– Вы распустите армию, вернетесь по домам, займетесь делом, – со вздохом начал перечислять посланник, оставив высокий слог. Похоже, эта дурная девица – совсем из простых и не понимает языка дипломатии. – Все награбленное вами будет изъято и отдано в казну для возмещения убытков, которые вы нанесли империи. Той, что носит имя Сэиланн и объявляет себя богиней, будет предложено сдаться на особых условиях и продолжить жизнь, служа императору. Наградой за это будет жизнь для всех, кто еще останется жив. В противном случае…
Она выслушала условия сдачи и внезапно перебила его;
– О! Я забыла тебя спросить. А как твое имя?
– Мое имя сейчас ничего не значит! – с гордостью произнес посланник; так сказал бы любой, кто говорил по личному поручению Его священного величества.
– Значит, и все остальное ничего не значит! – радостно хохотнула Эммале. – Как я буду разговаривать с тобой, если у тебя даже имени нет? Одна империя осталась.
Она вынула из кармана какой-то корешок и начала жевать.
Посланник окончательно перестал понимать, как эта гибра оборванцев целых полтора года могла так изощренно трепать империю за подол, исчезая и появляясь. Как они захватывали поселки, как они брали дань с высокородных семейств? Неужели они не понимают, что начинается настоящая война!
Он высказал эту идею женщине и тут же натолкнулся на полное непонимание. Оно было таким полным и выражалось так старательно, что ему пришлось ее прервать.
– Неужели вы думаете, что можете спрятаться хоть где-то? – фыркнул он. – Куда бы вы ни ушли, вас настигнет армия его Священного Величества! Не лучше ли получить прощение и разойтись по домам, пока не поздно? Разве можно по доброй воле проводить жизнь среди каких-то оборванцев?!.
– Да ты посмотри! – Эммале дожевала корешок и ткнула пальцем куда-то в сторону палаток. – Нас больше, чем вы можете сосчитать! Ты что, не видишь? Зачем нам расходиться? Нам весело!
Посланник почувствовал, что его терпению приходит конец.
– Я вижу. Это еще один повод сказать о том, что вы объединились незаконно – повторил он. – Его священное величество снизошел до того, чтобы послать к вам гонца, да еще такого, как я. Он требует от вас сдаться и сложить оружие. Ему все равно, десятеро вас или десять тысяч.
– Но сейчас мы только защищаемся. Мы ни с кем не воюем. Сюда приходят все, кто желает принести свой труд богине. Мы поклоняемся ей и следуем ее закону, танцуем солнечный танец и повторяем ее слова. Единственное наше оружие – это гнев богини и руки ее учениц. Что здесь не нравится Его священному величеству?
– Маги погибли за свою гордость и за свою жадность – наставительно напомнил он. – Вы слишком многого хотите. Власть – не дело презренных колдунов.
Пролетевший мимо зубастый задел его шапку жестким крылом и чуть не сбил ее.
Эта ужасная женщина предпочитала не упоминать о своих новых отрядах, вооруженных копьями и иногда – ружьями. О грабежах. Об отбитых повозках сборщиков налогов. О раздаче ненужного войску имущества кому попало. О заколдованных неиссякаемых колодцах, засыпанных по указу, которые после прохода этой сумасшедшей кодлы снова открывались для всех. О взятых городах… Она даже не хвасталась… Какое откровенное хамство!
– Вам нет нужды защищаться – из последних сил повторил он, теряя терпение. – Вам нужно просто разойтись. Думаете, я не знаю, что вы здесь готовите? Еще год-два – и, вопреки императорскому указу, отсюда разбежится чуть ли не десять тысяч магов, подрывающих основы империи! Это незаконно! Разойдитесь по домам, иначе Его священное величество пошлет отряды, чтобы вышвырнуть вас с этой земли! Сейчас к этому относятся по-хорошему, не то, что в старые времена.
