Он внимательно посмотрел на меня, и я заметил испуг, промелькнувший в его взгляде. Я не знал и не хотел знать, через что он прошел в тюрьме, но, видимо, там случались драки, из которых он чаще выходил потерпевшим.
- Ты хочешь что-то сказать, Одран? - спросил он. - Спасибо, что подвез, но если ты вздумал меня укорять…
- Неужели ты не понимал, что это плохо?
Он задумчиво покачал головой:
- Наверное, я вообще не прибегал к категориям "хорошо" и "плохо". Тут они не годятся.
- А дети? Ты не сознавал, какую рану им наносишь?
- Да я сам был почти несмышленыш.
- Поначалу возможно. Но потом-то?
- Если уж завяз, обратной дороги нет. Вся правда в том, что не надо было мне идти в священники. Господи, я и в Бога-то не верю. И никогда не верил.
- Тебя никто не тащил силком.
- Вранье! - выкрикнул он. - Именно что силком! Я боялся отца, который все решил за меня. Да тебя самого заставили. Не притворяйся, что нет.
- Ты мог уйти.
- Не мог.
- Один раз ты сбежал.
- И меня на тракторе привезли обратно, не помнишь?
- Ты мог отказаться.
- Нет. Ты не знаешь, что я тогда пережил.
- Тебе было семнадцать, - упорствовал я. - Сел бы на паром и удрал в Англию. Начал бы новую жизнь.
- Одран, можешь вообще мне не верить, но одному поверь: ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Ни малейшего. Ты даже приблизительно не знаешь, каким было мое детство. Что со мной было, до того как я приехал в Клонлифф. Ты ничего не знаешь.
- И не хочу знать, - ответил я. - Ничто из прошлого тебя не извиняет. И ничего не оправдывает. Неужто не понимаешь?
Он вздохнул и опять посмотрел на жилые дома и конторы, маячившие за окном. Что творилось в его перевернутых мозгах? Не ведаю.
- Я уже не говорю о том, что ты и тебе подобные сделали с нами, - тихо сказал я. - Ты не думал, как все это отразится на тех, кто честно исполнял свой долг, кто следовал призванию?
Он рассмеялся:
- Ты считаешь, у тебя есть призвание?
- Да, считаю.
- И все потому, что тебя надоумила матушка.
- Неправда. Она заронила в меня мысль и оказалась права. Это мое призвание. Я предназначен к служению.
Он не ответил и только покачал головой, словно перед ним разглагольствовал полоумный.
- Надо было давно на тебя заявить, - сказал я.
- Чего-чего?
- Еще в семинарии. - Я чуть не лопался от собственной праведности. - Я видел твой синяк, когда ты снял рубашку.
Он нахмурился, как будто не понимая, о чем речь.
- Ты меня с кем-то путаешь, Одран.
- Дэниел Лондигран, - сказал я. - О’Хаган уехал попрощаться с умирающей матерью. И ты полез к Лондиграну. Он отбился. А его потом исключили.
Разинув рот, он переваривал услышанное, затем рассмеялся:
- Дэнни Лондигран? Ты шутишь?
- Ничуть.
- Ты не в курсах, ясно тебе? Ни хрена ты не знаешь.
- Я знаю, что ты на него напал, он тебе врезал. Ты струсил и убежал.
Он опять засмеялся и покачал головой:
- Из Дэнни священник, как из меня китайский император. Кузен регулярно снабжал его порнухой, которую мы с ним на пару разглядывали. Пялились на голых баб, ясно? Дальше - больше, стали друг другу помогать. И вот однажды, когда сосед его уехал, а мы всячески утешались в наших горестях, нас застукал отец Ливейн. Дэнни сам давно мечтал свалить из семинарии. Ну вот, отец Ливейн входит, а мы там в темноте. С испугу Дэнни мне саданул, я дал деру. Конечно, пришлось ему сочинить историю. Я на него напал? Смехота. У нас все было по обоюдному согласию.
Я растерянно молчал.
- Думаешь, я тебе поверю? - наконец спросил я.
