Джозеф пошел вслед за братом к фургону. Уилсон открыл дверцы: в задней части кузова лежали тела двух крупных, обнаженных и мертвых белых. На груди у каждого виднелись следы от выстрелов, кожа вокруг неровных пулевых отверстий почернела и обуглилась.
Джозеф непроизвольно отшатнулся.
- Черт!
- Да ладно тебе, не так-то уж все и страшно.
- Их что, обязательно надо было раздевать?
- Да теперь-то какая разница?
Джозеф помедлил, обдумывая замечание Уилсона. Верно, разницы никакой. И так уже влипли по самые уши, ничего не изменишь.
- Тащи за ноги.
Они вынесли первое тело: тощего, щуплого парня с пышными усами и рыжеватыми волосами - прическа в духе семидесятых, когда пряди наполовину закрывают уши. Джозефу вдруг пришло в голову, что этот белый, должно быть, считал себя похожим на крутого техасского рейнджера, но на самом деле больше смахивал на торговца машинами. Они опустили труп прямо на раскаленные камни; тотчас же кожа стала шипеть и издавать характерный при жарке мяса треск. Воздух наполнился смешанным неприятным запахом жареного мяса и чего-то еще, неопределенного. Братья зажали носы.
В молчании они вернулись и взяли второго. Этот был крупнее, в размерах почти не уступал Уилсону. Пока поднимали грузное тело, Уилсон проворчал:
- Энтот котяра явно пичкал себя стероидами.
- С чего ты взял?
- Среди белых редко встретишь таковских здоровяков.
Как и у его мертвого напарника, у крупного парня были густые усы. Уилсон задумался, что бы такое совпадение могло означать. Наверное, просто мода.
Кузены, обливаясь потом, взялись за второго белого, дотащили его до края ямы и столкнули вниз. Тело грузно и податливо свалилось на горячие камни; тотчас же мощной струей снова взвился пар.
Наспех они закончили иму, забросав влажными банановыми стеблями трупы и прикрыв их сверху очередной порцией раскаленных добела камней. Следующие десять-двенадцать часов придется менять остывшие булыжники на другие, прямо из костра, чтобы печь постоянно оставалась горячей.
Джозеф пошел к росшему неподалеку баньяну и обессиленный рухнул в тени. Красная земля облепила все его тело: волосы, лицо, руки, ноги, грудь и спину. Пот катился градом, отчего земля под ним превратилась в грязную кашицу. Под нещадными лучами солнца грязь стала мало-помалу сохнуть и затвердевать, становясь больше похожей на глину. Теперь Джозеф ничем не отличался от одного из вечно грязных жителей Новой Гвинеи из далекого прошлого: свирепого, измазанного глиной островного воина. Эдакого каннибала, покрытого глинистой коркой.
Тем временем Уилсон сходил к своему фургону и достал парочку запотевших от холода банок пива из переносного холодильника. Подошел к Джозефу, прилег и молча протянул банку. Джозеф благодарно кивнул, взял пиво, открыл его и даже зажмурился от удовольствия, когда холодная горьковатая жидкость смыла привкус пыли с горла.
Оба брата сидели в тени дерева, пили пиво и молча наблюдали затем, как струйка дыма поднимается из земляной печи и, подхваченная ветром, устремляется ввысь.
Позже Джозефу снился сон. Будто он находится на небольшом плоту посреди огромного океана. Вокруг никаких признаков земли, ни единой лодки - ничего. Одна только бескрайняя, всеобъемлющая водная гладь. Стояла безлунная ночь, или, может, просто в этом сне он почему-то не видел столь успокаивающей и привычной луны. И на мрачном небе ни звездочки, ни облака. Океан злобно мотал его плотик из стороны в сторону, в темных волнах мелькали медузы pololia, вода по цвету почти не отличалась от земли, напоминая неровно застывшее черное стекло с острыми зазубренными краями.
