А было так. Юный Чекин, разумеется, и не думал искать Валю, однако рубль кончился, а память по рублю осталась. И вот на следующий день он случайно увидел на улице вывеску того самого института.
- Мне везет. Мне черт знает как повезло! - вскрикнул он и тут же кинулся внутрь здания; он быстро шел по коридору, как идут на звук или на запах.
Он отыскал кабинет лингвистики, фамилия была написана - та самая - фамилию он помнил: Корнеев Иван Павлович. Он постучал и вошел к секретарше:
- Где Иван Палыч, не скажете?
- Вам чего? - Секретарша едва взглянула на этого сосунка.
- Мне срочно нужен Иван Палыч.
- Его нет. Он уже дома.
- Дома его нет, - сказал юнец, полагаясь на интуицию и на чуткие нервные ноздри.
- А я говорю: дома.
- Нет.
- Молодой человек!.. Иван Павлович не докладывает своему секретарю, куда он уходит.
И она застучала на пишущей машинке. Плут колебался лишь долю секунды. Он подошел к секретарше и сказал шепотом:
- Я только что из дома Иван Палыча. Что там происходит - шум и крик! Все ищут Иван Палыча, он купил лотерейные билеты, и один билет выиграл…
- Крупный выигрыш?
- Мне не сказали.
- Иван Павлович не знает об этом?
- Нет. В том-то и дело. Мне велели ему сообщить, а как?
- К сожалению, я ничем не могу помочь. - Секретарша смотрела в окно отсутствующим взглядом (что-то, видно, соображала).
- До свидания, - сказал Чекин.
Юный плут вышел. Осталось лишь приложить ухо к дверной щели. Там затарахтел телефонный диск - секретарша набирала номер:
- Гостиница "Спутник"? Извините, я не знаю телефон сто семьдесят пятого номера… Там проживает Иван Павлович Корнеев… Да, он там временно. Так-так. Спасибо… Большое спасибо.
- Как же ты меня нашел?
- Долго рассказывать.
Юный Чекин оглядел номер - ему понравилось ("Хоромы!"), затем из бутылки, что стояла на столе, он налил себе стакан вина, выпил.
- Как этот тип к тебе относится? - баском молодого мужчины спросил он, кивнув в сторону ванной.
- А что такое? - Валя сдерживала смех.
- Не обижает?.. Обижать я не дам.
- Дану?
- Ну чего, чего смеешься? Я его прямо сейчас в ванне утоплю.
И как раз вышел наскоро одетый Корнеев.
- Здравствуйте, молодой человек.
- Здорово, - сказал Чекин, пряча глаза.
- Это вы меня собирались утопить в ванне?
Юный Чекин глядел куда-то в сторону, буркнул негромко:
- Уж и не пошути…
Корнеев одобряюще рассмеялся:
- Ладно, молодой человек. Поговорите с сестренкой - я ведь не против. А я пойду позвоню… Валя, угости брата чем-нибудь.
Корнеев вышел.
Валя смеялась.
- Ну, чего, чего расхихикалась?
- А ты чего хмурый?.. Опять денег нет?
Брат кивнул головой: нет.
- Хорошо, что я стипендию получила недавно, держи.
Валя полезла в сумочку и достала ему пять рублей. Он чмокнул сестру в щеку и уже мялся, дрожал коленями - торопился уйти.
- Да посиди.
- Н-нет… Пора…
- Посиди, - просила Валя. - Я тебе что-нибудь вкусное сготовлю. Покормлю… Ну хочешь - давай в буфет сходим, этажом ниже. Хотя бы перекуси, если уж ты спешишь…
- Н-нет.
- Пьянствовать, что ли, торопишься?
- Не себе. Ребятам. Без опохмела вторые сутки… Мучаются…
Он переминался с ноги на ногу, спешил - деньги жгли ему руку.
- Ну иди, иди! - рассмеялась Валя.
День прошел, пуст и напрасен. Гребенников был в отделе аспирантуры. Был в институте. Был у забытых и полузабытых подруг Вали. Ни следа.
Поздним вечером он очутился возле дома, где жил Стрепетов, ее второй муж, - там, на скамейке, не спуская глаз с подъезда, Гребенников сидел в полудреме всю ночь. Он дремал, и если просыпался, то в страхе - не проморгал ли.
