В прерывистом, неспокойном сне он видел бородатых боевиков, с радостными, звероватыми лицами, которые ловко резали глотки стриженым худосочным солдатам, лежащим на земле со связанными за спиной руками - как на тех кассетах, которые он смотрел когда-то дома у одного своего приятеля-горца. Одежда на пленных была изодранная, облепленная грязью, с отпечатками чьих-то подошв. Сквозь прорехи виднелись костлявые, в багровых кровоподтёках юношеские тела.
Ашот сжался ещё сильнее, и на нём, несмотря промозглый предутренний холод, проступала жаркая испарина. И ему уже мерещилась на горле холодная сталь ножа, а во рту делалось горячо и солёно.
Утром над ними заскрежетал отпираемый замок, и грубый голос гаркнул зло:
- Э, а ну подъём! Быстро!
Всю неделю рабы пахали без продыха. Точнее, пахали Станислав, Богдан, Сослан да Николай, которого отрядили им в помощь. Ашота же на работы не гнали, и целыми днями с утра до вечера он сидел в яме один.
"Надо сообщить родителям. Надо сообщить, - думал армянин без конца. - Они заплатят, должны заплатить".
- Ну, чего? Как там? - спрашивал он каждый вечер спустившихся в зиндан рабов.
- Никак. Вкалываем, - коротко отвечал Станислав.
- А эти чего? - под словом "эти" Ашот подразумевал чеченцев.
- Ничего. Бьют нехило.
- Про меня ничего не говорят?
- Говорят, - и солдат, глянув на него исподлобья, продолжил. - Весна, мол, на дворе, вот запряжём завтра этого жирного в плуг и пахать на нём будем. А станет плохо тянуть - уши отрежем.
- Чё, в натуре так говорят? - в голосе армянина сквозил страх.
Станислав глядел на него вначале серьёзно, хмуро. Но потом усмехался невесело:
- Да расслабься, пошутил я, - и хлопал его пятернёй по плечу.
Но Ашот не успокаивался. С каждым днём смятение его росло. Хозяева молчали и про выкуп ничего не говорили. Никто не требовал от него написать письмо домой или жалобно прорыдать в камеру: "Пожалуйста, заберите меня отсюда. Сделайте всё, что они хотят. Пожалуйста".
Однажды утром, когда Гаджимурад опускал им в яму еду, он заикнулся робко:
- А это, вы… в Город Ветров, моим родителям не звонили?
Но хозяйский сын с ругательством огрел его палкой по голове:
- Заткнись, свинья!
Ашоту страстно хотелось верить, что переговоры о выкупе с его родителями уже идут, и что уже скоро его должны отпустить. Но время шло, а чеченцы упорно молчали. Неделю спустя он совсем пал духом: а вдруг родители просто отказалась от него, не хотят платить?
И его бросало в ужас от такой мысли. Сидя на дне зиндана, он закрывал лицо руками и упирался головой в холодную каменную стену.
- Нет, нет, не может быть, - трясясь, бормотал он без конца. - Они заплатят. Заплатят.
Наконец, когда утром восьмого дня рабы, как всегда, разбрелись, звеня кандалами, по садаевскому подворью, Гаджимурад вернулся к зиндану и снова бросил лестницу вниз.
- Э, ты! Вылезай! Быстро!
Ашот, с трудом разгибая затёкшие ноги, полез наверх.
"Может, сейчас про деньги скажут?" - подумал он, и сердце забилось в тревоге.
Но едва только он вылез из ямы, как его сбили на землю сильным, хлёстким ударом ноги.
- Ты чё, сука, а?! Гоняешь, что ли! - и Гаджимурад врезал ему ещё раз, целя по почкам.
- А-а! А-а-а! - заверещал Ашот, прикрываясь руками.
- Э, ты, чёрт! Встал, резко! Пошёл!
Армянин вскочил и уставился на него со страхом.
- Баран, ты глухой, что ли? Я сказал - пошёл! - и Гаджимурад, схватив его за ворот и поддав ногой ещё раз, с силой толкнул к дому. - Пошёл, козёл!
Ашот обмер и, с трудом семеня одеревеневшими ногами, затрусил неловко, подгоняемый бранью и новыми ударами.
- Быстро, сука! Быстро!! - рычал Гаджимурад.
