* * *
Костя совсем не спал в ту ночь. Он вспомнил "табачного" старика, след выжженной татуировки на его руке, похожий на славянскую букву, и странное дерево, догонявшее его по дорожке, и ему стало не по себе…
Много после, в Москве, когда Юля проявила плёнку и смотрела вместе с ним фотографии, Костя с удивлением убедился, что ни на бумаге, ни на негативах дерева не было.
Но и другое поразило его ещё больше: фотографии, которые художница делала "пустым" аппаратом, в доме, когда, по её словам, уже кончилась плёнка, частично получились.
Значит, плёнка не кончилась.
Аппарат так странно повёл себя в деревне, а жуткое одинокое дерево не получилось: его не было нигде на негативах.
Сумка уложена, справка наконец получена. Утром Костя собирался в дорогу. Он чувствовал, вернее, знал, что расстаётся с Верколой не навсегда: расстаться с пережитым невозможно.
За эти дни Костя посетил Суру – святое место, расположенное выше по реке, родину Иоанна Кронштадтского.
После, получив справку, он, несмотря на всеобщие отговоры, решил отправиться на Пинегу.
Больше всего его почему-то убеждала туда не ездить, словно что-то предчувствуя, пожилая женщина-экскурсовод из музея Иоанна Кронштадтского при Сурском монастыре.
Однако он не послушался ничьих уговоров и, взяв кое-какие деньги, оставленные про запас в сумке, которых едва хватало на дорогу, всё же отправился на Пинегу.
* * *
Ав деревне ещё долго судачили о недавнем случае. Бабы часто крестились на монастырь, перед тем как приблизиться к реке, и суеверно перешёптывались, отправляясь в баню. Особенно бдили за детьми, давая им строгие наставления, а тех, кто поменьше, и вовсе старались не отпускать в баню одних. Мужики хмурились, толкуя между собой: "А хто его знает, чего-й там случилось? То ли это обдириха увела, прогневали её, видать; то ли малой брод напутал…"
Первое время к Абрамовым стало ходить много народу; приходили даже из соседних деревень, и не по одному разу: расспрашивали Александру Фёдоровну и Федю о его походе в заречные деревни.
Федя был немногословен и сдержан, старался уходить от разговоров, но ему это плохо удавалось, и вскоре он, завидев в окошко людей, стал брать удочку и убегать на рыбалку.
Соседка Устинья Фоминична почти не выходила от Абрамовых.
Она многократно пересказывала, как ехала с Костей в автобусе, и повторяла, что сразу он её чем-то насторожил.
Александра Фёдоровна переводила разговор на другие темы: о проблемах деревни, музее, монастыре… Делилась своей мечтой побывать с Федей на Соловках в качестве паломников. Бабы сидели, поддакивали и уходили…
А Абрамова спешила в лес или на огород, а иногда, в зависимости от времени суток, садилась за стол поработать с музейными материалами.
Однажды Алексей Алин застал её за этим занятием.
– Всё, Саша, трудишься? А я по делу зашёл. Там, в музее, просят завтра экскурсию. Проведёшь?
– Конечно, – ответила Александра Фёдоровна, наливая гостю чаю.
– Ты прости, что я тебя в отпуске отвлекаю.
– Да ты не отвлёк, Алёша. Вот, старушки приходят без конца побалакать…
– Разговоров теперь будет на месяц, как минимум, – отозвался Алин. – На том конце стали бани запирать, даже днём ребятишек не пускают… Вот тебе и обдириха!
– Я не знаю, что там на самом деле произошло. Федя молчит. Они ведь и правда чуть не потонули!..
– Да что произошло-то: не в том месте реку переходить удумали, – вздохнул Алексей Алин. – Так что там с музеем у нас? Надо где-то лес добывать на ремонт крыши.
– В лесу живём – и без леса сами! – заметила хозяйка.
– Вы бы чаю-то попили, родимые, с малиновым вареньем, – тяжело переступая больными ногами, вошла в горницу Галина, сестра Александры Фёдоровны, держа в руках вазочку с вареньем.
