- Добрый вечер, - первой поздоровалась она. Он вошел в комнату.
- Как ты сегодня поздно! - Подойдя к нему, она поцеловала мужа, сняла с него фуражку и портупею.
- Я уже больше часа жду тебя, стоя у окна. Сегодня такая хорошая погода! Может, пойдем погуляем немного?
- Ты же знаешь, Бетти, что я завтра уезжаю, а мне еще нужно кое–что сделать. К тому же я голоден.
- Жаль, - сказала Бетти и зажгла свет.
На маленьком столике ждал приготовленный ужин. Поужинали молча. Убирая посуду, она спросила:
- Ты долго будешь работать?
- Пожалуй, да, - ответил он, - ты иди ложись, если мне никто не будет мешать, я скорее управлюсь с делами.
- Спокойной ночи, Клаус, - сказала Бетти и пошла к двери.
Клаус слышал, как она прошла по коридору, как открыла дверь в спальню и начала стелить постель.
Неожиданно в голову ему пришла мысль, что Бетти сейчас заплачет. Однако он не вскочил с места, а лишь откинулся на спинку кресла и прислушался. Стояла мертвая тишина.
Кастерих облокотился на стол, уставившись взглядом на фотографию, висевшую на стене. На фото Бетти была в свадебной фате. Она радостно улыбалась, держа в руках букет роз. Было это почти пять лет назад. День свадьбы совпал у Бетти с днем рождения: ей тогда исполнилось девятнадцать лет. Жизнь у девушки началась так, как она мечтала. Бетти была влюблена в Клауса и почти ежедневно писала ему длинные письма.
Клаус старался отвечать на каждое ее письмо. Бетти казалась ему прелестным созданием из совершенно другого мира. Пока он учился в офицерском училище, они встречались каждый день, мечтали о том, как получат квартиру, купят красивую мебель, поедут путешествовать.
Каждая встреча с Бетти была для Клауса своеобразным подарком. Училище он окончил успешно и получил звание лейтенанта. Служить Кастериха послали на север. Бетти без лишних слов последовала за ним в маленькое селение, затерявшееся посреди леса. Она не представляла себе жизни без Клауса, где–то вдали от него.
Им дали небольшую двухкомнатную квартиру, забота о которой полностью поглотила Бетти. Она обмеряла ее, мысленно планировала, куда поставить новую мебель, когда они ее купят.
За годы замужества Бетти нисколько не изменилась. Она осталась такой же ласковой и покладистой. Самое главное в жизни для нее был муж. Ради него она жила. Все остальное, казалось, нисколько ее не интересовало.
Клаус был счастлив и гордился такой женой.
Однако однажды он, к своему удивлению и страху, почувствовал, что его раздражает некритическое отношение Бетти к жизни, а ее постоянные комплименты стали ему надоедать, как и бесконечные разговоры о меблировке квартиры и устройстве их личной жизни. Правда, Бетти он не высказал ни единого упрека. Да и что можно было сказать ей! Она ведь совершенно не знала жизни. Мысли об этом все чаще и чаще стали приходить в голову Клаусу и мучили его.
У них появилось все, о чем они мечтали. Не было только ребенка. Квартира была превращена в уютное гнездышко, но это почему–то не радовало Клауса. Недовольство все чаще овладевало им.
Клаус весь день проводил в части, и это несколько отвлекало его от невеселых мыслей. Он был уверен, что жена и не догадывается о его сомнениях. Открываться ей он не собирался, это было бы для Бетти страшным ударом…
Посидев еще немного, Клаус встал и направился в спальню. Тихо лег рядом с женой. Бетти еще не спала. Она обняла мужа и положила голову ему на грудь.
- Ты еще не спишь? - спросил он.
- Я ждала тебя. - Она погладила его по щеке.
"Нет, сегодня я не могу ей ничего сказать. Скажу как–нибудь в другой раз, - решил Клаус. - Обязательно скажу, потому что дальше так жить нельзя".
* * *
На рассвете полк вышел в назначенный район.
Майор Глогер еще в казарме приказал установить на плацу как образец палатку, чтобы солдаты знали, как она должна выглядеть.
