Рейд подматывает леску и насаживает очередного краба. Именно брат научил меня насаживать червяка на крючок, однако когда я попробовал - меня вырвало. Брат был рядом, когда я поймал свою первую озерную форель, и по его виду можно было решить, что я выиграл в лотерею.
Из него на самом деле получился бы хороший отец.
Как будто прочитав мои мысли, Рейд поднимает голову и широко улыбается.
- Помнишь, как я учил тебя забрасывать удочку? А твой крючок угодил в мамину соломенную шляпку, и она оказалась в озере!
Я не вспоминал об этом много лет. Я киваю.
- Возможно, твой сын окажется более способным учеником.
- Или дочь, - говорит Рейд. - Может, она тоже станет заядлой рыбачкой.
Он так радуется этому предположению. Сто́ит посмотреть на его лицо, и я практически вижу будущее его ребенка: первое сольное выступление, выпускной альбом, танец отца с невестой на свадьбе. Все эти годы я его недооценивал. Я полагал, что его волнует только работа, но сейчас я вижу, что, вероятно, он ушел с головой в работу, потому что хотел семью, которой у него не было. Слишком больно, когда тебе об этом напоминают изо дня в день.
- Макс, эй! - окликает Рейд, и я поднимаю глаза. - Как думаешь, мой ребенок… Как думаешь, он будет меня любить?
Я нечасто видел, чтобы Рейд настолько в себе сомневался.
- Ты о чем? - удивляюсь я. - Разумеется, будет.
Рейд потирает шею. Эта ранимость делает его… более человечным.
- Ты так уверенно говоришь, - замечает он. - Но мы ведь не особенно любили своего старика.
- Сейчас совершенно другое дело, - успокаиваю я. - Папа был не ты.
- Почему это?
Мне приходится на секунду задуматься.
- Ты никогда не прекращаешь заботиться о других, - говорю я. - А он никогда и не начинал.
Рейд впитывает мои слова и улыбается в ответ.
- Спасибо, - благодарит он. - Для меня очень важно знать, что ты доверяешь мне быть отцом.
Конечно, доверяю. Теоретически трудно найти родителей лучше, чем Рейд и Лидди. Внезапно меня пронзило воспоминание о том, как я сижу на кровати с калькулятором в руках и пытаюсь подсчитать, насколько сильно мы с Зои залезли бы в долги, если бы не только воспользовались ЭКО, но в конечном счете нам пришлось бы оплачивать визиты педиатра, покупать подгузники, еду и детскую одежду. Зои скомкала мои подсчеты. "Если не получается на бумаге, - сказала она тогда, - это абсолютно не означает, что в реальной жизни мы бы не придумали, как свести концы с концами".
- Это же естественно, верно? Немного нервничать, когда должен стать отцом?
- Ты - образец для подражания не потому, что очень умен и знаешь все правильные ответы, - медленно говорю я, думая, почему я всегда смотрел на него снизу вверх. - Ты - образец для подражания, потому что достаточно умен, что продолжаешь задаваться правильными вопросами.
Рейд меряет меня взглядом.
- Знаешь, ты очень изменился. Изменилась твоя манера выражаться, ты принимаешь другие решения. Серьезно, Макс. Ты уже не такой, как был раньше.
Я всю жизнь ждал похвалы брата. Тогда почему у меня такое чувство, что сейчас меня стошнит?
Внезапно звонит телефон. Мы удивились не потому, что отплыли от берега Род-Айленда, а потому что оба знаем, кто звонит.
- Не забудь, что говорил Уэйд, - напоминает мне Рейд, когда я беру сотовый.
Зои начинает орать, не успеваю я еще поднести трубку к уху.
- Мне нельзя с тобой разговаривать, - перебиваю я. - Мой адвокат сказал мне, что…
- Почему? - плачет Зои.
Я точно знаю, что она плачет, потому что тогда ее голос звучит, словно завернутый во фланелевую ткань. Одному Богу известно, сколько раз я слышал по телефону этот голос, когда она звонила, чтобы сообщить о еще одном выкидыше, и пыталась заверить меня, что с ней все в порядке, когда на самом деле это было совершенно не так.
