Анюта деликатно отошла к окну, уставилась долгим взглядом на голые деревья тощего школьного скверика, роняющего свои последние скукоженные листочки и смиренно приготовившегося к зимним холодам, потом тихонько повернула голову в сторону Вероники, склонившейся над письмом. Изредка продолжая всхлипывать, молодая женщина торопливо выводила рукой на тетрадном листочке в клеточку дрожащие неровные строчки, распущенные длинные ее волосы почему–то все время падали на мокрые от слез щеки, и она по–детски старательно заправляла их за уши, и они снова непослушно вываливались блестящей русой копной на глаза… "Как в фильме про Штирлица - он там так же трогательно писал для любимой жены записочку … - отрешенно думала Анюта, глядя на нее. – Только гениальной музыки Таривердиева не хватает… Господи, а я, я–то чего делаю?! Как я это письмо буду передавать? И не передать не могу теперь…Прости меня, Анна! От всей души прости дуру слабовольную…"
- Вот! – Вероника старательно свернула вчетверо тетрадный листочек, протянула Анюте. – Возьмите…
- Да, Вероника, я передам… И потом, ему же скоро телефоном пользоваться разрешат – вы ему и позвонить сможете.
- А когда? Когда разрешат?
- Ну, я не знаю…
- Анюта, а можно, я пока вам буду звонить? Вы простите, что пристаю, ради бога! Можно?
- Да ладно, чего уж теперь… Пишите номер…
Алеша обрадовано засиял глазами ей навстречу, смотрел, улыбаясь, как она мостится около его высокой кровати, осторожно косясь на штатив с капельницей.
- Ты ко мне, Нюточка, как к родному ходишь, даже чаще, чем Анна с Темкой…
- Так ты и есть мне родной, Алешенька! Родство - это ведь скорее ощущение, а не обязанность, на бумаге прописанная, правда?
- Правда…
- А у меня тут для тебя послание! Вот, возьми…
- Что это?
Алеша осторожно взял сложенный вчетверо листочек в клеточку, удивленно взглянув на Анюту, неловко развернул его свободной от капельницы рукой.
- Вероника тебе письмо написала…
- Вероника? – тут же оживился он, жадно впиваясь глазами в первые строчки письма – А где ты ее видела?
- Да я–то век бы ее не видела. Она меня сама нашла! Все школы в нашем районе обошла – учительницу литературы по имени Анна искала, которая детей в сентябре на "Чайку" водила… Как меня увидела – сразу будто к матери родной бросилась…
Поняв, что Алеша больше ее не слышит, она деликатно отвернулась, встала со стула и подошла к больничному окну, стала смотреть на такой же, как и в ее школе, чахлый скверик с понурыми голыми деревьями. "А все–таки до чего тоскливый этот месяц – ноябрь! – подумалось в который уже раз. – И не зима еще, и не осень уже… Безвременье какое–то! И в природе, и в жизни… И я вот так же, как эти деревья, все жду чего–то – сама все свои листья стряхнула в одночасье и жду… Скорей бы уж снег выпал! И чего он там так долго свое письмо читает? – осторожно скосив глаза на Алешу, удивилась она. - Чего там читать – несколько строчек всего…"
- Эй, ты где, Алеша? – тихо смеясь и подходя к изголовью кровати, спросила Анюта. – Вернись, я все прощу…
- Нют, помоги мне сбежать отсюда, а?
- Что?! Как это – сбежать? Вместе с капельницей, что ли?
- Да чушь собачья вся эта капельница! Принеси какую–нибудь Кирюшкину одежду, а? Я уже вставать могу сам, вчера пробовал!
- С ума сошел…
- Не могу я больше здесь, Нюточка! Давит на меня эта палата! И прогибаются все, как… Не знаю кто! Поставит медсестра укол в задницу и чуть только не поцелует меня туда же!
А другая клизму несет – и книксен делает: извините, позвольте, разрешите такое удовольствие получить… Помоги сбежать, а?
- Не выдумывай, Алеша! Что за глупости? А если у тебя швы разойдутся?
- Да какие швы, Нюта? Я ж тоже медик! Забыла, что ли? Уж сам разберусь как–нибудь со своими швами! Так принесешь одежду?