Утром Стрепетов вышел - отправился на работу с какой-то высокой красивой женщиной. Не с Валей.
Невыспавшийся и помятый Гребенников шел к метро. Он проходил мимо гостиницы "Спутник".
- Алло, - раздался голос. - Вот у кого мы прикурим.
Г ребенников почти наткнулся на них.
У входа в гостиницу стояли двое - юный Чекин и какая-то его подружка.
- Рекомендую, - сказал хрипловато Чекин. - Тоня. В будущем лучшая барменша Москвы. Ресторанное училище заканчивает с блеском.
Тоня раскраснелась. Юный плут прикурил у Гребенникова.
- Все-таки не каким-то, а родственным огоньком прикуриваю!
- Как родственным? - спросила будущая барменша.
Гребенников пояснил:
- Я муж его сестры.
- Притом бывший муж. Они разведены, - сказал Чекин и подмигнул Тоне.
И тут же обратился к Гребенникову:
- Я здесь жду одного знакомого. Караулю… Но если ты мне одолжишь рублей десять, я знакомого ждать не стану. И обещаю отыскать мою сестрицу.
Гребенников слишком хорошо знал эти обещания, - сонный и вялый, он только усмехнулся на очередное попрошайничанье. (А случаю случай рознь, и, поскреби Гребенников по карманам, он бы сейчас же узнал все. Но кто мог думать, что Валя здесь, в этой гостинице, в десяти шагах, и что плут специально притащился сюда, чтобы поклянчить денег у Корнеева.)
- Дело хозяйское. Нет, значит, нет, - сказал юный Чекин, нимало не смущенный отказом.
К Чекину пришла идея. Он заволновался. Нервные ноздри заходили туда-сюда - плут почуял запах верных денег.
- Одну минуточку, - сказал он.
- Ты куда? - спросила Тоня.
- Я сейчас, к знакомому…
Он улыбнулся и, придвинувшись, зашептал Гребенникову:
- Тоже времени не теряй, сойдись с ней ближе: будущий бармен - это знакомство полезное! - Глаза его бегали и искрились. - А коктейль она сбивает - закачаешься!
И уже на бегу он еще раз крикнул:
- Я живо вернусь. Ждите.
Плут примчался в гостиницу - благо, было рядом.
- Привет! - заорал он, влетая в номер.
- Привет. Опять у моего братика пусты карманы, по глазам вижу! - засмеялась Валя.
- Ну вот еще! - последовало гордое возражение.
И юный Чекин, слегка робея, обратился к Ивану Павловичу - поэт-лингвист выпил вина и курил первую спокойную сигарету, - и вот Чекин ему сказал:
- Мне вас нужно… на минутку.
- Поговорить?
- Ага. Вот именно.
Иван Павлович встал, плут вышел за ним. Они шагали по длинному коридору гостиницы - было пусто, ковер глушил шаги.
- Ну? - сказал Иван Павлович.
Плут изобразил в лице смятение и растерянность.
- Понимаете… Иду мимо гостиницы и вдруг вижу Гребенникова. Бывшего мужа Вали…
- Ну и что?
- По-моему, он почти выследил вас…
- Да? - Иван Павлович на секунду встревожился.
- Точно. И он не один. С парнями… Здоровенные ребята, между прочим.
- Неужели? - Иван Павлович улыбнулся (теперь он уже понял все).
Плут смутился, почувствовав, что его разгадали. Но тут же справился - будущий официант не имеет права теряться. На занятиях приводили пример, как однажды (дело давнее!) подвыпивший купец, перед которым все дрожали и трепетали, в "Славянском базаре" потребовал себе на десерт керосина - официант не моргнул глазом: "Холодненького? Или подогреть?.."
И Чекин тоже не растерялся:
- Я не говорю, что Гребенников такой уж страшный, может, вы и храбрец, я же не знаю, но я не хочу, чтобы он кружил около гостиницы. Я за сестру боюсь.
Плут уже вполне обрел свой ровный голос:
- И чтобы мне его отвлечь и куда-нибудь увести, нужны тугрики.