- Почему ты так со мной поступаешь?
Рейд кладет руку мне на плечо - из чувства солидарности, в знак поддержки. Я закрываю глаза.
- Ты тут ни при чем, Зои. Я так поступаю ради наших детей.
Я чувствую, как Рейд протягивает руку к телефону и нажимает кнопку "отбой".
- Ты правильно поступаешь, - успокаивает он.
Если я действительно так изменился, почему мне нужно одобрение Рейда?
У моих ног стоит ведро с крабами, которых мы используем для наживки. Никто не любит этих крабов, они стоят в самом низу пищевой цепочки. Движутся кругами, натыкаются друг на друга. У меня возникает немотивированное желание выбросить их за борт, дать им второй шанс.
- Ты как? - спрашивает Рейд, пристально глядя на меня. - Как себя чувствуешь?
"Пить хочется".
- Хочешь верь, хочешь нет, но я, похоже, подхватил морскую болезнь. Думаю, нужно заканчивать с рыбалкой.
Когда пятнадцать минут спустя мы швартуемся в доке, я говорю брату, что обещал пастору Клайву подрезать кусты у него на участке.
- Прости за неудачную рыбалку, - говорит Рейд. - В следующий раз повезет больше.
- Куда уж хуже…
Я помогаю ему затянуть лодку на прицеп, зачехлить ее и машу на прощание, когда он уезжает домой, к Лидди.
Дело в том, что я не обещал пастору Клайву подрезать кусты. Я сажусь в свой грузовик и еду. Бросаюсь на доску и катаюсь на волнах, чтобы выбить из головы все мысли, но сегодня - проклятие! - мертвый штиль. Через какое-то время мне кажется, что язык во рту распух, увеличившись в размере вдвое, а горло стало настолько узким, что я едва могу сделать вдох.
"Пить".
Один маленький бокальчик не повредит. В конце концов, как сказал Рейд, я стал другим человеком. Я обрел Иисуса, и вместе мы сможем избежать соблазна пропустить еще один. Откровенно говоря, мне кажется, что если бы сейчас Иисус был в моей шкуре, то он бы тоже не отказался от бокальчика чего-нибудь холодненького.
В бар я идти не хочу, потому что и у стен есть уши, и никогда не знаешь, до кого дойдет. Теперь, когда Рейд оплачивает кипу счетов Уэйда Престона ("Все для младшего брата", - заявил он), а все остальное улаживает церковь, меньше всего мне хотелось бы, чтобы прихожане судачили о том, что я не держусь на ногах. Поэтому я еду в ликеро-водочный магазин в Вунсокет, где ни меня никто не знает, ни я никого.
Выражаясь языком допустимых, то есть принимаемых судом, доказательств, - а ведь именно это в ближайшем будущем я буду делать неоднократно, - мы имеем:
1. Я покупаю только одну бутылку виски.
2. Я собираюсь сделать несколько глотков, а остальное вылить.
3. В качестве доказательства того, что я мыслю ясно и не собираюсь снова уходить в запой (или, в данном случае, топить горе в стакане), я не стану открывать бутылку, пока не вернусь в Ньюпорт. Отсюда до дома мне рукой подать.
И все вышеперечисленное, Ваша честь, является доказательством того, что Макс Бакстер полностью контролирует себя, свою жизнь и желание выпить.
Но когда я останавливаюсь на стоянке и открываю бутылку, руки мои дрожат. И когда первые золотистые капли оросили мое горло - клянусь, я увидел лицо Господа.
Когда меня представили Лидди, она сначала мне не понравилась. Рейд познакомился с ней, когда ездил по делам в Миссисипи. Лидди - дочь одного из его клиентов, чьим портфелем ценных бумаг он занимался. Она тогда вяло протянула мне руку, на щечках у нее появились ямочки, и она сказала: "Я так рада познакомиться с младшим братом Рейда". Она походила на куклу со своими белокурыми кудряшками, тонкой талией, крошечными ручками и ступнями. Она была девственница.
