31
Джейн
День рождения Ребекки мы празднуем в географическом центре Америки. Прямо в окрестностях Таунера, штат Северная Дакота, я вручаю ей кексик "Хостес" с воткнутой в него свечкой и пою "С днем рождения тебя".
Ребекка даже краснеет от удовольствия.
- Спасибо, мама. Не стоило тратиться.
- У меня и подарок есть, - говорю я и достаю из заднего кармана конверт.
Мы обе его узнаем - грязный конверт, в котором под сиденьем "Эм-Джи" лежали деньги. Внутри его ручкой из мотеля я написала долговую расписку. Ребекка читает вслух: "Обязуюсь купить все, что захочешь (разумеется, в разумных пределах), во время похода по магазинам".
Она смеется и осматривается. Мы притормозили у дорожного знака, который гласит, что здесь географический центр, и, не считая скоростной магистрали за нашими спинами, вокруг, насколько я вижу, бескрайние поля.
- Наверное, придется подождать, пока мы снова наткнемся на цивилизацию и сможем пойти в магазин, - говорит Ребекка.
- Нет, в том-то и соль, что сегодня мы весь день посвятим тому, чтобы найти приличный магазин и купить одежду. Одному Богу известно, как она нам нужна.
Старая рубашка Оливера, которую я не снимаю, покрыта масляными пятнами и пятнами от еды. Мое белье тоже невероятно грязное. Ребекка выглядит не лучше. Бедная девочка даже не взяла с собой приличный бюстгальтер.
- И каково оно - ощущать себя пятнадцатилетней? - спрашиваю я.
- Почти ничем не отличается от ощущений четырнадцатилетней.
Ребекка запрыгивает на свое место: она уже довела свое мастерство до уровня искусства. А я… я продолжаю перелезать через дверцу, и обычно моя нога застревает в ручке.
- Ладно, - соглашается Ребекка и усаживается, свесив ноги через пассажирскую дверцу. - Куда поедем?
В Таунер, как мне кажется. Туда направил нас Джоли, хотя, как я уже знала по опыту, в Северной Дакоте даже заправка и пара деревянных лачуг может назваться городком.
Ребекка велит мне ехать прямо по грязной дороге. Пару километров мы проезжаем, не замечая вокруг ни единого признака жизни, не говоря уже о торговле. Наконец нам на глаза попадается полуразвалившийся сарай, перекошенный на правую сторону. На сарае шестиугольник, два попугая-неразлучника, окрашенные в основные цвета радуги.
- "У Элоиз", - читает Ребекка.
- Это не может быть магазином. Это даже домом назвать нельзя.
У сарая стоит несколько машин, настолько старых, что у меня возникает ощущение, будто я попала в декорации к фильму пятидесятых годов. Ради интереса я останавливаюсь и выбираюсь из машины.
Распахнутые двери сарая подпирают длинные шесты с горящими свечами с ароматом лимонной травы. Внутри ряды бочек с откидными крышками. Все подписаны: "МУКА", "САХАР", "КОРИЧНЕВЫЙ САХАР", "СОЛЬ", "РИС". Когда переступаешь порог, в нос ударяет запах, как будто где-то горит патока. В одном углу сарая за загородкой огромная свиноматка, лежащая на боку (скорее всего, завалившаяся от собственного веса), и десять пятнистых поросят, которые пытаются занять более выгодное положение у ее сосков. Рядом со свинарником - длинная струганая доска, лежащая на самодельных козлах, а на ней серебристый кассовый аппарат, в котором кнопки утоплены в окошках "50 центов", "1 доллар", "Без сдачи".
- Я слушаю вас, - обращается к нам женщина.
До этого момента она стояла, наклонившись к свиньям, поэтому ни Ребекка, ни я ее не заметили. Ребекка уже изучает самые дальние уголки сарая, поэтому отвечать приходится мне.
- Если честно, - признаюсь я, - мы ищем, где бы купить новую одежду.
Женщина всплескивает руками. У нее жесткие рыжие локоны-спиральки и тройной подбородок. Ростом она не выше полутора метров. Когда она идет, обувь чавкает, как будто у нее мокрые носки.
- Вы приехали в нужное место, - говорит она. - У нас тут есть всего понемногу.
- Я вижу.
