я ведь позабыл, это еще позавчера принесли, велели передать тебе лично, в руки. Я расписывался. Извини!
…Как вам нравится? "Извини". Вот легкомыслие! Нет бы испугаться, из суда ведь повестка, вдруг да к нему имеет отношение, к той кошке украденной?! Все уже забыто, сошло с рук, можно больше не волноваться. "Извини…"
- Кто принес?
- Парень какой-то. С усиками.
И все. Побежал умываться. А Тамара, поставив чайник, накинула пальто - и на улицу, в автомат. Объяснять Людке ничего не стала, попросила оформить полдня за свой счет. Сама подумала: на работу наверняка можно успеть к часу. Антон Егорович обещал зайти в конце дня. Значит, если чертить, ни на что не отвлекаясь, не слушать Людкину болтовню и стоны Катерины, что - ужас! - скоро двадцать лет, а до сих пор замуж не взяли, - словом, если сидеть не поднимая головы, к четырем будет готово.
Людмила обещала все оформить, но, конечно, не утерпела:
- Волка не будет, так и ты сразу отпрашиваешься? Свидание назначили?
Тамара вдруг вспомнила, увидела, как они сидели вдвоем в пустом чертежном зале… Вообще-то она не вспомнила, потому что и не забывала, все время это было с ней. Даже когда испугалась в первую минуту, обнаружив письмо из суда.
- Точно, свидание. В баре! - сказала и повесила трубку.
Вчера зима еще только намечалась, а за ночь город засыпало тяжелым чистым снегом. Утром снег все падал и падал, воздух казался голубым, улица - новогодней. Может быть, потому, что шла Тамара Ивановна по улице в неурочное время, когда все давно на работе, сидят там, как мыши, и не видят эту красоту.
В некоторых домах зачем-то еще горят окна, а для чего в такое утро искусственный свет, если на небе среди розоватых снеговых туч нет-нет да и прорвется оранжевым краем солнце?
В честь начала зимы Тамара Ивановна надела зимнее пальто с голубым песцом, белую вязаную шапочку, пушистый шарф. Ступала по тротуару как снежная королева, жаль, поглядеть некому, чувствовала - есть на что. Щеки горят, глаза, наверняка, блестят… Но пусто в этот час на улице, одни старухи с кошелками… Нет, вон, пожалуйста, все в порядке - водитель снегоуборочной машины высунулся в окошко своего красного чудища чуть не по пояс. Не любила вообще-то Тамара Ивановна этих машин, некрасивые. Раз некрасивые, значит, что-то не так в конструкции, верно? Но сегодня даже снегоуборочные машины делали улицу новой и праздничной, потому что означали приход зимы.
Тамара удивилась: что это она радуется? Никогда не любила зиму, это первое, а второе: идет, между прочим, не на свидание, а в народный суд. Ничего! Через час все будет кончено, и забудет она про этот суд, вернется на завод, а в конце рабочего дня… Вот оно откуда - чувство, будто сегодня праздник!.. А все же интересно, почему именно - он? Тамара Ивановна стала перебирать все положительные качества, которые делали ее начальника Антона Егоровича Волкова достойным любви. Ум, внешность, культура, талант инженера. А еще принципиальность и мужество, из-за которых ему пришлось уйти с прежней работы. И справедливость. И одновременно мягкость.
Шла Тамара Ивановна по зимней улице, с удовольствием наступала на сверкающий свежий снег и вспоминала все новые и новые достоинства Волкова. Между тем она уже давно миновала здание суда, благо улица однообразно тянулась, уставленная одинаковыми домами. И вдруг Тамара спохватилась, взглянула на часы: батюшки! Ровно одиннадцать.
В результате в суд она вошла на десять минут позже срока, указанного в повестке. Пока раздевалась, причесывалась да искала зал заседаний, еще набежало время. Обнаружила наконец нужную дверь, заглянула внутрь - началось уже, и народу полно. Что делать? Тут откуда-то сбоку появилась молоденькая девчонка с кожаной папкой, каблуки длиннее ног, сама тощая и очень важная.
- Вы, - спрашивает, - свидетель Мартьянова?
Тамара кивнула. Бог знает, почему вдруг оробела перед этой пигалицей.
Та забрала Тамарину повестку, открыла свою папку, что-то там отметила, "ждите!"- и пошла.
Тамара Ивановна окликнула:
- Девушка!
Повернулась, смотрит. Вид такой: ну, что еще?
- Девушка, - сказала Тамара Ивановна. - А сколько ждать-то? Я, между прочим, опаздываю на работу.
А она: