Идут титры, и зрители начинают вставать со своих мест. Когда зажигается свет, голова Зои лежит на моем плече. Потом я слышу:
- Зои! Привет!
Она подскакивает, как будто ее застали за каким-то постыдным занятием, и растягивает губы в широкой улыбке.
- Ванда! - восклицает она, обращаясь к женщине, которая кажется мне отдаленно знакомой. - Фильм понравился?
- Я не большая поклонница фильмов Тарантино, но, откровенно говоря, этот оказался неплохим, - отвечает она и берет своего спутника под руку. - Зои, не знаю, знакома ли ты с моим мужем Стэном? Зои - музыкальный терапевт, которая приходит в дом престарелых, - объясняет Ванда.
Зои поворачивается ко мне.
- А это Ванесса, - говорит она. - Моя… подруга.
Вчера вечером мы праздновали наш первый проведенный вместе месяц. Открыли шампанское, ели клубнику, она обыграла меня в "Эрудит". Мы занимались любовью, а когда проснулись утром, она обвила меня руками и ногами, как виноградная лоза.
Подруга…
- Мы знакомы, - говорю я Ванде, хотя и не собираюсь напоминать, что мы познакомились на вечеринке в честь дня рождения ребенка, который умер.
Мы выходим из кинотеатра вместе с Вандой и ее мужем, обсуждаем сюжет фильма, может ли он претендовать на "Оскар". Зои намеренно держится от меня чуть в стороне. Она даже не смотрит мне в глаза, пока мы не оказываемся в моей машине, направляясь ко мне домой.
Зои заполняет повисшую тишину рассказом о дочери Ванды и Стэна: девочка хотела пойти в армию, потому что призвали ее жениха. Похоже, она не замечает, что я не произнесла ни слова. Когда мы подъезжаем к дому, я отпираю дверь, вхожу и снимаю пальто.
- Чай будешь? - спрашивает Зои, направляясь в кухню. - Пойду поставлю чайник.
Я молчу. Я сейчас словно оголенный нерв и не могу говорить.
Вместо этого я сажусь на диван и беру газету, которую за сегодня не было времени прочесть. Слышу, как Зои тарахтит в кухне, достает из посудомоечной машины чашки, наливает в чайник воду, включает печь. Она все знает: в каком ящике лежат ложки, на какой полочке я храню пакетики чая… Она двигается по моему дому, как хозяйка.
Я невидяще смотрю на статью редактора, когда она входит в гостиную, склоняется над диваном и обнимает меня.
- Еще письма о скандале с начальником полиции?
Я отстраняюсь от нее.
- Не надо.
Она отступает.
- Наверное, на тебя так подействовал фильм.
- Не фильм. - Я поворачиваюсь к ней лицом. - А ты.
- Я? А что я сделала?
- Все дело в том, чего ты не сделала, Зои, - отвечаю я. - Что именно? Ты хочешь меня только тогда, когда никого нет рядом? Тебе больше нравится флиртовать со мной, когда никто не видит?
- Ладно. У тебя явно дерьмовое настроение…
- Ты не хотела, чтобы Ванда узнала, что мы вместе. Это было очевидно.
- Моим коллегам не обязательно знать подробности моей личной жизни…
- Правда? А разве ты не сказала ей, что беременна? - спрашиваю я.
- Конечно, сказала…
- То-то и оно! - Я глотаю обиду, изо всех сил пытаясь не расплакаться. - Ты сказала ей, что я твоя подруга.
- А ты и есть моя подруга, - возмущается Зои.
- И все?
- А как мне тебя представлять? Любовница? Больше смахивает на плохое кино семидесятых. Сожительница? Я даже не уверена, что мы сожительствуем. Но разница между нами заключается в том, что мне плевать, как называются наши отношения. И мне не нужно навешивать ярлыки, чтобы другим было понятно. Только зачем это нужно тебе? - В кухне свистит чайник. - Послушай, - говорит она, глубоко вздохнув. - Ты все принимаешь слишком близко к сердцу. Я выключу чайник и пойду домой. Поговорим обо всем завтра, утро вечера мудренее.
