Девочка достает жевательную резинку изо рта и вдавливает ее в поверхность парты.
- Люси, это мисс Бакстер.
Я подумывала взять назад свою девичью фамилию Уикс, но потом вспомнила свою маму. Макс многое у меня отобрал, но юридически я могла, если хотела, продолжать пользоваться его фамилией. И любая девчонка, которая выросла с фамилией, стоящей в конце списка, не станет легкомысленно разбрасываться фамилией, которая начинается с буквы "Б".
- Можешь называть меня Зои, - говорю я.
Все в этой девочке говорит о том, что она заняла глухую оборону, - от сгорбленной спины до откровенного нежелания смотреть мне в глаза. Я замечаю у нее в носу кольцо - крошечное тоненькое золотое колечко, которое сначала принимаешь за игру света, пока не присмотришься повнимательнее, - и рисунки, похожие на татуировки, на костяшках пальцев.
На самом деле это буквы.
"Н.А.Х.Е.Р."
Помнится, Ванесса говорила мне, что семья Люси посещает церковь Вечной Славы - ультраконсервативную церковь, к которой примкнул Макс. Я пытаюсь представить Люси с брошюрой в руках перед кинотеатром рядом с другими яркими, искрящимися энтузиазмом девочками-подростками, которые участвовали в митинге протеста, организованном пастором Клайвом и иже с ним.
Интересно, а Макс ее знает?
- Я с нетерпением жду, Люси, когда мы начнем заниматься, - говорю я.
У нее не дрогнул ни один мускул.
- Я надеюсь, что ты уделишь Зои внимание, - добавляет Ванесса. - У тебя есть вопросы до начала занятия?
- Да. - Голова Люси откидывается назад, как у одуванчика, слишком тяжелого для своего стебля. - Если я не приду на занятие, в моем личном деле поставят прогул?
Ванесса смотрит на меня и удивленно приподнимает брови.
- Удачи! - желает она и закрывает за собой дверь.
- Ну-с… - Я ставлю стул напротив Люси, чтобы она не могла от меня отвернуться, и сажусь. - Я действительно рада, что буду с тобой заниматься. Тебе когда-нибудь объясняли, что такое музыкальная терапия?
- Ерунда? - строит она предположение.
- Это способ посредством музыки достучаться до чувств, которые иногда заперты внутри, - объясняю я, словно не слыша ее реплики. - На самом деле ты, наверное, и сама уже занималась музыкальной терапией. Так все поступают. Например, когда день не задался и единственное твое желание - натянуть любимый спортивный костюм, съесть плитку шоколада и пореветь под песню "Совсем одна". Это и есть музыкальная терапия. Или когда на улице потеплело настолько, что опускаешь в машине окна, врубаешь на полную магнитофон и подпеваешь. Это тоже музыкальная терапия.
Я говорю и параллельно достаю блокнот, чтобы сделать записи. Суть состоит в том, чтобы записать все комментарии, которые отпускает пациент, и мои собственные впечатления, а позже объединить все это в более формальный документ - историю болезни. Когда я занимаюсь этим в больнице, там все просто - я оцениваю порог переносимой боли, выражение лица пациента, состояние тревоги, в котором он находится.
Однако Люси - чистый лист.
Она глядит поверх моего плеча, большим пальцем бездумно царапая исписанную скучающими учениками парту.
- Что ж, - весело продолжаю я, - я подумала, что сегодня ты, возможно, поможешь мне лучше тебя узнать. Например, ты когда-нибудь играла на музыкальном инструменте?
Люси зевает.
- Похоже, это означает "нет". А хотела научиться?
Она продолжает молчать, и я немного придвигаю свой стул.
- Люси, я спросила: ты когда-нибудь хотела научиться играть на каком-либо музыкальном инструменте?
Она опускает голову на руки и закрывает глаза.
- Ничего страшного. Многие не умеют ни на чем играть. Но знаешь, если тебя что-то заинтересует во время наших занятий, я тебе с удовольствием помогу. Я умею играть на всем: на духовых инструментах, на ударных, на клавишных, на гитаре.
