Решил взглянуть на один хотя бы предмет… будто это рулетка! Хорошо бы это оказалась трость. Та самая трость, в набалдашник которой Пушкин вделал пуговицу с мундира Петра, что дало мне возможность написать однажды ловкую фразу, что Пушкин опирался на Петра не только в переносном, но и в прямом смысле. И с этим тайным заказом я бросаю взгляд на первый попавшийся предмет: так это была именно эта трость! (из более чем трехсот единиц хранения). Вдохновленный, делаю про себя другой (страшный!) заказ: тот самый простреленный Дантесом сюртук, что достался на память Владимиру Далю… Зажмуриваюсь, открываю глаза - он! Поражаюсь детским размером одежды: то ли ссохся, то ли Пушкин и впрямь был так миниатюрен. Понимая, что искушений на сегодня довольно, стараюсь выбраться на воздух незаметно для себя и окружающих, чтобы больше ни на что не взглянуть. Но, искусившись-таки числом "три", уже на выходе оглядываюсь в последний раз… Что это такое, маленькое-маленькое! беленькое-беленькое! трогательное-трогательное! Младенческая рубашонка. Может, кого-нибудь из его деток?
Читаю: крестильная рубашка Пушкина.
Трость и сюртук - петербургские, рубашонка - московская.
Окончательно решив, что на сегодня хватит, хлебнув по дороге, возвращаюсь домой… трогательнейшая картина: племянница с дядей играют в трансформеров. Это моя внучка играет с моим сыном.
Меня всегда удивляла эта извечная русская парность: то ли Европа и Азия, Запад-Восток, Север-Юг… то ли пристрастие к рифмам… Топ-топ. Колосс на глиняных ногах. Больше двух сосчитать не может…
Юг - Север
Восток - Запад
суша - море
Иван Грозный - Петр Первый
Москва - Петербург
Маркс - Энгельс
Сталин - Ленин
Лермонтов - Пушкин
Толстой - Достоевский
Фет - Тютчев
Чайковский - Мусоргский
Хлебников - Блок
Цветаева - Ахматова
Пастернак - Мандельштам
Фрейд - Павлов
Москва - Ленинград
Булгаков - Зощенко
Платонов - Набоков
Прокофьев - Шостакович
Высоцкий - Бродский
Веничка -………………
Выписал я такой столбик, вгляделся; так это же все Москва - Петербург! Петербург - Москва!
1147–1703
XII век - XVIII век
Если кто-нибудь сочтет Маркса - Энгельса - Фрейда нерусскими людьми, то ошибется. Живи они в России, Энгельсу бы пришлось быть петербуржцем.
Ходит по этому маршруту традиционный советский поезд - "Красная стрела". Выходит без минуты в полночь. Без минуты - это чтобы отметить командировку днем раньше (формула бухгалтерии "день отъезда - день приезда считаются как один день"). Ездит на нем всевозможный служивый люд, кто первым классом, кто вторым, смотря по положению. Выпивает, конечно. Ездит и хвастается положением перед соседом по полке, которого больше не встретит, у офицера, если он в штатском, появляется на звезду или на две больше, штатский, если он еще в форме, наращивает свой оклад в допустимых пределах, бездетные растят детей, одинокие одерживают сердечные победы… ездит этот люд и перевозит мифологию Москва - Петербург взад и вперед - единственное достояние неудачника - хоть чему-то принадлежность.
Жизнь моя пронзена этой "стрелой". Располовинена. Полжизни я прожил полным ленинградцем, в Москве ни разу не бывал. Полжизни в Москве, постоянно наезжая в Питер к родителям и детям. Там семья и тут семья. Сам превратился в эмфисбему. Все еще живую. Шли годы. Оказались судьбой. По иронии судьбы, а вовсе не в результате моих усилий, моя ленинградская семья жила у Московского вокзала, мне же досталась квартира в Москве у вокзала Ленинградского. Перехожу дорогу, ложусь на вагонную полку, сплю ночь, перехожу дорогу, и я дома: уснул там - проснулся здесь. Только где там и где здесь? Где я живу? Где мой дом? Бежать мне из Москвы стало некуда: за границу меня не пустили, и я устремился в Империю. Армения, Грузия, Средняя Азия, Дальний Восток… Жизнь моя оказалась уже не раздвоена, а растроена (с одним "с") - на Петербург, Москву и Провинцию.