- Нет, Алеша! Ты лучше попроси Анну - она тебя сама отсюда домой заберет, если уж так приспичило…
- Эх ты, Анютка - лупоглазка… И вроде как умненькая ты бабенка, а не понимаешь ничего! Я ж не из больницы, я ж от Анны и хочу сбежать…
- Да все я понимаю, Алеш! Только меня не заставляй в этом участвовать, ладно? Я ж ей подруга все–таки, а не ехидна… А Вероника твоя мне понравилась! Цепляет чем–то. Искренности в ней много, правды какой–то бабской, что ли… Сейчас таких днем с огнем поискать!
- Так ведь и я про то же! Представляешь, какой дурак был? Все думал чего–то, решал, сомневался… А полежал на этой коечке – и вдруг все так ясно и понятно стало… Вот оно, твое, на блюдечке с голубой каемочкой… Так принесешь одежду?
- Нет!
- Анюта!?
- Нет, Алеша, прости…
- Ну тогда иди отсюда!
- Ну и пойду!
- И ладно…
- И все тогда… Пока…
"Как дитя малое, ей богу… - сердито размышляла она, вышагивая по больничному коридору. - Итак себя последней предательницей по отношению к Анне чувствую, еще и Алешка меня прогнал…"
- Мам, ты чего? – удивленно уставилась открывшая ей дверь Дашка. – У тебя лицо совсем вверх тормашками перевернутое! С дядей Алешей что–то?
- Да нет, все в порядке, Даш! На поправку пошел твой дядя Алеша, даже хамить помаленьку начал!
- А–а–а… Ну, милые бранятся… - усмехнулась Дашка. – Кстати, можешь нас поздравить! –скосила она глаза в сторону Кирюшиной комнаты. – Нас опять Динка бросила!
- Да ты что?!
- А то! Ей позвонил кто–то, она в момент шмотки свои собрала – и только ветер просвистел! Кирюшки дома не было… Ну скажи – не сволочь разве?
- Сволочь, конечно… А кто позвонил–то?
- Да бабский продавец какой–то, я и фамилию сейчас не вспомню… То ли Шикельман, то ли Перельман… Якобы он красивых девочек богатым мужикам в жены продает. Она недавно хвасталась, что к нему в базу попала… Вот дурочка!
- Ясно… А Кирюшка как к этому отнесся?
- Да как обычно! Улыбнулся – все!
- Ну что ж… Пойдем, что ли, вкусного чего–нибудь состряпаем. Надо ж как–то ему подсластить пилюлю…
Аннин звонок настиг их в самый ответственный момент, когда стоящий в духовке фирменный Анютин пирог как раз дошел до той степени зрелости и румяности, что еще самое что ни на есть чуть–чуть – и пересушится, и перестоит, и будет уже не так вкусно, как должно быть…
- Мам, возьми трубку, я сама достану… - надевая варежки–прихватки, оттеснила ее от плиты Дашка. – Там у тети Анны голос такой гневно–звенящий – аж мороз по коже идет!
Так рявкнула на меня, будто плеткой по спине огрела! Не женщина, а сплошной железобетон…
- Да ладно тебе! Не ворчи. Смотри, не обожгись!
Анюта с сожалением оторвалась от кулинарных покушений, взяла лежащую на кухонном столе трубку.
- Да, Ань, слушаю…
- Ты случайно не знаешь, кто такая Вероника? – огорошила вопросом Анна. Слышалась в ее голосе с трудом сдерживаемая холодная ярость, от которой, казалось, трубка в руке покрылась тонкой корочкой льда.
- Ань, что случилось? У тебя голос такой…
- Что, что! Представляешь, я у этого тихушника–экстремала под подушкой любовную записку нашла! От какой–то Вероники! В палату к нему зашла – он спит, а из–под подушки уголок какой–то бумажки торчит… Я даже его и будить не стала! Вытащила тихонько да прочитала. Ужас! Сплошная любовь–морковь! Теперь вот думаю – откуда она взялась, эта записка… Чего молчишь–то?
- А что мне надо сказать? – осторожно спросила Анюта, отрешенно наблюдая за тем, как Дашка неловко пытается вытащить противень с пирогом из духовки. "Черт бы вас всех побрал с вашими проблемами! - вдруг подумалось зло, - У меня своих выше крыши хватает! Связалась тут с вашими записками, дружбами, любовью, нелюбовью…"
- Ну что ты думаешь по этому поводу? Что мне теперь предпринять?
