- Сама не маленькая, Пелевина. Кстати, мне Кихот десять баксов второй год отдает.
- И не отдаст, он сам лечится.
- Правда?
- Я его около семнадцатого встретила; он с Дульсинеей трахнулся, хламидиоз подцепил. И Санчо подцепил. Я только не поняла, кто кого - первый, или они вместе все.
- Ба… Уж если и Кихот болен…
- Весь мир болен, Онегин.
- Ага. Большой Любовью.
- Забыл про чистую.
- На чистую я забил, Пелевина. Значит, Кихот десять баксов не отдаст?
- Не отдаст.
- Тогда я вообще лечиться не буду, не на что мне.
- Дурак ты, Онегин. Сходил бы в социум, подкалымил на антибиотики.
- Не хочу я в социум, Пелевина, не могу я.
- А я могу, по-твоему?
- Ты - можешь. Ты сильная.
- Я?
- Да, у тебя есть Евангелина Вторая.
…В трамвае Евангелине почему-то резко не хватило воздуха, и она моментально перенеслась к Евангелине Второй.
- Евангелинушка, лапушка, прости. Евангелина Вторая пристально посмотрела в собственное отражение:
- Ты просто устала. А прощать мне нечего.
Онегин выглядел плохо: сенбернаровские глаза, мешки под ними - алкоголь, недосып и безденежье все больше сказывались; единственное, чего он хотел, но в чем боялся себе признаться - так это увидеть Евангелину и постебаться над социумом, но Евангелина куда-то пропала, а может, слишком усердно лечилась.
Онегин занял очередь в семнадцатый и через несколько минут увидел знакомые латы:
- Эй, Кихот!
Латы стерли с себя пыль и обернулись.
- Люди делятся на две категории, - продолжал Онегин. - Те, которые сидят на трубах, и те, которым нужны деньги.
- На трубе сижу я? - спросил Дон Кихот.
Онегин кивнул.
- Коли ваша милость намерена на каждом шагу напоминать мне о долге… - начал было Рыцарь Печального Образа, но Онегин перебил его:
- Да, намерена, наша милость очень даже намерена. Гони деньги, мне хоть трихопол с тинидазолом купить; на антибиотики - с Санчо стрясу.
- Когда кто-нибудь из рыцарей в беде и выручить его может только какой-нибудь другой рыцарь… - Дон Кихот нащупал в латах лаз и достал оттуда две замусоленные бумажки по пять долларов. - Достославный рыцарь Дон Кихот Ламанчский завершил и довел до конца приключение с графиней Трифальди, именуемою также дуэньей Гореваной, что доставило ему несказанное удовольствие.
- Как, и с дуэньей Гореваной? А мне Пелевина говорила, что ты только с Дульсинеей.
- Я - рыцарь. И как раз Этого Самого Ордена, сокращенно - ЭСО. Не верь никому, Онегин. Из жизни этой вывел я аксиому: все несчастья наши - любовного характера!
- Уж не влюблен ли часом сам достославный Кихот? - оживился Онегин, засовывая мятую зелень в карман.
- Пушкин не делал тебя таким циничным. Кто же сделал тебя таким? - участливо поинтересовался член ЭСО в латах.
- Женщины, старина, женщины. В них - корень зла, - патриархально, а потому противоестественно, вздохнул Онегин и поперхнулся словами.
- Но ведь у тебя есть Евангелина.
- Да, у меня есть Евангелина. Только она об этом не знает.
Процедуры Евангелина не любила. Во-первых, сначала нужно было отстоять очередь, во-вторых, залезть на кресло, оказавшись в самой своей беззащитной позе, а в-третьих, подвергнуться вливанию чего-то инородного в самую что ни на есть нутрь. К тому же, наизусть выученная дорога до заведения, приводящая в девятнадцатый кабинет, остохорошела до "мало не покажется", поэтому Евангелина грустила и одиноко пила таблетки. Как-то, сидя в очереди и услышав тихое: "Пелевина!" - она увидела Онегина.
Он был депрессивен, небрит, но не вызывал привычного раздражения.
- Ты долго еще? - спросил он.
- Полчаса, наверное, - ответила Евангелина, не удивившись его внезапному явлению. - Деньги, что ли, появились?
