Они сидели на тюфяке, который кто-то пожертвовал богине с сегодняшней свалки, и пытались договориться. Ей было его очень жаль. Хоть один человек среди этих трусов, покидающих родные дома…
– Я Нинто. Я мастеровой. Механик. Я из Айдора.
– Механик? – Небо наконец всколыхнулось. Что-то всплыло на поверхность и закрепилось там, как драгоценное речное ожерелье из сказки, выбравшее себе жертву.
– Я делаю машины.
– Летающие машины? – уточнила Сэйланн. Никаких других машин она воочию не видела, поэтому спросила то, что видела.
Инженер потупился.
– Я все понимаю – на всякий случай уточнила богиня. – Особенно про эти ваши летающие бурдюки.
– Вы еще их не видели! – опять сверкнул глазами непобежденный Нинто. – Вы еще узнаете, на что они способны!
– И на что? – пожала плечами сэи. – Что бы они ни сделали, мы справимся.
– Если вы захватили наш город, это не значит, что вы захватили всю империю! Вы – враги науки и просвещения! Пока вы убиваете людей…
– А зачем убивать людей в городе? Мы захватили много городов. Потом мы их оставляем. Если они не оставляют нас, это их дело.
– Вы грабители!
– Сегодня мы ограбили огромную помойную яму – хихикнула Сэйланн. – Большая потеря. Мы убиваем только в бою или при штурме. Осадные машины, разбивающие стены, делали такие же механики, как ты. А когда приходят солдаты Его величества, они убивают всех. Они убивают людей, таких же, как вы, тех, без кого вам будет хуже, тех, кто умеет лечить, придумывает новые штуковины для механиков, диски для городской стражи, заговаривает дома от воров, уничтожает ядовитых стрекоз… Поэтому ваше благородное семейство уже согласилось дать нам золота, только бы не пришли солдаты.
– Вы силой уводите с собой невинных людей!
– Взрослые приходят сами. Детей нам приводят люди, которым они не нужны. Они морят голодом лишних детей. Вот скажи, почему вам не нужны ваши дети? Нам всегда нужны дети! – распалилась сэи, лишаясь последних остатков взрослости.
Через полмерки язык у горожанина отвалился бы сам собой, если бы не был так крепко пришит. А пришит он был крепко, потому что бедняга изо всех сил доказывал, что он прав. Он говорил так, что стены краснели. И тогда обиженная сэи, мысли которой стали мыслями ребенка, забыв о том, что она предводительница и глава своего народа, предложила сыграть в игру-на-жизнь, поставив на кон только что захваченный город. Ей было очень обидно.
На что он надеялся, она не знала.
Вечером, по традиции, в лагере разбирались самые запутанные и сложные дела, если они только были. Сейчас самыми запутанными оказались споры о том, кто у кого забрал сколько хлама. Кейма, как любой лесной побратим, решил задачу просто – он велел снести все спорное барахло в огромную гору, а после выдавать всем по жребию. На третьем жребии возникли недовольные.
Сэиланн, еще не пришедшая в себя после глупого разговора, мрачно смотрела на холм бессмысленных вещей. Ей хотелось поджечь все, что мешало продвижению верных к нужным ей городам. Она была очень зла.
– Кейма!
– Да, сэи.
– Сколько у нас в общей казне живых настоящих денег?
Кейма задумался. Добычу он еще не считал.
– Ясно… Эммале! Хватит ли у нас мелкой монеты, чтобы выкупить эту кучу барахла у наших верных?
– Хватит, сэи.
– Хорошо… Я оцениваю. Все это нужно сжечь, пока не начались драки.
– Но ведь драк нет… – растерянно прошептала подруга. – Что с тобой?
– Я зла – сказала Сэиланн. – Они мне мешают.
Она прошлась вокруг второй кучи, которая успела вырасти в небольшой холм.
– Что это?
Предмет, который она держала в руках, был похож на две составленные стеклянные чаши. В них плескалась вода, но горлышка или отверстия для воды у чаши не было.
