Я сказала Джоли, что хочу в туалет, и вытолкала его за дверь. Потом снова заперлась и стянула через голову ночную сорочку. Разорвала ее на клочки и выбросила в мусорную корзину. С внутренней стороны двери висело зеркало, в которое смотрелась мама, когда наряжалась в ресторан или в кино. Я слышала, как внизу смеялся отец. Я вглядывалась в зеркало, ожидая увидеть очертания именно тех частей тела, которые ненавидела, - но я стояла перед зеркалом высокая, тощая, опустив руки вдоль тела. По незнакомому ритму биения сердца я ощущала, что стала другим человеком. И не могла понять, почему же в таком случае выгляжу точно так же?
43
Джейн
Я пообещала Ребекке, что она сама сможет распланировать наш день в Чикаго. Что касается меня, то у меня совершенно не было настроения. Прошлой ночью я почти не спала, и поскольку я ночью кричала, испугавшись кошмаров, Ребекка тоже не выспалась. Когда я проснулась, дочь сжимала меня в объятиях.
- Проснись, ну проснись же, - снова и снова повторяла она.
Когда я очнулась, то не стала рассказывать ей, что мне приснилось. Сказала, что крушение самолета. А утром, когда она принимала душ, я позвонила Джоли.
После разговора с братом я была настроена ехать прямо в Массачусетс. К черту Джоли и его письма, к черту мое неумение строить маршрут путешествия! Согласно карте Соединенных Штатов, мы могли бы приехать в Массачусетс уже завтра утром. В машине я спросила мнение дочери. Ожидала, что она ухватится за предложение: я же видела, как она считает, сколько еще осталось проехать штатов, когда думает, что я не вижу. Но Ребекка потрясенно посмотрела на меня.
- Мы уже столько проехали, ты не можешь бросить все на полпути!
- Какая разница? Ведь наша цель - попасть в Массачусетс, - удивляюсь я.
Ребекка смотрит на меня, и ее глаза темнеют. Потом она усаживается поудобнее на своем месте, скрестив руки на груди.
- Поступай как знаешь.
И что мне оставалось делать? Я поехала в Чикаго. Даже если бы мы решили ехать прямо, никуда не сворачивая, все равно пришлось бы ехать в Чикаго.
Я бы сначала выбрала Институт искусств или небоскреб Сирс-Тауэр высотой в сто десять этажей, но Ребекка выбирает Аквариум Шедда - восьмиугольник из белого мрамора у озера Мичиган. Буклет, который мы взяли по дороге, уверяет, что это самый большой закрытый аквариум в мире.
Ребекка бежит к огромному аквариуму в центре океанариума - настоящий коралловый риф со скатами и акулами, морскими черепахами и угрями. Дочка отскакивает назад, когда песчаная акула вырывает кусок рыбы из руки ныряльщика.
- Посмотри на ее брюхо. Держу пари, что оно всегда набито. Зачем охотиться, если не хочется есть?
Акула вонзает зубы в рыбу, перекусывая ее пополам. Оставшуюся половину она берет осторожнее. Ныряльщик гладит ее по носу. Такое впечатление, что нос акулы сделан из серой резины.
Мы с Ребеккой обходим аквариумы с морской водой, где рыбы сбиваются яркими стайками, как летающие змеи в открытом небе. Рыбы здесь самых невероятных цветов - меня это всегда изумляло. Зачем быть насыщенного лимонного, фиолетового цвета или цвета фуксии, если живешь под водой, где никто этого не увидит?
Мы проходим мимо пятнистых рыб-клоунов и рыб-ежей, которые раздуваются, как дикобразы, при приближении других рыб. Здесь есть рыбы из Средиземного моря и из арктических вод. Есть рыбы, прибывшие сюда с другого конца света.
Я застываю перед пурпурной морской звездой. Никогда ничего более яркого не видела!
- Ребекка, иди сюда, посмотри.
Дочь становится рядом и одними губами шепчет: "Ух ты!"
- Как думаешь, почему одно щупальце короче?
Проходящая мимо женщина в белом лабораторном халате (морской биолог?) слышит мой вопрос и наклоняется над небольшим аквариумом. От ее дыхания стекло запотевает.