Она идет в кухню, но я не отпускаю ее, а следую за ней. Наблюдаю за ее рациональными и грациозными движениями - как она снимает чайник с плиты. Когда она оборачивается ко мне, ее лицо спокойно и ничего не выражает.
- Спокойной ночи.
Она проходит мимо меня. Когда она уже стоит у двери, я говорю:
- Я боюсь.
Зои колеблется, вцепившись в дверь, словно застыв между двумя мгновениями.
- Боюсь, что я тебе надоем, - признаюсь я. - Боюсь, что ты устанешь от жизни, которую пока не в полной мере приемлет общество. Боюсь, что если поддамся чувствам, то, когда ты меня оставишь, не оправлюсь от такой потери.
Одним движением Зои пересекает кухню и оказывается напротив меня.
- Почему ты думаешь, что я тебя брошу?
- По опыту, - отвечаю я. - И еще потому, что ты понятия не имеешь, насколько это тяжело. Я до сих пор боюсь, что кто-то из родителей потребует моего увольнения и убедит руководство школы со мной расстаться. Я смотрю новости и слышу политиков, которые, ничего не зная обо мне, принимают решения, что мне можно, а чего нельзя. Я не понимаю, почему в моей особе всегда больший интерес вызывает то, что я лесбиянка, а не то, что я по знаку зодиака Лев, умею отбивать чечетку или специализировалась в зоологии?
- А ты умеешь бить чечетку? - удивляется Зои.
- Суть в том, - продолжаю я, - что ты сорок лет была традиционной ориентации. Почему бы тебе не вернуться на дорогу с наименьшим сопротивлением?
Зои смотрит на меня так, будто я совсем тупая.
- Потому что ты, Ванесса, не мужчина.
В этот вечер мы не занимаемся любовью. Мы пьем заваренный Зои чай, и я рассказываю, как меня впервые обозвали лесбиянкой, а я прибежала домой и расплакалась. Обсуждаем, как я ненавижу, когда механик каждый раз решает, что я понимаю, о чем он говорит, когда ремонтирует мою машину, лишь потому, что я лесбиянка. Я даже немного отбиваю чечетку: шаг - на носочки - другую ногу, шаг - на носочки - другую ногу. Мы лежим обнявшись на диване.
Последнее, что я помню прежде, чем уснуть в ее объятиях: "И так тоже хорошо".
Несмотря на разочарование рентгеновскими очками от комикс-вкладышей, я стала собирать еще на один приз, который был мне просто позарез необходим. Зуб кита - брелок на ключи, приносящий удачу. Больше всего меня заинтриговало описание предмета: "Гарантированно принесет обладателю удачу в жизни".
После рентгеновских очков я уже не ожидала, что китовый зуб окажется зубом настоящего кита, да и зубом вообще. Скорее всего, он будет сделан из пластмассы, вверху проделано отверстие для металлического кольца, на которое вешают ключи. Но я все равно копила карманные деньги, чтобы купить жвачку "Базука". Я обыскала весь пол в маминой машине, надеясь найти завалившиеся монетки, чтобы насобирать доллар и десять центов на доставку.
Через три месяца у меня уже было шестьдесят пять комиксов, которые я отправила по почте, чтобы получить приз. Когда пришел амулет, я была немного удивлена тем, что зуб выглядел, как настоящий (хотя я и не могла сказать точно, китовый ли это зуб), а серебряное колечко для ключей было тяжелым и блестящим. Я опустила его в накладной карман своего рюкзака и стала загадывать желания.