- Мой девиз - покупать каждого товара по одной штуке. Так покупателю легче и быстрее выбрать.
Я побаиваюсь покупать что-либо у Элоиз. Откровенно говоря, у нее есть все, но явно не то, что хотелось бы купить.
- Мама! - спешит к нам Ребекка с вечерним платьем с блестками. - Что скажешь? Очень сексуально, да?
У платья слишком тонкие бретельки и оно слишком обтягивает.
- Подожди, когда тебе исполнится семнадцать, - говорю я дочери. Она вздыхает и исчезает за ситцевой занавеской.
- Извините, - окликаю я продавщицу, которая ведет меня по лабиринту сарая, - мисс…
- Зовите меня Элоиз. Меня все так зовут.
Ребекка, держа в руках черное вечернее платье в блестках (куда в нем ходить в такой деревне, как Таунер?), уже навыбирала ворох одежды.
- Нашла, что хотела, милая? - спрашивает Элоиз. Потом поворачивается ко мне: - Вы вместе?
- По всей видимости, да, - отвечаю я, подходя к вороху отобранной Ребеккой одежды.
Ребекка смотрит на бирку красных пляжных шорт.
- Посмотри на цену, мама! - Она поднимает вверх шорты. - А меньшего размера нет?
- Все, что есть, - на витрине. Я с удовольствием отнесу это в примерочную.
Элоиз скрывается за углом, ведомая, как я предполагаю, шестым чувством, потому что гора вещей выше ее головы.
- Занимай шестую кабинку, - говорит она Ребекке.
Я заглядываю за угол, чтобы посмотреть на примерочные. Там стойла для коров.
- Мама!
Я подхожу к сияющей Ребекке.
- Эти… - она поднимает пару дизайнерских джинсов, - …стоят всего три доллара! А купальник от "Ла Бланка" и вовсе доллар пятьдесят!
Я приподнимаю пальцем белые ценники. Цифры написаны карандашом.
- Похоже, отныне мы всегда будем ездить сюда за покупками.
Я начинаю рыться в вешалках. С такими ценами что я теряю? Элоиз - экономная предпринимательница. Она заказывает только по одной вещи каждого размера. В итоге, если в продаже появляются полосатые брюки от "Лиз Клейборн", можно надеяться найти здесь единицу каждого размера: 44, 46, 48, 50, 52, 54 и 56. Если, скажем, вы носите 50-й размер, а до вас в магазине побывал кто-то с 50-м размером, вам не повезло. Так и получается с несколькими приглянувшимися мне вещами; я ношу 48-й размер, и, видимо, в Северной Дакоте он пользуется спросом. Похоже, лучше всего продаются размеры 48 и 56. Ребекка продолжает снимать плечики с вещами - у нее еще угловатая фигура подростка.
Мимо меня с прелестным желтым джемпером в руках проходит Элоиз.
- Я увидела тебя и вспомнила вот об этом. Тридцатый размер, да, милая?
- На самом деле ей больше всего нужен бюстгальтер и белье. У вас продается белье?
Элоиз подводит меня к очередному ряду бочек. Я протягиваю руку к бочке с буквой "S" и достаю несколько трусиков розового цвета, цвета фуксии, черные кружевные и белые в зеленый цветочек.
- Отлично! - радуюсь я, беря все, кроме черных кружевных.
Элоиз возвращается с аккуратно упакованным бюстгальтером. Я отношу его Ребекке.
- Можешь переодеть белье, - говорю я. - Мы его покупаем.
- Ма… - говорит дочь, выглядывая поверх вращающихся дверей в стойло. - Ты забыла?
- Ой!
Я роюсь в сумке в поисках еще одной прокладки. Мусорного ведра нигде не видно. Я наклоняюсь к Ребекке.
- Просто зарой ее в сено или спрячь под что-нибудь.
Ребекка устраивает для нас с Элоиз показ мод. Мы, скрестив ноги, сидим на бочке с бельем, когда из примерочной выходит Ребекка в желтом джемпере.
- Какая прелесть, милая! - восклицает Элоиз.
Ребекка выглядит изумительно. Она убрала волосы с лица и заплела их в косу, которая лежит поверх круглого отложного воротника полосатой рубашки в тон джемперу. Ребекка босиком. Она кружится, и ее юбка взлетает вверх.