И все это само собой. Получилось. Усилия уходили лишь на то, чтобы ответить на предложение. Если бы целенаправленно прилагал усилия, то не мог бы достичь подобного баланса. Судьба или модель?
Когда началась перестройка и меня выпустили за границу, заболела мама. Мне должно было забрать ее в Москву, чтобы обеспечить ей уход. Сознание ее иногда просветленно путалось: "Это правда, что Москву и Ленинград теперь объединили?" - спрашивала она, наблюдая телевизор. Правда, мама. Погода у нас теперь одинаково дрянная. Старая погода.
Жизнь моя опять рас-троилась на Москву, Петербург и заграницу, где я на "Красную стрелу" зарабатываю.
За границей, по крайней мере, не мешают работать. Вот и сижу в Каннах и, вместо того чтобы сидеть на пляже или играть в Монте-Карло, пишу этот текст про Петербург и Москву для Швейцарии. Русский писатель, я живу в Москве, Петербурге и нигде.
Когда моя старшая дочь была девушкой, у нее возникли некоторые трудности, и мне посоветовали сводить ее к психиатру. Сначала тот беседовал со мной, расспрашивая меня про мою юность, потом с нею. Потом меня успокоил: "Все с ней в порядке. Просто она повторяет вас".
Все со мною в порядке: никакой я не русский писатель, не Питерский, не московский, не каннский - просто я повторил собой Россию.
Что за странная канва:
Петербург или Москва?
Ленин - Сталин, Энгельс - Маркс -
Вот вопрос не в бровь, а в глаз.
Вот вопрос не в глаз, а в бровь -
Пушкин с Лермонтовым врозь,
Достоевский и Толстой,
Перестройка и застой.
Две царицы, две столицы,
Две исписанных страницы,
Уха два и глаза два,
Две ноги идут едва.
Обе левые руки,
Две хорошие реки…
Петербург или Москва?
Да у нас - v всего по два!
Два надломленных крыла
У двуглавого орла,
Над дверями кабака
Он похож на табака.
Кстати, почему эти головы смотрят в разные стороны? Не иначе, как одна на Восток, другая на Запад. Как поссорились. Друг друга не могут увидеть. Тогда левая голова - Петербург, правая - Москва. Поджарен на этой тоске наш орел-табака: почему это головы две, а короны три?
МАНИЯ ПОСЛЕДОВАНИЯ
[ "В лужицах была буря…"]
27 мая 2003 года Санкт-Петербургу исполнится 300 лет. Как потомственный петербуржец, урожденный ленинградец и блокадник, я воспринимаю это на свой счет. Приобретя некоторую амбицию в рассмотрении отдельно взятых пушкинских годов ("Предположение жить, 1836" и "Вычитание зайца, 1825"), решил я поторопиться к дате, присоединив к своей "пушкиниане" и 1833 год, поскольку в 2003-м исполняется также и
170 лет "Петербургской повести", дата, в меру круглая, Что-нибудь вроде "Не дай мне Бог… 1833"… И уперся в такую полноту немоты (или немоту полноты), что равна лишь самой поэме.
С немоты и начнем. Пушкин подкрадывался к поэме, расписываясь (расписывался, подкрадываясь) за спиной "Родословной моего героя"… Вот заметки к "Родословной моего пушкиниста".
"Я имею обыкновение ставить дату…" 20.02.2002.
Говорят, подобная дата встречается раз в тыщу лет.
1
Я родился всего лишь через 100 лет после жизни Пушкина. (Тогда, в 1937-м, столетие гибели Пушкина отмечалось страной как "Всенародный праздник" - заголовок передовицы в "Правде".)
1949… 150-летие Пушкина и 70-летие Сталина (между ними дистанция значительно короче). Мне поручают доклад о поэте. С добросовестностью того времени я прочитываю всего Пушкина подряд.
Наследники великого поэта,
Пророчески предсказанные им,
Как молодые рощи в час рассвета,
Сомкнув ряды, мы весело шумим.