Унтер–лейтенант Брауэр получил приказ установить палатки для личного состава в назначенном районе. Палатки он установил и теперь шел между ними. Вдруг из первой палатки до него донеслись голоса.
- Оставь меня в покое! - Это говорил Хаук. Он был очень возбужден. - Здесь я командую и прошу делать то, что приказываю.
- Извини, товарищ начальник, что я попытался повлиять на тебя. Но мы с тобой соревнуемся, и потому я имею основание упрекнуть тебя в том, что ты нарушил принцип оказания друг другу взаимной помощи. - Эти слова произнес Бауман.
- Итоги соревнования еще не подведены, а через два часа мы должны все закончить.
- Я полагаю, что все и так ясно. В твоем расчете лучше внутренний порядок, чем в других, это все знают.
- Даже если перед другими палатками разобьют цветники, я и тогда останусь при своем мнении.
- Поэтому ты и утверждаешь, что у нас никакого порядка нет?
- Провоцируй кого–нибудь другого, а еще лучше - беспокойся о себе. У меня все!
Брауэр пошел дальше между ровными рядами палаток, вокруг которых суетились солдаты, старавшиеся сделать все, чтобы их палатку признали образцовой: кто выкладывал перед палаткой какие–то фигурки из камешков, кто лозунг. И лишь перед палаткой Хаука никто не суетился.
Унтер–офицер Герман, уложив последний камешек вместо точки, встал и посмотрел со стороны на лозунг "Общий успех зависит от каждого". Удовлетворенный делом своих рук, он скрылся в палатке.
В палатке на куче соломы сидели четверо солдат. Брауэр осмотрелся. В воздухе плавала пыль. Автоматы были сложены как попало на брезенте, тут же валялись рюкзаки.
Отведя Германа в сторону, Брауэр сказал:
- Лозунг у вас хорош, спору нет, товарищ Герман. А вот в самой палатке черт знает что творится! - Брауэр посмотрел на часы: - Спешите, остался, собственно говоря, всего один час.
Брауэр пошел дальше, ругая в душе солдат, которые думают больше о том, как будет выглядеть их палатка снаружи, и не наводят порядка внутри. И действительно, половина всех солдат копошилась у палаток снаружи.
"Гражданский бивак какой–то, а не лагерь воинской части! Запретить нужно всякое украшательство! Не может быть, чтобы командир не согласился со мной! Нужно и в мирное время жить в условиях, приближенных к боевым. Я так ему и скажу", - думал Брауэр, входя в палатку командира дивизиона.
Посреди палатки ослепительно горела электролампочка, из транзистора доносилась танцевальная музыка.
Майор Глогер сидел на стуле с довольным и красным, будто он только что принял горячую ванну, лицом. Китель его висел на спинке стула. Спина майора была перекрещена подтяжками, которые он на груди оттягивал большими пальцами и тут же отпускал, отчего получался громкий шлепок.
- Ну, товарищ Брауэр, что случилось? Чего–нибудь не хватает? - спросил он.
- И да и нет.
Глогер, покряхтывая, встал и взял сигару:
- Тогда рассказывайте, в чем дело.
- Товарищ майор, - начал Брауэр, - я не согласен с тем, что творится в лагере. Это же ерунда какая–то! - Он сделал несколько шагов по направлению к майору, энергично жестикулируя руками. - Украшательство какое–то! Какое отношение это имеет к боевым стрельбам? У нас же не увеселительный парк!
Глогер откусил кончик сигары и нервно выплюнул его.
- Я вас не понимаю, - проговорил он, сверля Брауэра взглядом.
- Товарищ майор, зачем мы украшаем палатки снаружи черт знает чем?
- А вы чего бы хотели, товарищ унтер–лейтенант? Так всегда делали до нас с вами. Так делают и в других армиях социалистических стран. Я вас действительно не понимаю. Разве вы не видели, какая палатка стояла в части?
- Это совсем другое. Я полагал, что, прибыв к месту боевых стрельб, мы должны так замаскироваться, чтобы стать по возможности незаметными. Ведь мы же солдаты Национальной народной армии ГДР, и всего в нескольких километрах от нас проходит государственная граница, за которой находятся солдаты, в чьих руках атомные ракеты, а мы тут бегаем вокруг палаток, как дети.
