Она что-то шепчет, и мне приходится напрягать слух, чтобы разобрать слова.
Она молится. Я прислушиваюсь к мелодии ее голоса и представляю себе, что, вместо того чтобы просить Господа о помощи, она просит Его обо мне.
Утром, когда мы в первый раз должны предстать в зале суда, Уэйд Престон появляется у входной двери дома Рейда с костюмом в руках.
- У меня есть костюм, - говорю я.
- Есть, - отвечает он, - но подходящий ли у тебя костюм, Макс? Первое впечатление очень важно. Второй возможности у тебя не будет.
- Я собирался надеть черный костюм, - сообщаю я.
Это единственный костюм, который у меня есть, - его пожертвовал кто-то из прихожан. Он оказался достаточно хорош для того, чтобы надевать его по воскресеньям в церковь или когда я ездил по поручениям пастора Клайва.
Костюм, который принес Престон, темно-серого цвета. К нему накрахмаленная белая рубашка и синий галстук.
- Я хотел надеть красный галстук, - говорю я. - Я взял его у Рейда.
- Ни в коем случае! Ты не должен выделяться. Ты должен выглядеть скромным, решительным и солидным. Ты должен выглядеть так, как выглядел бы на родительском собрании в детском саду.
- Но туда будет ходить Рейд.
Уэйд отмахивается от меня.
- Макс, не строй из себя тупицу. Ты понимаешь, о чем я. Красный галстук говорит: "Обратите на меня внимание".
Я молчу. Костюм на Уэйде сидит настолько идеально, что я еще никогда не видел, чтобы так искусно был сшит костюм. Его инициалы вышиты на отложных манжетах рубашки. В нагрудном кармашке шелковый платок.
- Но вы же надели красный галстук! - замечаю я.
- Он отражает мою суть, - отвечает Уэйд. - Иди одевайся.
Через час мы втискиваемся за один из столов в передней части зала суда: Лидди, Рейд, Бен Бенджамин, Уэйд и я. Мы с Лидди все утро не разговаривали. Она, наверное, единственная, кто мог бы меня успокоить, но каждый раз, когда я пытаюсь с ней заговорить, Уэйд вспоминает что-то, что забыл рассказать мне о поведении в суде: "Сиди прямо, не ерзай, не реагируй на слова ответчиков, насколько бы обидными они ни казались". Складывалось впечатление, что у меня сценический дебют, а не всего лишь подача ходатайства в суд.
Галстук мешает мне дышать, но каждый раз, когда я дергаю за него, Рейд или Престон велят немедленно прекратить.
- Началось, - бормочет Уэйд.
Я поворачиваюсь, чтобы увидеть, куда он смотрит. В зал суда только что вошли Зои с Ванессой и миниатюрная женщина с черными кудрями-пружинками, торчащими в разные стороны.
- Мы в меньшинстве, - негромко произносит Ванесса, но мне все равно удается расслышать ее слова, и мне нравится, что Уэйд уже спутал им все карты.
Зои даже не смотрит в мою сторону, когда занимает свое место. Держу пари, эта крошка адвокат тоже велела ей следовать определенным правилам.
Уэйд молча набирает на сотовом номер. Через секунду двойные двери в дальнем конце зала распахиваются, и молодая женщина, помощница Бена Бенджамина, ввозит тележку, набитую книгами. Она выкладывает их на столе перед Уэйдом под недоуменными взглядами Зои, Ванессы и их адвоката. Это плоды проведенных исследований, своды законов других штатов. Я начинаю читать названия на корешках: "Традиционный брак", "Охрана семейных ценностей". Последней она выкладывает Библию.
- Зои, - обращается к своей клиентке адвокатша, - знаешь разницу между сомом и Уэйдом Престоном? Один - скользкий, питающийся отходами падальщик. А второй - всего лишь рыба.
Секретарь встает.
- Всем встать! Председательствует преподобный Патрик О’Нил.
Из другой двери выходит судья. Высокий мужчина с гривой седых волос и крошечным черным треугольником, где волосы образовывали надо лбом букву "V". Две глубокие морщины очерчивают рот, как будто привлекая еще больше внимания к его и без этого сердитому виду.
