- А тебе зачем? - насторожился дед Богдан.
- Да так, просто. Уж больно чудной у вас, хохлов, язык.
- Язык как язык, - проворчал старик.
- Ну, не скажи. В армии, помню, парень со мной один служил, с Украины родом. Мы всё прикалывались над ним: скажи по-украински то, скажи это. Он скажет - а мы ржём все.
- Э-э, да какой я украинец, - махнул рукой дед Богдан. - Я ж родителей и не помню почти, в интернате рос, а там на мове никто и не балакал, по-русски все разговаривали.
- Что ж ты, совсем ничего по-украински не знаешь?
- Знал раньше немного, ещё когда на Полтавщине жил. Да забыл давно. Так, разве слова отдельные помню.
- Какие, например?
Дед Богдан сощурился с хитрецой:
- Голодранцы усих краёв в едну кучу - гоп! Слыхал такое?
Станислав засмеялся, удивлённо мотнув головой:
- Это что ещё значит?
- Как что? Ах, да. Ты же молодой. Тех времён, поди, не помнишь совсем. Хохма такая ходила раньше: мол, пролетарии всех стран - объединяйтесь!
Солдат фыркнул в грязный воротник:
- Это что, пролетарий - голодранец, что ли? Блин, ну и язык у вас!
Молчаливый Сослан чуть улыбнулся.
- Про нас сказано, - грустно сказал он. - И пролетарии мы, потому что работаем, и голодранцы, потому что в рванье ходим, и кто из нас какой нации - здесь, в зиндане не важно.
- Здесь-то не важно - там важно, - и Станислав, нахмурившись, указал рукой наверх, на решётку и добавил со злобой. - Чехи теперь для меня вообще не люди. Даже капли человеческого в них нет.
Ему никто не возразил. Минуту спустя вновь воцарившееся молчание нарушил тихий, боязливый голос Николая:
- А что, они в натуре Ашота убить могут, если выкуп за него не заплатят?
- Навряд ли. Не для того столько старались, выслеживали, сюда везли, чтобы взять вот так просто и убить. За трупы не платят. Им деньги нужны, а не трупы. Если денег долго не будет, тогда - да, пальцы, уши резать начнут. Не поможет и это - кому-нибудь другому его всучат, чтоб хоть что-нибудь выручить, - ответил ему Сослан.
- Это нас, Колёк, в любой момент пристрелить могут, - развивая мысль осетина, пояснил Станислав. - Мы-то люди бедные, выкуп не сдерёшь. Простой раб здесь недорого стоит. Армян твой - другая тема. Он же не простой, он коммерческий.
- Армянин, - поправил Николай.
- Один хрен. Ты же сам рассказал, что его родаки - люди богатые. Поэтому убивать этого Ашота им резона нет. Убьют - вообще ни фига не получат. Сос правильно сказал: за трупы не платят.
Сослан, которого солдат привык называть для краткости просто Сосом, утвердительно кивнул.
Николай захныкал:
- Блин, хорошо ему. Скоро домой поедет. Его пахан заплатит, я знаю. А вот я.
Он поник головой, подтянул колени к лицу и расплакался, содрогаясь плечами, размазывая слёзы кулаком.
- Всё, блин, трындец… Всё…, - ныл он.
- Чего сопли распустил? - зло огрызнулся Станислав. - Да за меня тоже никто в жизни не заплатит! Не отец-мать же в колхозе?! Они-то, поди, знать не знают, где я. Небось, числюсь до сих пор пропавшим без вести.
Николай всхлипывал громко, протяжно.
- Да мы и денег годами не видали. Картошку одну жрали, да водой колодезной запивали, - продолжал солдат. - И наш Ленинградский военный округ уж подавно не заплатит. Много наших пацанов здесь пропало - им там дела до них нет никакого!
Николай заревел ещё громче.
- И за Соса вон тоже платить некому. Потому и гниёт здесь пятый год.
- Некому, - подтвердил тот. - Отец умер, ещё когда я маленький совсем был. Мать одна с тремя детьми осталась, и я был старшим.
- Вот видишь. Про деда Богдана я вообще молчу, - солдат со злостью сплюнул. - Они ведь не ноют как ты.
