Как-то во время торжественного собрания вождь прямо задал вопрос товарищам в зале:
– Нужны ли нам башмаки-обманки? Нет, не нужны. Хотя некоторые товарищи, в горячке спора, и уверяют, что такие башмаки нам нужны. Эти башмачные ловчилы готовы всучить свой товар честному потребителю. Доверчивый простофиля, надев этакий башмак, просто перепутает ноги. Верно, товарищи?
Тут в зале раздался страшный крик: верно, правильно! По морде таким башмаком! В огонь этот башмак!
Люди верили, были возмущены, а вождь, хотя и тоже был возмущен, спокойно потирал желтые руки. Он не хотел мешать общему ликованию.
Черный младенец рисовался Даниилу Хармсу довольно смутно. Просто черное пятно, от которого нет спасения. Никакое оружие тут не поможет, да Хармс мало смыслил в оружии. Черный младенец, если поразмыслить, был поставлен для общего порядка. Чтобы публика не передавила себя, садясь в трамвай. Чтобы не распускали руки! Антон Герасимович Чарский при посадке в трамвай лишился сразу обеих рук. Ему нечем было заплатить за билет, и его пришлось выкинуть на первой же станции. Хорошо это, скажите? Нет, не хорошо, но Антон Герасимович сам виноват. Зачем было садиться именно в этот трамвай. Можно было сесть в следующий, да он никуда и не спешил. Ехал больше для вида. А некто Канючин, который служил дворником в доме 11-Б по улице Чрезвычайной Комиссии, вообще никогда не ездил в трамвае. Ни разу, в чем мог побожиться. Пил водку – да, это правда. Наливал полный стакан и опрокидывал в рот. Водка катилась (чуял Канючин), подобно горному ручью. Скользила меж отрогов и гладких блестящих камней. Так, выпив стакан водки, Канючин преспокойно обходился без трамвая. Зато, слава богу, у него были две руки и две ноги. Нет, не так: две ноги и две руки – этак будет вернее. "Полное снаряжение", – с гордостью говорил о себе дворник и неодобрительно смотрел на простофиль, лишенных какого-либо инструмента.
16
Даниил Хармс мечтал увидеть Вождя, и вот почему. Он сомневался, что этот черный Вождь действительно существует. Гнал от себя сомнения, но вот же сомневался… Возможно, предполагал Хармс, этот вождь выдуман, как выдуман его черный палец, которым он пользуется, как стратег. Людям спокойнее при мысли, что кто-то о них хлопочет, вот они и выдумали этот черный палец. Это для них все равно что Храм вечного мрака – то есть символ, ничего более. В том направлении, куда повернулся палец, тут же закипает работа. Люди бросаются, даже рискуя собой, прикрыть рваные раны времени. Допустим, в земле образовалась опасная для жизни и здоровья дыра – и тут же сыщется простой рабочий в каске, который грудью бросится на эту дыру! Потом ему поставят памятник в парке культуры и отдыха, это уж можете не сомневаться. Он будет стоять среди гуляющих девушек и физкультурников, пока не приключится новая беда. Физкультурник Брылов побил рекорд своих предшественников и прыгнул незнамо куда (по выражению простого люда, который сохранился кое-где в вонючих дворах). Это был самый настоящий рекорд, Брылов покраснел, как маков цвет, и скромно потупился. Но прежде за ним выслали отряд спасателей, прекрасно оснащенный. У людей были с собой рации, водолазные костюмы и пара ласт. А на всякий случай им выдали по ледорубу. Чтобы их ничто не остановило. И вот, переговариваясь по рации, отряд вышел на поиски смелого физкультурника. Вначале люди просто перекликались по азбуке Морзе, но в конце концов маленько запутались и уж потом обходились почти без сигналов. Шли да шли в указанном направлении. Брылова встречали тысячи людей, некоторые плакали, а кто-то утирал слезы.
