Барон сидел совершенно неподвижно, положив обе руки на колени. Его голова, правда, слегка покачивалась, а надутые щеки полыхали багрянцем; Сопрано вдруг показалось, что барон с трудом сдерживает смех и вот-вот разразится гомерическим хохотом. Но это было лишь мимолетное впечатление. Поди разберись. Несомненно, он был хорошим человеком. С ним случилось несчастье, но он, несомненно, принадлежал к благородному сословию. Должно быть, это и привело его в такое состояние: нужно было жить, а жить в подобных условиях он не мог. За бароном приходилось ухаживать, как за малым ребенком. Он сам умывался, одевался и ел, но подтирать задницу отказывался, несомненно, по причине своего благородства. У аристократии всегда была многочисленная прислуга, которая обеспечивала ее существование и позволяла господам полностью посвятить себя высоким материям. Случалось, Сопрано выходил из себя и награждал барона оплеухами, чтобы заставить его спуститься на бренную землю и нарушить молчание, но все было напрасно: барон воспринимал оплеухи с той же отстраненностью и безразличием, как если бы они были неотъемлемым атрибутом человеческой физиономии. Кроме того, Сопрано постоянно казалось, что за маской непроницаемости он скрывает душащий его смех, некое истинное откровение, суть всей своей истории, хотя вряд ли кто мог сказать, какой именно. Иногда Сопрано задавался вопросом, а существует ли барон на самом деле, не является ли он симптомом болезни, которую Сопрано подцепил еще и молодости, и которая могла, поговаривали, иметь на последней стадии развития самые неожиданные проявления. В конце концов, объяснение давала, вероятно, страница, вырванная из "Словаря великих влюбленных". "Он жаждал абсолютной, чистой, глубокой, прекрасной люови, которая превосходила своим величием саму жизнь." Должно быть, барона выбила из колеи какая-то шлюха. Да, скорее всего, тут не обошлось без любовной истории.
Сопрано повернулся к маленькому розовому домику, обсаженному мимозами. Иногда течение его мыслей прерывали паузы, и тогда он слышал в ушах странный свист и видел себя, босоногого, стоящим в куче еще живой рыбы, в которой трепыхалась и подпрыгивала серебристая сардинка. Он вытащил из кобуры револьвер и большим пальцем провернул барабан. Этот привычный жест всегда помогал ему взять себя в руки. Второй револьвер лежал в туалетном несессере барона. Потом они перейдут итальянскую границу: до нее было всего несколько минут ходу. Но сначала надо будет отправиться в Ниццу, повидаться с господином Боше.
XVII
Крушение привычного имиджа пугало Вилли больше, чем что-либо другое: иногда даже возникали моменты, когда желание знать, что Энн счастлива, становилось, в своей очевидности, настоящим вызовом его таланту. После стольких лет напряженного труда и несомненного успеха в роли Вилли Боше перенести это было нелегко - казалось, будто рушится творение всей его жизни. Любой ценой ему следовало взять себя в руки и сохранить свой имидж. Для начала нужно устроить оргию, а потом будет видно. Он наполовину опустошил бутылку коньяка, закурил сигару и позвонил в Париж малышке Мур. Эту англичанку он обнаружил в ресторане "Лайонз" на Пиккадили в один из свободных дней, когда от скуки ему захотелось найти какое-нибудь новое лицо. Через сутки сообщение о том, что он собирается снимать "Ромео и Джульетту" с официанткой из "Лайонз" в главной роли, появилось во всех газетах, что выявило рекламные возможности проекта и сразу же заинтересовало продюсеров. Вилли был весьма удивлен таким поворотом событий, поскольку вовсе не собирался снимать фильм, он лишь хотел установить контакт с прессой, чтобы посмотреть на ее реакцию. Реакция была что надо. Он не скрывал своей досады оттого, что пришлось подписать контракты и приступать к съемкам фильма. Впрочем, малышка Мур со своим несчастным видом выглядела весьма трогательно в главной роли, хотя ей не хватало той безграничной глупости, без которой трудно было сыграть хорошую Джульетту. Было очевидно, что нормальная женщина не могла сыграть роль так, как это удавалось гомосексуалисту во времена Шекспира, однако малышка Мур не ударила в грязь лицом. Теперь Вилли держал ее на контракте и недавно одолжил - за сумму, вчетверо превышавшую ту, что он ей платил, разница оседала у него в кармане - для участия в фильме, который снимался в Монте-Карло. Монтаж "Ромео и Джульетты" закончился три недели тому назад.