Ашот вбежал в дом и через мгновенье оказался в большой просторной комнате. Прямо перед ним, на широком мягком диване возлежал Султан. Его объемистый живот, прикрытый тонкой, едва не лопающейся на нём футболкой, шаром выкатывался из спортивных штанов. Колючие, хищно прищуренные глаза вглядывались пристально, цепко.
На этом же диване, рядом с братом, небрежно развалясь, сидел Идрис. За их спинами на настенном ковре тускло поблёскивала обнажённая горская шашка, а чуть выше неё висело старинное кремнёвое ружьё. На гладком паркетном полу возле самого дивана лежал небольшой пушистый коврик для ног, сделанный, очевидно из шкуры какого-то животного.
Ашота вытолкнули на середину комнаты. Он бестолково топтался на месте, растеряно хлопая глазами и мелко подрагивая. Братья Садаевы рассматривали его, не спеша, и ухмылялись криво.
Идрис едва заметно подмигнул, и Гаджимурад резко, с силой ударил Ашота сзади ногой, под самые коленные чашечки. Тот тяжело, словно подрубленное дерево, бухнулся вниз, на колени, неуклюже уперевшись руками в паркетный пол. Султан, внимательно оглядев своего пленника, хмыкнул с удовлетворением.
За две недели, проведённые в неволе, армянин здорово осунулся. Его розоватые, пухлые ещё недавно щёки теперь были бледными, обвисшими. Заострившийся подбородок зарос чёрной густой щетиной. Ашот потупил затравленный взор в пол и был тих, безмолвен.
На лицах обоих Садаевых светилось торжество.
- Ну, что, Ашот, нравится тебе у меня? - выждав с минуту, начал Султан.
Не зная, что отвечать, несчастный парень некоторое время молчал. Но затем, испугавшись, что так он лишь разозлит чеченцев, выдавил едва слышно:
- Д-да.
- А домой хочешь?
- Хо… хочу.
- Так зачем же ты хочешь домой, если и здесь хорошо? - спросил Идрис и засмеялся раскатисто и грубо.
Султан широко растянул в самодовольной улыбке рот, обнажая коричневатые нездоровые зубы. Он загоготал утробно, и его жирный живот заколыхался, словно студенистая плоть медузы. За спиной Ашота громко заржал и Гаджимурад.
- Если ты хочешь домой, то скажи своим родителям, чтобы они заплатили мне шестьдесят тысяч долларов. Тогда я тебя отпущу.
- А если не скажешь, я тебе горло порежу, как барашку, - наклонившись, зашипел в ухо Гаджимурад и залепил ему звонкий подзатыльник.
Ашот сжался, втянув голову в плечи.
- Скажи им, что ты очень хочешь домой, - продолжал толстый чеченец. - Ты понял? Так и скажи: "Очень хочу!", - он сделал ударение на слове "очень". - От них теперь зависит твоя жизнь. Только от них. Ты понял?
И Султан вперился злым немигающим взглядом в армянина.
- Понял, - глухо ответил тот.
- Пусть они заплатят сразу, не торгуясь. Ведь что может быть отцу дороже сына?
- Он заплатит, заплатит, - торопливо заверил Ашот.
- Он пока ещё не знает, что ты здесь, у меня. Поэтому я сейчас позвоню твоему отцу и дам тебе трубку - ты будешь говорить то, что я тебе скажу. Понял?
- Понял.
И, едва успев это произнести, тут же свалился на пол от могучего удара кулаком в челюсть. Тупая ноющая боль гулко отдалась в ушах, в затылке. Следующий, жуткой силы удар ногой обрушился на его рёбра. Хрясь! Дыхание перехватило, и на мгновение ему показалось, будто он слышит хруст своих сломанных костей.
Ашот взвыл и перекатился на другой бок. Перед глазами всё плыло, кружилось, и оскаленное лицо Гаджимурада над ним мелькало будто сквозь дымку. Голова ныла нестерпимо, тело разрывалось от жестокой боли. Он судорожно хватал ртом воздух.
- А…а-а, - из его груди вырвался надсадный хрип.
Казалось, у него там внутри скребут тупыми ножевыми лезвиями.
Гаджимурад взвизгнул, и, размахнувшись, ударил его снова в то же место.
- Оп-па! Оп-па!!! - радостно вопил он.
- Я скажу! Скажу! - закричал армянин истошно. - Не надо!!
Крик его оборвался, перейдя в стон.
- Надо, - отрезал Султан. - Это для того, чтобы ты был красноречив.