Хармс хорошо понимал, что, лишенные опеки, люди нипочем не вышли бы на поиски Брылова. Хоть провались он в печную трубу! А так пожалуйста. Вышли, и даже отыскали затерявшегося физкультурника, готового хоть сейчас совершить подвиг. Потому что черный палец, медленно повернувшись, указал очередное направление для общего броска. А вы что думали? Мы не муравьи, чтобы самостоятельно пробивать себе тропу. О нет! Муравьи сметливы, проворны и расположены к труду. Этот палец, в сомнении думал писатель, надо бы отрубить. И вот почему. Его нужно сдать в музей. Это было бы полезно для науки и просвещения. Черный палец, выполненный, возможно, из крепчайшей вонючей смолы. Его бы следовало для сохранности даже запереть на ключ (это совсем не лишняя мера). И что? – возражал Хармсу другой Хармс. Чем бы стало лучше? Началась бы форменная давка. Ну и пусть, упрямился первый Хармс. Пусть давка, но зато меньше бы воняло. Да чем же воняет? Прелыми тряпками. Боже, что за вздор! А вот и не вздор. Зина, бывшая домработница, сушит эти тряпки прямо на заборе. И вот несется вонь. Да ведь не на весь же город вонь? Именно, на весь город. Всё провоняло прелыми тряпками. И даже Медный всадник? Да, Медный всадник не исключение.
Даниил Хармс с осуждением покачал головой. Раскрыл тетрадку и написал: девушка Зинка сушила на подоконнике полотенце. Нюра тоже сушила на подоконнике полотенце. А Виктор Измайлович, лишенный полотенца, сушил на подоконнике пару носков. А солдат Пряников сушил на подоконнике фуражку. А Дуня, бестолковая девка, сама влезла на подоконник и проветривала собственные ноги. По городу неслась вонь, измерить которую человек не в силах. В конце концов на Петропавловке ухнула пушка, но дела почти совсем не поправила.
17
Следователь Каган допросил Даниила Хармса. Этот допрос не принес видимых результатов, зато принес невидимые результаты. Даниил Хармс, чтобы уклониться от разговора, отдал себе неслышный приказ, даже два неслышных приказа. В результате следователь разобрал отдаленный гул.
– Нехорошо, гражданин, – заметил он с осуждением. – Будучи неустановленным лицом, вы только мешаете следствию.
Даниил Хармс тогда говорит:
– Я не неустановленное лицо. Я микроб.
Следователь Каган ласково засмеялся и постукал папиросой об пепельницу.
– Ежели вы микроб, то кто тогда я?
– Вы утюг правосудия.
Каган ласково говорит:
– Милый Даниил Хармс, в ваших собственных интересах дать честные показания.
Хармс не стал упрямиться. Он решил, что, будучи микробом правды, даже истины, в конце концов породит какую-то новую породу живых существ, даже более живых, чем следователь Каган. Быть может, эти существа станут жить на Луне либо на Венере, но так либо иначе их великолепная армия сотрет в прах эту жалкую публику в кальсонах. В своих показаниях Даниил Хармс написал:
ПРИЗНАЮСЬ. Я был тогда влюблен, влюблен до безумия. Вся натура моя, весь состав был скован нежной паутиною. Но коротко было мое блаженство, Полина доверчиво предалась моему великодушию. Она желала спасти самое себя от укора.
Следователь Каган, нахмурившись, прочитал показания писателя, потом спрашивает:
– Для чего, Даниил Хармс, вы путаете следствие? Вот тут пишете: "самое себя". Это неверно. В наше счастливое время девушка более не именуется средним родом, как рыба. Это "самое" унизительно.
Даниил Хармс немного подумал и, не желая вводить следствие в заблуждение, а желая содействовать, написал:
"Купы елей стояли, как мертвецы. Я был тронут простыми жалобами…"
– Вот! – вскричал Каган, ознакомившись с показаниями писателя. – Вот теперь вы заговорили прямо и, можно сказать, дали делу верный ход. Станьте-ко к этой стенке. Нет, вот сюда, где висит портрет писателя Гегеля. Что скажете?