Николай поднял голову. По его вытянутому измождённому лицу прозрачными ручейками продолжали струиться слёзы. Они быстро сбегали к подбородку, набухая блестящими капельками в его редкой, точно у подростка щетинке, оставляя на пропылённых серых щеках неровные потёки. Он завывал протяжно, и в его вое сквозила обречённость, жуть.
За время, проведённое в рабстве, у него отросли мягкие волоски на щеках и вокруг губ. Вылезшие из-под его белесой кожи, они были совсем тонкими и скручивались маленькими завитками на кончиках.
- Ну, чего ревёшь? - прищурив глаз, грубо бросил Станислав и толкнул его рукой в плечо. - Мужик ты, или кто?
Николай продолжал всхлипывать, но уже тише.
- Брось, Стас. Что ты, в натуре, на него наехал? - сказал Сослан. - Видишь, хреново человеку.
- Да не наехал я, сказал просто всё как есть. Ему лучше же будет, если фигнёй страдать бросит, - и, чуть помолчав, прибавил. - Выход-то есть отсюда.
- Выход?
- Выход. Сам знаешь, какой, - и Станислав, понизив голос, выразительно поглядел наверх, на накрывающую яму железную решётку. - Выход всегда есть. И кое-кто его находил без всяких денег.
"Была - не была, - решился он. - Пора".
Дальше тянуть он не хотел. Надо было выложить всё прямо сейчас, в эти измученные, терзаемые извечным страхом лица, пробиться к их изувеченным, омертвелым душам, в глубинах которых ещё теплилась, подрагивая, словно свечное пламя на ветру, надежда.
- Валить отсюда надо. Поняли? Валить, - выпалил он резко.
Первым вдруг откликнулся старик:
- Слушай, Стас, - сказал он неожиданно чётко и внятно. - Я давно наблюдаю за тобой. Поверь, здесь я видел много людей. Самых разных. Одни ломались сразу, другие через пару месяцев. Редко кто не ломался совсем. Так вот, ты - парень крепкий, упорный. Странно даже, что ты вообще сюда попал.
Богдан кашлянул глухо, по стариковски, и перевёл дух.
- Так вот. В горах убежать нельзя, - продолжал он. - Сам пытался, поэтому знаю, что говорю. Там просто некуда бежать. Здесь - другое дело. До границы километров двадцать, не больше. Я-то стар уже, куда мне в побег идти. А вы втроём это расстояние за одну ночь пробежите. Вы молодые. Вот станет чуть теплее, то переплывёте Терек - и ноги отсюда. Они, конечно, гнаться будут. Но уйти можно. Днём в камышах береговых отсиживаться, ночью идти. Или несколько брёвен связать и плыть на них как на плоту. Терек-то на восток, к границе течёт. Так что сами смотрите. Ведь нас, сути, один Гаджимурад только стережёт. Султан или спит в доме, или уезжает куда-то. Жена его тоже за нами не следит особо. Надо просто момент выбрать.
- Это всё так, Богдан. Я это и сам понимаю. Но главная-то штука в другом: как снять кандалы? Как вылезти из ямы?
- Этого уж я не знаю. Хотя, помню, говорили про одного: какую-то железяку нашёл, ей замок на оковах открыл, вылез ночью из ямы и чухнул. Но то далеко, под Шали было. А отсюда, из станиц бегали не раз - много про это слышал. Чеченцы тоже ведь люди. Им и жрать, и спать надо. Да и выпить не дураки.
- А ты как же? - спросил вдруг Сослан.
Он, молчаливый и замкнутый человек, всегда больше слушал других, чем говорил сам.
Все неотрывно поглядели на сгорбленного, иссохшего старика. Даже Николай, перестав канючить, приподнял влажное лицо.
Во мраке ямы, под пробивавшимися сквозь прутья решётки красноватыми отсветами висевшего во дворе фонаря, он прорисовывался тёмным, неясным силуэтом, словно старый корявый пень в лесу.
Дед Богдан ответил не сразу. В тишине слышались лишь его громкие вздохи.
- Да говорю же, тут останусь. Ослаб я совсем. Помирать уж пора давно, - сказал он, наконец, выдохнув хрипловато.
Слова старика гулко отдались в сердце каждого. "На тот свет пора", - эхом откликнулось у них внутри.