- Привет, Айрис. Это Вилли. Нет, мы не уехали. Меня задержал один проект, так, сироп, который может влететь в копеечку. Полная чушь, но публике нужны чувства. Я еще не уверен, что из этого что-нибудь получится. Ты можешь приехать в Ниццу на ночь?
- Конечно, Вилли, если вам это нужно. Я пообещала Теренсу поужинать с ним, но если я вам действительно нужна…
- Ты спишь с Теренсом?
- Вы же знаете, что нет.
- Так в чем дело, давай. Он хороший парень.
- Трудно понять, когда вы шутите, а когда говорите серьезно, Вилли. Но вы знаете, что ради вас я готова на все.
- Неужели? - испытывая отвращение, спросил Вилли. - В любом случае вечером жду тебя здесь. Скорее всего, я вернусь поздно, поэтому ложись в постель без меня. Ах да, чуть не забыл: захвати с собой подружку.
- Что?
- Я сказал: возьми с собой подружку. Мы будем втроем. Тебе все ясно?
- Но, Вилли.
- Поищи кого-нибудь среди статисток. Скажешь, что это для меня.
Он положил трубку и подошел к зеркалу, чтобы взглянуть на себя, прежде чем спуститься вниз. Широкополая белая шляпа - настоящий техасский стетсон, сигара в уголке рта, недовольная гримаса, подчеркивавшая его знаменитую ямочку на подбородке, отвлеченный взгляд, хорошо сочетавшийся с капризным изгибом губ, черное пальто, небрежно наброшенное на плечи, белый костюм, розовый галстук, массивная фигура боксера - все было в полном порядке.
Вилли спустился в холл. Едва он вышел из лифта, как три репортера поднялись из кресел и устремились к нему. Одного из них, француза, Вилли знал, тот регулярно спрашивал у него, что он думает о Хичкоке и Говарде Хоксе. Двое других были американцами и появились здесь явно не случайно. "Сукин сын Росс", - подумал Вилли. В любом случае история с болезнью не пройдет, нужно было придумать что-нибудь другое.
- Привет, Вилли. Пару часов назад говорили, что вы чуть ли не при смерти.
- Сожалею, парни, но у меня нет для вас ничего интересного, - сказал Вилли.
- В чем причина задержки вашего отъезда? Мисс Гарантье покинула отель три дня тому назад, и никто не знает, где она находится.
Вилли достал сигару изо рта, но изгиб его губ от этого ничуть не изменился.
- Сейчас я вам все объясню. Мне нравится конкуренция. Я всегда любил дух состязательности. Поэтому я решил продлить пребывание моей жены во Франции, чтобы дать шанс Али Хану, Рубирозе, Анелли и всем тем, кто считает себя абсолютным чемпионом-соблазнителем.
Репортеры вежливо рассмеялись, но Вилли знал, что так просто он от них не отделается. Если не бросить им подходящую кость, эти типы будут следовать за ним по пятам до тех пор, пока не найдут Энн, и тогда всему придет конец.
- А если серьезно, Вилли, что произошло?
Вилли улыбался. Он чувствовал себя загнанным в угол, но знал, что в конце концов что-нибудь придумает. Он всегда придумывал. Ответ должен быть невероятным, крайне шокирующим, достойным его репутации. Только так он сможет выкрутиться и в то же время сохранить свой имидж.
