Ребекка поворачивается ко мне с невероятно грустными глазами, стараясь, чтобы этот взгляд непременно заметил Длинная Шея.
- Слишком дорого, да, мама?
- Не переживай, милая. Поедем в другое место. По дороге в Голливуд еще много городов.
- Пять сотен, - уступает Длинная Шея, - и это моя последняя цена.
На грузовичке лимонного цвета на заправку заезжает какая-то женщина и останавливается у колонки. Длинная Шея извиняется и идет заливать бензин. Ребекка манит меня поближе к машине, я перелезаю через дверцу не так шустро, как она, и занимаю место водителя.
- Где ты научилась отбивать чечетку? - интересуюсь я.
- В школе. На занятиях физкультуры. У меня был выбор между тетерболом и чечеткой. - Она кладет голову мне на плечо. - Значит, думаешь, что мне повезет на Бродвее?
- Не знаю, будешь ли ты иметь успех даже в Попларе, если честно. Но зато ты преуспела в охмурении этого старикашки.
Я начинаю крутить радио (не работает) и переключатель передач (стоит на задней). Ребекка открывает бардачок - пусто, потом лезет рукой под сиденье, чтобы отодвинуть его подальше. Достает пыльный конверт, лежавший на пружинах под сиденьем.
- А это что?
Она открывает конверт. Достает несколько двадцаток, там одни двадцатки. Ее глаза изумленно расширяются. Я выхватываю конверт. Быстро пересчитываю деньги, пока Длинная Шея не закончил свои дела.
- Тут больше шести сотен, - говорю я Ребекке. - Вот это я называю "возврат затраченных средств".
Ребекка замечает, что грузовичок отъезжает, и запихивает конверт назад под сиденье.
- Ты правда хочешь эту машину? - громко спрашиваю я, когда Длинная Шея подходит к нам. Ребекка кивает. - Что ж, тогда с днем рождения!
- Ой, мамочка! - Ребекка с визгом бросается меня обнимать. Потом вырывается из моих объятий и трясет руку Длинной Шеи. - Спасибо, спасибо вам огромное!
- Принесу техпаспорт, - говорит Длинная Шея и, прихрамывая, направляется к бетонному зданию, которое, должно быть, служит ему конторой.
Ребекка продолжает улыбаться, пока он не закрывает дверь, потом поворачивается ко мне.
- Давай выбираться из этой дыры. - Она откидывает голову на подголовник сиденья. - Неужели кто-нибудь еще танцует чечетку?
Длинная Шея появляется с таким же конвертом, как и тот, в котором под сиденьем лежат сокровища, - неужели это тайник, о котором он забыл? Я пересчитываю наличные.
- Деньги нужно держать в банке, - советую я ему. - В любой момент могут ограбить.
Он смеется, обнажая беззубые десны.
- Только не здесь. Туристы в Поплар не приезжают. К тому же, - он указывает на ружье, висящее рядом с колонкой, - грабители знают, где искать.
Я выдавливаю слабую улыбку.
- Что ж, спасибо вам за помощь.
Неужели он станет в нас стрелять, когда поймет, что оставил деньги в этой машине?
Ребекка перетаскивает наши пожитки из универсала. Она берет с заднего сиденья спортивную сумку, из бардачка достает карты и бросает все это в крошечный багажник новой машины.
- Ждите моего появления на киноэкранах! - кричит Ребекка старику.
Мы останавливаемся у нашего универсала, ожидая почувствовать что-то сродни угрызениям совести, которые одолевают человека, когда он оставляет частичку себя, отдавая привычную вещь взамен новой, как делаем мы. Но эта машина напоминает мне об Оливере, о побеге, и я не думаю, что буду по ней скучать.
- Мама, - торопит Ребекка, - опоздаем на прослушивание.
Она закидывает руки за голову, когда мы на обратном пути бороздим поле, - на этот раз ехать легче, потому что мы уже проложили дорогу. Стебли травы лезут прямо в машину, поскольку мы едем с откидным верхом, хлещут нас по груди и лицу. Ребекка срывает их и подбирает букет в фиолетовых тонах.
