Доказать обратное не докажешь, у них круговая порука. Поэтому зиму эту ему в РСУ прозябать, по крышам лазать. Весной он пойдёт в базовую поликлинику, заплатит сколько запросят – и опять в море… В рейс, в рейс. Забыть эти крыши, забыть Карину… Карина. Как будто о нём с Кариной написал стихи судовой врач Ян Вассерман:
… На мостике стойте, шутите с командою бодренько,
Но помня в прогулке от бака до самой кормы,
Что каждый моряк для жены – заместитель любовника
По части валюты, по части жратвы и "фирмы"…
Обидные строчки, но недаром включил их в свою книгу писатель моряк Виктор Конецкий. Они – сама жизнь…
Вот и знакомый с детства подъезд, дверь, обитая коричневым, под кожу, красивым материалом. На звонок открыла мать, даже не спросив, кто звонит, "Не одна", – сразу решил Геннадий. Ну конечно, парадное платье, запах вина и духов.
– Генчик, сынуля! – протянула руки для объятий.
– Мать, я пьян и спать хочу, – отстраняясь, Геннадий шагнул в коридор. Из большой комнаты неслась музыка, на вешалке мужской плащ, на полу фасонистые туфли. Морячок. "Генчик, кушать хочешь?"
Подождав, когда мать закрыла за собой дверь в большую комнату, прошёл в ванную, тщательно вымыл руки, умылся. Найдя в стаканчике свою зубную щётку, почистил зубы. Спать не хотелось. В голове вертелось что-то про глупую Верку, про Витьку и Карину. Разделся и лёг в постель. Музыка за стеной звучала глухо. Закрыл глаза, стал про себя считать… Девятьсот пятьдесят семь, девятьсот пятьдесят восемь…
Часы показывали без четверти семь, за окном светло. Дверь в большую комнату плотно прикрыта.
Когда-то, – как это было давно! – он утром, не стучась, врывался туда, забирался на широкий диван-кровать, зарывался в мягкое, пахнущее духами белье, носом, губами, щеками прилипал к маминой руке, пахнущей кроме духов ещё чем-то необъяснимо вкусным и притягательным. Если было ещё рано, мгновенно засыпал, и просыпался только тогда, когда чувствовал мамино дыхание над собой, слышал её голос.
Геннадий только покосился на дверь и прошёл в кухню, отметив, что плаща и фасонистых туфель в коридоре нет. На кухне завал грязных тарелок в раковине, рюмки и бокалы на столе, крошки торта… Это всё ему знакомо, но сегодня почему-то перла в глаза, говорило грубо и внятно.
– Генчик, проснулся? – В полупрозрачном халатике, мать, худенькая, как девочка, скользнула на кухню.
– Голодный?
– Нет. – Сказал тяжело и тут же подумав: "Зачем так?" добавил, смягчив голос: – Нет, мама.
Она засновала по кухне, вполголоса говоря что-то вроде: сейчас я уберу… это случайно… извини…
Чтобы не слушать, вернулся в свою комнату, с полки, на которой стояли любимые им когда-то книжки и безделушки, привозимые отцом из рейсов, взял и раскрыл Дюма "Три мушкетёра".
"Читая письмо, д’Артаньян чувствовал, как его сердце то расширялось, то сжималось от сладостной дрожи, которая и терзает и нежит сердца влюблённых…" Влюблённых… Ха! Нет, теперь его этими сказками не купишь. Это для мушкетёра, которому было всего семнадцать.
Когда Вера вошла, осторожно прикрыв за собой дверь комнаты, Галина не спала, лёжа читала "Анжелику". Глянув на Веру, перекосила губы в улыбке:
– Это Виктор так тебя обжимал?
– А что? – Вера обтянула плащик.
– Колготы у тебя что-то спали.
– Это так. Меня не Витька провожал, а дружок его. Моряк… в отставке.
Галина уткнулась в книгу, продолжая улыбаться. Она побывала замужем. Муженёк "сел" на три года за буйство с ментами, и она иногда задерживалась тоже допоздна.
– Знаю я моряков, – оторвавшись вновь от книги и глядя на раздевавшуюся Веру, сказала Галина, – с одним любовь крутила. Слава Богу, без последствий.
– Каких последствий? – Вера уже сняла колготки и стояла у своей кровати в одной ночнушке.
– Таких. С какими на трипдачу бегают.
Вера подойдя к зеркалу в простенке между окнами, разглядывала своё лицо.