- Дайте-ка угадаю, - указывает Элоиз на ноги Ребекки, - тридцать шестой?
Она шаркает в другой угол, туда, где с балок свисает каноэ фирмы "Олд Таун".
Ребекка останавливается на шести парах шорт, восьми футболках, паре джинсов, белых укороченных штанах, толстых гетрах, черных туфлях, белых туфлях, белье и прочих мелочах, халате с плюшевыми мишками, хлопчатобумажном свитере, синем в горох бикини и двух заколках-пряжках для волос из шелковых лент рисового плетения.
- Поверить не могу! - удивляется она, выходя из примерочной и глядя на гору одежды, которую аккуратно сложила Элоиз. - Это обойдется в целое состояние.
Сомневаюсь: я не переставала мысленно все подсчитывать, поэтому не думаю, что мы превысили сумму в пятьдесят долларов.
- Что ж, сегодня у тебя день рождения. Радуйся.
- Ну-с, - говорит Элоиз, когда Ребекка бросается меня обнимать. - А вы что берете?
- Не стоит беспокоиться. - Я нервно скрещиваю ноги, потом снова поджимаю их.
- Я не позволю тебе путешествовать со мной в таком виде! - заявляет Ребекка. - Только не сейчас, когда я так сногсшибательно выгляжу.
- Что ж, я бы купила что-нибудь из белья, - признаюсь я.
Я сижу на бочке с буквой "М", поэтому спрыгиваю с нее, поднимаю крышку и вытаскиваю несколько трусиков. Потом достаю стринги с леопардовым рисунком.
- Ой, мама, это твое! Ты должна купить их!
- Не думаю.
Стринги мне нравятся, как всегда нравились кружевные пояса и шелковые чулки. Теоретически они мне нравятся, но я понятия не имею, как их носить, поэтому не колеблюсь ни секунды.
Ребекка на пару с Элоиз просматривает вешалки, выбирает хлопчатобумажный сарафан, шорты цвета хаки и шелковую безрукавку. Найти более сочетающиеся вещи, как я уже сказала, проблематично: мой размер пользуется спросом.
- На самом деле мы не должны ничего мне покупать.
- Давай раздевайся, - велит Ребекка, указывая на коровьи стойла. Я вхожу туда и сбрасываю кроссовки. Сено застревает у меня между пальцев и покалывает. Внутрь заглядывает Элоиз, и я смущенно прикрываю руками грудь.
Элоиз бросает на пол две обувные коробки: кожаные женские сандалии и черные туфли на каблуках. И те и другие 37-го размера. Как она узнала?
Прежде чем что-то примерить, я смотрю на цену каждой вещи - привычка одеваться в дорогих калифорнийских бутиках, которая сейчас совершенно бессмысленна: здесь нет ничего дороже пяти долларов. Первое платье, которое я примеряю, слишком тесное в груди. Я разочарованно бросаю его на солому. Почему-то я надеялась, что все будет смотреться на мне так же идеально, как на Ребекке.
Следующим я примеряю хлопчатобумажный джемпер такого же фасона, как у Ребекки, только красный с синими и розовыми цветами, а к нему белую льняную блузку с пуговицами вдоль спины и вышитыми цветами на воротнике и рукавах. Потом надеваю сандалии, которые принесла Элоиз, и выхожу из примерочной. Ребекка хлопает в ладоши.
- Тебе правда нравится?
Здесь нет ни одного зеркала, поэтому приходится полагаться на мнение дочери.
Последним я меряю облегающее платье на бретелях и под него надеваю каблуки. Для этого наряда мне даже зеркало не нужно. По тому, как платье облипает тело, я понимаю, что сидит оно плохо. Могу себе представить это доселе скрытое одеждой зрелище - выпирающие бедра и живот! Это платье для Ребекки, не для меня.
- Хочешь посмеяться? - спрашиваю я Ребекку.
Она спрыгивает с бочки с бельем и заходит в примерочную, оставляя дверь открытой.
- Кто бы поверил? Моя мама - клёвая телка!
- Еще скажи, что не видно моих бедер и задницы. И что живот не выпирает.
Ребекка качает головой.