Он зачитал по памяти:
"…если какой-либо житель открыто или тайно выступит во главе вооруженных людей против Его священного величества, то совет не посчитает, что за такой поступок следует судить, как за государственную измену, но полагают, что виновного надо судить лишь за уголовное преступление или правонарушение, согласно законам страны, которые действовали в прежние времена, и согласно тому, как этого требует его дело"…
– Но если вы не сдадитесь, карать будут сурово! Ваша магия запретна! Вы прекрасно знаете, что в Айдор стекаются наши войска! Как вы намерены уйти?
Он потряс в воздухе свитком указа.
– А где здесь маги? – невинно спросила ужасная женщина.
У посланника дух перехватило от такого нахальства.
– Ваша богиня открыто учит старому ремеслу самых последних, даже… даже любых деревенских дурачков! – он ткнул пальцем в какого-то верного, который уже третью мерку кружился на пятачке утоптанной земли, достигая состояния отсутствия. – И раз это известно всем… Вы морочите мне голову? Вы думаете, вы можете оставить в неведении императорского посланника? Чем быстрее я доберусь до Айдора, тем быстрее вас сотрут с лица земли! Если вы разжигаете войну, вы быстро добьетесь своего!
– Слушай – удивленно воззрилась на него Эммале. – Да ты с ума сошел!
И внимательно посмотрела по сторонам.
Толпа уже разошлась, но неподалеку шли какие-то дети. Они подбежали к важным персонам, взялись за руки, закружились и запели.
– Господин сошел с ума и сыграл в два-один! – запели дети. – И к нему домой явился незнакомый господин! И господин сошел с ума и сыграл в два-один!
– И к нему домой явился незнакомый господин! – подхватили несколько взрослых, всегда готовых сыграть в любимую игру. – И господин сошел с ума! И сыграл в два-один! И к нему домой явился незнакомый господин! Господин сошел с ума! Господин сошел-сошел-сошел-сошел-сошел с ума! А? Ага-а! Аааааааааа!
Он беспомощно огляделся.
Вокруг него крутился хоровод смуглых лиц, недобрых ухмылок, сцепленных рук, угрожающих взглядов. Проклятые оборванцы! Того и гляди съедят!.. А где же стража?
Он попробовал сбежать или вырваться из круга, но не тут-то было. Его не выпускали.
– Что вы делаете! Что вы делаете! Стойте! Что…
Хоровод становился то шире, то уже, а людей – все больше. И все они, ухмыляясь, повторяли одно и то же.
Они остановились только тогда, когда он упал на колени и схватился за голову. Хоровод распался и растворился, а сам он оказался неподалеку от лагеря, на истоптанной площадке, где торчали какие-то камни и виднелись, судя по всему, зловещие следы крови. Особенно ужасным было то, что какой-то ребенок дружески помахал ему рукой на прощание.
Уже темнело. Странно. Только что был белый день…
Судя по выражению лиц местных жителей, здесь вполне могли кого-нибудь принести в жертву. Хотя вообще-то богиням никогда не приносили человеческих жертв… Может быть, уже начали?
– Сошел с ума… Бррр… Господин чуть не сыграл в ящик… – он отряхнулся. – Ооо… Это они тут все сошли с ума. О боги, о боги, о боги… И сама Сэиланн – она сумасшедшая…
И заковылял прочь от лагеря, туда, где светились костры его стоянки, чтобы найти свою птицу, паланкин, свиту, гвардейцев и солдат, вьюки и верительные грамоты и очень быстро убраться, пока самого несут ноги.
Он нашел перепуганного слугу и двух птиц. Сопровождения своего он почему-то на месте не обнаружил. Солдаты нашлись в том оазисе, куда его любезно направляли до того – с сильнейшей головной болью, без памяти о пребывании в лагере богини. Было ясно, что нужно убегать.
– Не все ли равно, когда откочевать? – фыркнула Сэиланн, отдавая приказ сниматься с лагеря.