На следующий день в школе отмечали День святого Валентина. У каждого были маленькие "почтовые ящички", которые мы сделали из обувных коробок и цветного картона. Чтобы никто не почувствовал себя обделенным - это из области анализа поступков! - учительница придумала надежный план: каждая девочка в классе пошлет валентинку каждому мальчику и наоборот. Таким образом, я гарантированно должна была получить четырнадцать валентинок в обмен на четырнадцать открыток с изображением кенара Твитти и кота Сильвестра, которые я адресовала мальчикам из класса, даже Люку, который, к сожалению, ковырялся в носу и ел козявки. После занятий я принесла свою коробку домой, поставила на кровать и рассортировала открытки. К моему удивлению, одна открытка оказалась лишней. Да, каждый мальчик, как и ожидалось, прислал мне валентинку. А пятнадцатая открытка была от Эйлин Коннелли - девочки со сверкающими голубыми глазами и черными как смоль волосами, которая однажды на физкультуре обняла меня, чтобы показать, как правильно держать ракетку. "С Днем святого Валентина, - было написано на открытке, - от Эйлин". И неважно, что отсутствовала надпись "с любовью". И неважно, что, скорее всего, она прислала открытку каждой девочке в классе, а не только мне. В тот момент единственное, о чем я думала, единственное, что имело значение: она, пусть и на секунду, вспомнила обо мне. Я была уверена, что получила эту дополнительную валентинку исключительно благодаря амулету из зуба кита, - действительно, быстро действует.
За все эти годы каждый раз, когда я переезжала - из отчего дома в общежитие колледжа, из комнаты в общежитии в свою городскую квартиру, из квартиры в этот дом, я перебирала пожитки и отделяла зерна от плевел. И каждый раз на прикроватной тумбочке я натыкалась на счастливый китовый зуб. У меня даже мысли такой не возникает - выбросить его!
По-видимому, амулет все еще действует.
Макс
В дальнем восточном уголке заднего двора в доме моего брата лежат четыре белые мраморные плиты. Слишком маленькие для брода через ручей, некоторые даже заросли кустами - розовыми кустами, которые, насколько я вижу, никогда не подстригали. Это памятники каждому из детей, которых потеряли Рейд с Лидди.
Сегодня я устанавливаю пятый.
На этот раз выкидыш случился на ранних сроках, но в доме стоит плач. Я бы хотел сказать, что пришел сюда, чтобы мой брат с женой могли скорбеть в одиночестве, но правда в том, что это событие всколыхнуло во мне слишком много воспоминаний. Поэтому я поехал в питомник и нашел подходящую мраморную плиту. Я решаю, что, когда сойдет снег, в благодарность за все, что сделал для меня Рейд, я превращу этот небольшой запущенный участок в сад. Я думаю над тем, как посажу цветущую айву и несколько красноталов, пестрых вейгел. В центре поставлю небольшую гранитную скамейку, а вокруг установлю камни в форме полумесяца - сюда Лидди могла бы приходить, просто посидеть, подумать, помолиться. В шахматном порядке я посажу цветы, чтобы всегда какие-нибудь цвели - пурпурные и голубые, например лук кустистый и василек, гелиотроп и пурпурная вербена. И белые из белых - магнолию звездчатую, китайскую грушу, дикую морковь.
Я уже начал делать наброски этого ангельского сада, когда услышал шаги за спиной. Рейд стоит, засунув руки в карманы пиджака.
- Привет, - говорит он.
Я оборачиваюсь и щурюсь от солнца.
- Как она?
Рейд пожимает плечами.
- Сам знаешь.
Знаю. Я никогда не чувствовал себя таким потерянным, как в тот день, когда у Зои случился выкидыш. В этом все будущие родители солидарны с церковью Вечной Славы: для них жизнь есть жизнь, даже такая крошечная. Это не просто клетки, они твое будущее.
- Сейчас с ней пастор Клайв, - добавляет Рейд.
- Я правда очень соболезную, Рейд, - говорю я. - Хотя это уже ничего не изменит.