– А этот морячок ничего. Наглый, правда. – Она засмеялась своему. – Он опять на флот собирается вернуться.
– Думаешь, глаз на тебя положил?
– А что? – Она взбила локон надо лбом.
– Холостой?
– Сказал, одинокий.
– А Виктор?
– Телёнок он. Пусть до бычка подрастёт. Только я к тому времени состарюсь, – она засмеялась. – Гаси свет, Галка. Спать охота.
* * *
Виктор потолкался в толпе у кинотеатра, близоруко щурясь. Выискивал светлый плащик и куртку байкера в блестящих заклёпках.
Вернулся на остановку. Мимо шли пары группы людей, они смеялись, вспоминая эпизоды фильма. Ни Веры, ни Геннадия.
Просмотрел их из-за своей близорукости. Геннадий, наверное, сам по себе ушёл, Вера одна домой убежала. Жаль, не удалось её проводить. Хорошо, что сказал ей новый адрес работы, а она обещала прийти, посмотреть, что мы делаем. Жаль, что разминулся…
Он не спеша дошёл до общежития Веры, отыскал взглядом два окна комнаты, где она жила. Одно окно светилось тусклым светом, наверное, от настольной лампы. Ему так хотелось пойти туда, к ней. Но живёт Вера не одна, а с женщиной постарше. Да туда же не пройдёшь, на вахте такие церберы в юбках. Да и спать, наверное, легла Вера.
Постояв минут пять под окнами, Виктор не спеша пошёл домой. Мать, наверное, уже спит, а её сожитель, сторож-ночник, ушёл на дежурство. Сожитель, дядя Веня, как его зовёт Виктор, днём после смены отсыпается, а проснувшись, если Виктор дома, предлагает сыграть в шахматы. Игрок он неплохой, давая Виктору одну-две фигуры форы, почти всегда ставит мат. Он не пьёт спиртного, а вот мать, особенно в последнее время, нередко прикладывается к бутылке. Напившись, она начинает вспоминать Север, куда ездила на этюды ещё студенткой художественного училища, потом трассу БАМа, где тоже художничала и работала в столовой. Из её картин осталось довольно большое полотно: берег моря, слева крутые мрачные скалы, прямо – каменистый пляж и фигура женщины, вглядывающаяся из-под руки в бурные валы. Женщина в свитере, ветер облепил на ней юбку и отнёс вбок волосы. Что она ищет в этом пустынном просторе? "Это ты, мама?" – спрашивал Виктор, когда был поменьше, глядя на картину "Нет. Это моя мечта, а не я", – отвечала мать и грустно улыбалась. А с БАМа она привезла не картины, а его, порядком искусанного мошкой. Виктор тоже поехал бы на БАМ, если бы там вновь началась работа или ещё куда-нибудь на стройку. Теперь, встретив Веру, он думал по-другому. Поехал бы вместе с Верой куда угодно. Здорово было бы стоять в коридоре купейного вагона, смотреть на пробегающий пейзаж и на то, как ветер, врываясь в окно, треплет светлые волосы Веры. Завтра Вера придёт к нему, она обещала, и он пригласит её в кафе. А с утра поговорит с Геннадием, узнает, какое впечатление Вера произвела на него. Не бесчувственный же он, и красоту её заметил наверняка. А она красивая!
* * *
Пятиэтажка, на которой начали работать, была из переоборудованных, с двускатной крышей, покрытой, однако, не шифером, а как и прочие, рубероидом.
Тут работать надо было со страховочными поясами и стропами. Дом стоял в глубине двора, и его окружали деревья, уже почти лишённые листьев, а вот кусты сирени, подступающие к нему вплотную, ещё не потеряли листвы и тянулись почти до третьего этажа Близость плотной зелёной массы придавала Виктору, побаивающемуся высоты, уверенность. Зацепившись крюком страховки за конёк, Виктор у самого края крыши срывал с досчатой обрешётки истлевшие куски рубероида и сбрасывал их вниз. Сквозь стволы деревьев просматривалась небольшая часть улицы и тротуар противоположной стороны. Геннадий работал метрах в десяти от Виктора, которому не терпелось спросить о Вере. Остановившись отдохнуть, Геннадий сам начал разговор:
– Витек, где это ты нас встречал вчера после кино? Мы так тебя и не увидали.
– Меня часы подвели, прибежал, когда народ уже валил во всю с обоих выходов. А вы где были?