И снова заработали ноги Гаджимурада. Замелькали вокруг, замолотили тяжело по бокам, по спине, по голове в своём неистовом жестоком танце. Ашот громко визжал, стонал, извивался ужом, перекатывался по полу, закрывая руками голову.
- Не надо!! Не бейте!!! Они заплатят!!!
Но избиение продолжалось с неумолимой сосредоточенностью. Идрис не вытерпел, вскочил с дивана, грубо схватил шершавой пятернёй армянина за волосы и резко рванул на себя. Глаза Ашота брызнули слезами. Но Идрис тут же хрястнул его кулаком по лицу. Голова армянина дёрнулась и безвольно запрокинулась назад. Он полетел куда-то вниз, ухнул, словно в глубокий колодец, и его обессилевшее тело распласталось по паркету.
- Э, живой он там? - заметно забеспокоился Султан.
Гаджимурад принялся щипать его за уши, за щёки, дёргать за волосы.
- Э, ты, чёрт! Э!
Но Ашот не шевелился. Ему начали плескать холодной водой в лицо из пластиковой бутылки.
- Э, ты!
Веки его приоткрылись, и он расклеил окровавленные губы.
- Вставай, тварь!
Его подняли, усадили на пол, снова плеснули в лицо:
- Вставай!
- Я, я всё. скажу… - выдохнул, наконец, он.
- Вот так, свинья! Вот так!
- Скажу. Не надо. не надо больше., - в полубреду повторял он и опять бессильно валился на пол.
Но его поднимали снова, правда, уже без пинков. Приставили к губам горлышко бутылки, влили воды в рот.
- Я просто показал тебе, что будет, если за тебя не соберут вовремя выкуп, - размеренно произнёс Султан, не вставая с дивана. - Если, к примеру, опоздают на один-два дня, - и, выдержав паузу, продолжил. - А знаешь, что будет, если они станут со мной торговаться долго? Знаешь?
Ашот заскулил.
- Нет! Не надо, пожалуйста.
- "Пожалуйста" маме своей надо было говорить, ишак. Чтоб не рожала на свет такого ублюдка.
Идрис вынул большой нож из пристёгнутых к поясу кожаных ножен. Приставил его остриём к лицу Ашота. Прохладная сталь коснулась скулы и, не торопясь, будто нехотя, поехала вниз, к горлу. Остановилась там. Ашот замер, не смея вздохнуть. Идрис надавил чуть сильнее. Парень ощутил колющую боль пореза, кровь быстрыми алыми ручейками потекла за ворот. Потом лезвие, так же нарочито медленно, не спеша, вновь поползло по щеке вверх и остановилось уже возле уха. Идрис левой рукой схватил за его кончик и с силой оттянул в сторону. Ашот застонал, и его лицо исказилось от боли. Лезвие ножа легло на хрящеватое, потное, натянутое струной ухо.
- Понял, свинья?
- Понял! Понял! По… пожалуйста, не надо! Не надо! - армянин рыдал, сотрясаясь судорожно всем телом. На ухе, скрученном цепкими пальцами, под самым лезвием проступила густая кровь.
- Это будет зависеть от тебя и твоих родителей, - Султан явно наслаждался муками жертвы.
Потом приказал что-то Гаджимураду по-чеченски. Тот быстро вышел из комнаты и, вернувшись, подал ему мобильник с далеко выдвинутой антенной.
- Я сейчас позвоню твоему отцу, скажу, что ты у меня. Ещё я ему скажу, сколько хочу за тебя денег и назову срок. Потом дам трубку тебе, и ты скажешь, чтобы он поспешил. Очень поспешил. Ты понял?
- Да.
- А если скажешь что-нибудь лишнее, то Идрис отрежет тебе ухо.
И тот в подтверждение слов брата, усмехнувшись, скрутил его ухо ещё сильнее. Хрящи тихонечко хрустунули. Ашот взвыл.
- Да куда ты дёргаешься, ишак? Я тебе ухо как у борца, как у мужчины сделаю - поломанное будет.
Султан, не торопясь, набрал номер и, продолжая возлежать на диване, вслушивался в гудки. Но вот он резко выпрямился и сел.
- Э-э, ты Армен, да? Э, короче, сюда слушай. Твой сын Ашот у меня. Если хочешь, чтоб он был живой, чтоб ему ничего не было, то делай, как я скажу. Я хочу шестьдесят тысяч долларов. Ты понял? Шестьдесят тысяч! Долларов! Срок - две недели. Понял? Две! - пролаял он в телефон.