– Она запаяна, сэи – сказал кто-то из глав отрядов. – Это водяной измеритель. Та часть, в которой нет механики.
– А это?
Она подняла деревянную птицу, украшенную золотыми полосками. Следом за ней по мановению руки прикатились по песку круглые деревянные колобахи.
– Это игрушка! – встрял Кейма. – Игрушка для детей богатых родителей. Родители покупают такие, чтобы все видели, что и дети у них хорошо живут.
Сэи удивленно осмотрела игрушку.
– А дети этим играют?
– Играют – удивился Кейма. – Но ты же знаешь. Дети со всем могут играть, хоть с углями. Я – играл.
– Хум… Значит, не все бесполезное… – подвела итог сэи. – Слушайте меня. Сжигать я это не буду.
Люди дружно выдохнули.
– Каждый получит только то, что он сможет назвать! – определилась она. – И не больше! Не смейте таскать с собой гору бесполезных вещей! Прокляну. Прокляну и сожгу! Или выгоню из лагеря, в Аар-Дех, к солдатам, сдаваться добровольно! Выстраивайтесь!
Испуганные, но обрадованные верные становились в ряд, с которым уже начинал управляться Кейма.
Сэиланн пошла к палатке детей, рассеянно гладя птицу. Вещь это или не вещь? А если вещь, то стоит ли ее сжечь?
Ее сомнения развеял младший сын, который с радостным визгом бросился к ней и выхватил птицу из рук. Она подумала, что так не воспитаешь мужчину. У нее было слишком много дел, чтобы бить их палкой или хоть в чем-то наставлять их, как наставляют мальчиков, а остальные подлизывались к ним, кормили, объясняли непонятное и не гоняли от кухни. Мальчики росли, не опуская глаз, а это вредно.
Хотя, может быть, если она богиня – ей можно все-таки не бить детей? Ей никогда это не нравилось. Все ей пеняли на то, что деревня должна ее кормить – значит, надо при людях выполнять какие-то правила. Она и забыла, как бывает иначе.
А сейчас она всех кормит, вот так! Он сжала кулак. Не буду бить.
Не буду. Вырастет мужчина, может быть, не воин, но разбойник, как Кейма. Или еще мастер…
Нет. Мастеров можно заставить работать за еду. Мастера не живут сами по себе, если плохо умеют остальное ремесло, если их некому кормить. Точно так же, как слабые колдуны. Но старое ремесло – хорошее ремесло. Колдун должен быть сильнее всех, тогда его никто корить не станет. Взрослых надо бить. И крепко.
А если я умру?
Я могу умереть? Боги тоже умирают.
Размахивая птицей, сын сделал круг и подбежал к ней опять.
– Мама, а почему ты богиня?
Сэйланн только фыркнула. Но сын не отставал.
– Раз ты богиня, то мы должны тебя слушать. А откуда ты берешь свои наставления, богиня, а? А не слушать можно?
Мама посмотрела на него, и он попятился.
– Не твое дело, песчанка. У меня есть Закон – помотала головой Сэиланн. – Его слушают все, чтобы жить можно было по-разному, а важное – делать всем вместе. А ты иди, займись делом. Тебе уже шесть лет, и ты должен работать как можно больше. Иди в птичник убирать помет за форра. Не отвлекай меня.
– Не пойду – сказал он, наклонив голову. – Это как пыль на дороге вытирать. Всегда еще больше будет.
Она потрепала его по голове, как пернатого. Вроде бы никто не видит, значит, можно и так. А хоть бы и видели. Пусть все за мной повторяют.
Сын позволил себе еще один вопрос.
– А Закон позволяет спать посреди дня? Почему ты спишь посреди дня?
– Я богиня! – надулась Сэиланн. – Мне можно, а тебе пора работать. Но я работаю все время, ночью, днем и когда надо, а ты только днем. Я и во сне делаю больше, чем все. Беги.
Он побежал, сверкая пятками, воздев золотую птицу над головой, как отрядный флажок.