Я смотрю в свой блокнот. Пока в нем значится лишь имя Люси и больше ничего.
- На всем, - негромко повторяет Люси.
Я так рада слышать ее хриплый голос, что чуть не падаю со стула.
- Да, - заверяю я, - на всем.
- Вы умеете играть на аккордеоне?
- Нет, - поколебавшись, отвечаю я. - Но, если хочешь, мы можем научиться вместе.
- Диджериду?
Однажды я пыталась поиграть на этой двухметровой деревянной трубе, но мне не хватило дыхания.
- Нет.
- Следовательно, - говорит Люси, - вы чертова обманщица, как и все, кого я знаю.
Я давно уже усвоила, что ответная реакция - любая, даже злость - это шаг к преодолению полнейшего безразличия.
- А какую музыку любишь ты? Что у тебя в плеере?
Люси хранит молчание. Она достает ручку и рисует на внутренней стороне ладони замысловатый узор - узел племени маори, сплошные изгибы и завитки.
Может быть, у нее нет плеера. Я прикусываю губу, злясь на себя за то, что затронула вопрос о том, каковы доходы моего пациента.
- Я знаю, что у тебя очень религиозная семья, - говорю я. - Ты слушаешь христианский рок? Возможно, тебе нравится какая-нибудь группа?
Молчание.
- А что ты скажешь насчет первых популярных песен, тексты которых ты запомнила? Когда я была маленькая, у старшей сестры моей лучшей подруги был магнитофон, она часто ставила "Билли, не строй из себя героя". Это было в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, ее исполняла британская группа "Пейпер лейс". Я копила карманные деньги, чтобы купить себе кассету. Даже сейчас, когда я слышу эту песню, у меня наворачиваются слезы на глаза, когда в конце песни девушка получает известие о смерти своего парня, - признаюсь я. - Смешно, но если бы пришлось выбирать одну песню, которую можно взять с собой на необитаемый остров, то я выбрала бы именно эту. Можешь мне поверить, с тех пор я слышала много более сложной и достойной музыки, но из-за ностальгии отдала бы свой голос за эту. - Я смотрю на Люси. - А ты? Какую песню взяла бы ты, если бы тебя выбросило на необитаемый остров?
Люси сладко мне улыбается.
- "Лучшее из Дэвида Хассельхоффа", - говорит она и встает. - Можно мне в туалет?
Я мгновение озадаченно смотрю на нее: мы с Ванессой не оговаривали, разрешено ли ее отпускать. Но у нас же терапия, а не тюрьма. Кроме того, не пустить ребенка в туалет - слишком жестокое и неординарное наказание.
- Конечно, - разрешаю я, - я подожду здесь.
- Держу пари, что будете ждать, - бормочет Люси и выскальзывает за дверь.
Я барабаню пальцами по столу, беру ручку. "Пациентка никак не желает делиться личной информацией, - пишу я. - Любит Хассельхоффа". Потом зачеркиваю последнее предложение. Люси сказала это лишь для того, чтобы увидеть, как я отреагирую.
Я думаю.
Изначально я была абсолютно уверена, что мне удастся достучаться до Люси; я никогда не сомневалась в своих способностях терапевта. Но опять-таки, в последнее время мне приходилось иметь дело с подневольной аудиторией (пациентами дома престарелых) или людьми, которые испытывали такие физические страдания, что музыка была им только во благо, а не во вред (пациенты ожогового отделения). Я не учла одного: невзирая на то что я с нетерпением ждала этой встречи, Люси Дюбуа хотела быть где угодно, только не здесь.
Через несколько минут я начинаю оглядывать кабинет.
Несмотря на то что большинство ребят с особыми потребностями учатся с основной массой школьников, в этом небольшом кабинете находились приспособления и инвентарь для тех, кто учился по индивидуальной программе: пружинистые мячи, на которых можно сидеть вместо стульев, мини-рабочие станции, где ученики могли заниматься стоя или работать в парах; полки с книгами; корзины с резиновыми "волосатыми" мячиками, банки с рисом и наждачной бумагой. На белой доске написана одна фраза: "Привет, Ян!"