– Портрет писан маслом, – признался Даниил Хармс. – На него ушло полбидона масла.
…В комнате явился чудесный незнакомец. Глаза его сверкали с яркостию необыкновенной. Фонари! Черные жерла! Стоя подле стены, чудный гость помалкивал, смежив очи. Ничто и никто не нарушал торжества, затеянного природой. Но милой грезе не суждено было длиться вечно. Вдруг, отворивши уста, незнакомец издал великолепный клекот! Небеса (вот вам вся правда!) сдвинулись с насиженного места и дрогнули, словно подхваченные небесной волей. Сотрясая перстами, незнакомец грозно вращал очами и крутил черной, как крыло мыши, шевелюрой. "Прочь, прочь!" – грозной пеной слетало с уст. Все, что было живого в комнате, тут же померкло. Дух вылетел из всякого, кто по своей надобности зашел в комнату. Продолжая содрогаться, чудный незнакомец выбросил вперед железную руку в намерении пересчитать свои случайные жертвы. Ах! но вот уж нету ничего, одна равнина да гордый дух-исполин, замерший в образе могучего столба. Для чего сей столб стал среди дороги? Из какой глупой прихоти вырос? Маловеры обходят сие сооружение стороной, прикрывая на случай голову газетой. А безыскусный пешеход просто ложится поперек пути да предается беспечному сну. Ни единого облака…
Такова эта поучительная история, лишенная финала.
18
Я поцеловал Нюрочкину ногу. С этого, можно сказать, и повалились неприятности. Прежде всего я ударился виском о зонтик Евлампия Валерьяновича и набил себе шишку. Сам Евлампий Валерьянович также повел себя не лучшим образом. Игнорируя присутствие Нюрочки, молча плюнул в мой адрес и погрозил мне кулаком. Выхватив батистовый платок, чтобы принести свои извинения, я случайно повредил указательный палец Евлампию Валерьяновичу и порвал Нюрочкину белую в горох юбку. Но тут уж она сама виновата: для чего надевать на себя белую юбку в зеленый горох?! Ей следовало бы поучиться у мадам Сервагиной, вот уж та нипочем бы не надела на себя такую юбку, клянусь, мадам Сервагина скорее вышла бы к гостю в одних только нежно-голубых панталонах, безо всяких глупых ухищрений. А юбку в горох бросила бы в печку. И поделом, между нами говоря. Я (такова уж моя планида) не сторонник полумер. Человек не должен страдать понапрасну. Я не таясь говорю: да, я поцеловал Нюрочкину ногу и в свое оправдание должен заметить, что нога у нее соленая, наподобие малосольного огурца. Так что я в некотором роде сам жертва. Что же до Евлампия Валерьяновича, то его не следует принимать во внимание. Это такой подлец, что только дай ему волю, он тут же откусит ваш собственный нос. Уж я-то знаю, что говорю.
…Я попался в лапы одной эстрадной комиссии. Вот уж роковая ошибка, более того – кораблекрушение! Помните знаменитый корабль "Кармилхан", потонувший в каком-то море во время разгула стихии? Моряки с этого корабля потонули все до единого, медленно погрузились в пучину (пучина их приняла). Вслед морякам и их высокому смуглому капитану на дно попадали сундуки с драгоценностями. Все они стали добычей рыб. Много лет я помалкивал и ни словом не обмолвился о корабле "Кармилхан". Ни слова, ни полслова, молчок. Но тут уж я принужден был открыть всю правду об игре стихий, о капризах волн. Мне больше ничего не оставалось. Мои снасти трещали, грозя обсыпать осколками стол. Во главе комиссии сидела председатель Евалгина, эта председательша не хотела принимать в расчет аллегории. Она сомневалась, что аллегории существуют. Верила, что в продаже имеется молочная колбаса, но не доверяла аллегориям.