- В смысле?
- Боже, ну какая ты тупая, Нюта! – продолжала яростно наступать Анна. – Надо же что–то делать, в конце концов!
- Я не знаю, Ань, что в этих ситуациях делают. По–моему, вообще ничего не делают…
- А–а–а… Ну конечно! Я ж совсем забыла, какая ты у нас есть правильная… По–твоему, мне теперь надо Алешке вещички в чемоданчик собрать и отпустить к этой самой Веронике с наилучшими пожеланиями успехов и счастья в личной жизни? Нет уж, я не такая дура, как ты! Да и с чего это ради?! Чтоб на меня все пальцем показывали? Еще чего! Он мой муж, и будет жить на моей территории! И это не обсуждается!
- Да ради бога, Ань…
- Я у тебя вообще–то про другое спрашиваю… Как ты думаешь, может, эту Веронику найти да разобраться с ней хорошенько? Пошлю к ней парочку братков пострашнее, чтоб исчезла с моего горизонта…
- Ань, ты что!
- А что? Исчезла – в смысле испугалась, а не совсем, конечно…
- И что? Алеше от этого лучше будет?
- Да мне все равно, как ему там будет! Поняла? Меня, Анну Климову, никогда ни один мужик не бросит! Я просто физически этого не допущу! Потому что я себя уважаю! Потому что я женщина, в конце концов, а не телуха безответная!
- Ты почему кричишь на меня, Ань? Я в таком тоне вообще не буду разговаривать! – вдруг тоже, неожиданно для самой себя, взорвалась Анюта. - Хватит на мне свою злобу вымещать! Я не помойный контейнер для твоих эмоций!
- Прости, Нют… - после короткой паузы уже спокойно произнесла Анна. – Чего это я, в самом деле… Понимаешь, обидно просто! Я вся распинаюсь, отдельную палату ему организовала, за ним там ухаживают, как за большим человеком, а тут эта записка дурацкая… Кто ее принес, интересно? К нему ж не пускают никого, кроме родных…Как ты думаешь, а?
- Я не знаю, Ань… - сглотнув противный вязкий комок, тихо, досадуя на себя, произнесла Анюта. – Далась тебе эта записка…
- Конечно, далась! А ты как думала?! Слушай, а может, мне его в другую больницу перетащить, а? И чтоб никто не знал, в какую…
- Что значит – перетащить? Он что, мешок с костями? Он же человек, Ань…
- А ну тебя, слушай! – снова взорвалась яростью Анна. – Никакого толку от тебя нет! Ты ж моя подруга, ты ж мне помогать должна! А ты блеешь что–то невразумительное, давай мне еще про духовную сущность любви расскажи, примеры из классической литературы приведи! Тьфу! Связался черт с младенцем…
- Прости меня, Анна…
- Да ладно, чего с тебя взять! И вообще, некогда мне тут с тобой… Надо что–то придумывать срочно, спасать ситуацию! Так что пока, подруга! Зря я с тобой только время потеряла! Ни рыбы от тебя, ни мяса…
Она долго еще слушала короткие, бьющие в ухо нервные гудки, потом, нажав на кнопку отбоя, резко отбросила от себя трубку. "Почему я с ней дружу? Какая я ей к черту подруга? Мы совсем, совсем разные люди! Диаметрально противоположные… - в который уже раз начала она спрашивать себя. На душе было противно и муторно, словно осадок от неприятного разговора припылил ее, душу, серым мелким песочком, залез во все уголки и въелся намертво, сколько его ни вытряхивай… - И не подруга я ей, а помойка какая–то, куда можно свои злобные нечистоты складывать! И я сама, сама в этом виновата! Не надо быть чужой помойкой! И почему я не призналась, что записку от Вероники передала? Струсила, как всегда… Ну зачем, зачем мне такая дружба?!"
- Мам, ты чего? – услышала она вдруг над собой встревоженный голос дочери. – Случилось что?
А? Нет, Дашенька, ничего… И вообще, ну их всех! У них своя свадьба. У нас – своя…
Зови Кирюшку, ужинать будем!
***
- Анна Васильевна, у меня к вам просьба! Вы свои два урока в десятом "Б" не
отдадите? – с ходу огорошил ее на большой перемене, глядя поверх стильных узеньких очечков, молодой историк Илья Андреевич.