Да, он обречён околеть здесь, в этой яме. Безвестный старик-украинец с измождённым лицом, с заскорузлыми, похожими на лапы стервятника руками. Почти всю свою жизнь он прожил рабом, и когда он умрёт, его скрюченное, лёгкое тело грубо выволокут наружу, оттащат к окраине станицы и зароют там, возле свалки. Могила будет неглубока, и её раскопают приблудные собаки. Нетерпеливо и жадно повизгивая, обгрызут труп всей сворой, с хрястом, с чавканьем дробя крепкими зубами старческие кости.
Эта картина ясно представилась сейчас каждому из невольников - ведь здесь со старым Богданом могло быть именно так и никак иначе. И их лица поникли с грустью.
- Короче, главное - снять кандалы, - Станислав вновь заговорил первым. - Снимем - считай, свободны.
Он произнёс это тихо, чтобы не услышали во дворе, но его бодрый уверенный тон подстегнул остальных.
- Если бежать, то по любому ночью - живо откликнулся Сослан. - Только учти, Стас, что мы слабые совсем, голодные, и до границы так сразу не доберёмся. А они все на машинах, и сразу ломанутся к ней. Тем более, местность хорошо знают. Всё перекроют там и поймают нас.
- Да это понятно. Поэтому бежать надо туда, где искать не будут. Они нас у границы перехватить захотят, а мы здесь в камышах спрячемся, а потом на запад пойдём. Я даже по карте помню - отсюда вверх по Тереку станица Старощедринская. Надо пересидеть где-то несколько дней, переждать маленько. А потом уж можно и к границе.
Николай, наконец, совсем успокоился и чутко прислушивался теперь к разговору.
- А ты побежишь? - коротко спросил его Станислав.
- Я, я… Не знаю.
- Не знаешь? А кто знает?
- Страшно, - с робостью протянул он. - Вдруг поймают? Я слабый очень, не дойду до границы.
- Все слабые. От сухих макарон силы не наберёшь.
- Ну вот.
- Только чем дольше мы здесь просидим, тем ещё больше ослабнем.
- А как вы кандалы снимите?
- Да хрен знает как! Мы пока так, просто говорим. Ключ от них как-то надо достать.
Сослан приподнялся и сел прямо на куче тряпья. Теперь он перестал казаться молчаливым и замкнутым.
- Стас, надо думать. Я тоже знаю, слышал, что люди бегали от них, - его тёмные глаза вдруг живо блеснули.
- Знаешь, можно выждать, когда Султана не будет. Это реально, он всё равно дома не каждый день сидит, я давно заметил. И тогда всем разом кинуться на Гаджимурада, - предложил Станислав. - Вот уж, блин, кому у меня руки чешутся башку отрезать.
- А Султану не чешутся?
- Тоже чешутся. Только ему я голову резать не стану. Я ему жирное брюхо ножом вспорю и кишки выну. Видали, как оно у него из штанов аж вываливается? Прямо колышется всё как студень. Вот мразь отожравшаяся! - солдат зло сплюнул наземь и продолжил. - Так что давайте реально все вместе прыгнем на Гаджимурада, когда тот один здесь останется. У него хоть и торчит "ствол" за поясом, но если неожиданно втроём бросимся, да ещё рот зажмём, то он ни пальнуть, ни пикнуть не успеет. Пристукнем гада, возьмём ключ, снимем это, - и он указал пальцем на кандалы. - Сядем в их машину и дунем отсюда. Я водить умею. Тут уж так будет: пан - или пропал.
- Нет, Гаджимурада с собой надо взять, - подумав, возразил Сослан. - Если что, заложник будет.
- Точно, - солдат хлопнул его по плечу. - Блин, как я сам не догадался?! Так что будем ждать, когда он один нас караулить останется. Жаль, редко это бывает. Очень редко. У них без конца или кто-то из братьев торчит, или просто знакомые заходят. Нам-то без разницы, кто именно один будет - хоть Султан, хоть сын его. Надо прыгнуть на него разом, и всё. А потом к ним в дом зайдём - там наверняка оружия валом. Вооружимся, а заодно и еду возьмём. Тут главное - решиться. Это как на войне: перед боем только страшно, а потом уже когда стреляешь, не чувствуешь ничего.
