Нашу партию, ожидавшую суда и мучимую похмельем, долго мурыжили в райотделе, пока, наконец, не подкатил автозак облегченного типа, и нарушителей общественного порядка стали посписочно грузить в это средство перевозки неблагополучных и крайне беспокойных граждан. Я благодарил Небеса, что нас не повели в это раннее утро под конвоем пешком; расстояние от районного отдела милиции до суда той же инстанции было сравнительно невелико. Но даже на этой короткой дистанции при пешей "прогулке" шанс встретить кого-нибудь из знакомых или преподавателей был необычайно высок, а при моей природной застенчивости выдержать такое было просто невозможно.
В народном суде Кировского района молодой судья-татарин, лет на 10 постарше меня (везло мне в утро на представителей этой национальности), очень внимательно прочитал две или три бумажки-документа (мое дело), осмотрел иронически мой растерзанный вид и неожиданно начал рассуждать вслух: "Если я определю Вам несколько суток административного ареста, то этот факт, наверняка, станет известен в институте, что в обязательном порядке породит определенные, нежелательные для Вас проблемы. Да и негоже студенту-медику, без пяти минут врачу, мести тротуары нашего не слишком чистого города. Поэтому я постановляю, Вам надлежит уплатить штраф в размере 100 рублей. Вы согласны?"
Еще бы, не согласен? Я готов был по-братски сжать в своих объятиях этого наимудрейшего, несмотря на молодой возраст, из судей. Какое тонкое понимание человеческой психологии и натуры! Как он предугадал, что мне лучше заплатить любую сумму денег (впрочем, на текущий момент в моих карманах не завалялась даже жалкая копейка), чем стоять, как у столба гражданской казни, посреди тротуара с метлой в руке, с позорным, хоть и невидимым клеймом осужденного за мелкое хулиганство!
На радостях я даже забыл, что на мне висит штраф за пользование благами вытрезвителя; в итоге набегало около 215 рублей, включая "ясак" вымогателю Анверу.
Судья вежливо продолжал: "Молодой человек! Позвольте дать Вам один совет, хотя это и не входит в мои функции. Я понимаю, что вчера у Вас был достаточно веский повод, чтобы выпить. Но постарайтесь держать себя в руках, Вы не производите впечатления потерянного человека. До свидания!"
Выйдя из здания суда, я стал ворочать тяжелыми мозгами, где же мне раздобыть, причем, быстро, такую кучу денег? Только "фирма"! У меня под ногами с утра, еще с вытрезвителя, суетился тщедушный мужичок, потиравший теперь от удовольствия потные ладошки: "Хороший человек, судья! Мне тоже выписал штраф. А то жрать десять дней ихнюю баланду, язву заработать можно. Пойдем, братан, опохмелимся. У меня есть место, где мне наливают в долг. В другой раз, коли доведется встретиться, ты угостишь меня".
Вот оно алкогольное братство! В тяжелую минуту тебе всегда нальют, причем только из одного соображения - человеку худо.
Похмелье, даже отсроченное по непредвиденным обстоятельствам, не утрачивает от этого своей необходимости, а наоборот, нужность и желанность его многократно усиливается. Поэтому я решил немного повременить с решением финансовых вопросов и отправился со своим новым знакомым в его "место". Место это оказалось задним двором кафе-стекляшки на берегу Волги, где мы расположились на пустых деревянных ящиках - таре из-под водки, а мой товарищ отлучился на несколько минут. Я же погрузился в тяжкие раздумья. Деньги я, разумеется, найду, в этом я не сомневался.
Но впервые в голове стали возникать вопросы, которые раньше я себе еще никогда не задавал. Прежде всего, меня, словно древесный червь, точила мысль, что при любом самом благоприятном раскладе (в плане полной конспирации имевших место событий) так дальше дело не пойдет. Даже если все утрясется (или устаканится) наилучшим образом, я, оказывается, уже настолько втянулся в пьянство, что это стало создавать серьезные проблемы, мешающие мне нормально учиться и жить. Кроме всего прочего, пришлось признаться себе как на духу, что период психологической зависимости от спиртного, создающий ощущение комфорта, плавно и незаметно стал перерастать в зависимость физическую, к счастью, еще не сформировавшуюся окончательно.
Мои вполне разумные мысли были прерваны победоносным возвращением товарища по вытрезвителю, держащего большой палец правой руки, словно плебей на трибуне Колизея во время гладиаторских боев, торчком вверх, а левой рукой удерживающего за горлышки две бутылки винища и до безобразия залапанный стакан. Жажда и общее недомогание, а также перенесенные волнения, заставили отбросить в сторону знания, которые внедряли в наши не очень толковые головы на кафедрах микробиологии, инфекционных болезней, организации здравоохранения и общей гигиены, поэтому, экономии ради, лишь для видимости, слегка ополоснув стакан жидкостью из одной бутылки, мы приступили к процессу "оживления".