Что ответил ему Армен, никто, кроме Султана, не слышал. Тот нахмурился, рявкнул зло:
- Э, ты! Ты мне мозги в натуре не делай. Где ты деньги возьмёшь - твои проблемы. Я тебе сказал: шестьдесят тысяч долларов. Шесть-де-сят, - повторил Султан раздельно, по слогам. - Понял?
Он замолк на мгновенье, вслушиваясь в ответ. Потом ухмыльнулся довольно:
- Вот так!
И он сделал знак Ашоту.
- А теперь я дам тебе поговорить с сыном, чтобы ты не думал, что я обманываю, - Идрис отпустил его, и парень торопливо подполз на коленях к дивану.
- Ты помнишь, что надо говорить? - грозно спросил Султан, зажав трубку рукой.
- Да… да.
Султан приложил телефон к его красному, горящему уху. Ашот сквозь сухой треск помех уловил тяжёлое и напряжённое дыхание. Там, далеко, в Городе Ветров был его отец. Ашот раскрыл рот и глотнул воздух. Слова никак не лезли наружу.
- Ну!? - тяжёлая рука Султана ударила его по шее.
- Я, я, - только и смог выдавить он из себя и тут же разрыдался громко.
Что говорил в ответ отец, он не расслышал. Разобрал лишь "я здесь" и своё имя. Зато сразу же ярко представился Ашоту - смуглый, полноватый, с сильной проседью в чёрных, слегка вьющихся волосах. Вот он сейчас стоит в прихожей их просторной квартиры, возле маленького журнального столика с телефоном. Рядом с ним застыла мать - бледная, с запавшими, полными жути глазами. И, представив всё это, Ашот зарыдал ещё громче.
- Ты что, язык проглотил?! - крикнул Идрис и пнул его ногой.
- Я здесь. Дай им денег… Сколько они сказали… Я хочу домой. - забормотал армянин, захлёбываясь слезами.
- Ещё говори, сука жирная!
- Заберите меня. Сделайте, всё что они хотят… Заберите., - повторял он без конца.
Султан отнял трубку от его уха и встал на ноги.
- Вот видишь, я не обманываю тебя, - продолжил он. - Ашот здесь. От тебя, Армен, теперь зависит, когда ты опять увидишь сына. Или не увидишь, - добавил он внушительно, с угрозой, понизив голос. - Торговаться не надо. Идти в милицию тоже. Она тебе всё равно не поможет. Две недели сроку тебе. Ты понял? Ровно через две недели я позвоню снова. Скажу, куда тебе надо приехать, чтобы отдать деньги.
Он помолчал, кивнул удовлетворённо.
- Я знаю, ты соберёшь выкуп. Не говори, что у тебя нет денег. Вы - армяне - народ богатый. У тебя много родственников. И в Краснодаре есть, и в Москве. Везде торгуют, бизнесом занимаются. Пусть помогут, если своих не хватает. А если ты не соберёшь выкупа в срок, то каждую следующую неделю я буду отрезать твоему сыну по одному пальцу. Буду записывать это на видео и посылать кассеты тебе. Поэтому делай, как я говорю. Ты понял?
Султан замолчал снова. Потом, услыхав ответ, самодовольно ухмыльнулся.
- Вот так. Аллах над нами - козлы под нами! - и закончив разговор, Султан небрежно бросил мобильник на диван.
Чеченцы тут же заговорили меж собой по-своему. Султан радостно щерился.
- Молись своему богу, чтобы твой отец собрал вовремя деньги, свинья жирная, - обратился он к Ашоту.
- Он соберёт! Соберёт!
- Вы - армяне умеете торговать, поэтому я и выбрал тебя. Ты думаешь, я забираю себе всех кого хочу? Я могу это сделать, но мне это на хрен не надо. У меня есть двое русских, один осетин, которые работают как ишаки. Будет нужно больше - возьму ещё. Мне сейчас нужны богатые люди, потому что за них заплатят хороший выкуп. А что с русских взять? Они же нищие все, тем более там, в Городе Ветров. Русские могут хорошо работать, вот и пусть вкалывают у меня. А вы можете хорошо заплатить.
И он уставился на Ашота алчно.
- Заплатим. Заплатим, - заикаясь, лепетал тот.