Мы с Рейдом обсуждали эту пикантную подробность. Я знал, что Рейд не святой и в прошлом имел за плечами достаточное количество романов, - я тоже не мог даже представить себе, как можно купить запас мороженого на всю жизнь, не попробовав прежде его на вкус, - но это жизнь моего брата, и не мне указывать, как ему жить. Если он хочет до свадьбы только держать свою невесту за нежные ручки - это его проблемы, не мои.
Единственное занятие Лидди - преподавание в воскресной школе при церкви своего отца, хотя она уже три года как закончила библейский колледж. Она так и не получила водительские права. Иногда у нас случались размолвки, потому что я считал: научиться водить машину - пара пустяков. "Как ты поступала, когда нужно было что-то купить? - допытывался я. - А если однажды тебе захочется поехать посидеть в бар?" - "Папа заплатит, - отвечала она. - А по барам я не хожу".
Она была не просто милая, она была приторная, и, хоть убей, я не понимал, как может Рейд быть настолько слепым, чтобы не замечать очевидного: Лидди слишком хорошая, чтобы быть настоящей. Никто не может быть таким искренним и добрым, никто в действительности не читает Библию от корки до корки, никто не заливается слезами, когда Питер Дженнингс сообщает о голодающих детях Эфиопии. Я решил, что она что-то скрывает, например, что раньше была любовницей байкера, или утаивает где-нибудь в Арканзасе десяток детей, но Рейд только смеялся надо мной. "Иногда, Макс, - поучал он, - сигара всего лишь сигара".
Лидди была единственным горячо любимым ребенком в семье протестантов, перебравшихся на север от южной границы Пенсильвании, и ее отец настоял на том, чтобы сперва она поехала к нам погостить. Поэтому Лидди с двоюродной сестрой Мартиной переехала в Провиденс, в крохотную квартирку, которую снял для них Рейд. Мартине было всего восемнадцать, и она была безумно рада вырваться из родительского дома. Она начала носить короткие юбки, туфли на каблуках и много времени проводила, флиртуя на Тейер-стрит со студентами университета Брауна. Лидди, с другой стороны, добровольно согласилась работать в бесплатной столовой в общественной организации "Амос Хауз". "Говорю тебе, она ангел", - повторял Рейд.
На это я ничего не отвечал. И поскольку он видел, что я недолюбливаю его невесту, - а брат не хотел, чтобы в его семье царили натянутые отношения, - он решил, что лучший способ заставить меня полюбить Лидди - проводить с ней как можно больше времени. Он стал придумывать различные предлоги, задерживаться допоздна на работе и попросил меня каждый день возить Лидди из центра Провиденса в Ньюпорт, а потом они ходили в кино или обедать в ресторан.
Я подбирал ее по пути, и она тут же переключала радиостанцию на классическую музыку. Именно Лидди рассказала мне, что раньше композиторы всегда заканчивали произведения на мажорной ноте, даже если само произведение было написано в миноре, потому что если оно заканчивалось в миноре, то каким-то образом имело отношение к сатане. Оказалось, что она играет на флейте, выступала с симфоническим оркестром штата и была первой флейтой в своем библейском колледже.
Если меня подрезали, я тут же разражался потоком брани, а Лидди вздрагивала так, как будто я ее ударил.
Когда она задавала вопросы, я пытался ее шокировать. Признался, что иногда занимаюсь серфингом в темноте, чтобы выяснить, смогу ли оседлать волну и не разбить голову о скалы. Я рассказал ей, что моя последняя подружка была "съемщица". К проституции и стриптизу это не имело никакого отношения, она просто сдирала старые обои. Однако этого я говорить не стал.
Однажды морозным днем, когда мы стояли в пробке, она попросила включить в машине обогреватель. Я включил, и уже через три секунды она пожаловалась, что ей жарко.
- Господи! - воскликнул я. - Ты уж выбери что-то одно.
Я думал, что сейчас она отругает меня за то, что я помянул имя Господа всуе, но Лидди повернулась ко мне и спросила:
- Почему я тебе не нравлюсь?
- Ты выходишь за моего брата, - ответил я. - Мне кажется, гораздо важнее, что ты нравишься ему.
- Ты не ответил на мой вопрос.