– Спасибо, спасибо, – поблагодарил её Алин и обратился к Абрамовой: – Ты не знаешь, Саша, куда потом-то наш пострел отправился? Что-то мне подсказывает, что не домой.
– Говорил, на Пинегу собирается. Захотелось ему, видишь ли, карстовые пещеры посмотреть. Мы всей деревней, можно сказать, его отговаривали, а уж там не знаю…
– Всё ясно: этот раз уж решил – значит так и сделает, – подытожил Алин.
И оказался прав. Но это уже совсем другая история.
Март 2007 г.
Пинега, Архангельская область
Об авторе
Анастасия Юльевна Полярная (Полторацкая) – москвичка, кандидат филологических наук, молодой учёный, специалист в области творчества Иосифа Бродского, а также русской романтической поэзии первой трети XIX в., участник ряда научных конференций, преподаватель Школы юного филолога при филологическом факультете МГУ им. Ломоносова; писатель, автор многих научных статей, художественно-публицистических очерков и эссе, а также книги "Слово о Вере Алексеевне Зашихиной, великой народной целительнице Русского Севера".
Часто бывает на Севере, ставшем для неё источником творческого вдохновения. Первые её произведения о северном крае (очерки, эссе и стихотворения) были опубликованы в 2006 г. в районной газете "Знамя Труда", возглавляемой в то время А. П. Макарьиной (Вилегодский район Архангельской области).
Анастасия Юльевна имеет публикации в журналах, альманахах и других печатных изданиях. Она – победитель конкурса "Наследие региона в зеркале прессы", проводившегося в 2010 г. в Архангельском музее Малые Корелы, в номинации "Лучший исторический очерк о достопримечательностях Архангельской области, района, поселения" (очерк "Здесь как будто время уснуло…" // "Юность", № 12, 2009 г.).
Лауреат конкурса "Серебряный стриж" за высокое литературное мастерство и богатство художественного слога в эссе "Это – Север Русской земли", проводившегося 9–11 декабря 2010 г. в Москве; лауреат конкурса "Мой родной край", проводившегося в 2010 г. Архангельским региональным союзом писателей "Поважье", в номинации "Проза", обладатель премии "Золотое перо Поважья"; член Профессионального Комитета московских литераторов (секция критики и литературоведения); член Регионального Союза писателей "Поважье".
Увлекается философией, живописью, экстремальным туризмом (в том числе горнолыжным спортом). Почти ежегодно принимает участие в межрегиональном художественном пленэре "Я рисую Север", проводимом в Котласском районе Архангельской области Т. В. Воронко.
Сноски
1
Пестерь – плетёный (обычно из бересты) ранец. – Здесь и далее примечания автора.
2
Печище – место родового поселения.
3
Мастихин – инструмент художника, который иногда выступает альтернативой кисти.
4
Бродни – высокие резиновые сапоги.
5
Заструга – неожиданно глубокое место на северной реке, обычно сменяющее песчаную мель, пролегающее за ней рельефной полосой.
6
Братина – медная посудина для питья кваса, пива.
7
Ендова – медная столовая посуда с носиком для разлива напитков.
8
Зыбка – колыбель, детская люлька на очепе (очеп – упругая жердь или шест, крепившийся к потолку, на которую навешивали зыбку).
9
Туес – берестяной короб с крышкой.
10
Циррулеум – оттенок голубой краски.
11
Поло́к – деревянный настил в бане, на котором парятся.
12
Пятистенок – четырехстенный дом, разделенный пятой, капитальной стеной.
13
Поветь – хозяйственная половина дома.
14
Взвоз – бревенчатый подъём для скота со стороны повети.
15
Приставка – палка, которую, согласно северной традиции, хозяин приставляет к двери дома, когда на время его покидает; при этом, если отсутствие предполагалось недолгим, дом не запирали.
16
Кошки – песчаные отмели на реке, нередко переносимые с места на место песчаные острова.