- Морские звезды способны к регенерации. А это означает, что, если одно щупальце почему-то оторвалось или его отрезали, они способны отрастить новое.
- Как тритоны, - добавляет Ребекка, и женщина кивает.
- Я знала об этом, - говорю я, в основном для себя. - Все дело в местах их обитания - водоемах, высыхающих во время отлива. В водоемах, затопляемых только во время прилива, волны набегают и каждые несколько минут разрушают морское равновесие, поэтому ни одному живому существу не удается по-настоящему там обжиться.
- Верно, - соглашается женщина. - Вы биолог?
- Нет, мой муж.
Ребекка кивает.
- Оливер Джонс. Слышали?
Женщина ахает:
- Сам Оливер Джонс? О нет… Боже мой… Вы не против, если я вас с кое-кем познакомлю? Сейчас приведу.
- Доктор Джонс не сопровождает нас в этой поездке, - предупреждаю я. - Поэтому не знаю, смогу ли я быть интересна вашим коллегам.
- Ой, даже не сомневайтесь! Хотя бы уже одним фактом родства…
Она исчезает за панелью, в которой я не узнала дверь.
- Откуда ты знаешь об этих водоемах? - удивляется Ребекка.
- Просто запомнила. Когда мы встречались, твой отец только о них и говорил. Если будешь хорошо себя вести, расскажу тебе о раках-отшельниках и медузах.
Ребекка прижимается носом к стеклу.
- Разве не потрясающе, что люди в Чикаго знают папу? Я к тому, что мы вроде знаменитостей.
Думаю, если брать общество океанологов - она права. Мне даже в голову не пришло как-то связать этот аквариум с Оливером, по крайней мере сознательно. Эти экзотические рыбы и трясущиеся беспозвоночные так не похожи на китов, которых любит Оливер. Трудно представить, что все они существуют в одном месте. Трудно поверить, что киты не захватывают все пространство, всю пищу. С другой стороны, я же не невежда. Горбатые киты, являясь млекопитающими, не представляют опасности для этих тропических рыб. Киты на них не охотятся. Они процеживают планктон и водоросли сквозь свой китовый ус.
Я вспоминаю лежащий в пакете с застежкой экземпляр, упавший с третьего этажа и разбившийся о голубую мексиканскую плитку передней в Сан-Диего. Китовый ус.
- Мама, - тянет меня за футболку Ребекка.
Передо мной стоит книжный червь с козлиной бородкой и самыми тонкими бровями, какие мне доводилось видеть у мужчин.
- Поверить не могу! - восклицает мужчина. - Поверить не могу, что стою лицом к лицу…
- На самом деле моей заслуги ни в чем нет. Я вообще не работаю с китами.
Мужчина бьет себя по лбу.
- Какой я растяпа! Меня зовут Альфред Оппенбаум. Для меня честь - великая честь! - познакомиться с вами.
- Вы знаете Оливера?
- Знаю? Я его боготворю!
При этих словах Ребекка извиняется, прячется за аквариум с рыбой-зеброй и заливается смехом.
- Я изучил все его работы; прочел все, что он написал. Надеюсь, - он подается вперед и переходит на шепот, - надеюсь, что я буду таким же выдающимся ученым, как он.
Альфреду Оппенбауму лет двадцать, не больше, - перед ним еще долгий путь.
- Мистер Оппенбаум… - говорю я.
- Зовите меня Эл.
- Эл, я с радостью расскажу о вас мужу.
- Вот здорово! Передайте ему, что моя любимая статья - о причинных связях и очередности тем в песнях горбатых китов.
Я улыбаюсь и протягиваю руку.
- Хорошо.
- Вы не можете просто уйти. Я бы хотел показать вам экспонаты, над которыми мы работаем.
Он проводит нас через панель в стене - замаскированную дверь. За дверью аквариумы по семьдесят пять литров с ракообразными и рыбами. С боку каждого аквариума свисает несколько сетей и небольшие резервуары. С нашего места видно, что задние стенки аквариумов выставлены на всеобщее обозрение в океанариуме.