Сны богини в этот раз были темными, мутными, и один из них являл собою человека – именно так. Сон в форме человека, сидящего посреди другого сна. Как бы научиться описывать свои сны так, чтобы другие понимали?..
Он сидел и записывал на тростниковой бумаге слова, и среди них были такие;
"Есть три безопасных дела – работа, любовь и созерцание".
Сэиланн подошла поближе и присмотрелась. Здесь она понимала буквы.
Человек вырвал закапанный чернилами листок, начал новый.
На нем было написано:
"Никто не может помочь другому отразить нападение, кроме как встав с ним рядом"
Сэиланн задумалась. Почему так? Можно ведь и издалека помочь, выстрелить или молнию пустить… А безопасно ли созерцание? Смотря что созерцать будешь. Неправильно это.
Человек обернулся.
– Я правильно написал? – лихорадочно спросил он. – Правильно? Так говорил мне мой учитель…
– Нет, не так… – Сэиланн села на корточки рядом с ним, как было в те редкие дни, когда она учила чему-то мальчиков. – Говорил-то он красиво. Но в бою не так. Учитель, наверное, никогда не сражался. Давай подумаем, как надо.
Разбудил ее громкий крик и звуки начинающейся драки.
Сэиланн проснулась и вышла из палатки. Как раз напротив нее, на утоптанной площадке, где обычно занимались воины, скандалили два человека – один, вроде бы, старейшина, носивший расшитый золотом старинный пояс, а второй – какой-то разъяренный бородач.
– А это дураки из соседней деревни, сэи – объяснил кто-то. – У них тяжба. Им сказали, что город пустой, так они пришли сюда. Думают, мы поселимся здесь на веки вечные в башнях и будем ими править. А мы любуемся.
Вокруг уже прыгали любопытные дети, стояли зеваки, а некоторые взрослые кружились в священном танце, не обращая внимания на вопли. Скоро сюда пол-лагеря сбежится – проворчала Сэиланн и подошла к спорщикам. Самой величавой походкой.
Они не обратили на нее внимания, и это было ужасно смешно.
– Я не отнимал у тебя землю! – кричал старейшина бородачу. – Я сделал один шаг на берег ручья. Если берег будет весь твой, чью воду будет пить мой сад? Я старейшина, и дед мой был старейшиной, и отец! Неужели тебе не хватает моего слова, что я не беру чужого?
– Вот вы и притесняли и деда моего, и отца! – рычал бородатый, вцепившись в жилет противника. – Если наш надел лежит рядом с вашим, обязательно нужно откусить кусок, а, тварь?
– Какой позор! – хихикнул кто-то рядом с Сэиланн. – Здесь простой человек может взять и побить кого угодно! Он же простой человек, да?
– Не очень-то – сказала Сэиланн, не оборачиваясь. – Это же его сосед. Где это видано, чтобы соседи в праздник друг друга не колотили?
В толпе уже хохотали вовсю.
– И что здесь? – спросила Сэиланн, подойдя к драчунам и ухватив бородатого за рукав.
Старейшина немедля сделал попытку упасть лицом в пыль. Сэиланн поймала его, слегка ударив по подбородку.
– Если ты не будешь стоять прямо, я не увижу твоего лица, – объяснила она. – Ну-ка, стой, как человек.
Бородатый поднял его в воздух и немного потряс.
– Эй, отпусти его! – рассердилась Сэйланн.
– Прости – извинился бородач. – Большой дурак, аж убить хочется.
– Ты тоже не больно-то умный… – проворчала Сэиланн. – Так что у вас там проросло, где не положено расти?
– Я не отрезал твоей земли себе, не отрезал! – продолжал жаловаться старейшина, когда его поставили на землю.
– Отрезал! От ручья до дороги, хитростью отнял! Пройти негде, везде твоя земля! Свет еще не видывал такой наглости! – тут бородатый добавил несколько слов, которых не знала и Эммале.
– Вся деревня подтвердит, что этого не было!
