ГЛАВА 2
Кто такой Пастух, или Как поднять музыкальную культуру в захолустном городке?
Черный "BMW" так быстро летел по горному серпантину, что Серый едва успевал следить за поворотами. Он крепко вдавил педаль газа в пол и несся, рассекая ночную тишину, как метеорит сквозь космическое пространство. На заднем сиденье по-прежнему расположились Юрец и барышни. Только теперь все трое не были такими же веселыми и задорными, как некоторое время назад. Они сидели ровно, вжавшись в сиденье, и нездоровой белизной своих лиц походили на восковые фигуры. Девицы практически не моргали и держали свои руки на коленях, как школьницы, которые готовятся к выговору директора. Их длинные выкрашенные волосы слегка намокли от холодного пота, но лица с каждой минутой теряли свою мертвенную бледность. Рядом с Серым сидел Бугай. Он лишь изредка отрывал руки от лица, молча хлопал глазами в сторону Серого и снова прижимался к своим мощным ладоням. Серый первым начал приходить в себя и спросил, противно посмеиваясь:
- Ну, как вам наша джаз-банда? Не жалко теперь денег?
- Это жесть, Серый. Нас чуть не продырявили какие-то клоуны, - передернулся всем телом Бугай, в очередной раз отрывая руки от лица. - Ты чего, гадина, предупредить не мог?
- Нет, не мог. Вы же сами хотели острых ощущений, "бабки" заплатили… Да и потом, разве ж вы поверили бы в то, чтобы весь город поголовно слушал и распевал джаз, а за прослушивание другой музыки штрафы брали, и немалые? Чтоб людям телевизор запрещали смотреть - только новости и "Культуру"? Да чтоб приезжих артистов на потеху толпе всячески мучили, вы б в такое поверили, а?
- Спасибо, друг, теперь поверили. Гони дальше! - съязвил Бугай, постепенно приходя в себя. Его руки еще немного тряслись, а в стеклянных глазах перемешивались страх, гнев и радость спасения.
- А я и не гоню. Только скорость прибавляю, - довольно усмехнулся своей шутке Серый и поддал газу. - Вот уже пять лет, как городишком Южноморском правит самая что ни на есть лютая джаз-банда "Веселая бригада" под предводительством Кости-Пастуха. Его на зоне Карл Иваныч короновал, слыхали про такого?
- А как же, слыхали, - подал на удивление утончившийся голос Юрец, - Папа Карло, пожизненку тянет.
- Ну вот. Пастух пресловутый всегда был повернут на совковом джазе, на Утесове там и диксилендах всяких. На саксе играл, а в тюрьму попал за поножовщину в лихие девяностые. Ну и Папа Карло тот еще старый джазмен и тоже саксофонист, еще у Лундстрема дул. Папа Карло Пастуха пригрел, человеком сделал и джазовое воспитание дал. Так вот, откинулся Пастух, собрал свою джаз-банду и стал в городе жестокие порядки наводить. Данью всех обложил и музыкальный вкус свой стал навязывать. Ох, сколько народу за просто так полегло! Зато теперь в Южноморске джаз любят все.
- Псих какой-то! Дичь страшная. У нас в Питере и бандиты-то давно уже повымерли, все они теперь уважаемые люди, честно рейдерским бизнесом занимаются, в охранных структурах служат или в депутатах, а у вас тут какой-то музыкант в законе целый город на уши поставил! Допустим, наши друганы нормальные шансон слушают, и чего теперь? Всех, кто слушает попсу или рок, стрелять без разбору? Бред и беспредел. - Юрец, поддавшись порыву, резко зажестикулировал и тут же пожалел об этом, со стоном схватившись за больной пах.
- Во-во. В Южноморске тоже сначала прикалывались над Пастухом с его бандой. Сколько народу блатного полегло зазря. Зато теперь в его команде только настоящие джазмены. Они днем свое правосудие вершат, за порядком в городе присматривают, а по вечерам песни репетируют. Каждую субботу - концерт. Сперва народ пинками загоняли, а теперь все привыкли, сами приходят добровольно и даже гордятся тем, что у них город такой особенный. В кинотеатре уже три года всего три фильма идут: "Веселые ребята", "Мы из джаза" и "Серенада Солнечной долины".