- Верь, не верь - мне все равно. Сейчас-то какая разница?
- Ты не понимаешь, что все испоганил? - в отчаянии выкрикнул я. - Теперь не будет веры всем нам.
- Может, оно и к лучшему. Если католическая церковь сгинет ко всем чертям, стране это будет на пользу, ты не считаешь?
- Нет, не считаю. И ты смеешь это говорить, после того как…
- Церковники разрушили мою жизнь. - В голосе его звенела злость. - Не понимаешь, что они ее растоптали? Чистого мальчишку, ничего не смыслившего в жизни, на семь лет заточили в четырех стенах. Все, что делало меня человеком, они называли порочным и грязным. Они приучили меня ненавидеть свое тело и считать себя грешником, если посмотрю на ноги прохожей женщины. За разговор со студенткой грозили исключением из семинарии, и тогда папаша меня убил бы. Я не шучу - узнай он, что меня выгнали, вмиг проткнул бы вилами. Меня изуродовали запретом на естественные человеческие желания, и всем было плевать, что я не обучен праведной жизни.
- Никто тебя не уродовал! - Я распалился. - Я и сотни других ребят прошли ту же школу. Но мы не стали тобой. Неужели так тяжко быть хорошим священником? Тебе этого мало? Мне довольно.
- Что? - Он затрясся от смеха. - Ты себя считаешь хорошим священником? Полно, ты вообще не священник.
Я молчал, опешив.
- Тебя возвели в сан тридцать с лишним лет назад, - он говорил спокойно, словно разъясняя премудрость ребенку, - но ты и дня не прослужил в приходе, пока Джим Кордингтон не сунул тебя на мое место.
- Неправда.
- Да нет, сущая правда. Двадцать пять лет ты торчал в своей школе - обучал английскому, переставлял книги на полках, но не делал ничего из того, что положено хорошему священнику. Ты прятался от жизни. И сейчас прячешься. Если тебе нравится учительствовать, шел бы в педагоги. Любишь возиться с книгами - иди в библиотекари. Говоришь, ты священник? Черта с два. Ты никогда им не был.
- Я заботился о сотнях ребят, - тихо сказал я, глядя в пол. - Я был им добрым другом. И хорошим наставником.
- Да ну? - усмехнулся он. - А вот скажи-ка: за год сколько подростков приходят к тебе поделиться душевными тревогами, попросить помощи? Пять? Три? Один? Ни одного? Никто не приходит, верно? А если б вдруг кто-нибудь пришел, ты бы кинулся в свою библиотеку - проверять, как расставлены сестры Бронте.
Я отошел к окну. Дублин. Унылое зрелище. Темная река, лабиринты улиц, обшарпанные дома. Повсюду дорожные работы, сигналят машины, стараясь проехать. Где-то молодые люди совершают сделки, чтобы, вернувшись в свою крохотную халупу, перетянуть жгутом руку и наполнить вены единственным средством забвения бед. Старухи выключают газовые обогреватели, ибо выбор невелик - тепло или уплата налогов, а насмерть замерзших не посадят в долговую тюрьму. По ночам на набережных ошиваются подростки, выглядывая грешника, который попросит их спустить штаны, присядет перед ними на корточки, а потом кинет им двадцать евро. Пабы забиты парнями и девушками, истерзанными страхом: учеба в университете заканчивается, но что делать дальше, где найти работу? Куда податься - в Канаду, Австралию, Англию? Вновь замаячили призраки эмигрантских кораблей и разлуки с родными. Старики, после сорокалетних трудов ушедшие на покой, вынуждены на всем экономить, потому что их пенсионные накопления разворованы жульем из партии Fianna Fail, за которую через пару лет все опять пойдут голосовать. А в аэропорт прибывают европейские пришельцы, заявляющие, что нам не хватает мозгов самим управлять страной и они этим займутся вместо нас. Вот во что превратилась наша Ирландия - в страну наркоманов, неудачников, преступников, педофилов и неумеек. Как тогда в баре сказал Эйдан? Я не буду жить в Ирландии. Эта страна прогнила. Насквозь.