- Тугрики?
- Ну да. То есть деньги.
- Я понял, - сказал поэт-лингвист, улыбаясь. - Вот тебе десять рублей, и пусть он уедет достаточно далеко…
- И еще десять, чтоб достаточно далеко уехали его здоровенные ребята, - в тон ему сказал плут.
Понимая, что он не отстанет, Иван Павлович покачал головой, но вытащил еще десятку - дал.
- Ты, я чувствую, большой оптимист… Верно?
- А что это такое? - спросил юный Чекин.
- Оптимист?
- Ну да.
- Оптимист… это человек, любящий жизнь.
- Чудак вы, Иван Палыч. А чего ж ее не любить?
Плут быстренько вернулся к Гребенникову и Тоне - те молча стояли в двух метрах друг от друга. Никаких перемен. И даже, кажется, сигарету Гребенников курил ту же самую.
- Ну как? Весело было вам?
Чекин хохотнул:
- Значит, коктейль из вас не сбился? А еще барменша!
И тут же заторопился:
- Идем, Павел. Идем.
- Куда?
- К нам. В общагу. Я сейчас звонил одному дружку - он сказал, что вроде бы Валя обещалась к нам вечером приехать.
- Это точно?
- Что ж я, врать буду?
- С тебя станет… - Но тут же Гребенников подумал, что, может, и правда Валя приедет и ведь других путей для поиска не видно. - Ладно. Пошли…
Они прибыли в общежитие. Поднялись наверх.
- Этаж наше училище арендует, целый этаж! - пояснила Тоня, ей понравилось слово "арендует".
- А запах у вас. Не этаж, а пивная бочка, - сказал Гребенников, вглядываясь в полутьму. И повторил: - Ну и пахнет у вас.
От стены отделилась какая-то качающаяся фигура:
- Старичок, у нас пахнет только голодом.
Юный Чекин ткнул этому выступившему из тьмы под ребро - тот дернулся всем телом.
- Черт… Чего тебе, Чекин? Дай я поговорю с товарищем.
- Хватит попрошайничать - зови ребят. Я двадцать рублей раздобыл.
- О боже ты мой - двадцать!
Из полутьмы тут же набежали дружки, стали качать Чекина. Его любили, и, надо отдать плуту должное, он ведь не утаил, не сказал: "Я принес пятнадцать рублей", - хотя и понимал, что сейчас все это распылится до последней копейки.
Разумеется, Валя не появилась. Гребенников ждал, прохаживался по коридору мимо комнат, привыкал, общежитие как общежитие. В угловой комнате монотонно зубрили наименования блюд из тресковых рыб.
Появился Чекин, который, казалось, исчез навсегда. От него шел крепкий пивной дух. Он был раскисший и мягкий:
- Понимаешь… Она из-за нас с Валькой устроилась на хлебозавод.
- Кто?
- Мать наша. - И Чекин как бы всхлипнул: - Мамочка… Она и сейчас там работает. - Он пояснил: - Это в войну, в голод… На хлебозавод устроилась, понимаешь?
- Понимаю.
- Нет, не понимаешь! На хлебозавод тогда брали в две смены. Либо в две смены, либо не берут. Она восемнадцать часов в день вкалывала, понимаешь? Нет, ты вслушайся: восемнадцать! Чтоб только мы с Валькой черную булочку иногда попробовали… - Он всхлипывал, расклеился. - Мам-мочка!
Был второй час ночи, когда Чекин появился в коридоре опять:
- Ведь ночь, чего ты ее ждешь? Не придет она - понимаешь? Я бы сказал тебе, Павел, да ни к чему это.
- Что?..
- Да ничего… Хороший ты человек, Павел, да вот беда - денег у тебя мало, славы мало. А сестренка моя это самое "мало" не уважает.
Чекин ушел.
Время было позднее, метро уже наверняка не работало. В конце концов Гребенников сел в коридоре прямо на пол и прислонился спиной к стене. Так вот, сидя, он и задремал.
Транзистор выдавал нечто в моцартовском духе, мелодичное и игривое. Валя в своей полосатой пижамке сосредоточилась на важном деле - она решила пройти на цыпочках по одной половице. От стены до стены.