- Это не машина, а нечто! - кричит она, но ее слова теряются на ветру.
Ехать намного веселее. Машина не такая тяжеловесная, как универсал, это точно, и я постоянно смотрю в зеркало заднего вида, ожидая увидеть ее продолжение. В салоне места хватает только для нас с Ребеккой.
- Как думаешь, чьи это деньги?
- Считаю, что наши, - отвечает дочь. - Что ты за мать! Превратила меня в обманщицу и воровку.
- Ты сама превратилась в обманщицу, ведь я не говорила, чтобы ты отбивала чечетку. А что касается воровства - формально мы купили машину, включая все, что оказалось у нее внутри.
Ребекка смотрит на меня и смеется.
- Хорошо-хорошо, это немного нечестно. - Пронесшийся мимо камыш царапает мне щеку, оставляя рельефный след. - Я думаю, деньги принадлежали богатой невесте, которая влюбилась в своего садовника, но была убита бароном, ее женихом.
Ребекка снова смеется.
- Тебе нужно в свободное время писать сценарии для передачи "Все мои дети".
- Садовник видит барона рядом с телом любимой женщины и не может решить, то ли умчаться прочь на машине, то ли скорбеть по любимой. Конечно же, он остается.
- Конечно же.
- И барон убивает его, а потом отгоняет машину в безлюдный городок, где ее никто никогда не найдет. - Я делаю глубокий вдох, невероятно гордясь своей историей. - Что скажешь?
- Во-первых, как все-таки деньги попали в машину? Во-вторых, ни один идиот в здравом уме не станет нарываться на пулю только потому, что его невеста погибла. Если бы он ее действительно любил, то уехал бы и прожил ту жизнь, которую они хотели прожить вместе. - Ребекка ерзает на сиденье и нечаянно сбивает зеркало заднего вида. - Ты безнадежный романтик, мама.
- В таком случае, по-твоему, чьи это деньги?
Ребекка начинает выбрасывать цветы из своего букета, один за другим. Подхваченные ветром, они улетают прочь, как будто каждый живет своей собственной жизнью.
- Я думаю, индеец давным-давно спрятал свои сбережения в машине. Так давно, что совершенно о них забыл. Сейчас, наверное, он мчится за нами в синем джипе.
- Ужасно, - говорю я дочери, - совсем не интересная история.
- Если хочешь добавить в нее немного перца, то он добыл эти деньги, ограбив банк. Это объясняет, почему он не хранил свои деньги на вкладе. - Ребекка искоса поглядывает на меня. - Теперь, когда мы богаты, как будем праздновать?
- А что бы тебе хотелось?
- Принять душ, надеть чистое белье и тому подобные предметы роскоши.
- Нужно купить одежду, - соглашаюсь я. - Выбор тут не ахти.
Какой там выбор! Я уже четыре дня не снимаю рубашку Оливера, а Ребекка и спит в купальнике, который носит целыми днями.
- Поэтому в ближайшем городе отправимся за покупками.
- В ближайшем городе, который хотя бы будет напоминать город, - уточняю я.
- В ближайшем городе, где есть магазин. - Ребекка прижимает руку к животу. - Когда мы ели?
- Два часа назад, - отвечаю я. - А что?
Ребекка сворачивается клубочком и кладет голову рядом с рычагом переключения передач. Здесь не так много места, как в универсале.
- У меня живот болит. Думаю, это не потому, что я хочу есть, просто съела протухшее яйцо или еще что-нибудь.
- Может, остановимся?
Я поворачиваюсь к дочери. Лицо у нее зеленоватого оттенка.
- Нет, поезжай дальше. - Ребекка закрывает глаза. - Боль не очень сильная, просто то появляется, то исчезает. - Она крепче прижимает руки к животу.
Где-то с полчаса Ребекка спит - я чувствую облегчение, потому что знаю, что у нее больше ничего не болит. Этим и отличается настоящая мать: я чувствую то, что чувствует моя дочь, мне больно, когда больно ей. Иногда мне кажется, что, несмотря на традиционные роды, нас с Ребеккой продолжает связывать пуповина.