Все присутствующие в белых халатах, которые при флуоресцентном свете кажутся голубоватыми. Проходя мимо, Эл что-то шепчет коллегам. Они потрясенно оборачиваются.
- Миссис Джонс… - произносят все, как ряд вышколенных слуг, когда мимо проходит особа королевской крови. - Миссис Джонс… Миссис Джонс… Миссис Джонс…
Одна из ученых дам посмелее делает шаг вперед, преграждая мне дорогу.
- Миссис Джонс, я Холи Ханнвел. Вы не в курсе, над чем сейчас работает доктор Джонс?
- Мне известно, что он собирался отслеживать горбачей на пути их следования от Восточного побережья к месту кормежки у берегов Бразилии, - отвечаю я, и эта новость имеет ошеломительный успех. - Но я не знаю, что он намерен делать с результатами исследования, - признаюсь я.
Кто бы мог подумать, что у Оливера столько последователей!
Эл ведет нас к мерцающим трубкам.
- Ничего особенного, правда? Видно только в темноте.
Кивок коллеге - и комната погружается в темноту. Эл нажимает кнопку. Неожиданно его голос наполняет комнату, это он комментирует выкрики и стрекотание горбатых китов. Из темноты появляется неоново-голубой скелет кита с распущенным хвостовым плавником.
- В семидесятых годах доктор Джонс открыл, что горбатые киты, как и люди, обладают способностью сочинять и передавать свои песни из поколения в поколение. В результате масштабных исследований доктор Джонс с коллегами стал использовать песни китов для идентификации различных стай, использовать эти песни, чтобы отследить передвижение китов в Мировом океане, и выдвинул гипотезы об изменениях, которые каждый год претерпевают эти песни. Несмотря на то что смысл этих песен продолжает оставаться загадкой, было установлено, что поют только мужские особи. Дальнейшие исследования в этой области показали, что песни - это своеобразный способ добиться расположения самки.
На фоне голоса Эла трещотка и вздохи, издаваемые горбатым китом, нарастают.
- Оливеру было бы приятно, - говорю я.
- Вы действительно так думаете? - спрашивает Эл. - Я хочу сказать, вы расскажете ему обо мне?
- Больше того, я скажу мужу, что он должен прилететь сюда и увидеть все собственными глазами.
После этих слов Эл едва не лишается чувств. Ребекка выпускает из рук крохотную черепашку, которую пыталась пощекотать, и идет за мной в выставочный зал.
Когда мы оказываемся в безопасной темноте аквариума, я сажусь на одну из мраморных скамеек, которых здесь полно.
- Поверить не могу! Даже когда твоего папы нет рядом, он умудряется испортить отличный день.
- Ты просто сердишься. По-моему, было очень мило.
- Не знала, что люди на Среднем Западе знают о китах. И вообще ими интересуются.
Дочь усмехается мне.
- Не могу дождаться, когда смогу рассказать все папе.
- Придется подождать! - несколько резче, чем следует, обрываю я дочь.
Ребекка бросает на меня сердитый взгляд.
- Ты же сказала, что я могу ему звонить.
- Это когда было. Когда мы еще не отъехали от Калифорнии. В любом случае его нет дома. Он выехал на поиски нас.
- Почему ты так уверена? - удивляется Ребекка. - Если бы он захотел, то уже бы нас нашел, и тебе это прекрасно известно.
Она права. Не понимаю, что так задержало Оливера. Если только он не поспешил и заранее не прилетел в Массачусетс, чтобы встретить нас там.
- Возможно, он все-таки поехал в Южную Америку.
- Он бы никогда так не поступил, что бы ты о нем ни думала.
Ребекка от нечего делать прохаживается в кроссовках по краю скамьи.
- Спорим, он скучает по тебе? - говорю я.
Ребекка улыбается. За ее спиной я различаю серебристые плавники рыбы толщиной с бумагу. Оливер бы знал, как она называется. Оливер выучил бы названия всех рыб, чего бы это ни стоило.
- Спорим, что и по тебе он соскучился? - отвечает Ребекка.