- Кихот отдал, вот еще с Санчо стрясу…
- Онегин, я хотела обои новые поклеить, веришь, нет? Опять на эту рвань смотреть, все деньги просадила…
- Ну, это ерунда, обои какие-то.
- Конечно, ерунда, но невозможно же всю жизнь смотреть на один и тот же рисунок на стенах.
- Почему? Нет никакой разницы.
- Да хрен с ними, с обоями. Больше не капает?
- Вроде нет. Я вчера с Александра Сергеича женой общался.
- С Наташкой, у которой даже имя проститутское?
- С ней. Она сказала, что прозу крепят так: перетягивают канатами в самом горле, а потом в то самое горло вдавливают литр коньяка.
- Вдавливают? А зачем вдавливать-то?
- Да я вот тоже не понял, зачем вдавливать - можно и так.
- А вчера - не поверишь.
- Чего?
- Все-таки Гульд играет Баха с иголочки.
- Еще бы. Но мне Горовиц больше нравится.
- Ах, Онегин, какая разница - Гульд, Горовиц… Опять в это кресло.
- Любишь кататься…
- Ты, кажется, не совсем так сказал.
- Боюсь оскорбить даму.
- Скоро бал, Онегин. И только посмей предложить мне водку!
- Бал? Ты в своем уме?
- Да-с, бал. Как только анализы станут отрицательными, случится бал. Так сказала Евангелина Вторая.
- Йоп твой отец! - выругался азиат.
- Падеж не тот. Правильнее будет "твоего отца!" - поправила азиата захмелевшая Евангелина.
- Йоп твоего отца! - повторил азиат.
- Первый раз было лучше, - заметил Онегин, наливающий водку в грязный хрустальный бокал. - Ну, за здоровье!
- За здоровье! - опять повторил азиат и немедленно выпил.
- Где ты его откопал? - спросила Онегина Евангелина, когда восточный гость вырубился вместе со своей последней песней.
- Так… нашел… - ответил Онегин. - А вообще, Танька попросила; она теперь матерью Терезой заделалась, грехи искупает.
- Ас письмами еще не завязала? В романе ж вроде кольцевая композиция.
- Так это в романе, Пелевина. А утром все иначе.
- Марина Алексеева вчера звонила, в гости зовет…
- Это из "Тридцатой любви…" Сорокина, что ли?..
- Из нее.
- Так она же мужиков не любит, теперь вот и до тебя докопаться хочет.
- Так мне идти к Марине Алексеевой?
- К Сорокину бы лучше сходила, до Марины я сам дойду.
- Нет, это слишком традиционно.
- Ну, ты кадр! - Онегин расхохотался. - Пелевина, тебя надо было убить сразу, до зачатия.
- А ты разве не заметил, что вы все это уже сделали?
- Значит, я разговариваю с мертвой душой? Давай тогда сыграем немую сцену, - сказал Онегин и заткнулся, а Евангелина позвонила Марине в Беляево: "Сейчас приеду".
А потом и вправду был бал. Самый настоящий - в костюмах, с прическами, со свечами и паркетом - все по-взрослому.
На Евангелине Первой великолепно сидело атласное декольтированное платье из розового шелка; черные перчатки по локоть и вуаль-сеточка создавали подобие контраста.
Евангелина Вторая отражалась - розовыми перчатками по локоть, вуалью-сеточкой и декольтированным платьем из черного шелка.
Онегин наконец-то облачился в классический фрак и выкупил из ломбарда цилиндр, сданный туда после последнего проигрыша в трик-трак, окончательно домотавшего дядюшкино наследство.
Ларина держалась чопорно и холодно, общаясь лишь с генералом, зато Гончарова показалась во всей красе: глаза, губы, руки - все горело, все тянулось к противоположному. Александр Сергеич смотрел на все, к чему тянулось, сквозь пальцы, но постоянно приглаживал бакенбарды.