- Так… так, - приговаривала она, балансируя руками.
- Так… так, - в тон повторял Иван Павлович, затаив дыхание. - Ура, Валя! Молодчина! - Он схватил ее на руки. - Я с тобой пацаном себя чувствую!
- Пусти, я вон по той пройду… по тоненькой!
Она опять шла по половице, балансируя руками.
- Я стал мальчишкой. Я даже и вру, как мальчишка. Именно так, как в молодости, - легко и безбоязненно врется!
- И что же ты такое врешь? - безразлично спрашивала Валя, тем временем сосредоточенно приближаясь к другой стене.
- Ну… ну, например, жене… Например, и тебе немножко…
- И мне? - преувеличенно серьезно спросила она.
- Ура!.. Ура! - закричали они оба разом (Валя как раз дошла до стены - и великолепно дошла).
- Ну, не то чтобы вру, - говорил он, прижимая Валю и глядя ей в глаза. - А все-таки. Например, не сказал, что дал твоему брату двадцать рублей.
- Он у меня плутишка.
- И большой плутишка!.. Он вздумал пугать тем, что тебя разыскивает этот твой Гребенников.
- Павлик знает, что я не в Киеве?
- Едва ли. Это был просто милый шантаж.
- Нет, нет! Значит, Павлик меня ищет.
Она стала переодеваться. Затем выдвинула чемодан на середину и стала бросать туда - уже волнуясь, руки дрожали! - свои тряпки и книжки.
Он хоть и ожидал, что однажды это случится, но как бы потерялся. Он заговорил отрывочно и невпопад:
- Неужели сейчас уйдешь? Прямо сейчас? Да что с тобой?!
- Не надо прощаться, миленький. Не люблю нытья.
- Валя!.. Но я сегодня так спешил к тебе…
Он попытался было забрать чемодан. Он взял его силой. Но она, очень точно попадая в уязвимое место, сказала:
- Ты ведь не похож на мальчишку, правда?
Он отдал чемодан - отошел к окну. Отвернувшись (глядя в окно), он попробовал теперь сентиментальную ноту:
- Прости меня…
- И ты меня, - довольно холодно сказала она.
Тогда, собрав весь свой ум и свой опыт, он сказал:
- Я, кажется, понял. Этот Гребенников тебя любит, и ты не хочешь, чтобы он волновался.
- Не знаю. Я хочу к нему - вот это я знаю.
Она на секунду заколебалась - чемодан был в руке, она готова была идти.
- Эй! Эй! Опять ты скис, миленький, - сказала она с улыбкой. - Не будешь ты человеком.
- Зато ты приедешь к нему человеком.
Валя (она не поняла иронии) совершенно искренне сказала:
- Да! Я приеду к нему веселой и любящей - вот такой я приеду.
Она вышла и быстро застучала каблучками, не попадая на выложенный гостиничный ковер. Иван Павлович Корнеев видел теперь ее в окно - она бежала, срезая угол асфальтовой площадки, к дороге. "Такси! Такси!" - она махала рукой.
Он выпил воды, выкурил сигарету - затем сел за телефон, чтобы сдать с таким трудом и муками добытый всего на несколько дней гостиничный номер.
- Да, - повторил он в трубку. - Да, сто семьдесят пятый… Да, прямо сейчас, он мне больше не нужен.
- Павлик! - закричала она радостным, громким голосом, вернувшись в Подмосковье, в дом, где они жили, и вбежала в комнату.
Чемодан полетел в сторону - она бросилась к Гребенникову.
- Павличек! - повторяла она, вся дрожа. - Павлик мой, только не спрашивай, ничего не спрашивай…
Она всхлипывала:
- Ну виновата, ну дрянь. Ну что ж тут скажешь? Опять этот шик, вино, ковры гостиничные, таланты… Ну слаба я, Павличек, слаба… Ну побей меня, но только не спрашивай…
Она заглядывала в глаза:
- Но ты ведь не знал, что я не в Киеве? Или знал?.. Тсс. Я сама. Я сама все скажу. Мучился? Правда?.. Ну, слава богу, я как чувствовала!