– Мы тоже посмотрели – тебя нет. Бегом к остановке. Там тоже нема. – Геннадий смущался, боясь проговориться и обидеть парня. – Мы из первого выхода вывалили, против дверей сидели.
– Ну вот, а я, дурак, ко второму сначала кинулся. Ну и что?
– Пришлось мне проводить твою подругу.
– Ну а потом? – Виктор замялся. – Ну, в общем, неважно. Ты лучше скажи, как тебе Вера? Классная девчонка, правда?
– Мне-то что, – Геннадий усмехнулся, – твой выбор, а не мой. Ты не обижайся, знаешь, как я к девушкам отношусь. Все они мартышки бесхвостые, как и моя была.
Виктор хотел было возразить, но не стал, рьяно принялся работать. Завидует Геннадий, вот и все. Вера девушка что надо. Скромная и правдивая. Сразу сказала, что у ней была школьная любовь, парень на три года её старше После армии женился на другой. Ну и что, если была любовь. У него тоже была любовь к однокласснице. Любил её, правда, без взаимности, почти заочно. Она давно замужем за вполне взрослым дядькой, дочку родила. Нет, Вера отличная девушка!
Виктор, подтянувшись за строп к коньку, переставил крюк, продолжая работу, и неотрывно думал о Вере, с которой вчера не смог поговорить после кино. Она должна прийти, и он много-много ей скажет хорошего, хотя, по правде говоря, толком не знал, что скажет.
Взглянув на видимый участок улицы, Виктор увидел мелькнувшую фигурку в светлом плаще и белую лохматую причёску. Проклятая близорукость! Виктор передвинулся чуть назад, ослабив натяжение стропа. Девушка уже переходила дорогу, и Виктор, не совсем уверенный, что это Вера, его Вера, крикнул:
– Вера-а!
В тот же момент левая нога его скользнула вниз по скату крыши, а резко рывком натянувшийся строп сорвал крюк с конька. Виктор начал падать на куст сирени, пытаясь в полете развернуться со спины на живот, подставить руки навстречу зелёной массе листьев. Это ему почти удалось – в доли секунды мозг фиксировал всё до мелочей, и в голове его вертелось одно: "Удачно, удачно…" Тонкие ветви кроны, ломаясь, замедляли падение, но полусухой сук под ними зацепил ноги Виктора, и его кинуло головой в землю…
* * *
После обеда в конторе РСУ царила невероятная суматоха. Василий Артемьевич, приехавший с места работы, в комнате мастеров писал объяснительную записку. Мать Виктора, зарёванная и уже в порядочном подпитии, взяв служебную полуторку, поехала забирать из морга тело сына домой. В комнату мастеров несколько раз заходил директор, принёс журнал по технике безопасности, срочно заполненный за последние три месяца. Подсунув раскрытый журнал Рябоволу, бубнил, прося расписаться. Тому было всё равно, только одно мельтешило в голове: "Недосмотрел… И высоты боялся. И зрение совсем слабое".
Недосмотрел… Страшно болела, просто раскалывалась, голова, и кололо в груди. Заветная бутылочка осталась там, в вагончике, вместе с сумкой. Надо домой. Сразу, как придёт, стакан вина выпьет и пройдёт эта боль в голове. Выпьет и ляжет, отлежится, как обычно, завтра будет готов к труду и обороне… Боль, однако, сильнее, чем всегда, и какое-то сонное состояние, как в тумане нечётко всё вокруг. Жаль, что сумка осталась в вагончике…
– Вася, что с тобой? – Лена помогла снять куртку, подвела к креслу. Анечка с криком "Деда пришёл!" – выбежала из большой комнаты.
– Налей там… – Василий Артемьевич вяло махнул рукой, и Лена подала ему полный стакан домашнего вина. Отпив половину, Василий отдал стакан.
– Лягу я… Голова кружится… что-то…
– Может врача вызвать? – Лена с испугом смотрела на Василия Артёмьевича, лицо которого необычно резко покраснело после выпитого.
– Не надо… Пройдёт. Отосплюсь, вот и пройдёт, – он прикрыл глаза – Иди, своим делом займись. И ты, Анечка, иди. Деда спать хочет. Куртку, мать, накинь, холодно что-то…
…Он бежал по песку пляжа за Леной. По песку, а потом по тропинке, вверх по склону. Лена в синих спортивных шароварах и жёлтой маечке-безрукавке, в тапочках, бежала не оглядываясь, а он хотел её догнать. Так было однажды в первое лето их совместной жизни. Оставив Сашу на попечение Михайловны, они в один из выходных с утра ушли к морю, на весь долгий августовский день. Только тогда так не болела голова. Тропинка становилась всё круче, и всё резче стучало сердце о ребра. Он почти догнал Лену, когда её, а потом и его, накрыла тень от облака, густая тень. Темнота.