Майор бросил незажженную сигару на стол, она покатилась и упала на землю.
- Вы, видимо, считаете, что только у вас одного голова работает? То, о чем вы говорите, требует немалых усилий и тщательной подготовки.
- Мы должны жить в условиях, приближенных к боевой обстановке, - а вы посмотрите вокруг!..
- Для нас сейчас самое главное заключается в том, чтобы отлично отстреляться. - Майор нагнулся и поднял сигару. Сдув песчинки, он снова сунул ее в рот.
Брауэр крепко сжал губы, а затем громко сказал:
- Если мы научимся только стрелять, товарищ майор, то мы далеко не уедем. Наша партия учит нас, чтобы мы в любой момент были готовы выступить на защиту нашей республики, чтобы мы постоянно повышали боевую готовность. Хорошо замаскированная палатка с расчетом, как мне кажется, намного важнее лозунга, выложенного камешками перед палаткой.
Глогер снова нервно бросил сигару на стол. Лицо его покрылось красными пятнами. Он схватил китель со спинки стула и, надев его, застегнул на все пуговицы.
Помолчав немного, Брауэр сказал:
- Исход любой войны решали всегда степень подготовки к ней войск и боевые качества командиров. То, чем мы занимаемся в данный момент, нисколько не улучшает ни первого, ни второго.
Брауэр замолчал, ожидая, что ответит майор. А Глогер провел рукой по шее, будто ему давил воротник, но ничего не сказал.
- Разрешите мне, товарищ майор, обратиться по данному вопросу к командиру полка и его заместителю по политчасти?
- Обращайтесь! - буркнул майор. - Но я думаю, что они вам скажут то же самое, что и я!
* * *
Хаук сидел в палатке, где разместился личный состав караула. Рядом сидел Герман с книгой в руках. Несколько раз он поглядывал на Хаука, желая заговорить с ним, но все никак не решался. Наконец, подперев подбородок руками, он посмотрел Хауку прямо в глаза и признался, что нигде не может найти своего тракториста (так он называл водителя тягача).
- А ты везде посмотрел? - спросил его Хаук.
- Везде.
- А Дальке ты не видел?
- Нет, но его я и не искал.
- Подожди минутку!
Хаук разбудил Шрайнера и послал его на поиски водителя и Дальке, а сам стал звонить по телефону Бауману.
- Может, пока не стоит беспокоиться? - задумчиво произнес Герман.
Хаук покачал головой и сказал:
- Представь себе, что объявят тревогу, а твоего водителя нет, что тогда? Да и до границы отсюда рукой подать, кто знает, что может случиться.
Герман кивнул и разволновался еще больше. Вскоре вернулся Шрайер и доложил, что никого не нашел.
Вслед за Шрайером в палатку вошел Бауман.
- Что тут у вас стряслось? - спросил он, позевывая.
- Пропали Дальке и Альтман, - объяснил ему Хаук.
- Ну и что? Найдутся, никуда они не денутся.
- Ты так равнодушно говоришь, - заметил Хаук, - а ведь всякое может случиться.
- Мои люди на месте. Сначала навалишь на солдат бог знает каких обязанностей, а потом взыскания раздаешь.
- Можно подумать, что ты злорадствуешь.
Герман поднял руки и примирительным тоном сказал:
- Не спорьте, пожалуйста, нам нужно что–то предпринять.
- А что ты можешь сделать? Вернутся они, - успокоил его Бауман.
- Я вот думаю, куда они могли задеваться.
- Кто знает?
- Нужно доложить Брауэру.
- А почему не сразу командиру полка? - усмехнулся Бауман.
Хаук вскочил и заговорил почти шепотом, чтобы на них не обращали внимания солдаты:
- Тебе легко говорить, у тебя все на месте.
- Ты мне сначала найди их, а потом уж будешь… - Бауман махнул рукой и направился к выходу, но остановился, услышав слова Шрайера.