Его плот мало походил на творение Робинзона Крузо - он был вовсе не из бамбука, скрепленного виноградной лозой. Нет, плот Джозефа относился к разряду тех желтых резиновых надувных плавсредств, которые хранятся на крайний случай на каждой рыбацкой посудине и прогулочной яхте. Джозеф покачивался вверх-вниз на волнах, не в силах пошевелиться, пойманный в ловушку из желатиновой резины, как будто его затянули в презерватив. Использованный презерватив, выписывающий стремительные круги на воде, когда его смывают в унитазе.
Джозеф внезапно открыл глаза и тотчас же сощурился. Небо дышало жаром, утреннее солнце вставало откуда-то с востока, едва показываясь из-за края океана. В кроне баньяна с ветки на ветку, перепархивая, прыгали птицы. Джозеф и без психоаналитика мог сказать, что означал его сон. Черные волны означали некое зло, которое затаилось, засасывало его во сне вниз, не отпускало. Не было сомнений - его мучила тревога. Но медуза… к чему она?
Он опустил голову и посмотрел на Уилсона, мирно похрапывающего на одеяле.
- Черт!
Джозеф подскочил и понесся к костру. Ведь сейчас была очередь Уилсона следить за иму\ Джозеф невольно вздохнул от облегчения, когда увидел, что печь не остыла, камни по-прежнему горячие. Он подобрал прутик и наклонился над ямой. Проткнул мясо в нескольких местах, чтобы убедиться, что оно отделилось от костей - такое белое, ароматное и сочное. Как раз такое, каким должна быть свинина калуа. Словно в ответ на его мысли в желудке раздалось громкое урчание. Необъяснимым образом в укрывших землю вечерних сумерках вчерашнее ужасающее зловоние паленых волос и поджаренной человеческой плоти превратилось в запах… В общем, так обычно пахнет свиная грудинка.
Джозеф содрогнулся и пошел назад к спящему кузену.
- Проснись!
Уилсон перекатился на другой бок, потер глаза и простонал, еще не совсем проснувшись:
- Что такое?
- Они готовы.
Уилсон приподнялся.
- Ты проверял?
Джозеф кивнул:
- Да.
- Ну и как они на вкус, братишка?
- Кончай дурака валять!
Джозеф развернулся, подошел к фургону и стал вынимать из него длинные кухонные щипцы и широкие металлические кастрюли. Подошел Уилсон и принялся ему помогать.
- Ох… мне бы кофе выпить. А то глаза не могу продрать после сна.
Джозеф ничего не ответил, просто продолжал молча вытаскивать все необходимое, чтобы закончить наконец дьявольскую работу.
- Я не шучу, братишка.
- Кофе у меня нет.
- Давай смотаемся в город, добудем чего-нибудь перекусить на завтрак,а?
- Слишком опасно.
- Да ладно тебе, там есть не обязательно, возьмем с собой. Уверен, недалеко от нашенской автострады есть какое-нибудь местечко, где можно прикупить еды. Ты езжай, а я останусь и доделаю работу.
Джозеф остановился и обдумал предложение брата. Он понимал, что Уилсон прав. Придется скорее всего задержаться здесь еще на четыре-пять часов, так что еда, конечно же, понадобится.
- Ладно.
- Вот это по-нашему! - обрадовался Уилсон. - Возьми мне два, нет, три бутерброда и два больших стакана кофе с молоком и сахаром. Моему организму требуется уймища сахару.
Джозеф как мог отряхнул себя от земли и стал забираться в пикап. Вслед ему донеслось:
- И малость жареной картошки. На потом.
- Следи, чтобы печь не остывала, - бросил Джозеф, трогаясь с места.
Уилсон отдал честь, и машина брата отъехала, громыхая колесами по ухабистой грунтовой дороге красного цвета.
