– Диктовка диктовкой, а лечь когда-нибудь надо… – проворчал Четвертый, отрываясь от последнего листа. – Как вы думаете, дорогой друг, на этот раз пойдет?
Дорогой друг прекратил бродить по комнате из угла в угол и подошел к столу.
"Ну что он, в самом деле, как в тюремной камере…" – подумал Четвертый. Любитель мемуаров уже три мерки подряд шагал туда-сюда, жестикулируя левой рукой и подволакивая ногу. Никакой хромоты и леворукости за ним обычно не наблюдалось.
Уже поднималось солнце. Времени прошло достаточно. Во имя всех богов, припекло же его делать вставки к своим мемуарам посреди ночи!..
– Что я могу поделать, раз вы делаете ошибки… О, да у вас изменился почерк! И вы так мечтательны последнее время… Уж не влюбились ли вы, дорогой друг?
Поэт тяжело вздохнул.
– Я влюблен. Но она не ответит мне взаимностью.
– Почему?
– Она богиня.
И, не в силах более сдерживаться, бедный поэт пошел в свою комнату, достал из тумбочки здоровенную пачку исчерканных листов и показал их дорогому другу.
Бедный, бедный поэт… Он не привык к таким восторгам. Особенно на рассвете, когда все приличные люди занимаются совершенно другими делами. Или спят.
Прошло несколько мучительных месяцев. Поэт издал в маленьком городке книгу, в настоящей типографии, где работало пятеро наборщиков и печатались местные листки новостей – с помощью дорогого друга это оказалось очень легко. Многие так делали. Прийти и заплатить – это, оказывается, полбеды…
Большое место в книге занимала поэма, посвященная "неназванной возлюбленной", где были описаны его видения, от самого первого до главного, посвященного таинственной женщине с солнечным шаром. Она неожиданно имела успех. В городе читали и восхищались, но всерьез, как и творения других поэтов, не принимали. Он бы очень удивился, если бы узнал, что говорят о нем любители новостей из других краев.
Скоро появились какие-то деньги. Приглашали читать, расспрашивали много и серьезно. Это было удивительно и непривычно.
Он отселился от любезного соседа и стал жить в какой-то маленькой, темной комнате, в доме на улице, спускающейся к морю, но в гости все же заходил. Надо было, в конце концов, следить за тем, как живет старый аристократ, помогать ему и поддерживать.
Раньше он не мог прожить на одном месте целых пять лет. Теперь пришлось. Он был этому рад.
Скоро пришли вести о столице, о читателях и об успехе книги.
Маленькой-маленькой книги о памяти, подобной памяти ветра.
18
Двое телохранителей сидели у ворот загона, лениво подбрасывая на ладони палочки, и наблюдали за суетой. Горячим головам было тяжело на жаре. Отряд собирался в дорогу.
Сегодня утром прискакал гонец и сообщил, что в городе Тиа, куда лежит путь верных, паника и беспокойство. Сэиланн поблагодарила гонца и отправила его отдыхать. – Если немного поднажать – Эммале читала письмо вслух – можно уговорить их сдаться.
Тогда мы получим больше, чем если бы мы его захватили.
– Да – задумчиво произнесла Сэиланн. – Вот ты и пойдешь… А?.. То есть я говорю, что…
Она посмотрела на лицо подруги и спохватилась, что надо было объяснить как-нибудь еще. Но подруга уже успокоилась.
– Я возьму с собой Кайса – заявила она. – Тогда переговоры пройдут еще лучше. Он впечатляет даже лучше, чем крысы.
Новый парень по имени Кайс, сведущий в военном искусстве, был очень вспыльчив и неустойчив характером.
Телохранители сидели в тени широких деревянных ворот, и головы их, покрытые платками, медленно плавились, и языки ворочались так же медленно.
– Что они там делают, а? Нам еще не пора?
– Не-а, не пора. Сейчас их бешеная молния загоняет. Сиди пока.
– Ага…
Они посидели еще немного. Наконец один сказал:
– Слушай, а мне тут историю рассказали.