Потом показалась Джульетта-девочка, конвоируемая небезызвестным композитором двадцатого и мифическим литератором рубежа XVI–XVII веков; обожравшийся у Дульсинеи курицей Санчо глушил виски, не внемля увещеваниям Дон Кихота; Дон Жуан высматривал очередную жертву, и она уже легка была на помине; Марина Алексеева шла под руку с Настасьей Филипповной, и это было серьезно; три сестры хором хотели Москву; Обломов появился в новом халате, и это оживило дам; He-точка Незванова выросла; Гантенбайн, назвавшийся Гантенбайном, поправлял темные очки и брал для Лили, любительницы добрых гномов, бокал вина; Русалочка притворялась менструирующей девицей и кровоточила пятками по паркету; Наташа Ростова-I нагло целовалась с Анатолем, оставив Болконского под дубом; Наташа Ростова-II, растолстевшая и озабоченная приплодом, с укоризной смотрела на первую; Гамлет читал монолог Высоцкому; Высоцкий пил; Воланд усмехался; Чжуан-цзы превращался в бабочку, а потом - наоборот; Печорин жег свой дневник; Ася Клячина нагловато помахивала свидетельством о браке; врач Нина Петровна читала ненапряжную лекцию, посвященную заболеваниям, передающимся половым путем, так как бал посвящен был победе над ними - у всех присутствующих.
- В последнее время, - говорила Нина Петровна, - отмечается резкое увеличение заболеваний, передающихся половым путем - ЗППП. Сейчас над классикой любовных болезней (сифилисом и гонореей) превалирует группа негонорейных инфекций урогенитального тракта. Самолечение этих заболеваний не только бессмысленно, но и опасно! Наши методы диагностики позволяют своевременно выявлять заболевания хламидиозом, трихомониазом, уреаплазмозом, гарднереллезом, герпесом, кандидозом, гепатитом и другими. Инкубационный период… В основном… Возбудители этих заболеваний… В связи с малым отличием клинической картины… На приеме работают квалифицированные специалисты…
Нина Петровна выдохнула и после бурных продолжительных аплодисментов выпила бокал шампанского. Хор запел "Многие лета". В это время Евангелина Первая срослась с Евангелиной Второй и посмотрела на Онегина: на радостях он был чертовски пьян, впрочем, как и остальные выздоравливающие.
Спускаясь по лестнице, обе Евангелины заметили, как сжимает прынц хрустальный башмачок Золушки, и как превращается в тыкву карета.
"Но у меня есть Я", - подумали одновременно обе Евангелины.
В это время кучер превратился в крысу и, подбежав к дворцу, пропищал самое последнее крысиное ругательство.
Евангелина нежно погладила крысу, а через несколько дней получила от Онегина письмо, где тот слезно умолял ее приехать - но это уже, как обманывали когда-то сказочники, совсем другая история…
Одеяло
…да что с тобой, Катерина, что ты слоняешься из угла в угол, как неприкаянная? снова ищешь пятый, да? ну ведь пятого не бывает, их всего четыре, запомни, четыре, повтори: четыре - это дважды два, два и два, один плюс один плюс один плюс один - это же такая легкая считалочка, помнишь, когда ты была маленькая, так играли, разве забыла, разве это можно забыть? когда маленькая, мир такой огромный, интересный, дома высокие, у мамы красивая прическа и крашенные розовым ногти, и конфеты в буфете, помнишь, а дверца высоко - нет, не достать конфеты, один плюс один плюс один плюс один: ты лежишь в гамаке, смотришь на облако, оно похоже на большого зайца, ушастого, оно смешное, облако, ты разве забыла, Катерина, откуда в тебе такие глаза? они мутные, как отслоенная в бочке вода, ну они же не такие, Катерина, вспомни свои глаза, почему тебе так скучно? скажи, я все пойму, ну объясни же мне, уже третий час, а ты все не встаешь с кровати, разве у тебя нет сил на это - это же просто - встать с кровати, попробуй, лапочка, один плюс один плюс один плюс один, если складывать числа достаточно долго - получится бесконечность, плюс-минус, такая загогулина симпатичная, ты думаешь, бесконечность не вечна, ты хочешь побыть Каем, складывающим слово из льдинок во дворце Снежной Королевы, но это же только у Андерсена, это только сказка, и даже Андерсен не сразу оценил свой талант именно к сказкам, ты веришь в сказки, ты же раньше верила, ну расскажи же, расскажи же мне, а может, напишешь, если не хочешь говорить, так нельзя жить, а как можно? а можно как-то по-другому, а