Я закатил глаза.
- Мы просто разные люди, вот и все.
Она поджала губы.
- Знаешь, а я так не думаю.
- Серьезно? - удивился я. - А ты когда-нибудь напивалась?
Лидди покачала головой.
- Стреляла сигаретку?
Не стреляла.
- Когда-нибудь воровала жвачку?
Ни разу.
- Изменяла парню?
Нет.
- Держу пари, ты никогда не делала минет, - пробормотал я, и она стала такой пунцовой, что мне кажется, будто я сам горю.
- Ждать до свадьбы - это не преступление, - сказала Лидди. - Это лучший подарок, какой только можно преподнести любимому человеку. Кроме того, я не единственная сохраняю девственность до свадьбы.
"Но, похоже, единственная, кто осуществит задуманное до конца", - подумал я.
- Ты когда-нибудь обманывала?
- Ну… да. Но только для того, чтобы сохранить в тайне подарок на день рождения для папочки.
- Ты когда-нибудь сожалела о своих поступках?
- Нет, - ответила она, и именно этого ответа я и ожидал.
Я сложил руки на руле и посмотрел на нее.
- А хотелось совершить что-нибудь эдакое?
Мы остановились на красный свет. Лидди взглянула на меня, и я, наверное, впервые по-настоящему посмотрел на нее. Голубые глаза, которые я считал пустыми и стеклянными, как у куклы, сейчас были исполнены желания.
- Конечно, - прошептала она.
Загорелся зеленый. Водитель стоящей за нами машины посигналил. Я посмотрел в лобовое стекло и увидел, что пошел снег, а это означало, что мои услуги водителя еще потребуются.
- Придержи-ка коней, - пробормотал я в ответ нетерпеливому водителю.
Тут и Лидди заметила, что погода ухудшилась.
- Вот тебе на! - воскликнула она - кто в наше время говорит "Вот тебе на"? - и выскочила из грузовика.
Я не успел ее остановить. А она выбегает на середину перекрестка, вытягивает руки в стороны и закрывает глаза… Снежинки садятся ей на волосы, на лицо.
Я нажал на клаксон, но она никак не отреагировала. Из-за нее грозила образоваться пробка, и, выругавшись про себя, я вылез из пикапа.
- Лидди! - позвал я. - Садись, черт возьми, в машину!
Она продолжает кружиться.
- Я никогда раньше не видела снега! - признается она. - В Миссисипи снега нет! Это так красиво!
Ничего красивого. И особенно на грязной улице Провиденса, где на углу торгуют наркотиками. Но циники всегда и все видят в черном цвете, а я, наверное, самый циничный из циников. И в тот момент я осознал, почему изначально невзлюбил Лидди. Я боялся, что где-то во вселенной существуют такие создания, как Лидди, чтобы уравновесить существование таких, как я. Женщина, которая не способна сделать ничего плохого, естественно, может свести на нет все прегрешения человека, который в жизни не сделал ничего хорошего.
Вместе мы были двумя половинками одного целого.
Я понял, почему в нее влюбился Рейд. Не потому, что она настолько оторвана от реальной жизни, а потому что ее необходимо опекать. Он стал бы для нее всем: будет рядом, когда она откроет свой первый банковский счет, станет ее первым мужчиной, ободрит, когда она найдет первую работу. Я никогда ни для кого не был первым, если не считать ошибок.
Теперь уже сигналили и остальные машины. Лидди схватила меня за руки и, смеясь, закружилась со мной.
Мне таки удалось усадить ее в машину, но лучше бы я этого не делал. Жаль, что мы не могли остаться кружиться посреди улицы.
Когда мы снова тронулись, ее щеки порозовели, дыхание было прерывистым.
Помнится, я подумал: "Возможно, у Рейда будет все остальное, но только не этот первый снег". Этот первый снег был моим.
Один глоток, если вдуматься, практически ничто. Чайная ложка. Только попробовать на вкус. Явно недостаточно для того, чтобы помочь человеку утолить жажду, именно поэтому этот первый глоток ведет к крошечному второму, и опять-таки - только губы помочить. Потом я начинаю вспоминать голоса Зои и Лидди, они смешиваются, и я делаю еще один глоток, потому что мне кажется, что это поможет мне вновь разделить эти голоса.