Очень быстро выяснилось, что двух бутылок оказалось явно недостаточно, но мой благодетель не врал, что пользовался в этом месте определенным кредитом, поэтому он сделал второй заход и вернулся с аналогичной дозой.
Солнце стояло почти в зените, когда я сообразил, что следует заняться и неотложными делами, поэтому, сердечно распрощавшись с новым другом, отправился на "фирму". Романа на месте не оказалось, в наличии был лишь Толик по прозвищу Доктор. Они с Козловым на паях занимались фотографическим делом, хотя Рома был формальным лидером и "руководителем", - "заведующим" мастерской, и отчетность с выручкой в центральную контору доставлял сам. Прозвище Толика - Доктор было связано с тем, что после школы он, как и его "шеф" Роман, делал пару попыток поступить в медицинский институт, врачом хотел стать, но попытки оказались неудачные, а потом его загребли в армию. Дальше пути его сошлись с Романом Давидовичем, и они занялись денежной по тем временам халтурой - фотографией.
Отличительной особенностью Толика Доктора была исключительная преданность своему другу и шефу, за него он готов был порвать глотку любому. Надо сказать, что Роман никогда не злоупотреблял этим обстоятельством и платил ему той же монетой, зная, что на Толика можно положиться в любой ситуации. Он был на сто процентов уверен, что Доктор честен в любом деле и никогда не заныкает даже малую часть денег, и дележ у них был также абсолютно честный - поровну.
Кроме того, Толик был исключительным трудягой, очень бережливым, если не сказать, скаредным; деньги он аккуратно откладывал на покупку дома, куда собирался привести мифическую для всех невесту, к спиртному относился если не равнодушно, то без должного пиетета, без крайнего повода рюмку не поднимал и в питье был умерен.
Выслушав мое бормотанье, Доктор после некоторого раздумья сказал, что слезами и слюнями делу не поможешь, общей кассой из-за отсутствия Романа он распорядиться не может, поэтому поможет мне из собственных сбережений.
Мы отправились в его жилище, расположенное в настоящих трущобах неподалеку от Татар-базара, где он обитал в маленькой, темной, с облупленными от постоянной сырости стенами, полуподвальной комнатушке-келье. Через единственное замутненное, заросшее со стороны улицы грязью оконце, видны были лишь часть тротуара и ноги редких прохожих. Здесь же располагалась спартанская утварь: в крохотной прихожей - простой стол, позаимствованный из какой-то столовой, два стула, обитые дерматином, деревянная полка со скромной посудой; в комнате - спальне - шкаф, который с успехом можно было показывать, как изделие - достижение первых пятилеток, и железная кровать с панцирной сеткой и шишечками. Матрас, простыни, подушка и одеяло были всегда слегка влажноватыми от сырого, затхлого воздуха аскетичного обиталища-скита почти в центре города, приюта то ли монаха, то ли нищего холостяка, то ли человека, презревшего все жизненные материальные условности. Даже какая-нибудь дешевая иллюстрация из журнала "Огонек" не оскверняла демонстративно-нищенскую эстетику этой квартиры. Все только функциональное и самое необходимое для жизни.
То обстоятельство, что Толик решил выручить меня из своих средств, надо было оценить очень высоко, потому что к денежным знакам он относился, можно сказать, чрезмерно бережно и даже трепетно, поэтому выпросить у него денег было сложнее, чем у бедуина снега. И по отношению ко мне с его стороны это был по истине дружественный шаг.
Доктор не доверял никаким государственным институтам, включая сберегательные кассы, поэтому свои кровные денежки хранил, как ему, видимо, казалось, очень надежно, в обшивке дерматинового стула. Хотя из художественной литературы мы знаем, насколько этот способ малоэффективен даже при наличии более респектабельной мебели. Край дерматина на одном из стульев легко отделялся посредством выдергивания бутафорских обойных гвоздей, а под слоем старых, слежавшихся газет разноцветными, аккуратными, перетянутыми резинками для волос, привлекательными пачками-плитками ласкали глаз те самые презренные купюры, наличие которых подтверждало скопидомство Толика. В основном в стуле наличествовал крупняк - сотенные бумажки. Далее в цветовой гамме преобладали фиолетовые четвертаки (25 рублей), красные десятки, изредка перемежаемые вкраплениями синих пятирублевок. Чего абсолютно не наблюдалось, так это зеленых трояков и рыжих рублей. Эта мелочевка занимала слишком много полезного места, поэтому Толик по-хозяйски укрупнял ее у торговцев на базаре.