Мы с Зои вместе обратились в клинику, чтобы сдать анализы на бесплодие. Не помню, почему именно считается, что у меня не слишком большое количество сперматозоидов, и почему и те, что есть, не слишком подвижны, но я помню, что это дело генетики. А это означает, что, скорее всего, мы с Рейдом находимся в одной лодке.
Неожиданно он нагибается и поднимает мраморную плиту, которую я купил. Мне не удалось прорубить промерзшую землю, чтобы установить плиту как следует. Я смотрю, как он вертит ее в руках, а потом обхватывает как диск и швыряет в каменную стену встроенного барбекю. Мрамор раскалывается пополам и падает на землю. Рейд опускается на колени и закрывает лицо руками.
Вы должны понять, мой старший брат - один из самых невозмутимых людей, которых я когда-либо встречал. Всю мою жизнь, когда я теряю самообладание, он остается величиной постоянной - человеком, на которого я всегда могу рассчитывать в трудную минуту. При виде того, как он теряет над собой контроль, меня словно громом поразило.
Я хватаю его за плечи.
- Рейд, братишка, ты должен взять себя в руки!
Он смотрит на меня, его дыхание повисает в морозном воздухе.
- Пастор Клайв там говорит о Боге, о том, что нужно молиться, но знаешь, что я думаю, Макс? Мне кажется, Бог давным-давно умер. Я думаю, что Богу плевать на то, что мы с женой хотим завести ребенка.
За эти несколько месяцев я уверовал в то, что у Господа на все есть свои причины. Абсолютно понятно, когда по заслугам получает плохой человек, но намного труднее понять, почему наш Спаситель, который любит нас, посылает ужасные испытания хорошим людям. Я долго и истово молился, пытаясь это осмыслить, и мне кажется, что в большинстве случаев, когда Бог посылает нам что-то плохое, это следует расценивать как тревожный сигнал - таким образом Всевышний недвусмысленно дает нам понять, что мы запутались в жизни. Может быть, это знак того, что мы рядом не с той девушкой, возможно, слишком много о себе возомнили или просто слишком откровенно хотим все здесь и сейчас, забывая, что во главу угла должна быть поставлена преданность, а не эгоизм. Просто вспомните о тех людях, которые излечились от смертельных болезней, - многие ли из них стали везде и всюду благодарить за это Господа? Я только одно пытаюсь донести: может быть, причина нашей болезни кроется в том, что эта болезнь - единственный способ для Бога привлечь наше внимание.
Могу признаться вам - хотя мне и больно об этом говорить, - что теперь я вижу, почему у нас с Зои не было детей. Это Иисус бил меня, словно обухом по голове, снова и снова, чтобы я понял, что недостоин быть отцом, пока не принял всем сердцем Сына. Но Рейд и Лидди - они совсем другое дело. Они так долго вели праведную жизнь. Они не заслуживают таких страданий.
Мы поднимаем головы на выходящего из дома пастора Клайва. Он останавливается перед Рейдом, отбрасывая на него свою тень.
- Она и вас выгнала, - догадывается Рейд.
- Лидди просто нужно дать немного времени, - отвечает пастор. - Вечером я загляну, Рейд, справиться, как она.
Пастор Клайв покидает двор через калитку. Рейд вытирает рукой лицо.
- Она не хочет со мной разговаривать. Ничего не ест. Не принимает предписанные врачом лекарства. Она даже не хочет молиться. - Он смотрит на меня покрасневшими от слез глазами. - Может, так и грешно говорить, но я, конечно, любил этого ребенка, однако жену я люблю больше.
Я качаю головой. Брат столько раз протягивал мне руку, когда я оказывался в тупике и не мог найти выхода, и наконец мне представился случай протянуть ему руку помощи.
- Рейд, - говорю я, - кажется, я знаю, что надо делать.
Поездка в Джерси и обратно заняла у меня десять часов. Когда я останавливаю машину у дома Рейда, в их спальне темно. Брата я застаю в кухне, он моет посуду. Он надел фартук Лидди, на котором написано: "Я повар, вот почему!", а по краю - оборочки.