Джозеф уже двинулся в обратный путь мимо заросших тростником полей; на соседнем сиденье ароматной грудой лежало несколько пакетов с едой. Даже в столь ранний час пришлось дожидаться в длинной веренице машин, пока остальные водители поспешно хватали свои бумажные пакеты с только что приготовленной яичницей-глазуньей, дымящимися свиными сосисками, приправленными майонезом, и бутербродами с расплавленным сыром, прежде чем отправиться дальше по шоссе Камехамехи в сторону Гонолулу на такой скорости, словно они участвовали в автогонках "Ин-дианаполис-500".
Плоды папайи, подобранные на обочине, синхронно подскакивали на днище салона. Джозеф опустил стекло, впуская внутрь кабины свежий утренний ветерок, который уносил прочь, через океан, казавшийся затхлым запах топленого сала, возвращая его туда, откуда он нагрянул незваным гостем, - на материк. Он посмотрел на пакеты, разложенные на пассажирском сиденье. Бумага постепенно темнела, пропитываясь жиром. Вид промасленного пакета напомнил Джозефу юность.
Он провел детство, поглощая этот самый жир в неимоверных количествах. Взращенный на плотных обедах, состоявших из сильно прожаренного куска чистого протеина, больших порций риса и салата из макарон, Джозеф все свои молодые годы страдал от лишнего веса. Однако нельзя было его назвать рослым и сильным, как двоюродного брата, и найти применение его избыточной массе в качестве нападающего защиты, поэтому большую часть времени юноша проводил под деревом с книжкой в руках, жуя все те же картофельные чипсы и слушая популярных в то время гавайских певцов вроде Израэля Камакавивоола.
Сейчас, вспоминая те дни, Джозеф понимал, что все обернулось не так уж и плохо. Конечно, он чувствовал себя покинутым и одиноким, зато он был одним-единственным из всех известных ему людей, кто прочитал самое известное произведение Пруста за одно долгое-долгое лето. Он не ходил на школьные вечеринки или футбольные встречи, вместо этого предпочитая наведываться в библиотеку, и там, если ему особенно нравился какой-то писатель, Джозеф перечитывал все его книги. Стейнбек, Эдгар По, Достоевский, Артур Конан Дойль, Виктор Гюго, Марк Твен - он жадно глотал их выдуманные истории одну задругой.
Но стоило ему только открыть для себя детективы, как все стало хуже. От "Мальчишек Харди" Стрэтимейера он переключился на Микки Спилейна, затем пришла очередь Раймонда Чэндлера, Росса Макдональда и других. Джозеф прочитывал книгу задень, иногда захватывая и ночь. Стопки книг в бумажных обложках нарастали рядом с его кроватью наподобие сталагмитов, доставая порой до самого потолка, потом рушились бесформенными кучами на пол и скапливались, словно сугробы, в углах комнаты.
Но однажды этот сидячий образ жизни взял да и треснул по швам. Джозеф тогда уже вступил в достаточно зрелый возраст, ему исполнилось семнадцать, и весил он добрых сто двадцать пять килограммов. Он сидел в одном нижнем белье на кушетке, зажав в руке зачитанный библиотечный томик шекспировского "Юлия Цезаря", и слушал, как доктор рассказывает ему о "гавайской диете". Ее принцип базировался на одном простом факте. Тело жителя Полинезии развивалось веками за счет потребления жареной рыбы, овощей, фруктов и клубней таро - многолетнего растения, растущего в тропиках. Когда же с приходом хаоле туземцы стали потреблять много различных масел и особенно гипернасыщенных жиров, используемых в фаст-фуде, это вызвало у островитян непомерное ожирение, потому что их тела не были приспособлены к нормальной переработке подобных веществ. У них попросту был иной химический состав крови.
Поэтому Джозеф первый год своего обучения в Гавайском университете проводил так же, как в старших классах средней школы: в одиночестве, с книжкой в руках, не обращая внимания на периодические приливы и отливы феромонов и гормонов, вовсе не стремясь заиметь накачанные бицепсы и не уделяя должного внимания прелестям, едва скрытым под девичьими бикини. Однако теперь он внимательно следил за тем, что ест. Джозеф принялся читать поваренные книги, выискивая новые способы приготовления пищи. Но в первую очередь изменилась его диета. Вместо картофельных чипсов и чизбургеров он ел в большом количестве свежие плоды папайи и ананасы, на смену бифштексам и мясной вырезке пришла свежая рыба. Иногда целыми днями он ел только сырую пищу: сасими и дыни. Время от времени он жарил свежие морепродукты на пляже, как делали его предки в течение многих поколений.