- Не стану тебе такого говорить, раз ты считаешь, что выглядишь плохо. - Она кивает на мои бедра и обращается к Элоиз: - А вы что скажете об этих выпирающих резинках от трусов?
Элоиз поднимает палец вверх, бежит к бочонку с бельем, достает леопардовые стринги и швыряет их мне - невесомые, как пушинка.
- Никогда, - говорю я Ребекке. - Никогда я это не надену.
- Просто примерь. Не понравится, не будешь покупать.
Я вздыхаю и подтягиваю платье вверх. Потом, изворачиваясь и не снимая туфель, стягиваю трусы и поднимаю леопардовые стринги к свету.
- Крошечным лоскутком ткани вперед, - инструктирует меня Ребекка.
- А ты откуда знаешь?
Я продеваю одну ногу, потом вторую. Натягиваю стринги и, к своему удивлению, чувствую себя удобно. Я практически не ощущаю тонкий материал между ног. Я опускаю платье и делаю несколько шагов, чтобы привыкнуть к ощущению ткани ягодицами. Потом открываю дверь.
- Какая красотка! - восклицает Элоиз.
Ребекка поворачивается к ней.
- Берем.
Весь ансамбль стоит не больше четырех долларов.
- Нет, не берем. Куда я буду это носить? - Я стягиваю тонкую материю и остаюсь в одних стрингах. - Зря выброшенные деньги.
- Как будто четыре доллара тебя разорят, - ворчит Ребекка.
Пока мы спорим, появляется Элоиз с тонким облегающим нарядом красного цвета.
- Я подумала, вам может понравиться вот это. В конце концов, вы еще не купили ночную сорочку.
Я беру его. Он такой нежный, что выскальзывает из рук и падает на сено, как сорванный цветок.
Вам знакомо состояние, когда один-два раза за всю жизнь во время похода по магазинам меряешь какие-то вещи, и, даже не видя себя в зеркало, на сто процентов уверена, что еще никогда так сногсшибательно не выглядела? В черном платье, о котором грезила Ребекка, я такого не испытала. Но этот атласный наряд на тонюсеньких плетеных бретелях и с высоким разрезом сбоку сидит как влитой.
Прежде чем выйти к Ребекке, я провожу руками по бедрам. Касаюсь груди. Расставляю ноги, наслаждаясь тем, как атлас скользит по разгоряченной, возбужденной коже. Так вот что означает "быть сексуальной"!
Я надевала нечто подобное в первую брачную ночь - белую пижонскую сорочку с кружевным воротником и шестью матерчатыми пуговицами спереди. Мы с Оливером сняли номер в гостинице "Меридиан" в Бостоне. Оливер ничего не сказал о сорочке. Он разорвал ее во время ласк, а когда мы съехали, я поняла, что оставила ее на полу в номере для новобрачных.
Еще даже не открывая дверь, чтобы показаться Ребекке, я уже знаю, что возьму его. Если бы я могла, то вышла бы в нем из магазина и поехала по автострадам Среднего Запада, ощущая, как атлас трется о бедро каждый раз, когда я переключаю скорость. Я принимаю театральную позу и выгибаю спину у задней стены коровьего стойла.
Ребекка и Элоиз аплодируют. Я кланяюсь. Закрываю за собой дверь и очень медленно стягиваю наряд через голову. Кстати, о выброшенных деньгах. Правда заключается в том, что я бросила единственного мужчину, с которым спала в своей жизни. И для кого я буду надевать этот наряд?
Я надеваю хлопчатобумажные трусики, которые намерена купить, но останавливаюсь, снимаю их и вновь натягиваю стринги. Надеваю шорты, застегиваю пуговицу и молнию. Я делаю шаг вперед, чтобы зашнуровать кроссовки, и меня охватывает запретное ощущение свободы. Такое чувство, что у меня есть тайна, которую никто не должен знать.
32
Оливер
Теперь, когда я убедился, что Джейн с Ребеккой направляются в Айову, меня уже не так волнует сложившаяся ситуация. Сегодня я сделал привал на два часа и позвонил в институт, записал сообщения в маленький прикроватный блокнот в "Холидей-инн".