– Какую?
– А вот такую. Жил-был один господин в своей башне…
– Ну, и чего?
– Ну вот, жил он, жил… Да не торопись ты… Жил, и было у него две дочки.
– А жены, чего, не было?
– Не-а, не было. И вот забрел к ним один веселый странник, говорит – люблю твою дочку. Сил нет. И забрал.
– И чего?
– И забрал… А потом два года прошло, и еще один веселый странник приходит. Говорит, давай, я вторую дочку заберу. Люблю, не могу…
– Ну да… А чего…
– Ну, и забрал. И когда к нему пришел третий веселый странник, он взял его себе, нарядил в девичье платье, оставил у себя и сказал – теперь ты будешь моя дочь… Так морочился, что спали они в одной комнате, все боялся, что и эту дочь кто-нибудь утащит. И стали у них неведомым способом рождаться другие дочери. С тех пор в этом роду одни дочери остались, и не могут решить, кто из них старшая. Верно, заколдовали его.
– Слушай, чего ты шуткуешь, как солдат? Это ж не смешно.
– А-а, я не знаю… – Второй телохранитель смутился и подкинул палочки еще раз. Выпало девять.
Беготня прекратилась, и десяток птиц, несущих на себе гордых всадников, вылетел за ворота. Всадники были очень гордые, только немного потрепанные. Их ошпарило буйным потоком слов.
Эммале выглянула из-за бока огромного панта, которому поправляла сбрую, и зарычала:
– Не лениться! По седлам и вперед! Мы должны догнать Кайса!
Красно-пятнистого панта она выпрягла из повозки. Эммале не умела держаться в птичьем седле. Но кто бы ее за это упрекнул?..
Воины сразу же вспомнили, что они воины, в один миг оказались рядом и помогли санн вскарабкаться на ящерицу. Такой толстой, как панта, она никогда не была, но все еще не могла задрать ногу достаточно высоко. Вроде бы над этим полагалось смеяться, но никому почему-то не было смешно.
– Ну, поехали! – с высоты седла заявила Эммале. – Солнце уже высоко! И не так быстро! Эти сволочи быстро не бегают!
Всадники дружно вздохнули.
Город был похож на коричневую нашлепку сахара, венчающую коричневый клубень холма. Дорога вилась по коричневым полям под перламутровыми небесами, и в довершение картины сверху светило мутное солнце – в воздухе дрожал мираж полуденной жары, когда комок небесного света уже давно не в зените, а голова все еще гудит. Они воссоединились с двадцатью всадниками, опытными людьми, посланными в Тиа раньше, и двинулись вперед, пока не встретили двух разведчиков. Те расположились у городской стены и почему-то отдыхали. На вопрос, что за исключительные дела могут быть у них в виду всех башен на этой стене, а еще – почему их до сих пор не пристрелили, разведчики пожали плечами и пригласили уважаемую госпожу въехать в город самостоятельно.
Кайс кивнул.
Отряд перестроился, защищая главную помощницу Сэиланн, и двинулся к воротам.
Ворота были распахнуты, а дорога разбита множеством повозок и волокуш.
Следы свидетельствовали о невозможном.
Они осторожно миновали глинобитный вал и первые дома. Улицы были широкими. Через несколько перекрестков все стало ясно. Молодой глава отряда нерешительно приблизился к Эммале и попросил совета, так как не верит своим глазам.
– Пустота есть пустота – равнодушно ответила ему предводительница и пожала плечами. – Трусят…
Подъехал Кайс.
– Что такое? Если в городе остались только солдаты, зачем здесь я? Напустила бы на них своих соломенных кукол!
– Я не понимаю… – Эммале похлопала по шее четвероногого панта. Он боялся птиц.
Кайс нахмурился.
– Так далеко мы еще не забирались… Наверное, и привычки у людей другие. Они могли отослать свои семьи и оставить здесь ополчение. Может быть, там засада. Я бы устроил засаду.
– Я ничего не чувствую.