Желая подольститься к недоверчивой председательше, я решительно положил говорить с нею на искренних струнах.
Почесавши лоб, я сказал громко:
– У женщин между ног необитаемый остров.
На мои слова председательша взволнованно заскрипела зубами и крикнула:
– У НАС все острова обитаемы. Везде ступала нога человека.
Я промычал (безо всякой навязчивости):
– Я сказал про необитаемый остров исключительно с целью показать превосходство аллегорий над бытом.
Тут председательша внезапно сжалилась надо мной и говорит:
– Ну хорошо. Давайте для вашей пользы поделим все предметы на бытовые и небытовые, иначе говоря – несуществующие. Это станет вам подпоркой. Вы сможете в своих сочинениях оперировать исключительно бытовым арсеналом.
– Но от бытового арсенала, – робко возразил я, – воняет. Вонь – признак тлеющей жизни.
Председательша (а она в пылу нашей дискуссии маленько запуталась) говорит:
– Вот и хорошо. Вонь (как вы выражаетесь) указывает на жизнь во всех ее проявлениях. А также на дальнейшую перспективу.
Не зная, как вывернуться из щекотливого положения, я сделал вот что. Притворился покойником (на что я – скажу не хвалясь – большой мастер). Повалился на стол председательши и изобразил покойника, причем с такой натуральностию, что бедная председательша, позабыв про принципы, закричала: БОЖЕ! А я лежал в личине покойника и отрешенно размышлял. Я думал: вот эта дура председательша вскрикнула: боже! И может быть, Бог услышал этот крик. И теперь смотрит мудрыми глазами с верху небес и горько сожалеет. Неужто он равно сочувствует мне и председательше? Да, скорее всего, так и есть. Мы оба его хилые, кривые дети. У нас мало разума и почти совсем нету веры, иначе мы бы не вскрикивали "боже!"; мы бы понимали, что Бог и без наших криков всякую минуту начеку. Если человек стукнул палец об письменный стол, так ведь палец не кричит: "Человек, ты ушиб меня! Помоги!" Человек – хозяин пальца, и ему и без того все об нем известно. Конец рассуждению.
19 . Невидимые кирпичи
Даниил Хармс не строил напрасных надежд. У него и вообще не было надежд, помимо надежды на вечную жизнь. Но это была не пустая мечтательность, а строгий расчет. Тут дело было в волшебных (выражаясь образно) кирпичах. На деле кирпичи не были волшебные, а имели просто ряд чудесных свойств, главное из которых – непроницаемость. Стоили такие кирпичи очень дорого, да их было и не купить. Магазины торговали какой-то пемзой; но невидимые кирпичи отсутствовали. Хармс ясно видел свой будущий дом на берегу океана. Высокий (но отнюдь не башня); со светлыми, прозрачными окнами, из которых можно наблюдать за ходом жизни, даже и за небесными светилами. Как только на небе зажигается бледный диск луны, а время поворачивает ко сну, тут ты и не зевай! Приступай к высокому окну и, не теряя времени, осуществляй дозор. Не будь, однако, навязчив: Луна не тот предмет, что стерпит невоспитанного соглядатая. Известен случай, когда брат Солнца (Луна) сошла со своего векового места и ударила в лоб одного дворника наподобие мяча. Дворник (его звали Галилеев) и вообразил, что сие мяч, а не светило. Разгневавшись, он воздел темный кулак и пригрозил Петьке Чугунову, который инспектировал помойку. И не напрасно! Он нашел в помойке вполне годный болт.
Эта аллегория прямо указывает, что не следует быть бесцеремонным. А надобно с терпением и кротостию наблюдать бледное чудо (Луну).
При строительстве чудесного дома следует соблюдать определенные ПРАВИЛА.
1. Не быть бесцеремонным. Ласково поглядывать туда и сюда, заранее радуясь любому чуду, которому будет угодно явиться.