Он садится, мы вслед за ним.
- Бакстер против Бакстер, - оглашает секретарь.
Судья надевает очки для чтения.
- Чье ходатайство?
Встает Бен Бенджамин.
- Ваша честь, я сегодня представляю соистцов, Рейда и Лидди Бакстер. Мой клиент присоединяется к их ходатайству выступить соистцами по этому делу, а мой коллега мистер Престон и я просили бы суд выслушать нашу позицию по этому вопросу.
На лице судьи появляется кривая улыбка.
- А-а, Бен Бенджамин! Встречаться с тобой в суде одно удовольствие. Посмотрим, усвоил ли ты мои уроки. - Он смотрит в лежащие на столе бумаги. - О чем вы просите в этом ходатайстве?
- Ваша честь, речь идет об опеке над тремя замороженными эмбрионами, которые остались после развода Макса и Зои Бакстер. Рейд и Лидди Бакстер - брат и невестка моего ответчика. Они хотят - равно как того желает и Макс - получить опеку над этими эмбрионами, чтобы их подсадили Лидди Бакстер и она их выносила, а брат и невестка моего клиента воспитали бы их как собственных детей.
Судья О’Нил сдвигает брови.
- Речь идет об окончательном разделе собственности, которую стороны не учли во время бракоразводного процесса?
Встает сидящий рядом со мной Уэйд. От него пахнет лаймом.
- Ваша честь, при всем уважении, - говорит он, - но речь идет о детях. О еще не рожденных детях…
Через проход встает адвокат Зои.
- Протестую, Ваша честь. Это смешно. Пожалуйста, скажите мистеру Престону, что мы находимся не в Луизиане.
Судья О’Нил тычет пальцем в Уэйда.
- Вы! Немедленно сядьте!
- Ваша честь, - продолжает адвокат Зои, - Макс Бакстер использует биологию в качестве козырной карты, чтобы забрать у моей клиентки этих трех эмбрионов - а она является их будущей матерью. Она и ее законная супруга намерены вырастить их в здоровой, любящей семье.
- Где этот законный супруг? - вопрошает Уэйд. - Что-то я не вижу, чтобы он сидел рядом с ответчицей.
- Моя клиентка официально сочеталась браком с Ванессой Шоу в штате Массачусетс.
- Но, миссис Моретти, - отвечает судья, - в штате Род-Айленд официально они не женаты. Позвольте мне традиционно озвучить суть…
Я слышу, как рядом фыркает Ванесса.
- Но ты не традиционной ориентации, - бормочет она.
- Вы хотите эти эмбрионы. - Судья указывает на Зои. - И вы хотите, - продолжает он, указывая на меня, а потом указывает на Рейда и Лидди. - А они здесь при чем?
- На самом деле, Ваша честь, - произносит адвокат Зои, - Максу Бакстеру не нужны эти эмбрионы. Он собирается их отдать.
Встает Уэйд.
- Наоборот, Ваша честь. Макс хочет, чтобы его дети росли в традиционной семье, а не в семье с сексуальными отклонениями.
- Следовательно, мужчина желает получить опеку над эмбрионами, чтобы отдать их кому-то еще, - подытоживает судья. - И вы утверждаете, что это традиционный поступок? Потому что это явно не в традициях того места, откуда я родом.
- Если позволите, Ваша честь, это запутанное дело, - вступает адвокат Зои. - Насколько мне известно, это новая область юриспруденции, такие дела в Род-Айленде еще не рассматривались. Однако сегодня мы собрались, чтобы рассмотреть ходатайство о привлечении Рейда и Лидди Бакстер в качестве соистцов, и я категорически возражаю против их участия в этом судебном процессе. Сегодня я подала служебную записку, в которой говорится, что если суд позволит будущей суррогатной матери выступать соистцом по делу, то я немедленно ходатайствую о том, чтобы полноправным соответчиком выступала и Ванесса Шоу…
- Протестую, Ваша честь! - возражает Уэйд. - Вы уже заметили, что официально они не женаты, а сейчас миссис Моретти в качестве отвлекающего маневра поднимает вопрос, который вы уже отклонили.