- Так вы в натуре бежать решили? - ещё раз переспросил Николай.
В его широко раскрытых глазах сквозили и смертный страх, и затаённая надежда.
- В натуре, - передразнил Станислав. - А ты-то сам как? Решил, нет?
- Не знаю, - тихо ответил он.
- Учти, терять тебе нечего. В жизни никто не выкупит. Так что давай с нами.
- Не знаю, - повторил Николай ещё тише. - Честно, не знаю.
- Ну, думай пока.
- Блин, поймают они. Ещё хуже будет.
- Тогда заткнись и сиди здесь.
- Да, блин! Я, правда, не знаю. Я подумаю.
Отсветы ночного фонаря прорезали мрачный зиндан оранжеватыми косыми лучами. Станислав шевельнулся, меняя позу, и свет упал на его лицо. Оно, заросшее до глаз светлой клочковатой бородой, было бледно, сосредоточенно, в упрямых серых глазах читалась решимость.
Несмотря на тяжкий плен, он не был сломленным, потухшим, ко всему безразличным, какими казались те рабы из подвала в приграничном селе, где Николай с Ашотом провели день, ожидая, когда их перевезут во Внезапную. В нём несмотря ни на что жила сила, страсть к жизни, к воле. Говорил он коротко и внятно, точно гвозди молотком забивал. И невольникам с ним становилось легче и даже как-то спокойнее.
VIII
Следующие два дня рабы трудились над пристройкой. Утром третьего Султан придирчиво осмотрел уже наполовину сложенную стену. Она ему не понравилась. Он громко выругался по-русски и с размаху ударил тыльной стороной ладони Станислава по лицу.
- Ишак! Ты почему камни ложишь криво? Нормально строй!
Тот промолчал, опустив под ноги волчий взгляд. Стену пришлось перекладывать заново.
В эти дни о побеге нечего было и помышлять. В доме гостило полно родственников, а ко двору то и дело подъезжали набитые людьми иномарки. Проворно сновавшие по двору молодые чеченцы не упускали случая пнуть рабов ногой, огреть палкой по спине, обругать злобно или просто плюнуть в лицо.
Над Николаем издевались с особым удовольствием. После первого же удара он валился на землю и, закрывая голову руками, скулил тонко, визгливо. Чеченцы толпились вокруг и, поддавая ему ногами по рёбрам, громко хохотали.
- Хорошо скулишь. Как собака.
- Да он и так собака. Русская собака!
- Громко скули! Понял?
Николай боязливо приподнимал голову.
- Понял?! - рычал один и заносил ногу для удара.
Трясясь всем телом, Николай начинал завывать громче.
- А ты кобель или сука? - ухмылялся другой.
- Э, штаны снимай - позырим.
- Сейчас сукой в натуре сделаем.
- Ва-я! В натуре сделаем!
- Да нет, это ишак натуральный.
Из дома выглядывал Султан. Громко бранясь, он разгонял гогочущих парней. Ему не нравилось, что молодые родственники из пустого развлечения избивают его раба: вдруг покалечат и тот больше не сможет работать?
Станислава на один день взял "в аренду" сосед, которому нужно было перетаскать целую кучу кирпичей. Там солдат надрывался до ночи.
На третий день зарядил дождь. Рабов заперли в зиндане, брезгливо набросав им туда зачерствелых ломтей лаваша и полуобглоданных костей со своего обильного стола. Решётку покрыли сверху фанерой, и крупные дождевые капли мерно барабанили по ней с характерным гулом. Сквозь щели вода протекала вниз. Было холодно и сыро. К ночи вода уже вовсю хлюпала на дне ямы, промочив всю одежду и тряпьё, в которое кутались рабы. Ноги скользили на размокшей глине, проваливаясь в жидкую грязь. Продрогшие насквозь люди, дрожа и стуча зубами, сбились в кучу и грели друг друга теплом своих тел. Дед Богдан простужено и часто кашлял. Его глаза воспалились, и тонкие прожилки сосудов в белках набухли красным.