- А с какой такой целью, можно узнать? – приветливо улыбнулась ему Анюта.
- Ну как же… Вы в курсе, что к нам в город знаменитую коллекцию яиц Фаберже из царского наследия привезли? Ее какой–то олигарх на аукционе в Лондоне выкупил, теперь вот выставить на обозрение разрешил… И всего в нескольких городах, заметьте! И в нашем в том числе! Так что надо успеть посмотреть – а вдруг больше не покажет? Коллекция–то уникальнейшая! Хочу ребят сводить, посмотреть!
- А почему именно десятый "Б"?
- Да у нас там недавно спор возник, что–то вроде стихийного диспута…
- На тему?
- Даже не знаю, как определить … В общем, о необходимости приватизации прекрасного как такового. Есть ли у человека право иметь в собственности чужие гениальные произведения, или это прерогатива государства… В моральном аспекте, конечно!
- И как мнения разделились?
- Да большинство – за право собственности! Кричат – при чем тут яйца какие–то…
Раз, мол, человек смог их за бешеные деньги выкупить, то они уже, яйца эти, вроде как определяют значимость человека, а не сами по себе что–то из себя представляют…В общем - в нашем споре материя, получилось, первична! Абсурд какой–то…
- А вы, как я поняла, обратное хотите продемонстрировать? – засмеялась Анюта. – Ну что ж, бог вам в помощь! Забирайте уроки, я согласна!
- Спасибо, Анна Васильевна!
- Да не за что…
"И куда мне теперь? Домой, что ли, пообедать сходить? - размышляла она, задумчиво стоя посреди пустой учительской. – А что, и схожу, пообедаю… Не здесь же сидеть целых два часа…" Одевшись, вышла на холодный ноябрьский ветер, быстро пошла в сторону дома, размышляя по пути о только что состоявшемся разговоре с историком. Вспомнились почему–то Аннины шикарные серьги с огромными бриллиантами, ее горящие серым алчным огнем восхищения глаза. " Наверное, я все–таки что–то в этой жизни не понимаю… Не дано мне, права Анна! Вижу и понимаю только одно - "красиво", а вот мое ли это самое "красиво" - мне без разницы… Да и слава богу, наверное! Не хочу нестись мимо жизни в толпе воинствующих материалистов, рвать к финишу, вывалив язык на плечо, чтобы оторваться от сзади бегущего… Я такой нагрузки просто не выдержала бы, свалилась без сил на первом же круге! Так что не дано – и слава богу…"
Ключ проворно–привычно повернулся в замочной скважине, но дверь квартиры почему–то не открылась. "Странно… - подумала Анюта, безуспешно дергая за ручку. –
Кто–то из ребят дома? Не должно быть…" Она долго нажимала на кнопку звонка, слушая разносившиеся по квартире трели, стояла, ждала терпеливо, снова звонила… Наконец послышалось за дверью какое–то робкое шевеление, и она тут же открылась, явив ей Артема Климова, растерянного, взлохмаченного и испуганного.
- Теть Нюта, извините, что долго не открывал…
- Темка?! А ты чего у нас? Кирюшка не в институте, что ли?
- В институте…
- Да? А чего ты…Не понимаю…
- Ну, он мне ключи дал… Вернее, нам дал… Сказал, дома никого до вечера не будет…
- А кому это – нам? Ты не один, что ли?
- Ну да… Там еще Маруся…
- А–а–а… Теперь поняла! – засмеялась, наконец, Анюта. – Совсем старею, Темка! Мышь бежит – а я не вижу…
- Мы сейчас уйдем, теть Нют…
- Да нет уж! Не я вас сюда пустила – не мне и выгонять! Давайте–ка лучше пообедаем чего–нибудь да я снова к своим баранам вернусь…
Она решительно оттеснила его в прихожую и, быстро скинув пальто и сапоги, прошла на кухню. Открыв дверцу холодильника, задумчиво уставилась в его полупустое нутро, прикусив губу и нахмурив лоб, будто решая важную задачу на тему, как из ничего сделать что–то. "Тоже мне, пообедать пришла, как порядочная…" - ругнула она себя коротко. Потом, вспомнив вдруг, вытащила из морозилки чудом сохранившуюся килограммовую пачку пельменей, радостно бросилась к плите – ставить воду в кастрюле.