Он щелкнул пальцами. Птицы прыгнули вперед, а панта вынужден был плестись сзади. Эммале сплюнула в пыль, направляя свою ящерицу вслед за остальными. Несколько всадников проскакали по соседним переулкам, которые очень даже могли скрывать квару затаившихся солдат.
Засады не оказалось.
Помедлив, Кайс отдал еще один приказ. Всадники рассыпались по улицам, погоняя птиц и отчаянно визжа. Дома смотрели на них белыми окнами. Квартал башен был пуст, и только слово главы удержало верных от того, чтобы начать грабеж.
Площадь была пуста.
Улицы, на которых должны были сегодня сражаться разъяренные горожане, опустели. Высланный вперед отряд вернулся с пустыми руками, потому что несколько стариков – не противник и не добыча. Немногих оставшихся детей трогать не стали.
На столе в доме главы города, в длинной комнате совета, где в пол и стены были вмурованы мозаичные квадраты красного и синего стекла, лежали огромный плод танна, уже начинавший разлагаться, связка ключей и пучок сухой травы.
Воины вышли на улицу и огляделись. Не было ни засады, ни переговоров, ни заложников, ни солдат. Не было никого.
Эммале, глядя на это, думала, что все бессмысленно. У города были стены. У города были колодцы. Город мог выдержать нападение вдесятеро большего войска. Но город опустел, и никто не будет рычать, потрясая копьями, кидать с крыш мусор, битые черепки и камни, орать, видя поднимающихся из подвалов многоножек и грязевых кукол, никто не будет плясать после победы, жечь костры и вопить от ярости.
– И кто им сказал, что мы отряд безумцев? – хохотнул Кайс. – Нам даже драться не с кем! Разведчики говорят, что ни одного отряда в окрестностях нет…
– Что такое? – развела руками в ответ Эммале. – Видишь? Эти люди знают о нас больше, чем мы сами! Смотрите! Все сбежали! Все сбежали!
И покатилась со смеху посреди пустой площади.
К вечеру в городе было полно народу, но Сэиланн распорядилась не занимать его, не располагаться в домах, не грабить лавки. Если не собираешься сидеть в осаде, зачем занимать такой город? Нужно было только отослать добровольцев за провизией и хоть каким-то материалом для каркасов палаток – пора обустраивать хороший лагерь. Если даже приказ кто-то и нарушит, много не награбят за один раз.
Добровольцы были поражены.
Свалка была не то чтобы огромная, но это была настоящая свалка.
По меркам Исха город мог считаться большим. Эммале поразило то, с каким ужасом люди, спасающиеся от неведомых вооруженных оборванцев, побежали за тридевять земель и оттащили на свалку все, от чего не смогли избавиться. Или увезти с собой. И ведь, главное, не бросили в домах, не оставили на улице, а свезли на ближний пустырь, где торчат какие-то древние обгорелые развалины! Что это за неуместные суеверия?
Верные немедленно разбрелись по пустырю и стали выхватывать из мусора под ногами всякие нужные вещи. Нужных вещей было множество. Правда, все они были какие-то громоздкие, например, длиннющий стол, огромная стойка для оружия или пробитая деревянная лохань для мытья. Лохань могла принадлежать знатному господину. Что они тут, все с ума сошли, даже высокородные?
– Осторожно! – крикнула Эммале. – Здесь могут быть ловушки!
– Какие такие ловушки, санн? – отмахнулся пробегавший мимо верный. – Разве что провалимся во все это по колено.
Кто-то с энтузиазмом тащил за собой две длинные доски, кто-то – сунул под мышку моток веревки.
По развалинам носился мальчик лет десяти, громко крича: "Ой! Настоящие двери! Смотрите, у меня будут настоящие двери!"
Интересно, подумала Эммале. Куда это он собрался их пристроить? Сделает из палатки большой-большой шкаф с полками?
Она уже собиралась заорать во всю глотку, дескать – хватит таскать всякую ерунду! Проклятая деревенщина, бродяги! Но потом ей пришло в голову, что проще будет дать им успокоиться естественным способом. Половину этого барахла они бросят по дороге, а потом Сэиланн припечатает их какими-нибудь запоминающимися словами о вредности ненужных вещей.