44
Оливер
Впервые я увидел Джейн, когда стоял по пояс в темных водах Вудс-Хоула. Она не замечала, что я разглядывал ее, когда она стояла на пирсе, перегнувшись через перила, и красивый хлопковый сарафан в полоску развевался у ее икр. Она не знала, что я заметил, как она следила за мной. А если бы узнала, я уверен, сгорела бы со стыда. Она была совсем юная - это было очевидно. Это было видно по ее манере жевать жвачку и чертить носком босоножек узоры. Я тогда изучал водоемы, затапливаемые во время прилива, и она напомнила мне брюхоногого моллюска, а если конкретнее, улитку - удивительно хрупкое создание, если лишить ее внешней раковины. Я был поражен. Мне так хотелось увидеть, как она вылезет из своей раковины.
Поскольку я не умел знакомиться с девушками, то сделал вид, что вообще ее не заметил. Что не увидел, как она оглянулась, когда садилась на паром до Мартас-Винъярд. Я решил, что она промелькнула в моей жизни и больше я ее никогда не увижу. Но на всякий случай я оставался на пирсе на два дня дольше, чем нужно, продолжая исследования.
Я знал, даже не открывая, что сумочка, плывущая ко мне, принадлежит ей. Тем не менее мои руки тряслись, когда я открыл замок и достал промокшее удостоверение личности. "Значит, ее зовут Джейн", - подумал я.
В те годы я шел к своей цели - посвятить себя изучению морской биологии. Я по ускоренной программе закончил Гарвард и через три года получил диплом бакалавра вместе с дипломом магистра, а в двадцать лет стал самым молодым ученым в Вудс-Хоуле.
Друзей у меня почти не было. Я не различал будни и праздники и всегда удивлялся, когда видел на паромах толпы людей, плывущих на остров, чтобы провести сорок восемь часов выходных. Я целые дни проводил в голубом гидрокостюме, вылавливая морских звезд, моллюсков и членистоногих, обитающих в узких расщелинах на дне океана. Я не ходил на свидания.
Поэтому было странно, что меня так взволновал столь обыденный предмет, как удостоверение личности промелькнувшей в моей жизни девушки. Стоя под душем, одеваясь перед долгой поездкой в Ньютон, я удивлялся странным физическим реакциям своего тела. Сильное сердцебиение. Потливость. Тошнота. Головокружение.
Липтоны жили на Коммонвелс-авеню в Ньютоне, в одном из тех самых маленьких особняков, которые на сегодняшнем рынке стоят несколько миллионов долларов. Я остановился у дома и позвонил в звонок, который зарычал, как лев. Я ожидал, что откроет прислуга, но дверь открыла сама Мэри Липтон - мама Джейн, как я понял, вспомнив, что она стояла рядом с девушкой на причале. Это была невысокая хрупкая женщина с темно-рыжими волосами, заплетенными в колосок. Несмотря на июльскую жару, на ней был шерстяной свитер.
- Да?
Мне понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить английский.
- Оливер Джонс, - представился я. - Работаю в Океанографическом институте в Вудс-Хоуле. - Я ошибочно решил, что в подобной ситуации упоминание заслуг придаст мне определенную долю авторитета. - Я нашел сумочку и решил, что должен ее вернуть.
Миссис Липтон взяла дамскую сумочку и повертела ее в своих миниатюрных руках.
- Ясно, - произнесла она, подбирая слова. - И вы специально за этим ехали?
- Я проезжал мимо.
Она улыбнулась.
- Может быть, пройдете в дом, мистер Джонс? Дети на заднем дворе.
Миссис Липтон провела меня через гостиную с резными дубовыми панелями, мраморным полом и фресками на потолке. Случайно я обернулся на дверь - огромное витражное окно роняло бриллианты света на холодный мрамор. Я вырос в Уэлфлите, на Кейп-Коде, в большом роскошном доме (по оценкам туристов), но он не шел ни в какое сравнение с этим бостонским великолепием. По дороге миссис Липтон расспрашивала меня о родителях, о моей профессии, образовании. Она провела меня через библиотеку, гостиную и застекленные двери на задний двор.