Она мало что пропустила, пока спала. Мы миновали границу Северной Дакоты, и, похоже, величественные багряные горы остались позади.
- Еще не приехали?
Ребекка садится и убирает выбившиеся пряди волос с лица. Потом складывает по привычке ноги и внезапно вскрикивает.
Я сворачиваю на обочину и резко жму на тормоза.
- Что случилось?
Ребекка проводит рукой между ног - на пальцах у нее кровь.
- Ребекка, успокойся, - утешаю я. - У тебя просто начались месячные.
- И все? - У нее кружится голова. - И все?
Она улыбается, а после начинает даже тихонько смеяться. Я помогаю ей выбраться из машины, и мы оцениваем ущерб: на купальнике расплывающееся коричневое пятно и на виниловом сиденье "Эм-Джи" немного крови. Я вытираю сиденье тряпкой, которую нашла в багажнике, и мы идем в поля, тянущиеся вдоль дороги. Там нет ни кактусов, ни кустов, чтобы спрятаться, но, с другой стороны, и машин нет. Мы роемся в моей сумочке, которую Ребекка, слава богу, не забыла захватить из Сан-Диего, в поисках тампонов или гигиенической прокладки. Я надеюсь найти прокладку - не хочу объяснять дочери, как пользоваться тампонами. Наконец прокладка находится, я помогаю Ребекке закрепить ее на ластовице купальника.
- В ближайшем магазине мы купим тебе другую одежду.
- Это отвратительно! - фыркает Ребекка. - Ходишь, как в подгузнике.
- Добро пожаловать в женскую лигу!
- Послушай, мама, - искоса смотрит на меня Ребекка, - не надо всех этих разговоров о том, как я выросла, ладно? Я к тому, что мне пятнадцать, а у меня, наверное, последней из класса пошли месячные - и это ужасно. Я знаю все о сексе, поэтому не хочу выслушивать лекции об ответственности, хорошо?
- Без проблем. Но если у тебя опять прихватит живот, скажи. Я дам тебе мидол.
Ребекка улыбается.
- Знаешь, я так давно ждала, когда же это случится, когда у меня вырастет грудь… И этого-то я ждала - поверить не могу!
- Девочкам должны рассказывать об этом в двенадцатилетнем возрасте, чтобы это не стало большим потрясением.
- Я чувствую себя ужасно глупо. Я решила, что умираю.
- Когда у меня впервые началась менструация, я подумала то же самое. Я даже маме не призналась. Просто легла на кровать, скрестила руки на груди и стала ждать, когда умру. Меня нашел Джоли и позвал твою бабушку, а она дала мне все те наставления, которые ты не желаешь слышать.
Мы доходим до машины, но Ребекка сесть не решается.
- Я должна сюда садиться? - спрашивает она, хотя сиденье уже чистое.
- Ты же сама захотела спортивный автомобиль. - Я смотрю, как она забирается внутрь и усаживается, несколько раз меняя позу, пытаясь привыкнуть к прокладке. - Удобно? - спрашиваю я, и она кивает, не глядя на меня. - Давай поищем магазин.
Ребекка кладет голову на руку, выставив локоть в открытое окно. Я так о многом хочу ее предупредить, рассказать о последствиях этого события. Например, о том, что бедра раздадутся, о том, что познаешь мужчину, что влюбишься, что разлюбишь…
Ребекка роется в бардачке, который уже осматривала. Она что-то ищет или просто делает вид, что пытается найти то, чего там нет. Потом закрывает глаза, позволяя ветру растрепать ей волосы и унести импровизированную заколку из зажима в сторону Монтаны.
30
Ребекка
18 июля 1990 года
Люди в белых футболках с надписью "Обслуживающий персонал" попросили нас занять очередь в веренице машин, которая тянулась подобно змее на пристани Порт-Джефферсон. Пока мы ждали, мама придумывала разные истории о людях в машинах вокруг нас. Женщина с девочкой едет навестить свою давно забытую тетушку в Олд-Лайм, в честь которой и назвала дочь. Бизнесмен, а на самом деле правительственный шпион, инспектирует работу государственных береговых служб. Иногда мама меня просто удивляет.