- Раньше, при коммунистах, я тоже работал. Но теперь пусть другие работают. А я беру себе, что хочу и сколько хочу. Бараны нужны для того, чтобы волкам было что кушать. Мы - чеченцы - волки. У нас даже дети - волчата. А вы - русские, армяне, осетины - вы все - бараны. И в бога фальшивого верите. Нам Аллах силу даёт, поэтому нам везде есть удача. Видишь, ты передо мной как баран сейчас. Я в любой момент башку тебе могу отрезать.
- Понял, да? Отрезать! - и Идрис приставил Ашоту нож к самому горлу. - Отрезать!
Парень зажмурил от ужаса глаза.
- Сюда смотри, сука! - прикрикнул Султан.
Глаза Ашота машинально раскрылись и глянули бессмысленно, отупело.
- Думаешь, твой бог спасёт тебя? Да что он может? Он даже себя спасти не смог, сдох на кресте как собака. Гяуры для того Аллахом и созданы, чтобы быть рабами мусульман. У меня по всей России родственники. Одни ресторан держат, другие гостиницу, третьи наркоту толкают, чтобы русские кололись и сдыхали. У нас и в милиции, и в прокуратуре есть свои люди. Скоро на всём Кавказе ни одного русского не останется. Вы, армяне, тоже пока много чего держите, но мы у вас всё это заберём. Езжайте к себе в Армению, там торгуйте. А здесь всё наше будет. Мы здесь хозяева, - откинувшись на диван, Султан говорил не спеша, упиваясь своей властью над невольником.
Он отчеканивал каждую фразу, делал нарочитые паузы, возвышал голос. Веки его то сужались, то, наоборот, раскрывались широко, и взгляд вспыхивал злым огнём. Ашот перестал, наконец, рыдать, и его просохшие глаза тупо уставились в пол.
Гаджимурад схватил его за волосы и поднял с колен. Отец бросил ему что-то по-чеченски, и он выволок едва живого, в липкой испарине раба из комнаты. Но повёл не во двор, а в подвал. Обитая железом дверь скрипнула, отворяясь, и из тёмного подвального нутра повеяло сыростью. Слабая электрическая лампочка под низким потолком, вспыхнув, тускло осветила земляной пол и грязный матрас в углу. У матраса в кирпичную стену было вбито железное кольцо, к которому крепилась цепь с кандалами.
Пока Гаджимурад, присев на корточки, заковывал ему ноги, Ашот сидел покорно, не шевелясь. Закончив, сын Султана ещё раз пнул его, матерно выругался, выключил свет, вышел и закрыл дверь на ключ. В подвале сделалось темно, непроглядно.
VII
- А Ашот где? - спросил вечером Николай, едва только их, изнурённых работой, загнали обратно в зиндан.
Армянина в яме не было.
- В доме, наверное, - пожал плечами Сослан.
Невольники расстелили на земле клочья тряпичной рвани и расселись на ней, прислонясь утомлёнными спинами к холодным каменным стенам зиндана.
- Может, выкупили уже?
- Навряд ли. Так быстро они не отпускают. Наверное, просто в подвал посадили.
- В какой подвал? - не понял Николай.
- Подвал там у них глубокий, под домом, - пояснил дед Богдан. - В него из комнаты спуск есть. Я раз был там. Гаджимурад заставил доски какие-то вытаскивать.
- Хреново Ашоту теперь, - произнёс Станислав тихо. - На цепь, небось, его там посадили, и бить будут каждый день, чтоб домой звонил, плакал в трубку и просил выкупить.
- Хорошо, если просто бить. А-то могут и уши начать подрезать, и пальцы чекрыжить, - прибавил старик Богдан.
Все замолчали тягостно, ибо понимали, что в любой момент отрезать уши и даже голову могут и каждому из них, просто так, дикого развлечения ради. Как тем пленным солдатам, кассеты со зверскими пытками которых так любили смотреть чеченцы. Рассядутся, бывало, в доме у Султана перед телевизором целой кодлой, поставят запись и орут, воют по-звериному, наслаждаясь жестокими муками людей.
Николай тихо шмыгнул носом и склонил голову, уткнув подбородок в грудь. Его тощие грязные пальцы бестолково заелозили в волосах.
- Слушай, дед, ты ж, вроде, хохол, а по-украински не говоришь совсем. Даже акцента нет, - нарушил вдруг гнетущую тишину Станислав. - Ну-ка скажи что-нибудь по-своему. Ну, хотя бы вот то, что сказал сейчас, только по-украински. Интересно, как это будет?