Теперь я начинаю злиться. Хотя это и не мой дом, но разве это цивилизованно - пытаться обратить человека в свою веру в его собственной гостиной?
- Единственный способ угодить Господу - поступать так, как Он тебе велит, - продолжает пастор Клайв. - Если твое дело - печь пироги в булочной "Только горячие пирожки", не нужно приходить на работу и начинать печь домашнее печенье. Так никогда ничего не добьешься. Даже если ты печешь самое вкусное в мире печенье, все равно это не то, что требует от тебя хозяин булочной.
- Я не пеку ни пирожков, ни печенья, - отвечаю я. - И при всем моем уважении, мне нет необходимости обращаться к Богу.
Пастор Клайв усмехается и откидывается на спинку дивана, барабаня пальцами по подлокотнику.
- Есть еще одна удивительная вещь в Господе, - говорит он. - Он найдет способ показать человеку, что тот ошибается.
Буря началась внезапно. Не то чтобы совсем неожиданно, ведь стоит уже конец ноября, но, как предсказывали синоптики, ожидался кратковременный снегопад. Однако, когда я открываю дверь бара и поскальзываюсь на заледенелом крыльце, снег напоминает белую пелену.
Я тут же ныряю назад и велю бармену налить мне еще пивка. Бессмысленно ехать прямо сейчас; я могу спокойно переждать бурю.
Сегодня вечером в баре пусто - когда дороги скользкие, многие решают остаться дома. Бармен протягивает мне пульт от телевизора, и я нахожу баскетбол по одному из кабельных спортивных каналов. Мы болеем за "Бостон Селтикс". Они получают дополнительное время и в конечном счете проигрывают.
- Бостонские команды, - говорит бармен, - каждый раз разбивают мне сердце. Наверное, сегодня я закроюсь пораньше. Уже выпало сантиметров пятнадцать снега. Вы сумеете добраться домой?
- Я же убираю снег, - отвечаю я. - Со мной все будет в порядке.
Мой пикап оснащен снегоочистителем, и благодаря объявлениям, которые я напечатал на компьютере Рейда, у меня масса клиентов, ожидающих, что я приеду и расчищу дорожки к их домам до того, как им нужно будет завтра отправляться на работу. Во время сильного снегопада, такого как этот, я по ночам не сплю - я убираю снег, как только снегопад прекращается. Это первая серьезная буря в этом году, и я уже слышу, как у меня в кармане звенят денежки.
Я забираюсь в грузовик, и от моего дыхания ветровое стекло тут же запотевает. Я включаю обогреватель стекол и вижу красные дьявольские огни отъезжающей с парковки "тойоты" - машину бармена заносит на скользкой дороге. Я завожу мотор и направляюсь к дому своего первого клиента.
Скользко, но я и не такое видывал. Я включаю радио, и кабину заполняет голос долбаного Джона Теша: "Вам известно, что пройдет двадцать минут, прежде чем ваш желудок подаст сигнал в мозг о том, что вы сыты?"
- Нет, неизвестно, - отвечаю я.
Нельзя переключиться на дальний свет, потому что метет снег, поэтому я едва не пропускаю изгиб дороги. Задние колеса прокручиваются, машину начинает заносить. Мое сердце продолжает глухо биться в груди, я убираю ногу с педали газа и еду медленнее, а колеса вязнут в снегу все глубже и глубже.
Через несколько минут мир вокруг преображается. Кругом белым бело, пригорки и холмы похожи на спящих гигантов. Никаких ориентиров. Я даже не уверен, что оказался в нужном месте. Я не просто не уверен, я на самом деле не знаю, где нахожусь.
Я прищуриваюсь и тру глаза, переключаю дальний свет… Но ничего не меняется.
Меня начинает охватывать паника. Я тянусь за телефоном. В нем есть джи-пи-эс, и я смогу посмотреть, в каком месте неправильно повернул. Пока я шарю по приборной панели, грузовик врезается в груду грязного снега, и его разворачивает на триста шестьдесят градусов.
На дороге стоит женщина.
Ее черные волосы развеваются на ветру, она съежилась от холода. Мне удается вжать педаль тормоза до пола и резко дернуть вправо в отчаянной попытке повернуть грузовик, чтобы не сбить женщину. Но колеса на льду не слушаются, я в ужасе поднимаю голову и встречаюсь с женщиной глазами.