- Скукотища какая, - протянул Бугай, уже полностью пришедший в себя. - Да вся молодежь из такого пионерлагеря давно б уже посваливала. Да и любой нормальный чел давно бы уже укатил из такой дыры.
- Так вы ж видели, как Пастух их развлекает, - нервно захихикал Серый. - Он два раза в месяц привозит попсу разную и изгаляется над ней что есть сил.
В это время на заднем сиденье наконец-то начались робкие движения, и барышни, постепенно оттаявшие от своей холодной бледности, неуверенно, но охотно вклинились в разговор.
- Да-да, - еле слышно буркнула брюнетка, - ездила я к ним на "зверей" в зоопарке смотреть.
- Чего?! - спросили Юрец с Бугаем одновременно и впились взглядом в одну из своих спутниц, ожидая объяснений.
Девица нервно перебирала пальцами свои волосы и сквозь темные стекла иномарки наблюдала за мигающими звездами. Звезды на сей раз вели себя достаточно спокойно, будто старались не шуметь, чтобы услышать каждое слово, произнесенное в несущемся кометой "BMW".
- Это когда Пастух группу "Зверюги" на Центральной площади неделю в клетках держал. У Южноморска на это время был собственный зоопарк. Рома был такой миленький, жалко его было. Все им фрукты в клетки кидали…
- Еще как-то раз там "Дельфинарий" был, - подхватила блондинка, радуясь возможности поддержать беседу.
- "Хвабрику" целый месяц на прядильной фабрике отработать заставил.
- "Пасту" голыми заставил свеклу копать, - перебивали друг друга девицы и Сергей.
- А это еще зачем? - недоумевали Бугай и Юрец.
- Для создания более яркого образа, тростник-то у нас не растет. И чтоб нашли свои негритянские корни, вероятно.
- Он что, расист? Хорош джазмен. Как же он негров-то может не любить? - осклабился Бугай.
- Не-е, своих он любит. Армстронга там, Фицджералд, Гараняна. Дулину даже нашу любит, которая в кино негритянкой джаз пела. Она у него как икона, наряду с Утесовым, - успокоил его Серый.
- Короче, он про черные корни джаза знает, просто рэп, соул и арэнби не любит. Кстати, про корни. Вы про группу "Сучья" слышали?
- Сучья - в смысле бабская? - спросил Юрец.
- Что за сучья группа? - удивился Бугай.
- Ладно, не важно. В общем, "Коррней", бедных, на день врыли по колено в городском саду. Ну а "Стреллки"-то вообще забили.
- Насмерть? - выдохнул Бугай.
- Да нет, просто забили двери клуба и сутки крутили им их фонограмму на полной громкости. - Серому явно доставляло удовольствие, какое впечатление производит его рассказ на залетных птичек. Все их вчерашние понты как ветром сдуло.
Пока Юрец и Бугай, вытаращив на рассказчиков глаза, пытались переварить услышанное, блондинка радостно продолжила:
- С "Рукки вверх" вообще смешно было. Концерт у них на площади был. Ну свет там, шоу всякое разное. Начинается концерт, на сцену Пастух с братвой заваливается - все со шпалерами - и берут их на мушку, типа "Хэнде хох!". Так они весь концерт с поднятыми руками и простояли. Пока фанера их не отыграла. А вот Варька Злючка молодец, сбежала от них. Пастух так злился, неделю болел, убить ее пообещал.
- А Маню Огонек не Пастух затушил? Ха-ха, - неудачно попытался схохмить Бугай.
Серый перекрестился, придерживая руль левой рукой.
- Как не стыдно! Не было такого. А вот как "Лесоподвал" с "Ворошайками" улицы в Южноморске мели, могу рассказать.
- Так, стоп, хватит. Достаточно с нас мутоты этой, - наперебой затараторили Бугай и Юрец. - Чего ж они тогда ездят-то к ним, звезды эти звезданутые?