Эйдан.
Я посмотрел на человека, который, обрисовав мою жизнь, явно наслаждался победой. К глазам моим подступили слезы, ибо я никогда не прощу того, что случилось, - ни себе, ни тем более ему.
- Как ты мог такое сотворить с Эйданом? - спросил я. - Он мой племянник, а мы с тобой были друзья.
Ему хватило приличия отвести взгляд.
- Отвечай, - потребовал я. - Я имею право знать. У меня в голове не укладывается…
- Ты виноват не меньше меня.
- Я? Почему?
- Я сказал, что охотно переночую в твоем кабинете. Надо было меня увести.
- Я не предполагал, что ты полезешь к нему в комнату. Откуда я мог знать, что ты задумал?
Он скособочил голову и одарил меня чем-то вроде улыбки:
- Да ну? Хочешь сказать, ты ничего не подозревал?
- Нет, конечно! - заорал я. - Если б я знал, я бы в жизни…
- Мы здесь вдвоем. Если угодно, можешь себе врать, но пользы будет мало. Поверь, за последние годы я это хорошо усвоил.
- С чего ты решил, будто я что-то знал? - вытаращился я, багровый от злости. - Про тебя и о том…
- Ты же был тогда в Уэксфорде. Когда мальчишка Килдуфф испоганил мою машину. Ты сам на него и донес.
- Я думал, он просто схулиганил. Я не понимал, что он мстит.
Он вскинул бровь:
- Да полно?!
- Не понимал!
- И за все время ни разу не задумался, почему меня перебрасывают из прихода в приход?
- Да, я слышал разговоры о пакостниках, которых постоянно переводили, но я и думать не думал, что ты…
- А по-моему, ты все знал, Одран, - спокойно проговорил он. - Просто у тебя не хватало духу на конфликтный разговор. Выходит, ты соучастник. Хотя годишься лишь на то, чтобы по алфавиту расставлять книжки: Вирджиния Вулф, Диккенс, Хемингуэй. Но ты все знал.
- Не знал. - Я сам услышал вялость своего возражения.
- А в вечер поминок ты прекрасно понимал, что нельзя оставлять племянника со мной, и все же оставил. Потому что это было проще, чем устраивать сцену.
- Неправда, - просипел я.
- Я думаю, ты такой же, как все, хоть и разыгрываешь из себя святошу. Ты все знал и молчал. А значит, в заговоре, о котором все талдычат, участвовали не только верхи, но и низы - никчемности вроде тебя, никогда не служившие в приходе и прятавшиеся от жизни. Ты вправе меня осуждать, ибо я совершил нечто ужасное. Но не хочешь ли взглянуть на себя? На свои поступки? На Великую тишь, которую ты соблюдаешь с самого первого дня? - Он встал и, опираясь на палку, шагнул к нише в стене, служившей крохотной кухней. - Ладно, Одран, иди, а я буду потихоньку обживаться. Нам больше нечего друг другу сказать.
Я будто окаменел, но затем пошел к выходу, сфокусировав взгляд на двери. Хотелось сорвать душивший меня воротничок.
- Похоже, мы больше не увидимся? - спросил он, когда я уже открыл дверь на волю.
- Нет, - я покачал головой, - я не приду.
- Понятно. - Он отвернулся, словно и не было сорока лет наших отношений. - Всего хорошего.
- Я буду за тебя молиться. Невзирая ни на что.
- Молись за себя, - усмехнулся он. - Тебе это нужнее.
В последний раз я окинул взглядом квартиру:
- Жутко здесь.
Как же так случилось, что тот мальчик, каким он некогда был, оказался в подобной норе, где, скорее всего, и закончит свои дни? Однажды здесь его найдут мертвым.
- Жутко, - кивнул он. - Ничего, выживу.
- Тебе будет одиноко.
- Не сомневаюсь. - Он улыбнулся. - Но я уже проштудировал историю одиночества. А ты нет?