Удивительно, но его телу не понадобилось много времени, чтобы прийти в норму. Лишний вес вдруг сам собой сошел с него, и у Джозефа было такое чувство, как будто он избавился от чересчур просторного костюма. Вскоре юноша ощутил, что его переполняет новая, пока еще непривычная энергия. Он стал совершать прогулки по окрестностям, долгие, многочасовые. Джозеф просто шел вперед, не размышляя ни о чем, погрузившись в мечтательное настроение. Порой неожиданно для себя обнаруживал, что разгуливает по пляжу с возбудившимся, ставшим вдруг огромным членом, который вздымался под брюками наподобие перископа подводной лодки, стремящегося вырваться из мрачных океанских глубин к яркому дневному свету.
Если сравнить его жизнь с книгой, а Джозефу частенько приходила на ум подобная мысль, тогда его детские годы можно было бы считать одной главой, где рассказано об одиночестве толстого мальчика, за которой следовала совершенно другая, совершенно не похожая на первую глава - его университетская юность.
Когда Джозеф был помоложе, он редко выказывал интерес к особам противоположного пола, которые, со своей стороны, также никогда не жаловали вниманием "толстенького маленького зануду", вечно уткнувшегося носом в книжку. Поэтому ему так и не довелось испытать все те трепетные мучения, которые обычно сводят с ума достигших половой зрелости мальчишек. Он никогда не бывал на школьных дискотеках и не прижимал к себе в танце девушку, пока невидимый оркестр пронзительно и громко исполняет дрянную балладу из репертуара Билли Джоэла, а пенис пульсирует в штанах как бортовой мотор. Ему не довелось страдать от боли и душевных мук первой неразделенной любви, у него никогда не колотилось сердце от переизбытка адреналина и не покрывалось красными пятнами лицо во время игры в бутылочку на пляже у костра. Он так и не изведал мальчишеской неловкости и возбуждения - неизменных спутников первого свидания.
На втором курсе университета все изменилось. В качестве профилирующей дисциплины Джозеф выбрал курс под названием "Гавайский фольклор", потому что ему нравились живописующие местные истории, а еще он подумал, что хотя бы кто-то должен помнить, как звучит гавайский язык. Когда он не бродил по пляжу и не слонялся по университетскому городку, изучая методом проб и ошибок женскую анатомию, он работал. Джозеф устроился в один ресторан, где сначала мыл посуду, а потом получил повышение до должности помощника повара. Вскоре его назначили ведущим поваром. И пусть приходилось готовить не ту здоровую полинезийскую пищу, которую ел он сам, все же процесс приготовления доставлял Джозефу необыкновенное удовольствие, даже если речь шла о тех бестолковых блюдах, которые так нравились туристам, - вроде розового люциана (здесь его называли опакапакой), посыпанного орехами макадамиа с соусом из манго или тушенной в кокосовом молоке свинины.
Повышение повлекло за собой относительную финансовую независимость. Вскоре Джозеф стал замечать, что тратит больше, чем однокурсники, и решил вкладывать зарабатываемые деньги в собственное кулинарное образование. Он частенько приглашал девушек на свидания в рестораны и водил их только туда, где можно было попробовать новое блюдо. Со временем Джозеф стал кем-то вроде завсегдатая у "Алана Вонга". Он часами просиживал у столика, расположенного напротив кухни, и зачарованно наблюдал за поварами, воодушевленно колдующими над блюдами, в которых они смешивали тропические, французские и японские компоненты.
Именно во время одного из подобных посещений он вдруг окончательно понял, чем хочет заниматься. Джозеф решил стать поваром.