– Не верю! – крикнул бородатый. – Ты нашел мне жену, с которой я двадцать лет живу плохо, хуже, чем кочевник со змеей! И я еще должен тебе верить? Крыса!
Кочевники захохотали снова.
Бородатый не обратил внимания на них, а продолжал орать, сжимая кулаки:
– Ты решил, крыса, что старший сын уйдет с караваном в Исхет, и где он теперь? Нет у меня старшего сына! А сейчас ты хочешь отобрать у меня мой последний кусок земли? Еще мой дед владел этим наделом и никому его резать не давал!
– И все они ссорились из-за земли? – хихикнула Сэиланн. – И отец, и отец отца твоего отца?
– Да, сэи! – крикнуло несколько веселых голосов из толпы. – А при чем тут мы?
– А кто кому виноват? И удавалось ли отбить обратно? Вы же так за всю жизнь не разберетесь!
– Да вся жизнь так и проходит! – поплакался старейшина.
Бородач перестал орать и сверлил соседа тяжелым взглядом. Наверное, убьет. И спрячет тело так, чтобы не нашли. Или просто изобьет, тоже плохо. А таких споров тысячи.
– Ладно – отмахнулась сэи, которой это все начало надоедать. – Идите вон.
– Как так…
– Вон. Вон, вон, скучные какие – заявила сэи и начала кружиться, подобрав покрывала и глядя в небо.
Верные схватили обоих под локти, готовясь выкинуть из лагеря. Старейшина пустил слезу.
– Сэи, и я сам, и мои дети, и мои внуки не знают, как поделить землю. Если ты этого не сможешь, то и никто не сможет! Скажи нам, ты можешь разрешить наш спор?
Сэиланн покачала головой. – Мне неинтересно! Вы смешные, но мне не смешно! Пускай он лучше тебя убьет, а я на это посмотрю.
– Но ведь ты же небесного рода! – взвыл старейшина. – Ты знаешь, как!
Сэиланн вздрогнула и задумалась.
Небесного рода…
Сначала была какая-то девочка, которую кормили в разных дворах, не пуская в дома. Наконец в один дом пустили, и там была какая-то тощая черная женщина – черная одежда, закопченный потолок, пепельно-смуглое доброе лицо, грязные руки.
Ей кричали "Ты без матери!"
Потом была девочка постарше, которая приходила в дома, искала спрятанные и потерянные вещи. На улице в нее могли кинуть грязью, но она не знала, что это плохо. Потом начала понимать.
Потом была женщина – лекарка и та, которую нельзя допускать к себе. Она всегда стояла на пороге, больше не входя в дома честных людей. Как из девочки получилась женщина, она запомнила хорошо, но это было как бы и не с ней. Потом у нее появились дети, но дети – это понятно. Они получились умные. Умнее прочих.
А что было раньше, она не помнила.
Может быть, и в самом деле ее кто-то потерял? Может, ее уронили с неба? Небо часто кажется низким, а потом поднимается выше. В конце концов, никто ничего о небе не знает. А потом не знали, куда она упала. Или оставили там, потому что забыли. Вот она и ходила по дворам, вот она и искала приюта, и никто ее не брал к себе, кроме деревенской сахри…
Это вполне могло быть правдой.
Она оглянулась и увидела, что все ждут.
– Да, – тихо сказала Сэиланн. – Я – небесного рода. А теперь мы сделаем вот так…
И она крепко взяла за руки обоих соседей, пошла к указанному месту и уверенно провела линии раздела, как когда-то, она видела, делали в ее деревне, заботясь не о владельцах, а о посевах; она же и без всяких рассказов точно знала теперь, что, у кого и где растет.
Женщина небесного рода не может этого не знать.
Она бы легла спать в жару, вернувшись после полудня, но появился Нинто, разъяренный и взъерошенный. Он пробовал найти огниво и играть с ним то ли у дома, то ли у палатки, она и этого-то не поняла – но начисто забыл, как разжигают огонь, и никто ему не мешал, только смеялись; и поэтому все-таки пришел, надеясь снова выиграть город.