Мы остановились на крыльце, выходящем на небольшой поросший травой холм, который прятался в тени густого леса. Два ярко-красных полотенца алели на лужайке, словно кровь. На них сидели девочка и мальчик: Джейн и, вероятно, ее брат. Они одновременно подняли головы. На Джейн было желтое бикини. Она натянула футболку и поднялась на крыльцо.
- Мистер Джонс привез твою сумочку, - сказала миссис Липтон.
- Как любезно с вашей стороны, - ответила Джейн, как будто заранее отрепетировала эту фразу.
Я протянул руку.
- Пожалуйста, зови меня Оливер.
- В таком случае, Оливер, - засмеялась она, - ты погостишь у нас?
Когда она смеялась, у нее блестели глаза. Они были удивительного цвета, как у кошки.
Миссис Липтон позвала играющего на лужайке мальчика:
- Джоли, помоги мне принести лимонад.
Мальчик подбежал поближе. Даже в свои одиннадцать лет он был самым красивым парнем, которого я когда-либо встречал. У него были густые волосы и квадратный подбородок, на губах - легкая улыбка.
- Лимонад… - повторил он, незаметно подталкивая Джейн. - Как будто она сама не может принести!
- Я ненадолго, мне нужно возвращаться в Кейп, - ответил я.
- Ты там работаешь?
Опять вернулось головокружение. Я откинулся на прохладное дерево крыльца.
- Я морской биолог.
- Ух ты! А я в школе учусь.
Возможно, если бы я заранее знал о ее возрасте, на этом все бы и закончилось. С годами разница становится менее заметной, но в юности пять с половиной лет кажутся вечностью. Я видел, как Джейн смотрит на меня, - как на старика. Как будто глаза сыграли с ней в Вудс-Хоуле злую шутку, как будто в рассеявшейся дымке она увидела не того человека, которого ожидала.
- Мне двадцать, - сказал я, надеясь, что она поймет.
Она расслабилась, или, по крайней мере, мне показалось, что расслабилась.
- Понятно.
Я не знал, что еще сказать. Я не привык общаться с людьми, большую часть жизни я провожу в толще океана. Но Джейн заставила меня вынырнуть.
- А что ты делал у пристани?
И я рассказал ей о заливных водоемах, о храбрых ракообразных, которые живут в таких неблагоприятных условиях. Рассказал, что несколько лет буду их изучать, а потом напишу диссертацию.
- А что потом? - спросила она.
- Что потом?
Я никогда не думал, что будет потом. Столько всего зависело от этого заключительного шага.
- Будешь изучать что-то другое? Ну, не знаю, камбалу, рыбу-меч или, может быть, дельфинов? - Она улыбается. - Мне нравятся дельфины. Я ничего не знаю о дельфинах, но мне кажется, что они всегда улыбаются.
- Как и ты, - выпалил я и закрыл глаза.
"Идиот, идиот, какой ты идиот, Оливер!" Я открыл один глаз, потом второй, но Джейн оставалась рядом и ждала ответа на свой вопрос.
- Не знаю, еще не решил. Возможно, буду изучать дельфинов.
- Отлично.
- Отлично, - повторил я, как будто решилась моя судьба. - Мне пора ехать, но я хотел бы встретиться с тобой снова. Сходить куда-нибудь.
Джейн зарделась.
- С удовольствием, - ответила она.
При этих словах я почувствовал, как с плеч свалился огромный груз. Это ощущение было сродни эйфории, которую я испытал, когда, еще студентом, опубликовал первую научную статью. Разница заключалась в том, что на этот раз эйфория заставила меня задуматься: а куда мне ехать? Сейчас, пребывая в приподнятом настроении, я мог думать исключительно о Джейн Липтон.
На крыльцо вышел мужчина. Конечно, сейчас мне уже все известно, но тогда я списал замешательство Джейн на игру воображения.
- Джонс? - произнес мужчина глубоким глухим голосом. - Александр Липтон. Хотел поблагодарить за то, что вы вернули Джейн кошелек.
- Сумочку, - прошептала Джейн. - Дамскую сумочку.
- Пустяки, - ответил я, пожимая его руку.