- Привет! - окликаю я, и он оборачивается. - Как она?
- Так же, - отвечает Рейд.
Он с сомнением смотрит на бумажный пакет у меня в руках.
- Поверь мне. - Я достаю коробку с попкорном "От Орвилла Реденбахера", известного под брендом "Залей меня маслом в кинотеатре", и кладу его в микроволновку. - Пастор Клайв приходил?
- Да, но она не захотела с ним разговаривать.
"Потому что она просто не хочет ни с кем разговаривать", - думаю я. Все эти разговоры возвращают ее назад, в тот кошмар. А сейчас ей необходимо отвлечься.
- Лидди не ест попкорн из микроволновки, - говорит Рейд.
На самом деле это Рейд не позволяет Лидди питаться попкорном. Он большой приверженец здоровой пищи, хотя я не уверен, что причина этого кроется в пользе для здоровья, а не просто в том, что ему нравится иметь все самое лучшее, и неважно, в чем именно.
- Все когда-нибудь бывает в первый раз, - отвечаю я.
Микроволновка сигналит. Я беру раздувшийся пакет и высыпаю его содержимое в большую голубую керамическую миску.
В спальне кромешная тьма и пахнет лавандой. Лидди лежит под одеялом, отвернувшись от меня, на своей половине огромной кровати с пологом. Я не знаю, спит она или нет, но потом слышу ее голос.
- Уходи, - шепчет она.
Слова звучат глухо, словно она на дне колодца.
Я не обращаю на нее внимания и съедаю целую горсть попкорна.
От запаха масла и звука она оборачивается. Искоса смотрит на меня и говорит:
- Макс, я хочу побыть одна.
- Вот и отлично! - отвечаю я. - Я просто пришел взять у тебя проигрыватель компакт-дисков.
Я лезу в пакет и достаю фильм. Потом ставлю диск и включаю телевизор.
"Пуля его не берет! - обещает реклама. - В огне он не горит! Его ничто не остановит! ПАУК… съест тебя заживо!"
Лидди садится, облокотившись на подушки. Ее глаза прикованы к экрану, на котором гигантский бутафорский тарантул терроризирует группу подростков.
- Где ты это взял?
- Места нужно знать.
В магазине для наркоманов в городке Элизабет, Нью-Джерси, любят высылать по почте ужастики и малобюджетные фильмы. Я заказал диск у них по Интернету. Но поскольку я не мог ждать, пока придет диск, а дело касалось Лидди, я сам к ним съездил.
- Это хорошая экранизация, - говорю я Лидди. - Пятьдесят восьмого года.
- Мне сейчас не до фильмов, - возражает она.
- Ладно, - пожимаю я плечами. - Я прикручу звук.
И я делаю вид, что смотрю фильм, в котором девочка-подросток с парнем ищут ее пропавшего отца, а вместо этого находят паутину гигантского тарантула. Но на самом деле я искоса наблюдаю за Лидди. Она не может удержаться и не смотреть фильм. Через несколько минут она тянется за попкорном у меня на коленях, и я отдаю ей все миску.
В тот момент, когда подростки тянут безжизненное тело паука в школьный спортзал - где обнаружат, что он все еще жив! - в комнату заглядывает Рейд. К этому времени я уже развалился на его половине кровати. Я показываю Рейду большой палец и вижу на его лице облегчение, когда он замечает сидящую на кровати Лидди, вновь вернувшуюся в мир живых. Он пятится в коридор и закрывает за собой дверь.
Через полчаса мы доели почти весь попкорн. Когда тарантула наконец убивает током и он падает, я поворачиваюсь и вижу, как по щекам Лидди текут слезы.
Я абсолютно уверен, что она даже не замечает, что плачет.
- Макс, - просит она меня, - а можно посмотреть еще раз?