Через неделю пути к назначенной точке, городу Ти, Сэиланн доложили, что сбор войск в Айдоре приостановлен. По всей видимости, неисправны были проклятые летающие бурдюки, без которых славные солдаты перед магами чувствовали себя несколько неловко – так, кажется, выразилась Эммале. И, как будто этого было мало – раз за разом оказывалось неисправным оружие, пропадали запасы, заболевали птицы… Кто бы ни наводил порчу, наводил он ее так, что найти его не могли. Отправленных в другие города отрядов было слишком мало в этой части страны, чтобы справиться с веселыми странниками.
Услышав эту новость, сэи злорадно улыбнулась. До вражеских войск добрались те, кто шел вслед за Нинто. Ей обещали месяц отсрочки.
Месяц отсрочки у нее был.
Через пару дней пришло письмо без подписи. В письме была некая замечательная новость. Прочитав его, хотелось смеяться, правда, уже не так громко.
Она позвала к себе Кайса, Кейму и Эммале, сообщив им эту замечательную новость.
– За месяц… – почесали в затылке советники. – Месяц… А если они выступят на нас вместе с этими бурдюками?
– Без них – решительно заявила богиня. – Никаких бурдюков. Разве что нальют в них вина и опоят армию. Смотрите.
Она указала на две прочитанные по буквам строчки, в которых сообщалось самое интересное.
– Пока их переловят… А потом построят новые машины…
– Их не переловят. Они слишком осторожны. Те, у кого нет семей, уже движутся к нам. Жаль тех, у кого есть семьи. А армия… Там сейчас около тринадцати квар. А времени у нас – три месяца. Три, а не один.
– Три!..
Кейма почесал в затылке и предложил немедленно выпить вина, дабы воздать дань уважения смелым людям в Айдоре, восстающим против беззаконной империи.
Она вспомнила Нинто, не желавшего губить летающие лодки, и пить с ними не стала, а села в углу, глядя на них блестящими глазами, и разломила лепешку, разглядывая ее край.
Край напоминал обожженную глину, только желтую.
________________________________________
Вороны!.. Вот как трудно выбраться из дома, когда за тобой следят все подряд!.. Но сегодня ему это хотя бы удалось.
Пришлось лезть через купол, притаившись на самой верхушке башни, подождать полчаса и быстро спуститься вниз, пока сменялась стража у ворот. Через стену квартала Таскат всегда перелезал быстрее. Ради азарта следовало бы засекать время.
Эта башня, из черно-серого камня, была самой дальней из тех, в которых ему приходилось бывать. Тяжело было пробираться незнакомыми улицами, мощеными плоской брусчаткой, еще тяжелее – заросшими руинами, где пахло сыростью, но видеть кости хозяина башни – зрелище во сто крат тяжелее.
Труп, от которого теперь остались обглоданные кости, был брошен на верхней площадке разрушенной обсерватории, чтобы птицы с кожистыми крыльями расклевали его. Когда Таскат перевалил через драконий гребень парапета, минуя разрушенную лестницу на верхний этаж, его встретил взгляд пустых глазниц: хозяин смотрел на него, улыбаясь оскаленным беззубым ртом, и кости его рук тянулись к небу, потому что один камень выступал из кладки точно под лопаткой скелета, не давая руке опуститься.
Второй рукой скелет указывал вниз.
Таскат аккуратно поздоровался и осмотрел примитивный, но на редкость хорошо сделанный телескоп. Линзы не были разбиты, и поворотный механизм все еще работал: точно выверенный медный рельсовый круг был забит листвой.
Выламывая камни, сквозь кладку пробивалась местная растительность, оплетая металл и присваивая отвалившиеся мелкие части: когда-нибудь, подумал он, скелет встанет, оденется в зеленые одежды и пойдет гулять по лесу, с каждым шагом обретая все больше плоти. Лес щедрый, лес подарит ему вторую жизнь. Нужно только подождать немного.
Он поклонился, вздохнул и спустился по лестнице, не тревожа костей.