Раньше Эммале не понимала, откуда это у нее. Теперь начинала понимать. Кроме того, если долго кочевать, негде оставлять всякое барахло.
С края площади донесся вопль. Эммале поспешила туда, а добежав, изо всей силы врезала по шее какому-то верному, зажимавшему в угол пожилого торговца.
– Ты что делаешь, зараза?
– Он вытащил свою жаровню, готовит жратву, а нам не продает, у нас денег нет – начал объясняться верный. – Стоит на ровном месте и варит, как дурак. Я, конечно, не воин и не колдун, но и у меня гордость есть! Влепил ему пару раз хорошенько.
Эммале мрачно посмотрела на парня, потом на торговца. Потом опять на парня. Торговец съежился.
– За… зачем это ты тут остался? И зачем вылез торговать, если торговать не собираешься? Ты дурак, никар? – вежливо спросила Левая рука Богини, стараясь не употреблять непонятных здесь бранных слов.
– Я вообще уезжать не собирался, уважаемая, – стал оправдываться он. – Все уехали, а я-то не боюсь! Я даже заработать решил. Только я думал, что у вас деньги будут, а у вас не то что денег нет…
– Ты идиот, – вынесла приговор Эммале. – Тимма! Ты у нас был вором?
– Ну, я, – разулыбался Тимма.
– Сэиланн говорит, что каждый вор должен заплатить в свое время.
– Так я же воровал, потому что голодал. Я не буду тянуть со свалки всякий шерех.
– Ну вот теперь и заплатишь. Бери черпак, становись и вари суп. А то люди скоро пойдут грабить дома. Вот и подходящая работа, и город удивится. А этот пусть уходит, он нам не нужен. Иди, дурак, возьми десять монет. У меня есть.
– А-а-а-а… А почему так мало?
– За наем жаровни – отрезала Эммале. – Жизнь я тебе сохраню бесплатно. Тимма, скажем им, пусть не грабят даже открытые лавки. Пусть все знают, что мы не за этим пришли.
Она знала, что говорила. Ни к чему грабить дома, когда в доме правящей семьи, в подвале, арсенал, и птицы в загонах бойни сидят некормленые, но вполне упитанные. Мелкое голодное зверье полезет из подвалов, требуя объедков, когда мы вернемся. А золото… Золото можно взять иным путем. Золото во многих связках бус отдадут честные горожане, чтобы вернуть себе город. И тогда армия богини уйдет.
Эту славную шутку придумал, как обычно, Кейма, зная, что войск поблизости мало, а в преддверии дождей люди захотят вернуть свои дома.
Если кто-то столь глуп, чтобы удрать из своего дома, пускай выкупает его обратно!
В белой длинной палатке было пусто – даже пол не стали настилать.
Сегодняшняя чехарда не коснулась учениц – их просто не отпустили. Странно, что не нашлось недовольных. Все пустые города одинаковы? Или не все? Этот город был пустой. На что там смотреть?
Эммале медленно шла вдоль ряда девушек, проверяя, как они справляются.
Все ученицы сидели, закрыв глаза и вытянув руки перед собой, туда, где должен был образоваться шарик мягкого света. Но Эн, новенькая, сидела с открытыми глазами, уставившись вдаль, куда-то сквозь белую ткань палатки. Ее шарик лежал перед ней на песке. Он казался плотнее, чем у других, и свет в нем почему-то не иссякал.
Эммале топнула ногой. Эн вернулась на землю и удивленно посмотрела на нее – мол, задание выполнено, чего вам еще желать?
– Эн!
– Да, санн? Я вас внимательно слушаю.
Задание и вправду было выполнено. Поэтому Эммале только шумно вздохнула, чтобы не тратить силы на ругань, и устало спросила;
– Эн, ну куда ты смотришь?
– Прошу прощения, санн. Я считаю.
– Кого? Форра? Нитки? Дырки? Комаров? Ящериц? Что здесь можно считать?.. Что?..