Это Зои.
- Н-е-е-е-т! - ору я.
Я поднимаю руку, готовясь к неизбежному столкновению. Раздается противный скрежет металла, и подушка безопасности взрывается, когда грузовик бросает прямо на то место, где она стояла.
Я прихожу в себя весь в бриллиантовой пыли от разбитого стекла. Я сижу в перевернутой машине и не могу пошевелить ногами.
"Господи, помоги мне! Пожалуйста… Господи… Помоги… Мне…"
Стоит гробовая тишина, слышно лишь, как на машину мягко падает снег. Не знаю, сколько я лежал в отключке, но не похоже, что скоро рассвет. Я мог бы замерзнуть до смерти, запертый в этой машине. Я мог бы стать еще одним из этих снежных холмов - об аварии никто и не узнает, пока не станет уже слишком поздно.
"Господи, - думаю я. - Я умру здесь".
А после этого меня пронзает еще одна мысль: "Меня никто не хватится".
Правда ранит больно. Больнее, чем жгучая боль в левой ноге и лихорадочно стучащая кровь в голове, больнее, чем кусок металла, впившийся мне в плечо. Я могу исчезнуть из этого мира - и, возможно, окажусь в лучшем месте.
Я слышу шорох шин и вижу, как дорога предо мной озаряется светом автомобильных фар.
- Эй! - кричу я изо всех сил. - Эй, я здесь! Помогите!
Свет фар проплывает мимо, потом я слышу, как хлопает дверца машины. Снег вылетает из-под форменных полицейских ботинок, когда человек сбегает по насыпи к перевернутому грузовику.
- Я вызвал машину скорой помощи, - говорит он.
- Женщина… - хриплю я. - Где она?
- В грузовике были еще пассажиры?
- Нет… на дороге. Я сбил ее…
Он выбегает на дорогу, и я вижу, как он освещает окрестности прожектором. Я хочу что-то сказать. Но у меня кружится голова, а когда я пытаюсь что-то произнести, меня тут же выворачивает наизнанку.
Может быть, проходит несколько часов, а может, минут, но один спасатель перерезает ремень безопасности, который спас мне жизнь. Второй с помощью гидравлического инструмента разрезает покореженные части машины. Вокруг слышатся голоса:
- Положите его на спину…
- Сложный перелом…
- …тахикардия…
Передо мной неожиданно опять возникает полицейский.
- Мы все осмотрели. Грузовик никого не сбивал, - говорит он. - Просто врезался в дерево. Если бы вы не успели повернуть и съехать с дороги, сейчас лежали бы у подножия утеса. Вы в рубашке родились.
Вздох от облегчения, которое я испытываю, перерастает во всхлип. Я начинаю так сильно рыдать, что не могу дышать. И остановиться тоже не могу. Неужели мне привиделась Зои, потому что я напился?
Снег колет мне лицо, тысячи крошечных иголочек, когда меня несут от покореженной машины в салон скорой помощи. Из носа течет, глаза застит кровь.
Неожиданно я больше не хочу быть тем, кто я есть. Я больше не хочу делать вид, что обманываю весь мир, хотя никто и не обманывается. Я хочу, чтобы кто-то за меня решал, потому что у меня самого не очень-то получается.
Двигатель машины скорой помощи оживает. Врач неотложки подсоединяет меня к очередному монитору и ставит капельницу. Такое впечатление, что мою ногу обжигает огнем всякий раз, когда водитель жмет на тормоз.
- Моя нога…
- Она сломана, мистер Бакстер, - сообщает врач. Я удивляюсь, откуда она знает, как меня зовут, а потом понимаю: видела мои права. - Мы везем вас в больницу. Хотите кому-нибудь позвонить?
Не Зои, только не Зои. Рейду надо будет сообщить, но сейчас я не хочу думать об укоре в его глазах, когда он поймет, что я сел за руль пьяный. Наверное, мне понадобится адвокат.
- Моему пастору, - отвечаю я. - Клайву Линкольну.