- Товарищ унтер–офицер, а я знаю, где они! В пяти километрах отсюда есть село, в котором живет знакомая Дальке. Он с ней на вечере познакомился. Они и меня приглашали пойти с ними, но я не пошел, сменил только Альтмана, так как завтра утром у молодых водителей занятия по вождению…
- Ну, что я говорил! - Бауман остановился у выхода из палатки. - А вы сразу хотели забить тревогу по всей части!
Неожиданно в палатку вошел Брауэр.
- Что тут за собрание у вас? - спросил он.
- Товарищ унтер–лейтенант, Дальке и Альтман без разрешения куда–то ушли из расположения части. Мы здесь как раз советуемся, что нам делать, - доложил Бауман.
Хаук подробно объяснил Брауэру, как все произошло.
Брауэр сел на табурет и тихо заметил:
- Значит, ЧП у Штелинга. Случилось это между часом и двумя. А где у нас состоялся последний вечер? - спросил он.
- В Кунцдорфе, - ответил Бауман. - Знакомая девушка Дальке живет в доме левее корчмы.
- Хорошо. Пошлем в Кунцдорф патрулей. Штелинга как следует проинструктируем, - решил Брауэр.
Разведя караульных по постам, Герман вернулся в палатку и, сев к столу, начал что–то писать.
- Жене пишешь? - полюбопытствовал Хаук.
- Да. - Герман хитро усмехнулся.
Хаук поймал себя на том, что он тоже улыбается. Чтобы согнать с лица эту улыбку, он тряхнул головой и начал разглядывать Германа.
"Какое доброе у него лицо, - думал Хаук. - Очень доброе и простое. Голубые глаза, круглый добрый подбородок. Жена, наверное, очень любит его. Они, конечно, хорошо понимают друг друга. Да при его характере это и не удивительно. Нужно будет как–нибудь поговорить с ним о семейной жизни".
С сосны, под которой была раскинута палатка, на брезент падали иголки, причем создавалось впечатление, будто по брезенту бегали крошечные птички. Хаук с удовольствием вдыхал свежий воздух. Его сейчас беспокоило только одно: чтобы поскорее вернулись в подразделение "беглецы".
* * *
Штелинг раздраженно сорвал с носа очки и уставился в темноту. Вытер слезинки, навернувшиеся на глаза, и посмотрел на часы.
- Уже четверть второго, - прошептал он, - а может, он вернется несколько позднее?
"До двух часов Дальке еще десять раз может вернуться!" - Штелинг глубоко вздохнул. Он ничего не слышал и не чувствовал, кроме биения собственного сердца. В этот момент с дерева сорвалась и упала веточка. Штелинг испуганно отшатнулся от сосны и осмотрелся.
"Прошло пять минут. Еще восемь раз по столько, - думал Штелинг. - Что сделает со мной Гертель, теперь уже все равно! Может, Дальке больше уже не будет в моем расчете, а может, все обойдется и его даже не накажут".
Штелинг снова прислонился к стволу сосны. Насмешливо прокричала какая–то птица, один раз, потом еще и еще. Казалось, она смеялась над бедой Штелинга.
"Ну, когда же вернется этот Дальке? Пойду засну, а когда он придет, проснусь. А придет ли он вообще? Да и зачем я здесь стою и жду, когда и так почти все знают, что Дальке ушел в самовольную отлучку? Утром об этом узнают все".
Штелинг нервно заходил взад и вперед по дорожке, потом снова подошел к дереву.
"Ах, Дальке, Дальке! Навязался ты на мою шею! Его лучший дружок Шрайер, так нет, этого занесло в мой расчет". Штелинг поправил автомат за спиной и посмотрел на часы - было без двадцати пяти два. Он задрал вверх голову и увидел сквозь ветви звездное небо. Неожиданно треснула ветка. Штелинг вздрогнул и рывком перевел автомат в положение "на грудь". "Черт возьми, веду себя как трусливый заяц! - выругался он про себя. - И все из–за этого Дальке! А Брауэр еще сказал, что я должен был получше смотреть за ним. Не держать же его за шиворот?!"
Время тянулось медленно, по крайней мере так казалось Штелингу. Вот уже без двадцати два.