И она повторяла, без тени сомнения, повторяла искренне, как главное:
- Павличек, я только тебя люблю. Никого и никогда я не любила!
- Да… Да… Да… - отвечал он, счастливый и наволновавшийся (он приехал после сидячего ночлега в общежитии, разбитый и опустошенный). - Да, Валя. Конечно, Валя, - повторял он и, словно это было бог весть как важно, вытащил, торопясь, вторую чашку и налил ей чаю.
Но ближе к вечеру - он даже не думал, скажет он это или не скажет, - Гребенников сказал:
- Слышишь, Валя…
- Да.
- А все-таки что-то случилось. Во мне случилось. - И он добавил нашедшиеся слова: - Кончилось что-то.
Валя чистила картошку на ужин. Нож в ее руках замер на секунду и тут же опять продолжил свою как бы кружевную работу.
- Что кончилось? Ты меня не любишь, Павлик?
- Да. Так случилось - я у стены сидел и тогда уже подумал.
- У какой стены?
- Ну, там, в общежитии, у брата твоего. - Гребенников увидел ее слезы, но продолжал: - И не оттого, что я ждал. Я же тебя не первый раз ждал, а как-то одно к одному…
- Но почему же? - Она капала слезами себе на руки и продолжала чистить картошку.
- Я тоже думал - мало ли как оно может кончиться? Пугался иногда, и всякие драмы виделись… А оно само кончилось.
Она тихо сказала:
- Я… я тебе противна?
- Нет, нет, - заторопился он. - Тут и не поймешь. Противна?.. Не в том дело. - Он проговорил, раздумывая: - Совсем не в том.
И он усмехнулся, как бы удивляясь самому себе.
Послышались шаги. Сосед или его жена. Кто-то шел с кухни.
- К нам идет?
- Ага.
- Удостовериться хочет - мы это в свой дом вернулись или не мы? - сказала Валя, понижая голос, а шаги приближались.
Вошел сосед, попросил электробритву.
- Понимаешь, Павел, моя испортилась… Я уж и не надеялся, что вы приехали…
Валя тряхнула головой, слезы веером слетели. Она улыбнулась:
- А к утру надо быть бритым.
- Именно! - Сосед расплылся в добродушной улыбке, будто признался в чем-то. Он взял бритву из рук Гребенникова и ушел.
Валя сказала:
- Тишина какая… Павлик, а может быть, тебе кто-то понравился?
- Нет. Даже и намека нет… Я бы сказал. - И он махнул рукой. - Боже меня сохрани от этого!
Но хотя все было сказано и названо, Валя еще не вполне поняла. Она продолжала чистить картошку и, как при некоторой беде, с привычным вздохом сказала:
- Как же мы жить будем?
- Не знаю. Мне, наверное, уехать надо… Уехать - это обязательно.
И тут Валя не только поняла, но и испугалась.
- Нет, нет. Тогда уж я уеду… Я же виновата.
- При чем здесь это!
Она заплакала и теперь уже всхлипывала - плакала и чувствовала, что ей больно:
- Павличек! Павличек!.. Как же я жить буду? Я же не могу без тебя жить.
Она продолжала чистить, роняя очищенную картошку в кастрюлю. Кастрюля стояла на полу, прямо под ее руками.
Минута шла за минутой, и был еще такой разговор. Они поели жареной картошки, и Гребенникова, утомленного за эти дни и ночи, стало бросать в сон. Он прилег и уткнулся головой в подушку - тело расслабилось.
- Павлик, ты спишь?
- Я просто лежу, - сказал он.
Валя говорила:
- И дрались мы с тобой, и ругались, и чего только не было - неужели же теперь так тихо, спокойно?.. И конец?
Она говорила:
- А что наши?.. Они, значит, тоже меня искали?
И еще говорила:
- Ведь правда получается - какая я дрянь.
И вдруг улыбнулась:
- Нет, наши никогда обо мне плохо не скажут.
Гребенников подал приглушенный подушкой голос:
- Я… я не сплю.
- Павлик!
- Не сплю… Я только устал.
Он проснулся - она трогала его за плечо:
- Павлик, куда же ты хочешь переехать?
Со сна он не понимал.
- Ты же сказал, что ты уедешь… а куда?