Сэиланн, вспомнив, что этот человек ее обидел, была воплощением гнева за желтой доской. Через несколько мерок механик понял, что удача его покинула, и, может быть, пожалел о несправедливых словах. Но условия игры были неумолимы.
Он молча встал из-за доски, опустился на колени и откинул волосы с шеи. Две жизни проиграв, о третьей не просят.
Богиня смотрела на него прозрачными глазами.
– Где ты работаешь? – неожиданно спросила она. – Здесь нет мастерской для ваших бурдюков.
– В Айдоре. Там их много. Их делают в Айдоре и в столице.
– Иди со мной.
Она потянула его за руку, заставив подняться с колен, и потащила за собой в палатку, надеясь на то, что голова у него еще варит. Может быть, он окажется полезным для безусловно правильного дела? Оно же безусловно правильное.
– Я не предатель! – донеслось из палатки. – Я на таких не работаю!
– И я никого не предаю, когда защищаю своих людей… А ваши высокородные предали всех, в ком есть искра… Я не прошу тебя их предавать. Даже их. Только выслушай меня внимательно. Отыгрывая первую проигранную жизнь, ты выполнишь первое мое желание – придешь в комнаты управляющего, важно, как хозяин, и передашь ему вот это письмо и вот эту вещь. А чтобы отыграть вторую…
19
Дом в пригороде, в который его пригласили, казался шкатулкой, полной секретов. Он таился в самой середине сада, и сказка, которой пока не было названия, обвивала его, как длинная праздничная лента. Приглашение пахло вином и чем-то сладким. Так пахнут загадки, которые хочется немедленно разгадать.
Сегодня воздух был чист.
Сгущались сумерки. Таскат прошел по длинной аллее, обрамленной старыми, пузатыми винными деревьями, в стволах которых наверняка томилась жидкость, стоящая целое состояние. Охрана следовала за ним.
Дом был маленьким, темным, одноэтажным и с высокой крышей. Он хорошо охранялся. У ворот лежали, как статуи, две огромных рептилии, названия которых он не помнил. Длинный и худой человек в одежде, перетянутой кожаными ремнями и наверняка вооруженный до зубов, переговорил с главой его маленького отряда, после чего бесшумно увел всех куда-то в ночь. Таскат, оставшись в одиночестве, шагнул в темную дверь, и служанка проводила его по неосвещенному, длинному коридору в комнату. И исчезла.
– Кто здесь? – спросил Таскат.
– Не бойтесь – ответил мелодичный голос. – Здесь только я.
Зажегся ночник.
– Высокородная Арада, благодарю вас за приглашение – отвесил поклон Таскат. – Чем я заслужил эту честь?
На ней было длинное, легкое платье и прозрачное покрывало на плечах – одно, а не двенадцать штук.
– Садитесь, прошу вас. Я не привыкла ждать.
Посланник сел и огляделся. Его поразило то, что половину комнаты занимали книги.
Кровать стояла в углу и не была закрыта даже занавесью. На стенах было всего три драпировки, а сами стены, оштукатуренные или окрашенные – в темноте не разобрать. В другом углу стоял большой письменный стол.
Да, как-то не так он представлял себе гнездо для любовных игр…
Дама величественно скинула с плеч покрывало. Это было отнюдь не в правилах приличного поведения, и Таскат лихорадочно втянул воздух и замер.
Красавица одобрительно улыбнулась.
– Если вы действительно хотели меня отравить, сейчас как раз подходящий случай – сказал Таскат. – Я растерян…
Арада засмеялась.
– Вы думали, я убью вас? Почему? Я тогда явилась не по ваши кости, поверьте мне! Я пришла подарить вам счастье!
– Счастье?
– Да – обольстительно улыбнулась красавица и опустилась в кресло так, что бедное платье послушно показало все ее замечательные изгибы. – Прошу вас не колебаться слишком долго, иначе я буду сердиться… очень… очень сердиться.