- Живем, слушай! – улыбнулась она тихо вошедшему на кухню Темке. – Я пельмени нашла!
- Как хорошо у вас, тетя Нюта…. – задумчиво улыбнулся он ей. – Возьмите меня к себе жить…
Анюта резко развернулась от плиты, удивленно заглянула в его грустные большие глаза. Потом молча села напротив и, немного помолчав, тревожно спросила:
- Что с тобой происходит, Темочка? У тебя в глазах такая тоска вселенская плещется – смотреть трудно…
Темка молча уставился на нее исподлобья, тонкое его лицо с белой и прозрачной, как у девушки, кожей, было серым, неживым, больше похожим на маску, чем на мужское лицо… Светло–карие глаза блестели непролитыми слезами отчаяния и совсем уж горестной безнадеги, будто жить ему оставалось на этом свете совсем чуть–чуть. Тихо вошла на кухню и пристроилась с ним рядом Маруся. Взяв в руки его ладонь, поднесла к своей круглой щечке, преданно заглянула в лицо снизу вверх. " И правда - яичко… - подумала, глядя на нее, Анюта. - Белая, гладкая и круглая - без единой зацепки глазу! Потому для глаза и притягательна - совершенством природной формы, идеально–обтекаемой! Так и хочется смотреть на нее, не отрываясь. Хотя, в общем, и не на что… Парадокс!"
- Вы не сердитесь на него, Анна Васильевна! - тихо произнесла девушка, отбрасывая со лба белые прямые волосы. - Он и так уже весь измучился!
Анюта молча продолжала смотреть в знакомое, почти родное с детства Темкино лицо, искаженное усмешкой нервной судороги. Так хотелось протянуть через стол руку, погладить по впалой скуластой щеке, провести по густым, вьющимся у висков волосам, сказать что–то веселое и легкое, заставить рассмеяться громко и беззаботно, как раньше, в детстве…
- Ты стихи–то не бросил писать, Тем? - только и спросила тихо, сглотнув комок подступившей к горлу жалости. - У тебя ж раньше так здорово получалось…
- Бросил, теть Нют! – грустно склонил голову Темка. - Вернее, записывать бросил…Давно уже! А сочинять - конечно, сочиняю! Куда ж я денусь? Этот процесс, знаете ли, помимо моей воли происходит, сам по себе! И никуда от него не денешься, как от дурной привычки! Сочиняю - и тут же забыть стараюсь, выбросить из себя, как ненужный хлам. А они опять лезут! Я их выкидываю - а они снова из меня лезут! Бьются внутри, кричат, на свободу просятся… Кажется, еще немного - и взорвусь! Или с ума сойду. Или умру… А еще - во сне ими страшно мучаюсь! Все что–то пишу, пишу бесконечно… Просыпаюсь в холодном поту, как от кошмара какого!
- А почему тогда не записываешь? Не понимаю…
- А зачем?
- Как это - зачем? Чтоб были…
- Ну что вы, тетя Нюта! О чем вы говорите! Не пристало бизнесмену Артему Климову такими глупостями заниматься! - с сарказмом произнес он Анниными интонациями. - Бизнесмен Климов должен прочно стоять на ногах, достичь положения в обществе и насладиться в полной мере пухлостью своего денежного мешочка… А что такое стихи? Мелкий бисер пустословия, развлечение для рефлексирующих неудачников…
- Темка, перестань! Я этого слышать не могу! Причем тут пристало - не пристало? - тихо возмутилась Анюта. - Ты что? Надо же по своей природе жить, не по чужой… Она, природа–то, сама тебе под ноги яркий клубочек бросила - иди за ним, разматывай свою ниточку на собственной тропиночке, не сворачивай никуда и назад не оглядывайся! А ты что наделал? Идешь по какой–то чужой дороге, тычешься лбом, как слепой котенок, мучаешься от этого и пропадаешь ни за грош!
- Ой, пропадаю, теть Нют! Вы даже и представить себе не можете, насколько пропадаю! Все мои силы уходят на ненависть к деловым бумагам, договорам, переговорам, подсчетам–расчетам, стяжательскому спринтерству… Не хочу больше так жить! Выдохся! Если так - тогда лучше вообще никак!
- Темочка, ты опять!.. Ну не надо, прошу тебя! Ты же обещал мне! - вдруг со слезами в голосе вскрикнула Маруся. - Ты же обещал…