Судья пристально смотрит на адвоката.
- Мистер Престон, если вы еще раз перебьете миссис Моретти, я лишу вас слова. Это не телевизионное шоу, а вы не Пэт Робертсон. Это мой зал суда, и я не позволю превратить его в цирк, как бы вам этого ни хотелось. Это мое последнее дело, потом я выхожу на пенсию, поэтому помогите мне, я не намерен принимать участие в религиозных женских боях. - Он стучит молотком. - Ходатайство о соистцах отклонено. Дело между Максом Бакстером и Зои Бакстер будет рассматриваться в обычном порядке. Вы, мистер Бенджамин, вольны вызвать кого угодно в качестве свидетелей, но соистцов в этом деле не будет. Ни Рейда с Лидди Бакстер, - уточняет он, потом поворачивается к другой стороне, - ни Ванессы Шоу, поэтому больше подобных ходатайств не подавайте. - Напоследок он обращается к Уэйду: - И для вас, мистер Престон… Умный поймет с полуслова. Очень хорошо подумайте, прежде чем играть на публику. Потому что в этом зале я не позволю самолюбования. Здесь я решаю.
Он встает и выходит из-за стола, мы тоже вскакиваем с места. Пребывание в суде ничем не отличается от пребывания в церкви. Встаешь, садишься, смотришь вперед, ожидая наставлений…
К нашему столу подходит адвокат Зои.
- Анжела, - говорит Уэйд, - я хотел бы сказать, что рад тебя видеть, но врать грешно.
- Прости, что не все прошло так гладко, как ты рассчитывал, - отвечает она.
- Все прошло просто отлично, спасибо тебе большое.
- Возможно, вы все так думаете в Луизиане, но, поверь мне, здесь тебя прихлопнут как муху, - говорит адвокат.
Уэйд склоняется над книгами, которые принесла помощница Бена Бенджамина.
- Дорогая, скоро проявится истинная сущность этого судьи, - обещает он. - И поверь, она не будет радужной.
Зои
Фонограмма 7 "Русалка"
Люси рисует русалку: у нее длинные спутанные волосы, хвост свернут кольцом в углу плотной желтоватой бумаги. Я заканчиваю петь "Ангела", откладываю в сторону гитару, но Люси продолжает наносить последние штрихи - ленту из морских водорослей, отражение солнца на воде.
- Ты отлично рисуешь, - одобрительно говорю я.
Она пожимает плечами.
- Я сама придумываю татуировки.
- А у тебя есть татуировки?
- Если бы я сделала себе хоть одну, меня тут же вышвырнули бы из дома, - признается Люси. - Один год, шесть месяцев и четыре дня.
- И тогда ты сможешь сделать себе татуировку?
Она поднимает на меня глаза.
- В ту же секунду, когда мне исполнится восемнадцать.
После нашего "барабанного" урока я поклялась никогда не заниматься с Люси в кабинете для детей с особыми потребностями. Вместо этого Ванесса сообщает мне, какие кабинеты свободны (кабинет французского языка - класс уехал на экскурсию, кабинет рисования - класс отправился в актовый зал смотреть фильм). Например, сегодня мы встречаемся в классе здоровья. Вокруг нас "вдохновляющие" плакаты: "ЭТО ТВОЙ МОЗГ, ЗАТУМАНЕННЫЙ НАРКОТИКАМИ". Или "ВЫБРАВ АЛКОГОЛЬ, ТЫ ПРОИГРАЛ". И беременная девочка-подросток: "НЕТ БУДУЩЕГО, НЕТ ВОЗВРАТА".
Мы занимаемся анализом слов песни. Я раньше занималась подобным на групповых занятиях в доме престарелых, потому что это заставляет людей взаимодействовать друг с другом. Обычно я начинаю с того, что называю песню, часто им не известную, и прошу догадаться, о чем она. Потом я ее пою и спрашиваю, какие слова и фразы больше всего им запомнились. Мы обсуждаем индивидуальную реакцию человека на слова песни, и в конце я спрашиваю, какие эмоции вызвала эта песня.