- Я скажу вам, ребята.
И, конечно же, он придумал. Мысль пришла к нему совершенно естественно, как благословение небес.
- Накануне отъезда я еще раз просмотрел "Ромео и Джульетту". Мисс Мур обладает незаурядным талантом, по ей не хватает той абсолютной наивности, без которой не может быть Джульетты. Я всю ночь размышлял над фильмом, и меня наконец озарило. Я нашел новую интерпретацию образа и принял важное решение.
Он мастерски выдержал паузу.
- Я решил вырезать из фильма все сцены, в которых занята мисс Мур. То же самое касается и роли Ромео. В общем, я решил переделать фильм в духе нашего времени. Сегодня Ромео был бы молодым буржуа-идеалистом, юным интеллектуалом левого толка, мечтающим о справедливости и мире. Преодолевая трудности, он наконец находит совершенство там, где только и можно найти его на этом свете - в образе прекрасной юной девушки, чистой и девственной. Вот, господа, "Ромео и Джульетта" нашего времени.
Вилли смотрел на журналистов, которые после минутного замешательства, вызванного этой потрясающей новостью, уставились на него с почтением, достойным лучшего представителя Голливуда.
- Кого вы предполагаете взять на главные роли?
- Еще не знаю. Это сложный вопрос. Ветераны испанских Интернациональных бригад слишком стары, так же, как и молодые коммунисты, истерзанные германо-советским пактом и сталинскими репрессиями. Вероятно, буду искать какого-нибудь подростка из Будапешта или Праги, отец которого был повешен. В общем, вы улавливаете идею, Фильм в духе нашего времени.
Он задумался, подняв руку с сигарой и устремив глаза в небо…
- Джульетта, или социализм с человеческим лицом, и Ромео, ее вечный поклонник.
Журналисты с минуту молчали. Потом француз задал вопрос местного значения:
- Месье Боше, собираетесь ли вы принять участие в карнавальных торжествах в Ницце?
Вилли рассмеялся.
- Я всю жизнь только этим и занимаюсь. И я счастлив, что деньги израсходованы на конфетти и танцы, а не на пушки и снаряды.
Последняя фраза должна была подчеркнуть его неопределенную репутацию человека левых взглядов.
Он смотрел на журналистов взглядом человека, полностью контролирующего ситуацию. Крошке Мур придется пережить сильнейший шок в своей жизни, и это как нельзя лучше отвечало его имиджу. Впрочем, он вовсе не собирался вырезать ее из фильма, через день-два надо будет собрать пресс-конференцию и объяснить, что это заявление было сделано смеха ради, чтобы поиронизировать над проникновением идеологии во все формы искусства.
- Как поживает клочок лазурного берега, загримированный под Вилли Боше? - произнес рядом чей-то голос.
Вилли обернулся: перед ним, держа руки в карманах черного пальто, стоял Бебдерн. В его облике было нечто от немецкого экспрессионизма, и это нечто делало его похожим на казненного еврея.
- На площади Пайон работает ярмарка, - сказал Бебдерн. - Мы могли бы пойти покататься на карусели. Вы читали сегодняшние газеты? Тысячи убитых в Корее, не меньше в Индокитае. И это только цветочки.
Маленький человечек вызвал у Вилли настоящий прилив нежности.
Он взял его за руку.
- Пойдем, милейший.
Они провели на карусели целый час, и Вилли почти удалось отвлечься и забыть об Энн, но, когда карусель останавливалась, тревожные мысли снова были тут как тут. Фотографы следовали за ними по пятам, и снимок Вилли Боше, сидящего верхом на розовой деревянной лошадке и улыбающегося своей легендарной улыбкой, спустя год появился на обложке книги, посвященной ему Стэнли Робаком. После этого они отправились в "Карессу". Ла Марн выбрал "Карессу" специально для Вилли, посчитав, что тому понравится это название. Вилли добросовестно напивался, но начинал чувствовать, что для полного успеха ему понадобится посторонняя помощь, помощь некоего всемогущего и всесильного Сопрано, тайного властелина мира, способного распознать настоящих сукиных сынов в этой огромной куче дерьма.