Не помню, я говорил, что в моей школе нет пансионеров? Раньше были. Примерно до начала восьмидесятых. Года за два до моего появления интернат закрыли - многие родители обзавелись машинами и перестали на всю неделю отправлять сыновей в школу.
По ночам в огромном безлюдном здании ужасно одиноко. Коридоры полнятся эхом всякого звука, стекла в оконных рамах дребезжат от всякого ветерка. Если истории о привидениях вас впечатляют, здесь вам будет неспокойно.
Растревоженный думами, я решил предпринять ночную поездку в Инчикор и наведаться в тот самый грот, где много лет назад увидел священника, вместе с матерью рыдавшего от осознания того, что он натворил, кому причинил боль и как однажды поплатится за свои проступки.
Ночь опять стояла темная, вокруг ни души, но ущербная луна помогла отыскать дорогу к святилищу.
Сперва я встал на колени и попробовал молиться, но молитва не шла. А потом, неожиданно для себя, я упал ничком и прижался челом к холодным камням, совсем как тот священник, терзаемый своим грехом. Я закрыл глаза и вдруг понял, что больше не могу оставаться в школе. Да, я долго мечтал о своем возвращении, но пришла пора двигаться дальше и начать новую жизнь внутри или вне Церкви. Я уже не мог прятаться за школьными стенами.
Вдруг вспомнился почти сорокалетней давности эпизод, когда в Уэксфорде мне ужасно хотелось опустить и поднять железнодорожный шлагбаум. На моей работе нужно думать обо всех, кто тебе доверился и вручил свою жизнь, - сказал дед. - А вдруг кто-нибудь пострадает из-за твоего недосмотра? Или моего. Хочешь, чтоб тебя мучила совесть, что ты в ответе за большое горе?
Однажды в запале Эйдан спросил, не кажется ли мне, что я профукал свою жизнь. Нет, ответил я, не кажется. Но я ошибался. И Том Кардл был прав. С самого начала я все знал и ничего не сделал. Снова и снова я гнал всякие мысли об этом, не желая признать очевидное. Я молчал, когда надо было кричать, я убеждал себя, что я выше этого. Я соучастник всех преступлений, из-за меня пострадали люди. Я профукал свою жизнь. Каждый ее миг. Самое смешное, что глаза мне открыл отсидевший педофил: молчальники виновны наравне с преступниками.
Благодарность
Я безмерно благодарен Кону Конноли, Клэр Килрой и Томасу Моррису, первым читателям рукописи, за их ценные советы.
Я признателен моим агентам Саймону Тревину, Эрику Симинофф и всему агентству William Morris Endeavor за постоянную помощь и поддержку, а также моему редактору Биллу Скотт-Керру за его опыт и проницательность, принесшие неоценимую пользу книге. Спасибо Ларри Финлэю, Пэтси Ирвин и всем сотрудникам издательства Transworld.
Представители дублинского духовенства, пожелавшие сохранить анонимность, помогли мне проникнуть за кулисы церковной жизни, и я признателен им за открытость и готовность честно говорить о растлении детей, что годами замалчивалось. Спасибо всем, кто оказывал мне помощь в моих изыскательских поездках в Рим, Осло и Лиллехаммер.
Глубочайшая благодарность самым главным людям в моей жизни: родителям - Шону и Хелен Бойн, сестрам - Кэрол и Шинейд, Рори, Джейми и Кейти, моему мужу Кону.
Невозможно установить точное число ирландских детей, пострадавших от рук католической церкви, и нельзя подсчитать всех честных и преданных делу священников, запятнанных поступками коллег.
Мой роман посвящается всем этим жертвам; пусть их жизнь будет счастливее.
Примечания
1
Самый большой и дорогой универмаг в Дублине, славится своими рождественскими витринами, где механические игрушки, от мышей до Санта-Клауса, разыгрывали целые представления. У витрин универмага в рождественскую неделю в прежние времена было не протолкнуться от детей. Сейчас универмаг не существует. - Здесь и далее примеч. ред.
2
Мейв Бинчи (1940–2012) - ирландская писательница, автор очень популярных романов из обычной ирландской жизни.