Я весь на нервах, но Рейд с Лидди стоят по обе стороны от меня с такими широкими улыбками на лицах, что создается впечатление, будто я излечился от рака или придумал, как сохранить мир во всем мире, а не просто пришел в церковь Вечной Славы, чтобы поделиться своей историей о том, как я обрел Господа.
Правда была настолько очевидна, как будто ответы были вытатуированы у меня на лбу: для меня пределом стала та авария. Иисус вошел в мою жизнь в облике Зои. Если бы не это видение, я был бы уже мертв. Но я успел свернуть. Свернул прямо в Его распростертые объятия.
Когда ко мне в больницу пришел Клайв, меня уже обкололи болеутоляющими, наложили на левую ногу новый гипс, на плечо и голову швы. Я продолжал рыдать, когда меня грузили в машину скорой помощи. Пастор присел на край моей кровати и протянул мне руку.
- Отпусти нечистого, сын мой, - сказал Клайв. - Впусти Господа.
Не знаю, как объяснить, что произошло потом. Как будто кто-то щелкнул во мне выключателем, и боль исчезла. Я почувствовал, что могу воспарить над кроватью, - так бы и случилось, если бы меня не удерживало тяжелое одеяло. Когда я взглянул на свое тело, на просветы между моими пальцами и кончиками ногтей, то могу поклясться - я увидел исходящий от них свет.
Для человека, который еще не впустил в свое сердце Господа, все так и происходит: как будто он упорствует в заблуждении, что его зрение просто затуманилось, а ему на самом деле необходимы очки. В конечном счете он не видит уже даже на расстоянии вытянутой руки, натыкается на предметы, постоянно оказывается в тупиках - и тогда он идет к офтальмологу. Человек выходит из кабинета с очками, и окружающий мир обретает резкость, становится ярче и красивее. Четче. И он не может понять, почему так долго не обращался к специалисту.
Когда с тобой Иисус, ты ничего не боишься. Тебя не страшит, что ты больше никогда не будешь пить, тебе не страшно сидеть в суде, когда тебе предъявляют обвинение в управлении автомобилем в нетрезвом виде. Не страшно и сейчас, когда тебя крестят во имя Отца, Сына и Святого Духа.
После того как меня выписали из больницы, я стал посещать церковь Вечной Славы. Встречался с пастором Клайвом, который разослал "письма счастья", чтобы все эти люди, которых я даже не знаю, молились за меня. Раньше я никогда ничего подобного не чувствовал - посторонние люди не осуждали меня за совершенные ошибки, а просто радовались моему приходу. Мне не приходилось стыдиться того, что я бросил колледж, развелся или напивался как сапожник. На самом деле мне не приходилось отвечать чьим-то требованиям. Сам факт того, что Господь привел меня в их жизни, означал, что я уже достоин уважения.
У церкви Вечной Славы не было собственного помещения, поэтому она арендовала аудиторию в местной школе. Мы стоим сзади и ожидаем, пока пастор Клайв подаст нам знак. Жена Клайва аккомпанирует на пианино, а его три маленькие дочери поют.
- Поют словно ангелы, - бормочу я.
- Да, - соглашается Рейд. - У пастора четверо дочерей, но старшей сегодня нет.
- Как знаменитые братья Джонас, - говорю я.
Церковный гимн заканчивается, и на сцену, хлопая в ладоши, выходит пастор Клайв.
- Сегодня, - взывает он, - восславим Иисуса.
Прихожане хором выражают свое согласие.
- Сегодня наш вновь обретенный брат во Христе расскажет свою историю. Макс, подойди ко мне.
С помощью Рейда и Лидди я на костылях иду по проходу. Обычно я не люблю быть центром внимания, но сейчас другое дело. Сегодня я расскажу собравшимся о том, как пришел к Господу. Я публично объявлю, что уверовал, чтобы эти люди могли с меня спросить.
- Добро пожаловать, - слышу я. - Здравствуй, брат Макс.
Клайв ведет меня к стулу, стоящему на сцене. Наверное, его взяли прямо из класса, на ножки надеты теннисные шарики, чтобы стул не царапал линолеум. Рядом со стулом стоит предмет, напоминающий морозилку для мяса, только наполненную водой, наверх ведут несколько ступеней. Я сажусь на стул, Клайв становится между Лидди и Рейдом и берет их за руки.