(1949, перевод с грузинского Н. Заболоцкого)
Вступление к "Медному всаднику" в 1949-м мы учили наизусть:
Люблю тебя, Петра творенье!
Торжественно, как "Союз нерушимый республик свободных!".
Как гимн Ленинграду это и воспринималось, не более. Но, впрочем, и не менее.
Тогда же балет Глиэра. Тоже гимн. Параша пляшет в одну сторону, Евгений в другую. То дождь, то снег - аплодисменты смене декораций.
1950… в школе проходился уже другой текст:
"Со времени смерти Пушкина прошло свыше ста лет… Однако, если взять, например, русский язык, то он за этот большой промежуток времени не претерпел какой-либо ломки, и современный русский язык по своей структуре мало чем отличается от языка Пушкина".
…если взять, например… не претерпел… ломки… Чудесно!
1953… я должен получить паспорт в день 250-летия Ленинграда. Жду салюта в свою честь. Салют, как и юбилей, отменили в связи с протяженностью скорби по Иосифу Виссарионовичу.
Я Лермонтова тогда больше любил:
А он, мятежный, ищет бури,
Как будто в бурях есть покой! -
пока однажды отец… наверно, он взял меня на рыбалку… с рассветом… И в воскресенье не выспаться бедному школьнику!
- Как это все-таки хорошо!
- Чего хорошего!.. - ежась, буркнул я.
- И, не пуская тьму ночную / На золотые небеса, / Одна заря сменить другую / Спешит, дав ночи полчаса… / - Как это хорошо!
Я посмотрел на золотые небеса и… увидел! С тех пор… Спасибо, папа!
С тех пор… (Папе в этом году 100 лет.) С тех пор, возвращаясь белой ночью под утро домой, стараясь придумать себе оправдание, я неизбежно бормочу:
И ясны спящие громады / Пустынных улиц…
Какая точность! - восхищаюсь я, совпадая с ней физически, впечатывая шаги в этот бессмертный размер, и лицо мое приобретает невиноватое выражение.
Чем более я восхищался, тем менее понимал.
Я уйду по переулку,
Обломав себе рога.
Будут раздаваться гулко
Два шага, как два врага…
Попытка понять поэму превратилась в преследование, сходное по типу с описанным в поэме.
Странно, однако, что "Белеет парус…" и "Медный всадник" существовали некоторое время (1833–1836) одновременно в виде рукописи. Пушкин не знал, и Лермонтов не знал…
Насмешка неба над землей, 1833
Как будто в бурях есть покой, 1832
2
"Это была "Середина контраста" - работа Левы о "Медном всаднике". <…> Он прочитал сейчас о Государстве, Личности и Стихии - и охнул: Господи, неужели это он, Лева, написал?! <…> о середине контраста, о мертвой зоне, о немоте, которая есть эпицентр смерча, тайфуна, где - спокойно, откуда видит неуязвимый гений! Про главное, про гениальное, немое, опущенное, центральное - про ось поэмы!.>
("Пушкинский дом", 1970)
Хотелось бы мне сегодня заглянуть в черновики Льва Одоевцева! Что он имел в виду?? Иронизируя над его вдохновением, что имел в виду я сам?
Не более чем то, что "Медный всадник" велик именно тем, что в нем НЕ написано: зияющей бездной между торжеством Вступления и нищетой Повести. Это я сам. А про "эпицентр смерча", что меня теперь особенно донимает, это не я, а Лева додумался. И сумел убежать от автора.
3
"А вот что окончательно и навсегда непонятно: как это у наших классиков выходило… От Пушкина до Блока - все непонятно как. Как можно было "Медный всадник"!.. Ума не приложу.
На берегу Варяжских волн / Стоял глубокой думы полн / Великий Петр. Пред ним катилась / Уединенная (река?).
Однажды близ пустынных волн / Стоял задумавшись глубоко / Великий муж. Пред ним широко / Неслась пустынная Нева.
Однажды близ Балтий<ских> волн / Стоял задумавшись глубоко / Великий царь. Пред ним широко / Текла пустынная Нева /(и в море) Челнок рыбачий одиноко.