Поскольку я считала, что Люси не захочет открыться словами, я прошу ее нарисовать свою реакцию на песню.
- Удивительно, что ты нарисовала русалку, - заметила я. - Обычно ангелов под водой не изображают.
Люси моментально ощетинивается.
- Вы говорили, что здесь нет правильных или неправильных ответов.
- Верно.
- Наверное, я могла бы нарисовать одного из этих наводящих тоску животных, как в рекламе американского общества защиты животных…
Этот рекламный ролик крутили уже несколько лет: умирающие щенки и котята с грустными глазами, а на заднем фоне звучит эта песня.
- Знаешь, Сара Маклаклан сказала, что это песня о клавишнике из "Смешинг Пампкингз", который умер от передозировки героина, - говорю я. Я выбрала именно эту песню, потому что надеялась, что она даст толчок и девочка заговорит о своих предыдущих попытках самоубийства.
- Тоже мне новость! Поэтому я и нарисовала русалку. Она одновременно плывет и тонет.
Иногда Люси выдает такое, что я даже не знаю, как реагировать. Я диву даюсь, почему Ванессе и другим школьным психологам взбрело в голову, что девочка дистанцируется от окружающего мира. Она не сводит с него жадных глаз и знает его лучше многих из нас.
- А тебя когда-нибудь посещали подобные чувства? - спрашиваю я.
Люси вскидывает голову.
- Например, вколоть себе побольше героина?
- И это в том числе.
Она украшает русалочьи волосы, игнорируя мой вопрос.
- Если бы вам предоставили выбор, как бы вы предпочли умереть?
- Во сне.
- Так все говорят. - Люси закатывает глаза. - А если не во сне, то как?
- Это очень опасный разговор…
- Как и беседа о самоубийстве.
Я киваю, признавая ее правоту.
- Быстро. Как во время расстрела. Я бы не хотела ничего чувствовать.
- Авиакатастрофа, - говорит Люси. - Человек практически превращается в пыль.
- Да, но представь, каково прожить эти несколько минут, зная, что падаешь.
Раньше мне снились кошмары с авиакатастрофами. Что я не смогу быстро включить телефон или не будет сигнала, и мне не удастся оставить Максу сообщение, что я его люблю. Я, бывало, представляла его сидящим после моих похорон у автоответчика, слушающего молчание и гадающего, что же я пыталась сказать.
- Я слышала, что и тонуть не так уж страшно. Человек теряет сознание, потому что нечем дышать, а потом уже происходит все самое страшное. - Она смотрит на рисунок, на свою русалку. - С моим везением я смогу дышать под водой.
Я смотрю на девочку.
- А разве это так плохо?
- А как русалке покончить с собой? - задумчиво произносит Люси. - Задохнуться от кислорода?
- Люси! - Я жду, когда она посмотрит мне в глаза. - Ты до сих пор думаешь о самоубийстве?
Она не превращает вопрос в шутку. Но и не отвечает на него. Начинает рисовать узоры на русалочьем хвосте - завитушки чешуи.
- Знаете, какой злой я иногда бываю? - говорит она. - Потому что злость - это единственное, что я еще в состоянии чувствовать. Порой мне просто необходимо испытать себя, чтобы удостовериться, что я все еще существую.
Музыкальный терапевт - профессия-гибрид. Иногда я играю роль артиста-затейника, иногда врача. Иногда психолога, а иногда я просто жилетка, в которую можно поплакаться. Искусство моей работы заключается в том, чтобы знать, когда и кем необходимо быть.
- Возможно, есть другие способы испытать себя? Чтобы проверить ощущения? - спрашиваю я.
- Например?
- Ты могла бы писать музыку, - предлагаю я. - Для многих музыкантов песня - способ выразить все то, через что им приходится проходить.
- Я даже на казу играть не умею.
- Я могла бы тебя научить. И необязательно на казу. Можно на гитаре, на барабанах, на пианино. На чем захочешь.
Она качает головой, уже опуская руки.