- Господи Иисусе, позволь Максу стать к Тебе ближе. Позволь Максу познать Бога, возлюбить Бога и провести драгоценные минуты со словом Божьим.
Пока он молится за меня, я закрываю глаза. Свет со сцены согревает мне лицо, и я вспоминаю о своем детстве, когда ездил на велосипеде с закрытыми глазами, подставив лицо солнцу, веря, что я непобедим, что не упаду, не разобьюсь.
К голосу пастора Клайва присоединяются другие голоса. Это похоже на тысячу поцелуев, как будто тебя всего распирает от всеобщей доброты, где для зла совершенно не остается места. Это любовь, безоговорочное признание - я не только не подвел Господа, но Он говорит, что я никогда Его не подведу. Любовь Всевышнего проливается на меня щедрым дождем, я больше не могу сдерживать ее внутри себя. Она вырывается из моего открытого рта - какие-то звуки, которых нет ни в одном языке, тем не менее я все понимаю. Для меня их смысл абсолютно ясен.
Ванесса
Фонограмма 3 "Бегущая от любви"
Я нечасто вспоминала Зои Бакстер, пока не обнаружила ее на дне бассейна при ассоциации молодых христиан.
Сперва я ее даже не узнаю́. Я наматываю круги в бассейне в половине седьмого утра - единственное, ради чего я способна вылезти из постели в такую рань, - я плыву кролем, как раз делаю гребок, когда замечаю женщину, медленно идущую ко дну бассейна. Волосы развеваются вокруг ее головы. Руки вытянуты в стороны. Не похоже, что она тонет, скорее, просто отдалась на волю волн.
Я складываюсь пополам, ныряю, хватаю ее за руку и тяну. Она начинает сопротивляться, когда мы приближаемся к поверхности, но в крови уже прилив адреналина - я вытаскиваю ее из бассейна, склоняюсь над ней, с моих мокрых волос ей на лицо капает вода, она кашляет и переворачивается на бок.
- Какого черта, - задыхается она, - вы лезете?
- Какого черта лезете в воду вы? - отвечаю я и, когда она садится, понимаю, кого спасла. - Зои?
Перед Рождеством в бассейне малолюдно, на дорожках я одна, не считая пары пожилых пловцов и случайного пациента из отделения физиотерапии. Мы с Зои разыгрываем эту маленькую сцену в дальнем конце бассейна, никто даже не обращает на нас внимания.
- Я смотрела на свет, - говорит Зои.
- Спешу вам сообщить: чтобы посмотреть на свет, тонуть необязательно.
Теперь, когда мы вылезли из воды, меня бьет дрожь. Я хватаю полотенце и набрасываю его себе на плечи.
Я, конечно, слышала о ребенке. По меньшей мере это ужасно - прямо с вечеринки по случаю дня рождения тебя забирают в госпиталь и рождается мертвый ребенок. Я даже не собиралась идти на эту вечеринку, но мне стало жаль Зои: каково тому, кто вынужден приглашать на день рождения чужих людей, с которыми общаешься лишь на работе? Неужели у нее нет подруг? Естественно, после случившегося мне стало жаль ее еще больше. Я помогла ее подруге-бухгалтеру убрать в ресторане, когда унеслась с мигалками машина скорой помощи. У каждого столового прибора лежали маленькие бутылочки с жидкостью для пускания мыльных пузырей, и я, покидая ресторан, собрала все, рассудив, что когда-нибудь в будущем верну их Зои. Они до сих пор лежат где-то у меня в багажнике.
Я не знаю, что сказать ей. Спросить "Вы как?" кажется излишним. "Мне очень жаль" - еще хуже.
- Стоит попробовать, - говорит Зои.
- Покончить жизнь самоубийством?
- Школьный психолог всегда остается школьным психологом, - отвечает она. - Уверяю вас, я не собиралась сводить счеты с жизнью. Как раз наоборот. Когда находишься глубоко под водой, ощущаешь, как бьется сердце, до самых кончиков пальцев.