- Вот что я скажу, милейший, - орал он. - Гёте был обманщиком. История про Фауста - сплошное вранье. А истина заключается в том, что нет никакого дьявола, готового купить вашу душу. Нет покупателя. Нет дьявола, нет властелина мира. Есть только сволочи - самозванцы голливудского типа, окопавшиеся в Кремле и других местах. Некому покупать вашу душу, которая не стоит даже ломаного гроша. Покупатель существует только в мире Голливуда, на цветной кинопленке. Я сниму фильм на эту тему: "Обманщик Гёте" или "Правда про Фауста". Нет никакого демона-спасителя. Нельзя отправляться за такой добычей в леса детства!
Он невольно вспомнил волшебное заклинание, которому его научила мать:
Тир-тири-лир, тир-тири-лы,
Яблочко красное, лист бузины,
Жду я вас в гости, есть у меня
Рыжая белка ценой в три рубля,
Слово заветное старой совы,
Кроличья лапка, хвост и усы,
Кошкины ушки на мягкой подушке,
Два краснокожих на раскладушке,
Один негритенок на толстой пчеле,
Старая дама на помеле.
А теперь, кто знает счет,
По-английски всех сочтет:
Раз, два, три, четыре:
Первый кто? Конечно Вилли.
- Что? - испуганно спросил Бебдерн. - Это еще что такое?
- Моя задница, - спохватившись, быстро ответил Вилли, чтобы сохранить лицо.
- Это хорошо, - удовлетворенно ответил Бебдерн.
Обход баров продолжался до полуночи, и в конце концов Вилли заметил, что где-то поменял брюки: те, что теперь на нем были, совсем не подходили ему по размеру. Всемогущий Сопрано, властелин мира, способный исполнить самые сокровенные мечты, к этому моменту так и не появился, зато им составляли компанию две потаскухи, одна из которых казалась просто красавицей, когда удавалось отличить ее от другой, и тщедушный молодой человек, которого Вилли тут же, при всех присутствующих в баре, захотел взять на роль Джульетты только для того, чтобы доказать, что между ним и Энн все было кончено. В это время Ла Марн объяснял одной из потаскух, - другой, собственно говоря, и не было, - что это хорошо известный процесс, и что есть коммунисты, которые становятся ярыми антикоммунистами, переходят на другую сторону баррикады и устраиваются на службу в ЦРУ только по причине любовных терзаний. Избавившись от девки и хилого юноши, они перешли в другое заведение, но и там все было то же самое: над головами все так же лежала крышка и они все так же варились в собственном соку. В какой бы дансинг они ни заходили, оркестранты узнавали Вилли и исполняли мелодию из его последнего фильма. В конце концов, он подошел к одному из музыкантов, схватил его за галстук и стал трясти, как соломенное чучело.
- Дерьмо собачье! Если вы хотите приветствовать Вилли Боше, который снял "Дон Кихота" и "Сон в летнюю ночь" то только не этой паршивой мелодией. Играйте Баха, Моцарта. Бетховена!
- Но, месье Боше, это же ваш величайший успех! - пролепетал скрипач, имевший весьма отдаленное представление о тщеславии, судить о котором он мог с высоты своей крохотной мансарды.