"Кто такой Ян? - удивляюсь я. - И куда они его подевали, чтобы мы могли встретиться с Люси?"
Я понимаю, что прошло уже минут пятнадцать с тех пор, как Люси ушла в туалет. Я покидаю кабинет. Напротив женский туалет. Я толкаю дверь и вижу склонившуюся к зеркалу девочку, которая подводит глаза.
Я нагибаюсь, но никаких ног под дверями кабинок не замечаю.
- Ты знаешь Люси Дюбуа?
- Да уж! - отвечает девочка. - Совсем чокнутая!
- Она заходила в туалет?
Девочка качает головой.
- Черт! - негромко ругаюсь я, возвращаясь в коридор.
Заглядываю в кабинет, где мы сидели, но я не настолько наивная, чтобы думать, что там меня уже ждет Люси.
Придется идти в дирекцию и докладывать, что Люси сбежала с занятия.
Придется сказать Ванессе.
И я поступаю так, как недавно поступила Люси: освобождаю себя от всяких обязательств и ухожу.
После прискорбной неудачи с Люси мне меньше всего хочется возвращаться домой. Я знаю, что на автоответчике меня ждут послания от Ванессы - ее не было в кабинете, когда я сдавала пропуск, поэтому мне пришлось оставить ей записку с извинениями и объяснениями, почему раньше времени закончился первый сеанс музыкальной терапии. Я выключаю свой сотовый и еду туда, где меньше всего можно встретить знакомых, - в гипермаркет "Волмарт". Просто удивительно, сколько времени можно потратить, бродя по рядам, разглядывая посуду фирмы "Корелл" из ударопрочного, жаростойкого стекла с изображенными на ней лимонами или лаймами, сравнивая цены на непатентованные витамины известных фирм. Я набиваю тележку ненужными вещами: кухонными полотенцами, туристическим фонариком, набором бисера, тремя дисками с Джимом Керри, которые продаются комплектом за три доллара, отбеливающими полосками для зубов. Потом я бросаю тележку где-то в отделе "Все для рыбалки и охоты", раскладываю складной стульчик, сажусь и пытаюсь читать свежий выпуск "Пипл".
Сама не понимаю, почему меня так расстроила неудача с Люси. У меня было много пациентов, при первом знакомстве с которыми я тоже не могла похвастаться значительными успехами. Например, мальчик-аутист из этой же школы, с которым я работала год назад, во время первых четырех сеансов просто раскачивался на стуле и больше ничего. Я знаю, несмотря на случившееся сегодня, Ванесса поверит мне на слово, если я скажу, что в следующий раз все пройдет намного глаже. Она простит меня за то, что я отпустила Люси. Возможно, она обвинит во всем Люси, а не меня.
Я не гнева ее боюсь.
Я просто не хочу ее расстраивать.
- Прошу прощения, - обращается ко мне работник магазина.
Я поднимаю глаза, вижу его большой значок с символикой "Волмарта", его жидкие волосы. Он говорит медленно, как будто обращается к младенцу, не способному его понять.
- Эти стулья не для сидения.
"А для чего они тогда?" - удивляюсь я. Но только вежливо улыбаюсь, встаю, складываю стул и кладу его назад на полку.
Я еду куда глаза глядят минут тридцать и оказываюсь на стоянке перед баром всего в паре километров от своего дома. Раньше я здесь работала - сперва официанткой, потом певицей - пока мы с Максом не начали процедуру ЭКО. Потом я постоянно чувствовала усталость или находилась в нервном напряжении - иногда и то и другое. Поэтому игра на акустической гитаре дважды в неделю по вечерам потеряла свою привлекательность.
В баре почти пусто, сегодня среда, послеобеденное время.
А еще я перестала здесь бывать из-за большого плаката, который гласит, что по средам здесь поют караоке.
Караоке, на мой взгляд, занимает ведущее место в списке величайших изобретений-ошибок, когда-либо совершенных человечеством, наряду с "Виндоуз Виста" и лаком, маскирующим лысину у мужчин. Караоке позволяет людям, которые обычно имеют смелость петь в стенах собственной ванной, когда громко журчит вода, выйти на сцену и обрести пятнадцать минут сомнительной славы. На каждое по-настоящему впечатляющее выступление, которое вам приходилось слышать в караоке, по всей видимости, приходится выступлений двадцать, от которых бегут мурашки.