- Да сам не пойму, летят как мотыльки на свечку. Будто им тут медом намазано, - недоуменно пожал плечами Серый.
- Так, брателло, кранты вашей веселой бригаде. Не на тех напали, клоуны. Мы таких людей подтянем - "Вымпел" с "Альфой" отдыхают. И за артистов отомстим, и за Юрцовы яйца, и город от ярма придурка ненормального освободим! - яростно пообещал Бугай.
- Ага, - с усмешкой кивнул Серый, - флаг вам в руки - барабан на шею. Давно пора. Только вот героев настоящих не нашлось пока.
ГЛАВА 3
Карл Иванович и Люба, или Как общаться с талантливым музыкантом
День выдался исключительно солнечный и теплый, несмотря на середину октября. По небу одинокими кляксами разбрелись несколько сизых облаков, которые в силу своего одиночества опасались нападать на весело светившее солнце и просто уныло поддавались порывам легкого ветра и лениво перемещались по голубому полю, меняя свои очертания. По тюремному двору взад-вперед разгуливали заключенные. Некоторые из них ходили парочками и разговаривали, остальные задумчиво поглядывали наверх, изучали силуэты одиноких облаков сквозь колючую проволоку и монотонно курили. Почти все они были в одинаково серых и мрачных одеждах; у всех были угрюмые выражения лиц, короткие волосы и разные жизненные истории, из-за которых теперь они были вынуждены проводить время отнюдь не весело. Один из узников, одетый в серые спортивные штаны и теплую куртку на голое тело, походил на домового. Одежда его настолько запачкалась, что едва ли напоминала спортивный костюм. А может, это был и не спортивный костюм. Недавно остриженные волосы отросли и теперь торчали в разные стороны как солома, а на подбородке сидела неухоженная, растрепанная борода. Заключенный провел здесь уже несколько лет, за это время совсем потерял форму и лишился всякого намека на возраст. Но глаза, озлобленные, усталые, ясно давали понять, что мужичку не больше тридцати, в то время как грязная одежда и общая потрепанность запутывали, превращали этого стройного, но ссутуленного человека в старого деда. Он никому никогда не рассказывал, за что попал в это злачное место, и вообще редко шел на контакт, предпочитая сидеть на своем месте и перебирать волнующие мысли, едва шевеля при этом сухими обветренными губами. Некоторые из сокамерников даже не помнили, как его зовут.
Рядом с обшарпанной стеной, где угол крыши создавал небольшую тень, стояли двое выдающихся сидельцев, можно сказать, тюремная элита. Один из них - Карл Иванович - старый вальяжный вор, с благородной осанкой и легкой, ухоженной, насквозь седой бородой, провел тут намного больше времени, чем неопределенного возраста заключенный в серой одежде, но выглядел не чета ему. На нем был синий спортивный костюм, отличавшийся аккуратностью и чистотой, и черные кожаные кроссовки. Старик разговаривал очень мягко и вкрадчиво, не спеша курил и постоянно посматривал на голубое до спазмов в груди небо. Второй заключенный - Пастух - был гораздо моложе, в черной майке, весь покрытый татуировками. В левой руке молодой крепко сжимал саксофон, правой он то и дело нервно поглаживал себя по затылку, а после хрустел пальцами так, что сидящие на колючей проволоке воробьи разлетались в разные стороны.
- Константин, - по-отцовски тепло, с прибалтийским акцентом говорил Карл Иванович, - пришел ты на зону пять лет назад плохим вором и ужасным музыкантом, а выходишь красиво - маэстро в законе.
- Спасибо, Карл Иваныч. Спасибо вам огромное за науку джазовую, за то, что уму научили, на ноги крепко поставили. Я вас век не забуду, Карл Иваныч! - В сиплом, маскулинном голосе Пастуха зазвучали надрывные душевные нотки.
Старик обнял Пастуха так, что кости затрещали, и в небо поднялась новая воробьиная стайка, шустро махая маленькими крыльями.
- Жаль, что мне на твоих концертах не бывать, не джемовать, - не отпуская объятий, продолжал Карл Иванович. - Я тебе свой фрак отдам, я в нем еще с Утесовым играл. Но ты пообещай мне, что в этом фраке в Москве выступишь!