Отсчитав требуемую сумму, Толик Доктор резонно заметил, что необходимо еще рублей 75 для дачи взятки мелкому начальственному лицу, чтобы бумага о мерзком моем поведении не ушла из райотдела в институт. Благородный Толик взялся меня сопровождать, и не потому, что сомневался в правильном расходовании денег, а для подстраховки: он был старше меня и у него имелся кое-какой опыт.
Для начала мы заплатили требуемые штрафы в сберкассе, получив квитанции; затем направились в Кировский РОВД. На углу уже беспокойно-выжидательно топтался старшина Анвер в штатском; голова его, как на шарнире, крутилась в разные стороны. Отшить этого мелкого вымогателя-милиционера, наверное, не составляло особого труда, но когда речь шла о серьезном деле, разумно рассудил Толя, лучше переплатить, чем экономить на спичках.
Доктор решительно взял его за локоть, представился моим родственником и вежливым, но твердым голосом попросил отойти в сторонку. Там он показал Анверу деньги и не менее решительно потребовал расписку в получении. Тот запротестовал, но Толик пресек эти словоблудия, сказав, что тогда он вообще ничего не получит. Психологический трюк сработал на славу, алчный блеск надежды в глазах старшины не оставлял сомнений, что ради этих денег он подпишет любую бумагу. Единственный компромисс заключался в том, что, согласно расписке, Анвер, якобы, брал эти деньги у Толика взаймы; не мог же он, естественно, написать, что берет отступные за отказ от дачи заявления или рапорта.
Далее Доктор, за которым я следовал, как тень, уверенно прошел в дежурную часть РОВД и обратился к дежурному, с которым о чем-то долго и весьма доверительно разговаривал, осуждающее, но и не без доли сочувствия, кивая иногда головой в мою сторону; неразумный юноша, что с него возьмешь? Вероятно, они вспоминали срочную службу в армии, где, по воле случая, оказались в соседних частях; почти полчки. Затем последовал утвердительный кивок дежурного, после чего рука Толи с ловкостью фокусника переместила нечто из своего кармана под обложку толстого журнала дежурного, который сделал в нем какую-то пометку; финалом ритуала явилось дружеское, крепкое пожимание рук и обоюдные, дружелюбные улыбки двух приятных молодых людей.
"Вот так дела делаются", - не без некоторого самодовольства заметил Толик Доктор. Впрочем, он сделал то, что мне было не по силам по многим причинам, поэтому нотки победителя в его голосе были вполне уместны и оправданны.
Вечером на "фирме" состоялся консилиум. Роман подытожил: "То, что ты вчера, Студент, обоссал здание милиции нехорошо с точки зрения закона, материальных издержек и твоей дальнейшей карьеры. Хотя, по правде говоря, его следовало бы обосрать.
С Толиком ты рассчитаешься, тут базара нет. Часть спишем за счет "фирмы" при условии твоей ударной работы.
Но меня беспокоит другое. Что-то водочку ты полюбил душевно, а взаимности у вас не получается. Повелеть завязать тебе с этим делом я не имею права, я тебе не папа родной. Но что-то делать надо. Поэтому, дорогой ты наш Студент, пить ты будешь теперь под моим контролем, хотя, для чего мне это самому надо, я и сам толком не пойму"…
Государственный экзамен по военной подготовке я выдержал, но, несмотря на все наши усилия, какая-то информация, смутные слухи стали расползаться по коридорам и кабинетам института, грозясь вылиться в неприличный скандал с непредсказуемыми последствиями.
Поэтому, по совету добрых людей, я превентивно оформил академический отпуск по состоянию здоровья…
Во время академического отпуска, со справкой на руках, свидетельствующей о том, что мной полностью прослушан пятилетний курс медицинского института, чтобы не слоняться без дела и хотя бы частично реабилитировать себя в глазах родителей, я был пристроен в некое медицинское учреждение, готовившее кадры средних медицинских работников для здравоохранения республики.
Алкогольные виражи пришлось резко сбавить по нескольким причинам: я находился под относительным надзором и контролем; на новом месте мне предстояло утвердиться с самой положительной стороны, наконец, я подспудно чувствовал, что прежний образ жизни не шел мне на пользу, хотя полного отчета в этом еще не отдавал. В это время много читал, основательно готовился по предмету, который преподавал в училище, иногда встречался со старыми друзьями, но эти встречи, при всей их теплоте, проходили по известному стереотипу - разговоры, прогулки с обязательным приемом спиртного.
Переломным моментом в моем состоянии стал сакман. Я сопровождал наших студенток-сакманщиц в совхоз Улан-Хееч (старое название Аким Пески). В мои функции входило правильное распределение их по чабанским точкам и постоянный контроль: и чтобы они не баловали, и чтобы их никто не обижал. Мне также предписывалось доставить всех туда и обратно в полной целости и сохранности.