Через день, когда дождь немного унялся, невольников вновь погнали работать. Вконец иззябшие, ослабевшие, они с трудом вскарабкались по лестнице наверх, одичало смотря на хозяев. Их бледные руки двигались вяло, застуженные пальцы не слушались, ноги в коленях подрагивали, подкашивались. Никакие угрозы и побои не могли заставить их трудиться. Рабы были едва живы от холода. Султан, ругаясь, велел своей жене - толстозадой и грудастой Фатиме - приготовить для них горячую похлёбку из бараньих костей. Невольники с жадностью глотали горячую, дымящуюся, остро пахнущую жижу. Она приятно жгла их застуженные онемевшие от холода глотки и заставляла привыкшие к сухомятке желудки долго и мучительно ныть.
После того разговора начистоту Станиславу полегчало. Он теперь точно знал, что дед Богдан - свой и ему можно верить. Что он не выдаст.
С ними старик был сух и прям. Он не трусил, как Ашот, и не ныл, как Николай. Никогда не заискивал перед хозяевами, с безразличием исполняя любую, взваленную на него работу. Но в последние дни он работал уже через силу, часто присаживался на землю передохнуть, громко и непрестанно кашляя.
Теперь солдат с беспокойством приглядывал уже за Николаем, и вечером всякий раз внимательно и пытливо всматривался тому в лицо.
"Как бы ни сдал он нас, - думал он. - Хлипкий ведь совсем, трусливый. Сам не побежит и нас ещё заложит".
Но шли дни, Николай работал изо дня в день смиренно и молча. Хозяева держались с невольниками всё так же, ничем не проявляя особой подозрительности. И солдат понемногу успокаивался.
Про Ашота они ничего не знали. Но и Станислав, и Сослан, и дед Богдан были уверены, что к ним в зиндан его больше не посадят. Хозяин ожидает за него выкуп и держит в подвале под домом, отдельно от остальных. Вскоре солдат заприметил, что Гаджимурад носит туда еду.
Подворье Садаева было большое. Его огораживал высокий каменный забор, возведённый рабами ещё до войны. Сверху он весь был утыкан битым стеклом. Всё пространство между воротами и домом было залито асфальтом, здесь обычно стоял "Джип" хозяина. Справа от дома было что-то вроде огорода - реденькие грядки с торчащими на них побегами зелёного лука. Здесь же росло несколько раскидистых фруктовых деревьев. Сразу за домом помещался хлев, где держали десяток овец.
"На хрена им они? - удивлялся про себя Станислав. - И так ведь денег полно. Хоть каждый день по бараньей туше покупать могут".
Сослан обычно выгонял их по утрам на берег реки, где они ощипывали молодую травку.
Помимо массивных железных ворот, украшенных бронзовыми мордами львов, которые выходили на центральную станичную улицу, со двора был второй выход - через калитку за огородом. Маленькая, дощатая, в скукоженных струпьях застарелой и облезающей краски, сохранившаяся ещё от русских владельцев дома, она вела на кривенькие боковые улочки, которые спускались к Тереку. Тот протекал совсем близко.
Копошась каждый день во дворе, Станислав всё внимательно выглядывал, запоминал. Первоначально он склонялся к тому, что бежать лучше через калитку. В сумерках или ночью таким путём можно уйти совершенно незамеченным. Главное - добраться до Терека. Он неплохо плавал, поэтому думал броситься в реку, переплыть её, а потом спрятаться в камышах и пережидать погоню. А затем, переждав, красться ночами к границе, обходя все встречные станицы - ведь в них теперь сплошь чеченцы. В себе он был уверен - и переплыть, и надёжно спрятаться, и дойти пешком до Дагестана он сумеет. Но вот хватит ли на это сил у двоих его товарищей?
Однако Станислава больше мучил другой вопрос: как снять оковы? Прихватить тайком с собой в зиндан камень или какую-нибудь железяку со двора и попытаться сбить их ночью? Нет, не выйдет, они очень прочные. Да и стук наверняка услышат. Но даже если им вдруг каким-то образом и удастся освободить ноги от железных оков, то как самим выбраться из зиндана? Ведь его же каждый вечер запирают на крепкий замок.
Нет, так не выйдет. Поэтому им остаётся только одна возможность: дождаться, когда в доме останется лишь кто-нибудь один из хозяев, и наброситься на него всем вместе, обезоружить и скрутить. А потом сесть в его машину, запихав связанного хозяина на заднее сидение, и рвануть к границе. Если будет погоня, они прикроются им как заложником.