- До чего ж вы, немцы, народ сентиментальный! - с трудом освобождаясь из стариковских объятий, сказал Пастух. - Карл Иваныч, да я вам и сейчас что хотите, то и сыграю! Скажите только что.
- Вот это, - показывая пальцем на свежую партию воробьев, компактно устроившихся на колючей проволоке, как на нотном стане, попросил Карл Иванович.
Пастух с минуту поглазел на пернатую живность, поднес костяной обкусанный мундштук ко рту и начал играть. Получилось нечто из авангардного джаза. Птички, заслышав хриплый голос сакса, возбужденно перелетали с места на место, ведя вперед необычную живую музыкальную пьесу. Заключенные, что хаотично прогуливались по унылому тюремному двору, с разных его концов стали подтягиваться на звук саксофона. Вокруг Пастуха образовалась серая толпа с лицами, на которых привычно натянутой миной красовался восторг. Только один из заключенных начал нервно, по-дурацки смеяться. Это был молодой парень с разбитой губой и шишкой на лбу. Он только вчера пришел в это хмурое место и еще не узнал местных порядков. Но тотчас же здоровяк в черной растянутой футболке гулко, как в большой барабан, ударил бедолагу по спине за неуважение к старшим и к вечной музыке свободы. В тот же момент к весельчаку быстрым шагом подкатился толстяк в черной робе и вырубил его прямым ударом в челюсть.
Пастух играл самозабвенно, прикрыв серые глаза, но все же успел едва заметным кивком отметить действия верных товарищей, Автогеныча и Пузца, по ликвидации музыкальной безграмотности. Папа Карло одобрительно качал головой, на вышке заслушался часовой. Вдруг один из воробьев на колючей проволоке громко, мультипликационно чихнул, нарушая "идиллию", соседний воробей упал замертво, видимо поймав бациллу страшного птичьего гриппа, а остальные поспешно разлетелись подальше от источника заразы. На зоне завыла сирена, постепенно переходящая в звонок мобильника, играющего "Нам песня строить и жить помогает". Налетело странное марево, все поплыло перед глазами, закрутилось и превратилось в белое пятно потолка.
* * *
Пастух лежал на своей кровати в огромной, дорого обставленной спальне и из последних сил пытался ухватиться за хвостик быстро удаляющегося сна. Он без конца повторял имя старого вора, смешно складывал губы в трубочку и накрывался одеялом и подушками, чтобы оградить себя от мешающего наслаждаться воспоминаниями въедливого звука, но звонок мобильного не замолкал, и Пастуху пришлось пересилить себя и разлепить глаза.
- Да! Чего? Слушай, мне опять зона снилась, Карлуша. А тут, блин, ты со своими делами, - хрипло и недовольно заворчал Пастух. - Ну, хорошо-хорошо, городской банк, отец родной. Да помогу, конечно, на том и стоим. Что за фермер? В Беленджике? И много он городу задолжал? До хрена. Лады. Сегодня у нас концерт. Суббота - сам понимаешь. Но завтра мы с пацанами прокатимся - решим твои проблемы. Все, отбой.
Пастух злобно швырнул трубку на тумбочку, что стояла рядом с кроватью, и повалился обратно в мягкие подушки, похожие на те воздушные мягкие облака из сна. Над его головой висели портреты Утесова, Орловой, Дулиной и Армстронга, приветливо улыбаясь своему поклоннику и даже как будто подмигивая. Сквозь зашторенное огромное окно сочился насыщенный солнечный свет, указывающий на то, что день в самом разгаре. Соседские ребятишки гоняли на велосипедах, повизгивая от радостной беззаботности, из чьей-то открытой машины доносились задорные нотки саксофона вкупе с хрипловатым голосом, а розовые кусты, что росли прямо под окнами спальни, нехотя поддавались ветру и противно царапали стекла. Пастух лениво простонал, понимая, что окунуться обратно в приятный сон не получится, потер сильными руками щетинистые щеки и закричал:
- Люба! Люба!!! Где мой костюм, женщина?