* * *
Непривычно рано приехав домой, и на недоуменный вопрос тётки: "Ты что, Геннадий, приболел ответив "Вроде того…", он, не раздеваясь лёг на кровать. Лежал, курил. В ушах ещё звучал крик Виктора и потом глухой, несильный звук удара упавшего тела.
"Витек!" – крикнул Геннадий тогда и, не получив ответа, сбежал с чердака, на ходу крикнув Николаю Ивановичу: "Молодой сорвался!"…
Виктор лежал грудью к земле, странно повернув голову. Из угла рта медленно стекала струйка тёмной крови. Бегом обогнув дом, Геннадий чуть не сбил с ног эту девку, Верку, блеснувшую ему навстречу улыбкой. Отмахнувшись от неё, он застучал в первую же дверь. Ему открыл мужик в майке и на выкрик Геннадия: "Телефон!", нисколько, вроде, не удивившись, показал рукой вверх: "В сорок третьей".
Девчонка скорой дотошно и не спеша выспрашивала о причине вызова. "Выезжает. Вам повезло, у нас всего две машины на ходу…" Геннадий, опустив трубку, несколько секунд стоял, глядя на аппарат. Да уж, повезло! Подняв глаза, увидел, как пожилая женщина, хозяйка квартиры, скрестив руки на груди, молча смотрит на него. Конечно, она всё слышала и всё ей понятно.
– Извините… – Геннадий медленно вышел. Верка стояла у подъезда, несмело улыбаясь. Геннадий остановился, тяжело уставившись на неё. "Из-за этой куклы пацан упал. Из-за неё. Улыбается, сучка…"
– Он там, за домом… – Геннадий кивнул головой.
– Виктор? Да я так, просто мимо шла… В общем-то, тебя хотела увидеть…
– Увидела? Иди к нему…
Геннадий хотел ещё что-то добавить, но подъехала машина скорой помощи.
– Сюда! – Геннадий пошёл впереди врача, серьёзного молодого человека и следующей за ним медсестры. Виктор лежал так же, как его оставил Геннадий, недалеко стояли, куря сигареты, остальные члены звена. Николай Иванович, набычив крупную лысую голову, Жека, словно прячась за его спину, Пахом с обалделым видом.
– Дед только глянул и сразу в контору подался, – сообщил Жека. – С него спрос будет, это точно.
Врач, наклонившись, что-то манипулировал, ощупывая шею и голову Виктора, совещался с медсестрой, остроносой женщиной, тоже склонившейся над телом. Распрямившись, врач поискал взглядом Геннадия, спросил: "Милицию вызывали? Нам тут делать нечего". Верка, как застывшая, стояла, с широко раскрытыми глазами в сторонке. После слов доктора резко повернулась и быстро пошла, почти побежала…
Геннадий всё-таки задремал. Его позвала к телефону тётка. Звонили из конторы РСУ. Он слушал, молча кивал головой, мрачно глядел перед собой.
– Что-то случилось? – тётка Валя с беспокойством смотрела на любимого племянника.
– Не со мной. Так. По работе…
Подробно, что случилось, Геннадий говорить тётке не стал. Знал, что все ЧП тётка очень тяжело воспринимала, с кем бы что ни случилось.
Потом он долго сидел за столом в своей комнате, постепенно успокаивая сам себя, вспоминая утешительные поговорки вроде: "Всё в руке Божьей", "Кому сгореть, тот те утонет", куря сигарету за сигаретой. Во рту от дыма табака накапливалась горечь, и он в который раз убеждал себя сам, что надо бросить курить.
Он оделся и пешком пошёл к морю, по пути словно заново разглядывая суетливую сухопутную жизнь. Море к вечеру успокоилось, утих низовой ветер, весь день гнавший волны наискосок от юго-запада, и теперь оно чуть-чуть морщилось лёгкими волнышками, шуршащими песком на урезе. Пляж был пуст, закончился сезон круглосуточной возни отдыхающих. На торце волнореза одинокий рыболов безрезультатно взмахивал длинным удилищем.
Геннадий сел на пляжный диван, ещё не убранный службой пляжа на зимнюю спячку на складе. У чёткой линии горизонта против порта темнела туша сухогруза, скорее всего, балкера.