На берегу пустынных волн / Стоял задумавшись глубоко / Великий царь. Пред ним широко / (Неслась Нева). Текла Нева - Смиренный челн / На ней качался одиноко.
"…По ней стремился одиноко…"
Что за удивительная ощупь! Нет, это не поиски слова. Это извлечение из… Откуда? Из чего-то сплошного, что представало поэту. Ни одно слово не совпадает в первом варианте первой строфы с конечным вариантом. Кроме разве точки посреди третьей строки, вокруг которой, как вокруг оси, и крутится водоворот вариантов. До чего же похоже на саму воду, на саму Неву!..
Еще потоптался: Сосновый лес (по) берегам / В болоте - бор сосновый Тянулся лес по берегам / Недосягаемый для солнца
И вдруг пошло! Как по писаному…
Чернели избы здесь и там
Приют убогого чухонца
Да лес неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца.
Поэма как бы не пишется - она проступает, словно она уже была, а Пушкин ее лишь достал оттуда. Откуда?
Головокружительно последовательное чтение черновиков поэмы. Она приподнимается, она растет, она проявляется (как фотопластинка, не при Пушкине будь сказано) - не последовательно слово за словом, строка за строкой, а - вся целиком, своим рождением еще раз повторяя рождение города и затопление его: И всплыл Петрополь как Тритон / По пояс в воду погружен.
Единство формы и содержания достигает такой степени, что уже непонятно, что чему подобно: едино так, что волну от строки не отличить. И не только потому, что сами мы тому не свидетели, все было именно так, как написал Пушкин. Как свидетелю и ему не повезло: и то вековое наводнение (1824), которому он мог быть свидетелем, которое могло бы его навести на опыт и на мысль, он "пропустил" - его наблюдал Мицкевич. Точна судьба! Конечно, Пушкин много "знал" и много "думал" до поэмы.
И про Петра, и про Петербург, и про Россию, и про Стихию… Но как очевидно, что поэма подступала к нему не в виде накопленных впечатлений, мыслей и строк, а неразличимой, угрожающей, точной, немой массой, неким телом, уже бывшим вовне, уже существовавшим, требовавшим лишь непосильного воплощения.
И вот еще один признак истинной художественности произведения - его не могло не быть, когда оно уже есть. Немыслимы ни мы, ни что без этого. Никакой взаимозаменяемости. "Медный всадник" существует в этом мире на правах не предмета, а сущего - деревьев, облак, рек. Без него нельзя, нелепо, не… Без него мы не мы, себя не поймем. Он входит как кровь в историю и как история в кровь".
("Битва", 1982)
Возможно, это уже был момент, когда я почти понял КАК. Благодаря изданию поэмы в "Литературных памятниках", где все существующие слои ее оказались напечатанными последовательно, что и позволило представить себе ВСЮ поэму исходящей из ТОЧКИ, "…текла Нева. Смиренный челн…" Это уже не Лева, а я сам додумался… Сдаваясь перед непостижностью поэмы, я упираюсь в мечту о неком "сидироме", где все слои поэмы проявились бы сквозь друг друга на экране, как в моем мозгу, проявляясь от 6 октября 1833 года в окончательный текст. Думаю, именно непостижность стала бы доступной.
4
Цепочка преследования разрасталась. Петр - Петербург - Фальконет - Пушкин - бедный Евгений - я сам… Тайна первого петербургского текста лишь углублялась. В 1969 году я задумал отправить потомка своего героя на времялете из 2099 (в канун 300-летия) в пушкинскую эпоху подглядеть, как это делалось…
"Впереди слабо светилось окно. Там, за ним, писался сейчас "Медный всадник"! <…> Да, горела свеча… да, лежал на крошечной коечке человек и так стремительно писал, будто просто делал вид, будто проводил волнистую линию за линией, как младенец… Как причудливо был он одет! В женской кофте, ночном колпаке, обмотанный шарфом… Но это был не Пушкин! Младенец был бородат и время от времени свою бородку оглаживал и охаживал, а потом снова проводил свою волнистую линию по бумаге".
("Фотография Пушкина", 1985)
Слишком просто! Но об этом и был рассказ, что попытка узнать, как Пушкин написал поэму, столь же доступна, как и попытка его сфотографировать.