Подружки на таких свиданиях не понимали, что происходит. Почему он не хочет просто сидеть за столиком и восхищенно смотреть им в глаза? Девушки всегда жаждали говорить с Джозефом, рассказать ему о себе, о том, что им нравится делать, поделиться своими мыслями об окружающих. Некоторые изо всех сил старались найти то, что могло бы их объединить, некоторые просто стремились общаться.
Но Джозефу было не до разговоров, он очень хотел стать поваром.
Джозеф свернул с шоссе и направил грузовик по уже знакомой, изрезанной колеями красной тропе. Он ехал не спеша, аккуратно продвигаясь мимо сахарного тростника, чтобы не поднимать за собой слишком большого шлейфа из пыли.
Въезжая на поляну, огляделся в поисках Уилсона и увидел его на корточках возле тлеющей печи. Перед ним на земле лежала обугленная человеческая нога. Кузен мерно отщипывал мясо с бедра, клал его в рот и задумчиво жевал.
Джозеф стремительно выпрыгнул из машины.
- Какого черта ты делаешь?!
Уилсон поднял на него спокойные глаза - рот его был все еще заполнен свежеиспеченной человеческой плотью - и помахал рукой:
- Подожди минутку.
Джозеф стоял над кузеном, ощущая, как по пищеводу поднимается волна желудочной кислоты, и брезгливо смотрел, как Уилсон заканчивает жевать и наконец проглатывает.
- Ты что, больной?.. Людей есть нельзя!
- Да я просто хотел попробовать.
Джозеф едва успел отвернуться, прежде чем его вырвало. Горькая жидкость исторглась из недр желудка прямо на землю. Чувствуя, что ноги больше не держат, он как подкошенный рухнул вниз, подняв облако пыли. Он тихо заплакал.
Уилсон недоуменно посмотрел на него.
- Я просто попробовал, братишка. Не драматизируй.
"Не драматизируй?" Но как в подобной ситуации не драматизировать? Он делал все это - выкопал печь, приготовил трупы - словно на автопилоте. Он ничего не чувствовал по отношению к двум убитым парням: ни ненависти, ни жалости - совсем ничего… Но сейчас, когда Джозеф увидел Уилсона, жующего кусок мяса с человеческого бедра… "Не драматизируй" - явно неподходящее слово, когда речь идет о каннибализме.
Он поднял глаза на Уилсона и негромко, с расстановкой произнес:
- Это человеческая нога. Нога живого существа. Ты не можешь есть живых существ.
- Само собой, кто спорит? Но послушай, когда у меня появится возможность попробовать? Ты понимаешь, о чем я. Небось навряд ли это появится в меню в забегаловке "Сэма Чоя".
Джозеф молчал.
- Не так уж и противно. Только немного жестковато, - добавил кузен.
- Ты настоящий Аи-Канака.
- Да сказки все это.
Джозеф смахнул слезы с глаз.
- Сказки появляются не просто так.
Уилсон покачал головой. Он взглянул на лежавшую на земле ногу, по-прежнему пышущую жаром. Джозеф заметил, как на лице двоюродного брата промелькнуло странное выражение. Нет, то было вовсе не отвращение, не омерзение от того, что он только что сделал. Напротив. Он выглядел как мальчишка, не сводящий глаз с банки печенья. У него был такой взгляд, словно он больше всего на свете хотел добавки.
Джозеф резко дернулся.
- Прекрати! Просто - черт тебя подери - остановись! Уилсон казался обиженным.
- Да я же все, больше не буду.
- Отойди подальше от этой ноги!
Уилсон не сдвинулся с места и посмотрел Джозефу прямо в глаза.
- Мне жаль. Лады?
Джозеф поднялся с земли и на ватных ногах пошел обратно к грузовику. Залез в кабину и вытащил пакет с едой.
- Держи.
- Клево! - Уилсон вскочил и заглянул в пакет. - Братишка, я так проголодался, что готов съесть и быка!