Еще рано хлопать себя по плечу; для настоящего ученого негоже поздравлять себя, пока не достигнут результат, конечная точка. Тем не менее я считаю, что это моя лучшая работа по установлению точного места и времени. Не имея никаких зацепок, я уложил Джейн на обе лопатки, если хотите - я выяснил, куда она направляется, еще до того, как она сама поняла, что туда поедет. Джейн из тех людей, которые, пересекая Айову, вспомнят, что ее дочь потерпела здесь авиакатастрофу, и поспешит свернуть с дороги. Конечно, больше это не имеет значения. Потому что когда она это сделает, я уже буду там и увезу ее назад в Сан-Диего. Там ее место. Если я не ошибся в расчетах, то буду дома вовремя и успею застать начало миграции горбачей к местам кормежки на Гавайях.
Сегодня утром я разговаривал со своей помощницей Ширли и попросил ее кое-что для меня узнать. Бедная девушка едва не разрыдалась, когда услышала мой голос, - боже мой, прошло всего четыре дня! Я велел попросить в местной библиотеке, чтобы ей помогли найти пленку с изображением авиакатастрофы борта 997 "Среднезападных авиалиний", которая произошла в сентябре 1978 года. Она должна записать как можно больше детальной информации о месте катастрофы. Потом она, имея на руках эти сведения, должна позвонить в государственный департамент Айовы и, прикрываясь интересами института, выяснить фамилии владельцев прилегающих ферм. Предположительно через два дня, когда я ей перезвоню, я буду точно знать, на чьей земле вести наблюдение.
Следующая задача, после того как я просчитал их путь, - угадать роль, которая мне отведена. Мне необходимо заготовить две речи: одну - раскаивающегося мужа, вторую - отважного избавителя. И уже на месте решить, в которую из двух категорий я попадаю.
Неужели я всегда был таким хорошим аналитиком?
Еще не вечер, но мне уже хочется как-то отпраздновать свою победу. Я преодолел кризис. По крайней мере, я обнаружил все кусочки этой головоломки, даже если еще путаюсь в том, как сложить их воедино. Я знаю, что должен выехать не позже двух, чтобы к ужину добраться до следующего мотеля в Линкольне. Я смотрю на часы - это просто привычка, на самом деле мне не нужно знать время - и направляюсь в вестибюль гостиницы в поисках бара.
Все вестибюли похожи: сине-серебристые тона, ковры с узорами, ненужный стеклянный лифт и фонтан в форме дельфина или херувима. Даже портье за стойкой в каждом городе словно клонированные. Бары всегда выдержаны в густых красно-коричневых цветах с круглыми стульями из кожзаменителя, напоминающими чайные чашки, и разнородными стаканами для виски.
- Что вам принести? - спрашивает официантка. Или сейчас их называют не официантки, а барменши? Над левой грудью она держит серебряный поднос. На груди надпись "Мари-Луиза".
- А что вы, Мари-Луиза, мне порекомендуете? - как можно любезнее спрашиваю я.
- Во-первых, я не Мари-Луиза. Я надела ее фартук, потому что мой вчера ночью украл вместе с моей машиной и ключами от дома этот сраный ублюдок, мой жених. Во-вторых, - она делает паузу, - это бар. Фирменные блюда нашего заведения - чистый виски и виски со льдом. Ну так вы хотите чего-нибудь выпить или намерены впустую тратить мой день, как остальные жалкие засранцы в этом месте?
Я оглядываю бар. Я здесь единственный посетитель. Я решаю, что она просто расстроена из-за досадного происшествия минувшей ночи.
- Джин с тоником, - делаю я заказ.
- Джина нет.
- Виски "Канадиан Клаб" с имбирем.
- Послушайте, мистер, - отвечает девушка, - у нас только "Джек Дэниэлс" и кола на разлив. Выбирайте. Или приходите позже, когда привезут еще спиртное.
- Я понял. Тогда просто "Джек Дэниэлс".
Она одаривает меня улыбкой - на самом деле она красотка! - и уходит. В ушах у нее покачиваются серьги-мундштуки. Мундштуки. Это меня просветила Ребекка. Мы гуляли по пляжу, и я взял это длинное изделие, унизанное перьями и бисером. Я пытался понять, что это: индейский артефакт или новый туристический сувенир из-за границы. "Это мундштук, папа, - как ни в чем не бывало сказала Ребекка, забрала у меня мундштук и выбросила в урну. - Через них курят марихуану".