Она соскальзывает в воду, словно большая речная выдра, и смотрит на меня снизу вверх. Ждет. Я со вздохом сбрасываю полотенце и ныряю. Открываю под водой глаза и вижу, как Зои снова опускается ко дну. Я следую ее примеру. Ложусь на спину и смотрю на дрожащую азбуку Морзе флуоресцентных ламп, набираю воздух носом и начинаю тонуть.
Мой первый инстинкт - запаниковать: мне не хватает воздуха. Но тут под ногтями, в горле, между ног я ощущаю биение собственного пульса. Как будто мое сердце раздулось настолько, что заполнило все подкожное пространство.
Я понимаю, почему человек, который так много потерял, испытывает в этот миг чувство успокоения.
Я больше не выдерживаю и делаю рывок к поверхности. Зои выскакивает рядом со мной и бултыхается, удерживая вертикальное положение.
- В детстве я мечтала, когда вырасту, стать русалкой, - объясняет она. - Раньше у меня была привычка связывать ноги и плавать так в городском бассейне.
- И что дальше?
- Как видите, русалкой я так и не стала.
- Классическая двоечница…
- Но ведь никогда не поздно, верно?
Зои подтягивается и садится на край бассейна.
- Я просто не знаю, как на сегодняшний день обстоят дела у морских сирен на рынке труда, - шучу я. - Но, с другой стороны, вампиры сейчас очень востребованы. В наши дни огромный спрос на всяких живых мертвецов.
- Так я и знала! - вздыхает Зои. - И это выясняется, когда я только вернулась в мир живых.
Я встаю и протягиваю Зои руку, чтобы помочь ей подняться.
- Добро пожаловать назад, - говорю я.
Поскольку мы находимся в центре молодежной Христианской организации, здесь нет модного безалкогольного бара, и мы отправляемся выпить кофе в пончиковую "Данкин Донатс", которые настолько густо разбросаны по Уилмингтону, что можно с порога одной доплюнуть до двери соседней. Зои едет за мной на своей машине и паркуется рядом.
- Ничего себе номерок, - произносит она, когда я выбираюсь из машины.
Номер моей машины "Ви-Эс-66". В Род-Айленде престижно иметь двухзначный номер. Есть те, кто завещают свои двух- и трехзначные номера близким. В свое время бывший губернатор внес в предвыборную программу пункт о борьбе с подкупом чиновников с целью получения престижных номерных знаков. Если на твоей машине твои инициалы и двухзначный номер, как у меня, скорее всего, ты большая шишка. Я не шишка, но я умею устраиваться в жизни. В день, когда я должна была регистрировать машину, я купила каждому инспектору по упаковке пива и спросила, чем они могут мне помочь.
- Друзья - это сила, - отвечаю я.
Мы входим в пончиковую, заказываем ванильный латте и занимаем столик в глубине зала.
- К которому часу тебе на работу? - спрашивает Зои. Мы уже перешли на "ты".
- К восьми. А тебе?
- Тоже. - Она делает глоток кофе. - Сегодня я работаю в больнице.
При упоминании больницы между нами повисает молчание - воспоминание о том, что ее увезли на "скорой" с собственной вечеринки, словно наброшенная на нас сеть. Я кручу крышку своего стаканчика. Несмотря на то что я каждый день консультирую детей, в присутствии Зои я испытываю неловкость. На самом деле я не понимаю, зачем пригласила ее выпить кофе. Мы ведь практически ничего друг о друге не знаем.
Несколько месяцев назад я прибегла к услугам Зои в качестве музыкального терапевта для мальчика-аутиста. Он уже шесть лет учился в школе и ни разу, насколько мне было известно, не сказал ни слова ни одному из учителей. Его мать услышала о музыкальной терапии и попросила меня попытаться найти специалиста, чтобы поработать с ее сыном. Я вынуждена признать, что, познакомившись с Зои, не ждала особых успехов от этих сеансов. Она немного выпадала из времени, что ли, - как будто ребенка семидесятых забросили в новое тысячелетие. Но через месяц мальчик уже играл с Зои импровизированные симфонии. Его родители считали Зои гением, а директор моей школы считал меня умницей за то, что я ее нашла.
- Послушай, - прерываю я затянувшееся неловкое молчание. - На самом деле я не знаю, что сказать о ребенке.
Зои поднимает на меня глаза.
- И никто не знает.