- Давайте сыграем в русскую рулетку, - предлагает она и хватает мой цифровой плеер. - Давайте нарисуем следующую песню, которая попадется в списке воспроизведения. - Она придвигает ко мне изображение русалки и тянется за чистым листом бумаги.
Начинает играть "Олененок Рудольф".
Мы обе поднимаем головы и заливаемся смехом.
- Шутите? И эта песня есть в вашем списке воспроизведения? - удивляется Люси.
- Я работаю с малышами. Они очень любят эту песенку.
Она склоняется над бумагой и снова начинает рисовать.
- Моя сестра каждый год смотрит этот мультфильм по телевизору. И каждый год он пугает меня до жути.
- Ты боишься Рудольфа?
- Не Рудольфа. А места, куда он скачет.
Она изображает поезд с квадратными колесами, пятнистого слона.
- Остров потерянных игрушек? - спрашиваю я.
- Да. - Люси отрывается от бумаги. - У меня от них мороз по коже.
- Я сама никогда не понимала, что же с ними не так, - признаюсь я. - Например, с Чарли Попрыгуном? Подумаешь! Красный монстр Элмо из "Улицы Сезам" все равно бы пользовался успехом, даже если бы его звали Гертруда. Я всегда думала, что водяной пистолет, стреляющий желе, мог бы стать следующим Трансформером.
- А как насчет слона в горошек? - спрашивает Люси, и на губах ее играет улыбка. - Настоящая загадка природы.
- Наоборот, поселить его на острове - вопиющий случай расизма. Единственное, что нам известно, - это что у его мамы была интрижка с гепардом.
- Ужаснее всех кукла.
- А что с ней?
- У нее депрессия, - объясняет Люси. - Потому что никому из детей она не нужна.
- Они так на самом деле говорили?
- Нет, но какие еще у нее могут быть проблемы? - Неожиданно Люси улыбается. - Если только она - это он…
- Переодетый в платье, - произносим мы одновременно.
Мы смеемся, потом Люси вновь склоняется над своим рисунком. Несколько минут она творит молча, дорисовывая горошек на этом несчастном непонятом слоне.
- Наверное, меня на этом дурацком острове приняли бы за свою, - говорит Люси. - Потому что я должна была бы быть невидимкой, но все равно все бы меня видели.
- Может быть, ты не должна становиться невидимкой. Возможно, ты просто непохожая.
Произнося эти слова, я думаю об Анжеле Моретти, о Ванессе, о замороженных эмбрионах. Вспоминаю об Уэйде Престоне в китайском, сшитом на заказ костюме, о его зализанных назад волосах, который смотрит на меня как на опасное отклонение, преступление против человечества.
Если я не ошибаюсь, все эти игрушки попрыгали в сани к Санте и их снова разложили под рождественские елочки. Надеюсь, что если это правда, то в конечном счете я окажусь под елочкой Уэйда Престона.
Я поворачиваюсь к Люси и вижу, что девочка не сводит с меня глаз.
- Еще я начинаю чувствовать, - признается она, - когда я рядом с вами.
Обычно после занятий с Люси я иду в кабинет к Ванессе и мы вместе обедаем в столовой - должна вам сказать, что жареная картошка явно недооценена, - но сегодня Ванессы в школе нет, она уехала на "ярмарку абитуриентов" в Бостон, поэтому я направляюсь к своей машине. По дороге проверяю, не было ли сообщений. Одно от Ванессы, в котором она пишет, что член приемной комиссии из Эмерсона с оранжевой прической-ульем напоминает персонаж с обложки альбома группы "Би-52", и еще одно, в котором она говорит, что любит меня. Третье сообщение от мамы: она спрашивает, не могу ли я сегодня помочь ей передвинуть мебель.
Подходя к своему желтому джипу на школьной стоянке, я замечаю Анжелу Моретти, которая стоит, облокотившись на машину.
- Что-то случилось? - тут же всполошилась я. Новости не могут быть хорошими, если твой адвокат тратит час времени, чтобы сообщить их тебе лично.
- Я была неподалеку. В Фолл-Ривере. Поэтому решила заехать к вам, поделиться последними новостями.
- Звучит не очень оптимистично.