Но после четвертого выпитого за два часа бокала я чуть ли не вырываю микрофон из рук какой-то женщины средних лет с жуткой химической завивкой на голове. Я убеждаю себя, что поступаю так потому, что если она споет еще одну песню Селин Дион, то мне придется удавить ее шлангом, который тянется от бочонка с содовой, стоящего под стойкой бара. Но, вполне вероятно, есть еще одна причина, по которой мне хочется спеть: я точно знаю, что, когда пою, мне становится легче.
Разница между тем, кто становится музыкантом, и тем, кто становится музыкальным терапевтом, очень проста - смещаются приоритеты: с того, что ты лично можешь извлечь из музыки, на то, что способны извлечь из нее с твоей помощью другие. Музыкальная терапия - это музыка без эго, хотя многие из нас продолжают оттачивать свое мастерство, выступая в коллективах или церковных хорах.
Или, как в моем случае, распеваясь в караоке.
Я знаю, что у меня хороший голос. И в этот день, когда все мои остальные таланты были поставлены под вопрос, чрезвычайно бодрит, когда тебе хлопают постоянные посетители бара и просят спеть на бис, когда бармен протягивает тебе стакан, чтобы собирать деньги.
Я исполняю несколько песен Линды Ронстадт. Немного из Ареты Франклин. Потом из Евы Кессиди. В какой-то момент я иду в машину и приношу свою гитару. Исполняю несколько авторских песен, разбавляя их песнями Мелиссы Этеридж и версией "Дней славы" Брюса Спрингстина для акустической гитары. К тому времени, когда я начинаю "Американский пирог", мне уже подпевает весь бар и я совершенно не думаю о Люси Дюбуа.
Я просто не думаю. Точка. Я позволяю музыке нести меня, быть мною. Я словно звуковая нить, которая проникает в каждого присутствующего в зале и крепко связывает нас вместе.
Когда я замолкаю, все аплодируют. Бармен придвигает мне еще один джин с тоником.
- Зои, - говорит он, - тебе уже пора вернуться к нам.
Может быть, он и прав.
- Не знаю, Джек. Подумаю.
- Ты заказы принимаешь?
Я оглядываюсь и вижу стоящую у барного стула Ванессу.
- Прости, - извиняюсь я.
- В чьем исполнении? Бренды Ли или "Бакчерри"?
Я жду, пока она усядется на стул рядом со мной и сделает заказ.
- Не буду спрашивать, как ты меня нашла.
- В этом городе только один ярко-желтый джип. Даже патрульные вертолеты могут тебя найти. - Ванесса качает головой. - Ты не первая, от кого Люси сбежала. Тот же фокус она проделывала со школьным психиатром во время их первой встречи.
- Ты могла бы меня предупредить.
- Я надеялась, что на этот раз все будет по-другому, - призналась Ванесса. - Ты придешь еще раз?
- А ты хочешь, чтобы я пришла? - спрашиваю я. - Я к тому, что, если тебе просто нужно "свежее тело", которое могла бы бортануть Люси, ты могла бы нанять какого-нибудь подростка за сущие копейки.
- В следующий раз я лично привяжу ее к стулу, - обещает Ванесса. - И может быть, тебе удастся заставить ее послушать Селин Дион в исполнении вон той дамы.
Она кивает на женщину, чью карьеру певицы в караоке я прервала.
- Ты давно здесь сидишь?
- Да. Почему ты не говорила, что умеешь так петь?
- Ты сто раз слышала, как я пою…
- Да как-то, когда ты выстукиваешь мелодию к рекламе хрустящих горячих блинчиков, она не очень-то раскрывает диапазон твоего голоса.
- Раньше я выступала здесь два раза в неделю, - говорю я ей. - Я и забыла, как мне это нравилось.
- В таком случае ты должна опять начать петь. Я даже буду ходить с тобой, чтобы тебе не пришлось выступать перед пустым залом.