В спальню вошла Люба. Красивая, но злая шатенка в коротком домашнем халатике хмурила брови и пускала сердитые молнии своим выразительным взглядом в сторону Пастуха. Женщина была совсем молоденькая, но из-за своей хмурости походила в данный момент на какой-нибудь сморщенный фрукт вроде кураги, да и халат как раз выдался в тон. В руках красавицы белел мужской костюм.
- Ты зачем ночью по бедным юмористам стрелял? Тебе музыкантов мало?
- Бедным? Всем бы такими бедными быть, - потягиваясь и зевая, оппонировал Пастух. - Полстраны уморили своими уморами. А музыкантов мало осталось, попса вон совсем не едет - даже странно. Чем я им не угодил?
- Придурок! - выпалила женщина, швыряя костюм на кровать. - Как до сих пор из Москвы войска только не прислали десантные - мозги твоей "Веселой бригаде" вправить.
- Сам поражаюсь, милая! - ухмыльнулся Пастух и поднял глаза на портреты кумиров. - Ты лучше скажи, дура этакая, зачем ты мой фрак в камине сожгла, а? Ты же знала, что это моя главная реликвия! Или, может, ты решила, что я - царевна-лягушка?! Мне вот опять зона сейчас снилась, Карл Иваныч про фрак спрашивал. Тебе не стыдно, Люб, а?
- Костя, завязал бы ты со своим джазом! - Люба стремительно плюхнулась на кровать рядом с Пастухом и сильно прижалась к нему, обхватив загорелую шею своими худыми руками. - Над тобой же все смеются за глаза. У всех баб нормальные мужики - трех слов связать не могут, и только у меня Паганини. Опять сегодня фанатки малолетние на концерте в штаны к тебе лезть будут.
- Что за погоняло еще такое, Паганини? Я - Пастух! И я такой не один, нас в банде пятеро, и все красавцы. Хочешь, и тебя возьмем в "Веселую бригаду"? Научись джаз играть - и вперед!
- Джаз, джаз! Я только и слышу от тебя, что про джаз твой! - Люба резко оттолкнула от себя Пастуха и встала с кровати. Ее голос звучал гордо и сильно, но чувствовалось, что в любую секунду он может сорваться из-за кома, который ворочался посреди горла. - Только попробуй сегодня прийти с помадой на наглой роже - я тебе задам джазу!
- Ну как такую можно не любить? - заулыбался Пастух и протянул руки к любимой. Но Люба уже отвернулась от него и, строптиво передернув плечами, вышла из комнаты.
ГЛАВА 4
Как утешить музыкантов после провального тура
На гигантском бежевом диване сидели четверо молодых людей, едва перешагнувшие из возраста зрелой юности в возраст юной зрелости. Они грустно смотрели по сторонам, кто-то грыз ногти, кто-то стучал пальцами по коленке. Один из них, с нелепым макияжем, был в красных джинсах, полосатой футболке с надписью на немецком языке, гордо сообщавшей, что Гитлер давно скончался, и, собственно, поделом. Его волосы были ярко выкрашены в тон брюкам, а ноги словно прибиты к полу огромными ботинками с подошвой во все два кирпича. По левую руку от него, вдавившись в диван, располагался маленький щупленький паренек с сальными волосами по плечи, выряженный во все зеленое, как огурец. Цвет его лица плавно сливался с цветом одежды, а глаза из-за худобы казались такими огромными, что чудилось, вот-вот выскочат из орбит и покатятся по полу. Во главе этой банды сидела молоденькая худенькая девушка, которая временами всхлипывала и размазывала тушь по лицу длинным рукавом своей пестрой кофточки. Ее волосы были банально выбелены, как у куклы, а загар создавал дурацкое впечатление, что девушку вымазали советским какао из алюминиевых банок.
- Вот. А потом эти подонки заставили нас отыграть целый концерт без фонограммы, - оправдывался директор группы "Сахароза 495" Гоша Коновалов перед продюсером, седовласым гордым мужчиной, который стоял возле окна и задумчиво наблюдал за шумным шоссе.