3
Энн Дойл (р. 1952) - ирландская журналистка, уже 33 года она ведет новостную программу на национальном канале RTE. Берти - Патрик Бартоломью Ахерн (р. 1951), премьер-министр Ирландии с 1998 по 2008 г., его дочь - известная писательница Сесилия Ахерн. Джон Братон (р. 1947) - премьер-министр Ирландии с 1994 по 1997 г. Альберт (Эл) Гор (р. 1948) - вице-президент США, нобелевский лауреат (2007) - за деятельность по сохранению окружающей среды, в 2000 году баллотировался на пост Президента США и проиграл выборы Джорджу Бушу-младшему с разницей в сотые доли процента.
4
Брау-Хед - самая южная точка Ирландии, а Банбас-Краун - самая ее северная.
5
Патрик Кавана (1904–1967) - ирландский поэт и романист, жизнь и творчество которого неразрывно связаны с графством Монахэн.
6
Один из четырех самых известных театров Ирландии, славится своими музыкальными и оперными постановками.
7
"Плуг и звезды" - пьеса Шона О’Кейси (1880–1964), драматурга, классика ирландской литературы; начав с сатирических пацифистских комедий, затем он переключился на мистические морализаторские драмы, а в конце жизни создавал фантасмагорические комедии. Театр Аббатства - первый национальный театр Ирландии, до него театры в Ирландии были плоть от плоти английской театральной системы. Театр Аббатства, формально основанный в 1904 г., был частью ирландского Возрождения, начавшегося в конце XIX века.
8
Мак Дирмада (1907–1978, более известен как Фрэнк Дермоди) - ирландский режиссер, служивший в Театре Аббатства несколько десятков лет, с 1938 по 1973 г.
9
Иншин О’Дуван (Uinsionn O’Dubhláinn, 1929–2013) - ирландский актер и режиссер, известен под английской вариацией своего ирландского имени - Винсент Даулинг; театральную карьеру он начал в дублинском Театре Аббатства, затем перебрался в Англию, а позже в США, вся его жизнь связана с творчеством Шекспира.
10
Онь О’Сулевань (Eoin O’Súilleabháin) - ирландский актер и писатель, более известный под своим англизированным именем Оуэн О’Салливан. Катлин Ни Вярань (Caitlín Ní Bhearáin), она же Кэтлин Бэррингтон, - ирландская актриса, много играла в Театре Аббатства.
11
Ирландская мыльная опера, которая шла пять раз в неделю с 1964 по 1968 г., действие развивается в нескольких домах, выстроившихся рядком в северной части Дублина. По сути, это клон знаменитого английского телесериала "Улица Коронации", который начал показываться на несколько лет раньше.
12
Популярная в Ирландии яблочная газировка.
13
Настольная игра, в которой нужно переставлять фишки по бумажному полю на выпавшее число ячеек.
14
"Аквавит" - крепкая настойка на травах, национальный напиток в Норвегии и Швеции, "мьид" - также национальный норвежский (и шведский) напиток, по сути, медовуха с добавлением хмеля, имбиря, яблок, трав и даже цитрусовых, но основой является мед; норвежское слово Mjød происходит от русского "мед".
15
Дебютный роман "Свободу медведям" (1968) американского писателя Джона Ирвинга.
16
26 августа 1978 года был избран новый глава Римско-католической церкви - папа Иоанн Павел I. На церемонию интронизации папы прибыл и представитель Русской православной церкви - митрополит Никодим, который скончался от инфаркта прямо во время приема у нового Папы Римского. А через 33 дня, 28 сентября 1978 г., внезапно умер и сам Иоанн Павел I. Католический мир был взбаламучен произошедшим, возникло сразу несколько теорий заговора, основания для которых имелись: новый понтифик, по сути, объявил войну ватиканской финансовой мафии, которая долгие годы заправляла денежными потоками католический церкви.
17
Герой американского телесериала "Коджак" (1972–1978) - жесткий и принципиальный лейтенант полиции, в роли которого снялся Телли Салавас.