На самом деле выпил я немного. Просто я уже давно не пил, поэтому быстро приканчиваю бутылку и хмелею. Ощущение сродни воображаемой волне, которая накатывает каждый раз, когда я жму на тормоз. Волне, способной смыть все мои мысли на тот момент.
И становится невообразимо хорошо.
Я вновь тянусь к бутылке, но, к моему удивлению, бутылка пуста.
Должно быть, я разлил виски, потому что никоим образом не мог выпить почти литр.
По-моему, не мог, разве не так?
В зеркале заднего вида я вижу сверкающую огнями рождественскую елку. Когда я случайно замечаю ее, то удивляюсь и не могу оторвать от нее глаз, хотя прекрасно понимаю, что должен смотреть на дорогу. Потом елка включает сирену.
Сейчас май, какие рождественские огоньки? Мне в стекло стучит полицейский.
Мне приходится опустить стекло, в противном случае он меня арестует. Я велю себе собраться, быть вежливым и приветливым. Необходимо убедить его, что я не пил. Я поступал так с окружающим миром много лет.
Похоже, я узнаю́ его. Кажется, он посещает нашу церковь.
- Только не говорите мне, - произношу я, натянуто и глуповато улыбаясь, - что я превысил скорость.
- Прости, Макс, но я должен попросить тебя выйти из…
- Макс!
Мы оба поворачиваемся на голос, потом хлопает дверца машины.
Полицейский отступает, и к моему окну наклоняется Лидди.
- О чем ты думал, когда сам решил ехать в неотложку? - Она поворачивается к полицейскому. - Ой, Грант, слава богу, ты его нашел…
- Но я не…
- Он упал с лестницы, когда чистил водосточный желоб, и ударился головой. Я пошла за холодным компрессом, а когда вернулась, то увидела, что он уже умчался на своем грузовике. - Она неодобрительно смотрит на меня. - Ты мог разбиться! Или хуже того - могли пострадать невинные люди! Ты же сам говорил, что у тебя в глазах двоится.
Я честно не знаю, что ответить. Может быть, головой ударился не я, а она?
Лидди открывает дверцу со стороны водителя.
- Подвинься, Макс, - велит она, и я отстегиваю ремень и перебираюсь на пассажирское сиденье. - Грант, даже не знаю, как тебя благодарить. Нам так повезло, что ты служишь в полиции, не говоря уж о том, что являешься членом нашей паствы. - Она поднимает на него глаза и улыбается. - Сделай милость, проследи, чтобы мою машину отогнали домой.
Она машет ему на прощание, когда трогается с места.
- Я не ударялся головой…
- Думаешь, я не знаю? - резко отвечает Лидди. - Я повсюду тебя искала. Рейд сказал, что оставил тебя на пристани, потому что ты собирался помочь пастору Клайву.
- Я и помогал.
Лидди смотрит на меня.
- Очень смешно. Потому что я провела с пастором Клайвом целый день и что-то тебя там не видела.
- Ты Рейду об этом сказала?
- Нет, - вздыхает она.
- Я могу объяснить…
Она вскидывает свою маленькую ладошку.
- Не нужно, Макс. Просто… не нужно. - Морща носик, она говорит: - Виски.
Я закрываю глаза. Какой же я идиот, если решил, что смогу обвести всех вокруг пальца! Выгляжу пьяным, пахнет от меня алкоголем…
- Откуда ты знаешь, если никогда не пробовала?
- Мой папочка пробовал, каждый день, когда я была маленькая, - сознается Лидди.
Что-то в ее тоне заставляет меня задуматься: неужели ее папочка священник тоже пытался утопить в алкоголе собственных демонов?
Она проезжает поворот, ведущий к нашему дому.
- Господи, в таком виде я не могу привезти тебя домой.
- Можешь стукнуть меня по голове и отвезти в больницу, - ворчу я.
Лидди поджимает губы.
- Не думай, что это не приходило мне в голову, - отвечает она.