2. Не отчаиваться. Может, сразу какой-нибудь кирпич покажется тебе негодной дрянью. Отложить его, да и все.
3. Обуздать гордый нрав свой и просто, распахнувши очи, дожидаться чуда.
4. В случае явления буревестника спокойно взять ружье и пристрелить нахальную птицу.
5. Если сия мера не поможет, то вторично взять ружье.
6. Не петь глупым голосом какую-либо песню Дунаевского, дабы не множить человеческую глупость.
7. Не топать ногою, обутой в валенок.
8. Дать дорогу муравью.
Эти простые правила помогут, верил Хармс.
Даниилу Хармсу пришло в голову, что надо бы перечесть все невидимые объекты, учтенные наукой. Таких немало. Шапка-невидимка, придуманная простым народом про запас; надень такой снаряд – и, считай, ты укрылся от дождя. Далее: меч-кладенец. Если быстро-быстро им размахивать (со скоростью мухи), то твой снаряд сделается почти совсем невидим. Потом, невидимая дева у ручья. Карл Иоганнович (а он немец, так что разбирается в подобных делах) заверял, что эта дева у ручья едва видна (считай – НЕВИДИМКА). Сидит, склонивши тонкие пряди, видимость 0,005%. Путник примет такую деву за простой столбик. Пожмет плечами да и отойдет прочь. Есть и другие примеры полной, абсолютной невидимости. Китеж-град различим только в полевой бинокль, да и то если сощуриться. Но тогда уж видны и землепашцы, и молодые бабы, подпоясанные полотенцем. О, тогда гляди на здоровье! Эти невидимки станут пред тобой, как праздничные матрешки: первая, вторая, третья, четвертая, пятая, шестая. Один наблюдательный кондуктор Шеплыгин даже устал загибать пальцы (у него не хватило пальцев для пересчета). Свидетели ясно слышали, как он твердил: один, второй, третий – перечисляя невидимых землепашцев. Эти примеры ясно указывают, что феномен невидимости известен человеку и насчитывает добрую сотню лет. Почему же он, писатель Хармс, не может рассчитывать? Он вполне может рассчитывать, претендовать. У него имеются для этого основания. Даниил Хармс дважды приступал к сочинению балета "Рыбак и рыбка". Это балет в двух действиях, причем первое – внимание! – совершенно невидимое действие. Сцена пуста, на ней установлен только небольшой градусник для измерения температуры воды. Это сделано из простого соображения: слишком холодная вода повергает человека в трепет. Такой человек (образно говоря) может с песнею взойти на плаху. Ну а второе действие уж действительно полно многообразия. Тут имеется танец рыбаков и рыб. Каждому рыбаку выдается по небольшой рыбе какого-то распространенного сорта, пусть и нототении. Взяв партнершу в полуобхват, рыбак движется красивым полукругом по сцене, из угла летит приглушенная музыка. Сцена непременно должна быть освещена луной, причем чем натуральнее будет свет, тем лучше. Проще всего тут использовать именно луну, даже и в комментариях я указал: светит луна – небесная владычица. Танцоры мерно притопывают сапогами на раз-два-три; потом, плотно обхвативши партнершу, начинают, соблюдая очередность, приседать. Первый рыбак затягивает угрюмую песню.
20
Строительство Даниила Хармса сдвинулось с мертвой точки. Первый кирпич был почти готов. На листке записана формула и весь состав невидимого кирпича. Оставалось добыть редкие материалы. Писатель твердо верил, что дом из невидимых кирпичей будет построен, иначе быть не могло. Иначе ему совсем негде станет жить. Его нынешняя квартира не может служить защитой, все равно что домик из бумаги. Она слабо спасает и от запахов; вот запах гниющего мяса входит в дом беспрепятственно. Помимо этого постоянно слышатся марши. Один такой победный марш Ххоермс разучил и беспечно напевал. Примерно такой марш: блуждала белая овца, ходила по полю овца, смотрела под ноги себе. Это был марш победителей.