Чтобы немного отдохнуть, не обижая при этом хозяина, он спустился на нижние этажи и сел, упираясь ладонями в теплые камни: кто видел бы, тот сказал бы, что люди так не сидят.
Его мучили несколько вопросов.
Кто спал в моей постели? Непонятно.
Кто делает это все? Кто следил за мной и зачем? Тоже непонятно.
Зачем, во имя всех богов, убивать людей, которые строят столь сложные механизмы, опережающие развитие здешней науки, дополняя ее неизвестными ранее способами? Впрочем, это жестокость, но, говорят, не бессмысленная. Бессмысленно ее повторение – во всех землях, во всех странах хоть раз да случится такое. Его земля, его страна такого никогда не знала.
Сплошные загадки на каждом шагу. Некоторые превращаются в риторические вопросы.
Сегодня ему очень хотелось петь.
По известным причинам в его нынешнем доме этого делать было нельзя. Человек, поющий таким резким голосом, да еще хэлианские песни, не вызвал бы сочувствия даже у Арады. Попытка что-то подобное сделать во дворце повлекла бы за собой смертную казнь. Или, что еще хуже, внимание любителей безумств. Но как, как без этого обходиться, если сейчас ночь, а в небе луна! Он чувствовал силу здешней луны – она властвовала три дня в месяц. Всего три дня, и целых три дня без песен, среди загадок, отвратительных людей и без всякого приличного общества…
Самым приличным обществом были бы те, чьи кости сейчас были брошены на корм зубастым.
Разве это видано – бросать мертвых на поживу орх?
И он запел над этими костями. Мертвых надо хоронить. А если нельзя хоронить, то хотя бы почтить их память.
Он знал – в разрушенной башне этого было делать нельзя, но и дома, под внимательным взглядом сотни наблюдающих глаз, об этом не могло бы быть и речи. А здесь что, кто-то есть? За полгода башню заплели буйные молодые побеги до самой крыши. Подумают, что здесь завелось ужасное чудовище, и будут обходить стороной старые кости, оставленные зубастым падальщикам на верхнем этаже.
А, пусть тут все хоть обвалится!
Рот его открылся широко, обнажая клыки. Таскат пел долго, старательно выводя высокие ноты и заканчивая их откровенным хрипом, выбирая на своем языке все более ясные и выразительные слова, ругая жизнь за то, что отдалила его от соперников, проклиная тех, кто губил ученых и детей и глубоко зарывал клады, восхваляя прелесть женщин своей земли, недоступных для него более никогда, и жалуясь на судьбу, жалуясь так горько, как только мог. Танец его напоминал движения змеи: он вцепился ногами в деревянный брус, подпиравший галерею, и раскачивался так, что летели мелкие щепки. Пугать лесных жителей, если бы вдруг они заявились сюда, он не хотел – песня его была страшна для неподготовленного слуха любого аар, но и любой житель Хэле имел на нее полное право.
Жизнь проклята! – говорила его песня. – Жизнь потеряна!.. – и это удивительным образом сходилось со всем, что пришлось испытать здешним жителям, которые не смогли жить и не смогли умереть так, как живут и умирают мирные люди в мирной земле.
А Таскату в пылу искренней жалобы сейчас казалось, что его судьба не менее горька, и он выводил свою песню все громче.
Уау-у… – разносилось, отражаясь от стен, громкое эхо, заставляя шерсть вставать дыбом. – Уау-у-ийя… Ауи..
Господину посланнику было очень и очень плохо. Но вскоре он успокоился.
Песня, которая теперь зазвучала в полную мощь и казалась ему прекрасной, прервалась оттого, что затуманенные от напряжения глаза Таската уловили какое-то движение на соседней стене. Ящерица, решил он, но ящерица скрылась бы, промелькнув молнией по черно-синему камню. И все черные большие ящерицы – водяные, а здесь только мелкие зеленые ящерицы и здоровенные насекомые, но…
Да это же трещина!