При упоминании Ванессой пустого зала я вспоминаю сеанс музыкальной терапии, с которого сбежала моя пациентка. Я обхватываю гриф гитары, как будто прячась за щитом.
- Я действительно думала, что смогу заставить Люси раскрыться. Я теперь чувствую себя полной неудачницей.
- Я лично не считаю тебя неудачницей.
- А кем ты меня считаешь? - Вопрос сорвался с губ помимо моей воли.
- Ну, - медленно произносит Ванесса, - я считаю тебя самым интересным человеком, с которым мне пришлось познакомиться. Каждый раз, когда я думаю, что раскусила тебя, я узнаю что-то новое, что совершенно сбивает меня с толку. Как, например, в прошлое воскресенье, когда ты призналась, что хранишь список тех мест, в которых мечтала побывать в юности. Или что ты раньше смотрела "Звездный путь" и помнила диалоги из всех серий. Или, например, сейчас, когда я понимаю, что ты вторая Шерил Кроу.
Бар заливает приглушенный желтый свет, мои щеки пылают, голова кружится, хотя я продолжаю сидеть на стуле. Будучи замужем за Максом, я редко выпивала - сперва из солидарности, потом из-за того, что хотела забеременеть, - именно поэтому на мой организм, не привыкший к алкоголю, так повлияло выпитое за этот вечер. Я протягиваю через Ванессу руку к пачке салфеток, которые находятся рядом с подносом с оливками, и тоненькими волосками на своем запястье задеваю шелковый рукав ее блузы. У меня по телу пробегает дрожь.
- Джек, - зову я, - мне нужна ручка.
Бармен подает мне ручку, я разворачиваю салфетку и пишу на ней числа от одного до восьми.
- Какие песни, - спрашиваю я, - вошли бы в сборник произведений, способных описать тебя?
Затаив дыхание, я жду, что она рассмеется или просто скомкает салфетку, но Ванесса неожиданно берет ручку у меня из рук. Когда она склоняется над стойкой бара, челка падает ей на один глаз.
"Ты когда-нибудь обращала внимание, что у каждого дома свой запах?" - спросила я во время нашего первого с Ванессой похода в кафе. "Пожалуйста, только не говори, что мой пахнет чем-то ужасным вроде сарделек". - "Нет, - ответила я. - Он пахнет чистотой. Как солнечный свет на простынях". Потом я попросила ее сказать, чем пахнет моя квартира. "А ты разве не знаешь?" - "Нет, - ответила я. - Я не чувствую, потому что живу здесь. Уже принюхалась". - "Она пахнет тобой, - объяснила Ванесса. - Как дом, откуда никогда не хочется уходить".
Ванесса закусывает губу и пишет свой список. Временами она щурится, или смотрит на бармена, или задает риторический вопрос о том, как называется группа, но тут же сама вспоминает.
Несколько недель назад мы смотрели документальный фильм, в котором говорилось, что человек в среднем лжет четыре раза в день. "Целых тысяча четыреста шестьдесят раз в год", - подсчитала тогда Ванесса. Я тоже прикинула: "Почти восемьдесят восемь тысяч раз за шестьдесят лет". - "Могу поспорить, что знаю, какая самая распространенная ложь, - похвасталась тогда Ванесса. - "У меня все в порядке"".
Я пыталась убедить себя, что ушла из школы, не дождавшись, пока в свой кабинет вернется Ванесса, лишь по одной причине - Ванессе было не до того. Я боялась, что она решит, что я бездарный музыкальный терапевт. Но была еще одна причина, по которой я сбежала, - я хотела, чтобы она пришла за мной.
- Готово! - говорит Ванесса и подталкивает ко мне салфетку. Она вспархивает, словно бабочка, и снова опускается на стойку бара.
Эйми Манн. Ани Дифранко. Дэмьен Райс. Хауи Дэй.
Тори Эймос. Шарлотта Мартин. "Гарбидж". Элвис Костелло.
"Уилко". "Индиго гёрлз". Элисон Краусс.
Ван Моррисон. Анна Налик. Этта Джеймс.
На мгновение у меня пропал дар речи.