"Меня же еще и обвинят во всем. Скажут, рядом жил, спал, а недосмотрел. В довершение всего дело дошло до грубого нарушения воинской дисциплины. Быть может, еще и меня самого накажут?" - Штелинг снова взглянул на часы: без десяти два.
Ему вдруг послышался какой–то шум. Штелинг впился глазами в темноту. Впереди показалась человеческая фигура. Кто–то медленно шел вперед. Ладони у Штелинга вспотели от волнения. Он еще крепче сжал автомат.
Человек, который шел ему навстречу, был в серой военной форме. За ним, также крадучись, шел второй.
Штелинг замер на месте, наблюдая за обоими. Подпустив их еще ближе, Штелинг во все горло крикнул:
- Стой! Ни с места!
Хаук повел солдат в лес.
- Дойдем до холма, там отдохнем, - сказал он и пошел дальше.
"Конечно, можно было бы этого Дальке и раньше наказать. Поводов было достаточно, но, как правильно заметил Брауэр, к солдату, побывавшему на гауптвахте и вернувшемуся в подразделение, всегда проявляется повышенный интерес. А вот осуждение любого проступка в самом коллективе всегда дает положительный результат".
Хаук оглянулся. Солдаты, растянувшись цепочкой, молча шли за ним.
"Интересно, как поведут себя на обсуждении сами солдаты? Брауэр сейчас сидит у Германа". - Хаук раздраженно покачал головой и еще раз оглянулся назад.
Дальке и Шрайер о чем–то тихо перешептывались друг с другом. Остальные безо всякого интереса смотрели на сосны.
"Стараются сосредоточиться", - подумал про них Хаук и, улыбнувшись, сел на пенек.
Солдаты полукругом расселись вокруг него. Хаук не собирался говорить долго. Главное - что скажет Дальке.
Все чувствовали себя как–то неловко и, чтобы скрыть это, чертили веточками на земле затейливые узоры.
Дальке прислонился спиной к сосне и, чуть–чуть ехидно улыбаясь, не спускал взгляда с Хаука.
"Это пока еще дуэль взглядов, - мелькнуло у Хаука. - Если солдаты станут на его сторону, серьезного разговора не получится".
- Товарищи, - начал Хаук, - я не собираюсь долго говорить. Вы и так все хорошо знаете, зачем мы собрались. Скажите нам, товарищ Дальке, почему вы ушли в самовольную отлучку?
- Я этого никогда не делал прежде… - Дальке, казалось, сжался в комок.
- Мало того, что сами ушли, вы еще увели с собой молодого солдата.
- Я его не принуждал.
- Зато уговорил, - заметил Лахман.
Дальке поднял голову и сказал:
- А с тобой, Лахман, я не разговариваю, я отвечаю на вопросы товарища унтер–офицера, понятно?
- Вы ошибаетесь, товарищ Дальке. Сейчас с вами не только я говорю, весь расчет говорит!
- Вон как! - Дальке отломил маленькую веточку и хлопнул ею по сапогу. С ехидной усмешкой он оглядел своих товарищей одного за другим.
Штелинг снял очки и не спеша начал протирать их. Бюргер, не шевелясь, уставился в землю. Гертель дружелюбно смотрел то на Хаука, то на Дальке. Пауль прислушивался к шуму моторов, доносившемуся со стороны автопарка. Шрайер мял пальцами сигарету.
- Не думай, что мы одобряем твою самоволку. Все товарищи ведут себя как полагается, и только ты один подводишь всех нас. Когда же ты возьмешься за ум? Ведь ты же наводчик орудия! А если бы во время твоего отсутствия объявили тревогу, что тогда? - сказал Лахман.
Дальке, даже не пошевелившись, буркнул:
- А ты получше старайся, чтобы поскорее смог заменить меня.
- Товарищи, не шумите попусту! - попытался утихомирить спорящих Шрайер. - Никакой тревоги никто не объявлял, так есть ли повод для спора? Дальке вернулся, он сделает для себя соответствующий вывод, и все…
- А мы здесь вовсе не спорим, товарищ Шрайер. Мы просто не имеем права оставлять такой проступок без внимания. Вот и пусть все товарищи выскажут свое мнение.