Их попросили покинуть заведение, и они оказались под арками площади Массена среди участников карнавального шествия. Поддерживая друг друга, они дотащились до ярмарки и заглянули в палатку борцов. На ринге двое горилл мерялись силой: того, что был в белом трико, звали Благородный Джо, другого - в красном - звали Черный Зверь. Запрещенными ударами он постоянно отправлял Благородного Джо на ковер, и Бебдерн, немедленно ставший на сторону благородства и порядка, попытался укусить Зверя за икру, вопя, что это схватка века, социализм с человеческим лицом против уродливого сталинизма, свободный мир против тоталитарного рабства, и, после завершения боя, когда Черный Зверь спускался с ринга, попытался ударить его стулом. Их разняли, и Черный Зверь, который был любовником Благородного Джо, пригласил их выпить, после чего они снова оказались на улице в карнавальной толпе, поражавшей Ла Марна своей беспечностью, тогда как корейский конфликт, ядерная бомба и готовые к войне советские дивизии поставили мир на грань катастрофы.
- Черт возьми, - чертыхнулся Вилли, всегда немного трезвевший при виде звездного неба. - Я совсем забыл про двух крошек, которые ждут меня в моей постели. Пошли. Вы сможете остаться в комнате и посмотреть.
Он потащил Бебдерна за собой.
- Дорогой кусочек лазури! - орал Бебдерн. - У вас ничего не получится! Выбраться отсюда нет никакой возможности, кругом одна чистота и звезды. Чистота поймала нас в свои сети. Мучительное стремление к чему-нибудь, серенады души при лунном свете, рука на сердце в погоне за мечтой! Господи, сделай меня грязным!
Он упал на колени посреди улицы, но на пешеходной дорожке, ибо был не столь пьян, как это могло показаться.
- Господи, научи нас жить грязными и счастливыми! Спаси нас от искушения голубым, розовым, нежной любовью и чистотой!
Такси сигналили вовсю, но Ла Марн не сходил с пешеходного перехода - как всегда, право было на его стороне.
- Люди на земле - все равно, что птицы, взмахивающие крыльями! - заявил он полицейскому, который пытался заставить его освободить дорогу. - Они машут крыльями, но никак не могут взлететь! А когда взлетают, то сворачивают себе шею!
В конце концов Вилли удалось затащить его на тротуар и впихнуть в такси. Они поехали в отель.
- Мисс Мур поднялась в ваши апартаменты, месье Боше, - доложил портье. - Полагаю, я поступил правильно, впустив ее.
- Она была одна?
- Ее сопровождала молодая женщина, месье.
- Хорошо, ведь нас, понимаете ли, тоже двое.
- Я понимаю, месье Боше… - по губам портье скользнула улыбка. - Конечно, это нужно для поддержания вашей репутации.
Вилли ожидал, что взгляд портье отразит хоть какое-то почтение к его хорошо известному цинизму, но увидел лишь безмятежность старого пастуха, давно привыкшего к печальному блеянию ягнят. Как правило, люди не упрощали ему жизнь. Существовал своего рода заговор с целью помешать им выйти за рамки своей наивности. Добиться этого не удавалось даже заднице в ее самых героических усилиях. На пару секунд он представил себе отвратительную картину мира, преображенного в зеленое пастбище, на котором в манеже сидел маленький Вилли, а Сопрано, превратившийся из телохранителя в няньку, прикалывал бумажные крылышки, к розовым попкам двух ангелочков, одним из которых был сам Вилли, другим - Бебдерн.
- Задница не позволяет опускаться, - заявил тот. - В ней нет идеологии.
Ла Марн испытывал беспредельную тоску по дерьму, словно забыл, когда ел в последний раз.
Портье провел обоих в лифт со всей предупредительностью и заботой, которых, как ему казалось, заслуживало их состояние неустойчивости и болезненной чувствительности. Некоторое время они ездили между первым и седьмым этажами. Наконец портье удалось перехватить их и доставить в апартаменты, где они нашли малышку Мур лежащей в постели с журналом "Вог" в руках и некую блондинку, которой мать, должно быть, одолжила по такому случаю свое вечернее платье. Вилли подошел к крошке Мур и поцеловал ее в лоб.
- Папочка рад видеть свою маленькую голубку, - объявил он. - Представь меня своей подруге.
- Я счастлива познакомиться с вами, - сказала блондинка с сильным ниццским акцентом.