- Сюда! - кричит мужчина из персонала.
Мама заводит мотор и въезжает по боковому трапу в жерло парома. Такое впечатление, что мы едем прямо в пасть большого белого кита.
Нам тут же машет второй сотрудник береговой охраны и велит припарковать машину на крутой платформе сбоку. Здесь две симметричные платформы, на которых и под которыми стоят машины. А я еще удивлялась, как мы все сюда поместимся!
Паром плывет час пятнадцать минут. Мы проводим время на верхней палубе, лежа в отсеке, где хранятся спасательные жилеты. Во время нашего путешествия на пароме и в машине с откидным верхом я немного подзагорела. Даже мама выглядит загоревшей.
- Что ж, - говорит она, - с утра мы будем в Массачусетсе. К обеду доберемся до дяди Джоли.
- Пора бы уже. Такое впечатление, что мы едем целую вечность.
- Интересно, чем он занимается в яблоневом саду? - размышляет мама. - У нас в детстве даже сада не было. Нет, мы пытались завести, но растения погибали. Во всем винили неплодородную почву Новой Англии.
- Как он ее получил?
- Кого?
- Эту работу. Как он получил работу, если у него нет опыта в садоводстве?
Мама ложится на спину и прикрывает глаза ладонью.
- Он мне подробно не рассказывал. Думаю, он приехал, и тот парень его нанял. Парень, который всем там заправляет. Предположительно, он моложе Джоли. Сменил на посту своего отца. - Она садится. - Тебе знакомы такие люди. Чрезвычайно амбициозные, которые хотели стать фермерами, когда еще пешком под стул ходили.
- Под стол. Пешком под стол.
- Да какая разница! - вздыхает мама.
- Как ты можешь судить! - говорю я. - Ты не знаешь этого человека и совершенно не разбираешься в садоводстве.
- Ой, Ребекка, - смеется мама, - что может быть сложного в выращивании яблок?
Паром медленно разворачивается на сто восемьдесят градусов. Причал, у которого мы стояли, можно было покидать без сожаления - насколько я видела, Бриджпорт ничего особенного собой не представляет.
Казалось, что все машины в других очередях выедут раньше нас. К тому же, находясь на верхней платформе, мы не видели, двигается ли очередь. Мы видели только стоящий впереди нас "Форд-Таурус". Машина была вся в пыли, и кто-то на заднем окне написал: "ПОМОЙ МЕНЯ". Наконец мужчина в футболке с надписью "Обслуживающий персонал" ткнул пальцем в нашу машину и показал, что мы можем продвигаться вперед. Но стоящий впереди нас "форд", вместо того чтобы ехать вперед, откатился назад. И ударил прямо в передний бампер. Я слышу лязг металла.
- Боже мой! - восклицает мама. - Так и знала!
- Вы что, намерены стоять здесь?
Мужчина в униформе что-то кричит, но я не слышу. Суть сказанного: проезжайте, леди. Мама съезжает с парома с висящим на соплях бампером и сворачивает направо, где ждет "форд".
Потом выходит из машины и осматривает ее, чтобы оценить ущерб.
- Ехать можно. Просто выглядим мы не очень привлекательно. - Она пытается голыми руками поставить бампер на место. - Что же ты хотела за пятьсот долларов!
Из совершенно целого, без единой царапины "форда" выбирается водитель.
- Дорогая, - восклицает он, - разумеется, я оплачу ремонт! Если хотите, могу расплатиться наличными прямо сейчас. Или отдать техпаспорт. - Он заламывает руки - так расстроился, бедняга, что становится даже смешно.
- Что ж, - отвечает мама, - ремонт обойдется долларов в четыреста. Как думаешь, милая? - спрашивает она у меня.
- Минимум. Совершенно новая машина, к тому же спортивная.
- Совершенно новая? - вздыхает собеседник. По всей видимости, он не заметил ржавчины. - Мне так жаль. Не могу передать, как я сожалею. Я не специально сдал назад. Вот дурак! Вот дурак! - Он наклоняется к нашему покореженному бамперу и проводит по нему пальцем. - С собой у меня таких денег нет, но, если вы поедете со мной, я вам отдам. Я ничуть не против заплатить наличными сразу, ничуть не против. Какой толк в старой страховке!