– Людей, санн. В мире очень много людей.
– Зачем?.. – простонала Эммале.
Эн пожала плечами и опять уставилась в неизвестность. Ее богами были простые числа.
Ей хотелось бы точно знать, сколько именно людей на свете. Ведь если вспомнить, сколько человек ты видел за один день, а потом обойти страну, возможно, получится узнать, сколько в ней людей, но рассказывать об этом кому-то бесполезно. На свете вообще очень много таких вещей, о которых бесполезно рассказывать. Это называется тайна.
Люди странные и не всегда могут поддержать разговор об элементарных вещах. Поэтому Эн была с ними очень, очень вежлива.
За стенами палатки, где богиня прилегла отдохнуть, раздался какой-то шум. Шум был недобрый, но Сэиланн не испугалась. Нападать было некому, серьезную опасность учуяла бы даже самая глупая ученица, а все остальное… Эххххм. Все остальное…
Она поднялась с пола как раз вовремя. Негоже верным думать, что сэи любит валяться на полу. А сэи любит.
В палатку ввалилось несколько верных, которые тащили за собой человека в драных штанах и серой куртке с вышитым значком. Полог затрещал. Первый из бесцеремонных нарушителей уставился на богиню сияющими глазами и доложил:
– Мы поймали поджигателя!
Остальные тоже приосанились. Сэиланн пожала плечами. Когда наполовину спишь, начинаешь надеяться на глупых учениц рядом с твоей палаткой, не думаешь обо всем остальном. Если человек хочет причинить тебе вред, зачем ему подходить близко?
Этот урок надобно усвоить самой.
– Давайте его сюда. Он что, думал, что мы там расположимся, а в лагерь не уйдем?
Поджигатель был молод, стрижен, как солдат и, кажется, смел. Почему так? Не определишь с первого взгляда, смел человек или нахален. Хотя, если ты остался в городе, брошенном на растерзание, а потом решил поджечь дома – ты, наверное, и смельчак, и нахал. Нахал потому, что добрые граждане тебя не поймут, а то и намнут бока… А армия врага уйдет. Кто же тебе простит этот поджог?
Может быть, нам стоило грабить дома, рушить башни в квартале знати, а потом спать на мостовых? Больше было бы героев…
Так думала Сэиланн, смотря на побитого парня ничего не выражающим взглядом. У нее наконец появились взрослые мысли о том, как разделить трофеи на всех, никого не обидев, и она спешила их уловить, пока они не исчезли. Из этого следовало что-то очень важное, хотя она до сих пор ничего не понимала в армии. Что-то намечалось, вырастало, как стебель, и поджигатель был очень и очень некстати. Но ведь зачем-то его сюда привели…
– Сейчас она его… – прошептал один верный другому. – Пойдем отсюда.
– Да, да, уходите – махнула рукой сэи. – Идите вон. Говоришь громко.
Юноши поспешили убраться. Самый старший из них был сильно моложе поджигателя и не понимал, как это – он одними губами шепчет, а богиня слышит… Но богиня ведь все слышит!
Как только опустилось полотнище входа, мятежный горожанин и не подумал вести себя прилично. Он не поклонился богине, а, наоборот, вытащил из-за пазухи нож – как только из него не вытряхнули этот нож? – и бросился на нее с отчаянным воплем.
Сэиланн не обратила на него никакого внимания. Она отошла в сторону.
Он еще несколько раз пытался броситься на нее, но каждый раз сэи оказывалась где-то в другом углу шатра. Последний раз он даже не смог определить, какой это угол – правый или левый. Смотрел, ясно видел, но не понимал.
Еще он не понимал, где выход. Выхода не было.
Стража у входа переглядывалась, но не входила. Они слышали яростную ругань горожанина, но не слышали криков о помощи.
Горожанин проигрывал.
Когда он сел на ковер, не выпуская из рук ножа, и уткнулся головой в колени, Сэиланн тихо подошла к нему и спросила:
– Может, ты выйдешь отсюда по-другому?