Месяц сакмана прошел для меня под знаком тотального пьянства. Каждый управляющий фермой, гуртоправ, чабан считали своим долгом угостить меня до положения полной невменяемости. Как в калейдоскопе мелькали: ужины на сайгачьем пункте, где мы закусывали трехдневными ягнятами, шкурки которых шли затем на выделку дорогих смушек (косточки новорожденных ягнят буквально таяли во рту); вакхическое возлежание вокруг большого эмалированного таза, наполненного до краев казахским бешбармаком, поедаемым исключительно руками, залитыми по локоть жиром; подушкой могла служить спина шелудивого пса, шерсть которого обильно покрывала кошму отвратительными клочьями, особенно вокруг таза с едой; какие-то выезды в степь на пикники, хотя красавица-степь была вокруг и везде, и специально выезжать куда-то не было совершенно никакой необходимости.
Иногда, лежа на спине среди высокого ковыля, устремив в бесконечность неба нетрезвые глаза, я в форме кучевых облаков пытался угадать свою дальнейшую судьбу и жизнь, но это была игра пьяного воображения и только. Одно облако напоминало своим видом белый пиджак, и это было знамением, но я то время не мог понять его значения.
Возложенные на меня начальством функции я выполнил, но вернулся с сакмана зеленый от пьянства, как капустный лист. В этот же вечер с помощью моих друзей я по обыкновению напился, и напился весьма основательно. Повод же был - благополучное окончание окотной компании, без "санитарных" потерь среди моих сакманщиц, нежелательных беременностей, краж невест кавказцами, поножовщины между претендентами на руку, сердце и прочие органы иной неподеленной красотки!
Утром, как ни тяжело мне было на этот раз, я категорически решил не похмеляться. Начать новую жизнь, что ли, взбрело мне в голову? В начале дня я, вроде, кое-как справлялся с неуемной нервной дрожью, перебоями в сердце, которое то колотилось, словно яйцо в крутом кипятке, то я вообще переставал ощущать его биение, беспричинными тревогой и беспокойством. Но когда руки и ноги начали неметь и холодеть, а перебои в сердце грозились перейти в его окончательную остановку, то появился натуральный страх смерти. Я не описываю это состояние в медицинских терминах, поскольку повесть рассчитана на читателя не медика, а пьющие врачи и так все поймут.
Реальное осознание того, что мне скоро, наверняка, придет "кирдык", привело к появлению двигательного возбуждения: мне не сиделось на одном месте, с другой стороны, и бесцельное блуждание по двору не приносило даже видимости облегчения. Вопреки сложившемуся общественному мнению, что алкоголики похмеляются исключительно из-за личной распущенности и от нежелания терпеть посталкогольные "мучения", в данном случае такое утверждение было совершенно несостоятельным. Так называемый банальный похмельный синдром можно и должно контролировать, но то, что наблюдалось в данный момент у меня, в "алхимии" - наркологии называется алкогольным абстинентным синдромом; тут требовалась медикаментозная помощь.
С ледяными, трясущимися конечностями и пульсом с перепадами от "бухающего" до нитевидного, когда он едва-едва определяется, с перебоями-экстрасистолами в работе сердца, с тревогой и страхом неминуемой кончины я метался по дому и двору, клянясь всеми святыми, что никогда не прикоснусь к проклятому зелью. Не исключаю, что в некоторых случаях я подспудно "накручивал" свое состояние, но, полагаю, не очень в этом усердствовал, по крайней мере, не делал это сознательно. Гораздо позже, когда я стал углубленно штудировать специальную наркологическую литературу, для меня стало ясно, что в этот день я условно перешагнул порог, отделяющий 1–ую стадию болезни от 2-ой.
Поскольку мое состояние становилось все хуже и хуже, обеспокоенная мама вызвала "скорую помощь". Приехавшая бригада, не особенно интересуясь причинами недуга, накачала меня по самое "не могу" сердечными, успокоительными, разными другими препаратами, оставив в состоянии то ли полудремы, то ли полузабытья. Через дверь комнаты, где я лежал на кровати, доносились приглушенные звуки работающего телевизора, голоса родных, но как-то в отдалении, в нереальности…
На верстаке невидимого портного аккуратно лежала раскроенная белая ткань; оставалось подыскать нитки, тесьму, фурнитуру, атлас или саржу для подкладки…
На следующий день мой коллега-приятель Гришин, однокашник по институту, узнав о вчерашнем кризе, авторитетно и даже с укоризной в голосе заявил: "Ты что, о синдроме отмены не слышал? Пил себе пил больше месяца, а потом резко завязал. Знаешь, сколько народа сковырнулось из-за этого? Золотое правило: похмелиться нужно было обязательно! Тоже, мне, абстинент нашелся!"
Что тут скажешь. Нужные слова в нужное время!