- У нас мало времени, - отвечает мама.
- Это по пути. Меня зовут Эрнест Элкезер, смотритель музея Барнума на Мейн-стрит. Хотя уже закрыто, я пущу вас на экскурсию, пока буду открывать сейф. Это меньшее, что я могу для вас сделать.
Мама садится за руль и заводит машину.
- Ты веришь в это? Бесплатно получили машину, так еще и премию в четыреста долларов. - Она поворачивает лицо к солнцу. - Ребекка, детка, боги нам сегодня улыбаются!
Музей Ф. Т. Барнума находится рядом с современным городским зданием. Удивительное это чувство - подойти к огромным запертым дверям и оказаться внутри. У меня такое ощущение, что я совершаю что-то недозволенное.
- Знаете, в Бриджпорте родился Генерал Том-Там, Генерал Мальчик-с-Пальчик, - говорит Элкезер. - Ростом он был всего сто два сантиметра.
Он зажигает свет - одну лампу, вторую, третью, - и темный коридор оживает.
- Чувствуйте себя как дома. Здесь много интересных цирковых реликвий. И на третий этаж не забудьте заглянуть.
Третий этаж почти весь занят миниатюрным куполом цирка. В центре устланные опилками три красные арены. Над одной висит страховочная сетка для акробатов на трапеции. В углах тяжелые тумбы, на которых стоят слоны. Наверху натянута толстая, вся в узлах веревка.
- Если бы она была чуть больше, я бы попробовала пройтись, - признается мама, одной ногой уже ступая на арену.
Я закрываю глаза и вижу публику. Красные прожекторы на вытяжных шнурах кружатся над головами детей.
Я оставляю маму и обхожу имитацию цирка по периметру. Здесь есть экспозиция о слоне Джамбо, чей скелет (как написано) выставлен в Нью-Йорке в музее естествознания. А вот это уже интересно. Я наклоняюсь ближе, чтобы рассмотреть фотографию огромного скелета (для сравнения рядом со скелетом сфотографирован человек). Мужчина на снимке - Эрнест Элкезер собственной персоной. Я как раз читаю надпись, когда с помятым конвертом в руках подходит смотритель.
- Джамбо - мой любимец, - говорит он. - Приехал в Штаты более века назад на корабле под названием "Ассирийский монарх". Барнум прогуливался с ним по Бродвею с большим духовым оркестром и всевозможной помпой.
Подходит мама. Элкезер смущенно протягивает ей конверт.
- В те времена люди еще не видели слонов. И не настолько уж он был и огромен, но сам факт: настоящий слон! А через три года его сбил скорый грузовой поезд. Остальных слонов, которые переходили пути, тоже сбил поезд, но они выжили. А вот Джамбо… Джамбо не смог.
- Его сбил поезд? - Я потрясена.
- Ты же пережила авиакатастрофу, - замечает мама.
- Барнум разделал животное и передал останки различным музеям. Продал даже сердце. Корнелльскому университету, за сорок долларов. Можете себе представить?
- Мы уже пойдем, - прощается мама.
- Ох, здесь все деньги, - вспоминает Элкезер. - Если хотите, можете пересчитать.
- Уверена, в этом нет необходимости. Благодарю.
- Нет, это вам спасибо.
Мы оставляем его на третьем этаже - смотритель нежно касается фотографии Джамбо.
Когда за нами закрываются тяжелые двери музея, мама разрывает конверт.
- Ребекка, мы богаты, - напевает она. - Богаты!
Мы садимся в машину и выезжаем со стоянки, царапая тротуар бампером, словно граблями. Проезжаем мимо мальчиков, играющих в гандбол. Мимо какой-то толстухи с землистого цвета лицом. Мимо сворачивающего за угол барыги: мужчина в кожаной кепке разворачивает маленький мятый квадратик бумаги. А перед моим мысленным взором стоит тяжелый ход автокортежа, живой звук трубы и неспешная поступь слонов по Мейн-стрит.