Вот дела, подумал он. Как бы на голову чего-нибудь не свалилось от необдуманного крика! Но тут у него в глазах прояснилось, и Таскат понял, что трещина довольно глубока, а из нее выглядывает край чего-то коричневого, твердого, похожего на сильно поцарапанный футляр.
Не веря такому чуду, он медленно подкрался к стене, боясь, что камни обрушатся, протянул руку и быстрым движением схватил таинственный предмет.
Блоки стены закачались.
Сам не помня, как, Таскат оказался на другой стороне, судорожно прижимая к себе деревянный ящичек, к которому было привязано обрывком грубой разлохмаченной веревки какое-то письмо. Когда грохот утих, он вздохнул, отряхнулся, сбрасывая оцепенение, и побрел к тому месту, где с некоторых пор был устроен тайник – старый каменный круг с плоским жертвенным камнем отлично для этой цели подходил, а хранить бесчисленные мелочи, добытые в заброшенных башнях, было попросту негде.
23
В доме, где городские жители имели обыкновение собираться и пить свое пойло – Сэиланн до сих пор не знала, как это называется в городах – проходил военный совет. Дом старейшины был признан слишком роскошным, чтобы богиня могла там пребывать. Кое-кто с удовольствием разграбил бы и его, но после некоторых случаев в соседних городах солдатам уже давно под страхом смерти запрещалось оставлять себе предметы роскоши и золото.
Это очень обогатило армию, и, кроме того, еду можно было покупать, а не добывать у крестьян. Но скоро армия начала расти за счет этих самых крестьян, подозрительно быстро бросавших родные поля.
Что с этим делать, было непонятно. Надо было пробиваться в Айд. Невозможно бесконечно двигаться вперед и снова грабить собственную землю.
Под потолком витал дым курильницы и той травы, к которой в последнее время пристрастились вожди.
– Я уже объясняла, что мы не можем войти в Эльес – глаза богини метали искры.
Эльес был довольно богатым и большим городом, расположенным недалеко от границы. Захватив его, можно было надежно обеспечить армию на какое-то время, о чем советники мечтали уже давно.
– Они уже несколько месяцев назад заявили, что вышвырнут нас из своих пределов! Это наглость, которой свет не видывал! А сил у них не больше, чем у нас! Мы придем и возьмем!
– Да, придем и возьмем! – подхватили все остальные, стуча трубками по столу.
– Не возьмем – спокойно сказала Сэиланн. – У нас не хватит сил, что бы вы ни говорили. Мы возьмем Илли, Ти, а потом Соньи. Посмотрите на карту. Здесь не больше сил, чем в Эльесе. Они рассредоточены. Они могут даже сдаться нам без боя, если окружить их по очереди, сначала мы возьмем Соньи, а потом Ти…
Кайс пристукнул ладонью катившийся курительный шарик.
– Это недостойный противник. Воинам обещана слава!
– Высокородные Ти выражали недовольство императорской властью. Я отправила тайного гонца, может обойтись без драки, и они вполне могут поддаться…
– А что нам до высокородных? Нам нужна славная битва! Мы пришли не для того, чтобы грабить крестьян, которые валятся в пыль и умоляют о пощаде! Нам нужна настоящая схватка! Разве это война? – Кайс, как потомственный воин из Айда, мог возразить и богине. Если можно возражать тэи, почему богиня должна быть исключением? Оставалось спорить.
Сэиланн была не прочь поспорить или убедить, пока вождь или глава не упирался лбом в каменную стену высокомерия.
– Они недовольны. Они могли бы давно поднять восстание, если бы им не грозили войска, но войска сейчас – связаны. Придя к ним, мы умножим свои силы.
– И потом придут опоздавшие императорские солдаты, и гвардия, и летающие машины… – возразил один старый глава.
– А! И будет вам ваша славная битва – уничтожающе закончила Сэиланн. – Чего вы и хотели. Да-а?
Кайс замолчал и принялся разглядывать стол.