зачем, так не надо спрашивать; ну надо же мне найти смысл, Макс, ты устал, не надо смотреть на меня, как на больную, не надо лечить меня, но ты же болеешь, чем я болею, Макс, что это за болезнь, как от нее избавиться? ну давай родим ребенка, ребенка - зачем нам ребенок, я не хочу ходить пузатая, но это же недолго, зато потом, ну что, что потом? Макс, ребенок вырастет, а ты мне опять будешь рассказывать про два плюс два, Макс, я не хочу, нет, ладно, давай поедем на море, но ты же хотел купить сканер, ничего, это ерунда, море гораздо лучше, там вода, песок, воздух, ага, и я - больная, нет, лучше купи сканер, тебе нужно, мне ты нужна, а не сканер, Макс, я не люблю тебя, ты же видишь, прости, ничего не могу с собой сделать, я не люблю, я благодарность должна испытывать, но я и на благодарность не способна уже, я же стерва, Макс, ты же знал и раньше, ты любишь до сих пор его? не знаю, я его любила много лет, но он же бесчувственный, Макс, он деревянный, он страшный человек, Макс, почему я полюбила страшного человека? а тебе с нормальными всегда было скучно, мы не виделись два месяца, я не знал, а я не говорила, не хотела расстраивать, спасибо, мы встретились случайно, в парке, я курила на скамейке, у меня еще в пакете потекла рыба для кошки, и я хотела ее выбросить, а он откуда-то шел, Макс, я вся съежилась, я сидела, как Бабка-ежка, Ягая Баба, а он шел, шел прямо на меня, он улыбался, я забыла рыбу на скамейке, что он делал в этом парке, я не знаю, Макс, как ты можешь слушать все это? ладно, говори, и мы куда-то пошли, там было много кого, я почти их не знала, они пили вино, они все были счастливые, пели нестремные песни, я не понимала слов, Макс, мне просто было хорошо, мы спрятались в ванной, Макс, это единственная комната, где никто не ходил, мы разговаривали, я сидела на крышке унитаза, а он на полу, мы смотрели друг в друга, Макс, я не знала, что можно так смотреть друг в друга, он спрашивал, как я живу, а я не знала, что отвечать, Макс, я, кажется, говорила о хорошем, а он? а он говорил, что не все хорошо, и будто он чувствует себя виноватым, а ты? а я говорила, что это глупо - чувствовать себя виноватым, если не чувствуешь любви, а он? а он сказал, что не уверен, что не чувствует любви, и что вообще ни в чем не уверен, потому что нельзя быть в чем-то уверенным и… и - да, конечно, Макс, я не должна говорить так, а как еще я должна говорить, интересно, как можешь, я не могу, я сейчас заору, ори, подожди, еще крик не до конца накопился, подожди, я попозже заору, Макс, он меня целовал, Макс, очень долго это было, а потом кто-то захотел в туалет, и пришлось выходить, и мы ушли из этого дома, где все так хорошо пели нестремные песни и улыбались, мы опять потащились в парк, а потом он сказал, что есть ключи от гаража, а я не знала, что у него есть гараж, купил недавно, там пахло бензином, тряпками, машинным маслом, Макс, я испачкалась, мы трахались на каких-то тряпках, как голодные звери, мы были все мокрые, Макс, ужасно потные, липкие, самые счастливые, он долго вытирал меня носовым платком, он смотрел на меня, как перед нашей с тобой свадьбой, он спрашивал, как ты поживаешь, а я ничего не могла ответить, я в нем тонула, Макс, неужели я никогда его не разлюблю? это ужасно, он же страшный человек, ему никто не нужен, но он выглядел таким растерянным, словно мальчик, потерявший собаку, любимую собаку, а кроме этой собаки мальчику не с кем поговорить, и вообще - не с кем, он потом принес водку, ты пила с ним водку? разве ты пьешь водку? да, я пью водку, я даже не запивала, я потом разревелась, Макс, он вытирал мне лицо, мне казалось, он сам сейчас заплачет, у него была расстегнута рубашка, и я свернулась калачиком у него на груди, он накрыл меня рубашкой, я помню запах кожи, я помню родинку, Макс, зачем я тебе все это… ладно, говори, Макс ты святой, я не святой, нет, ты святой, Макс, что мне делать, ты должен меня за это бросить, я не брошу тебя, но почему? я люблю тебя, Катерина, один плюс один плюс один плюс один, получается четыре, Макс, ты должен меня ударить, нет, ударь меня, Макс, я стерва, нет, ну я прошу тебя, ну, еще, ну же, сильней, еще, убей меня, Макс, ты хочешь, чтобы меня посадили? никогда, ты необыкновенный человек, не говори так, у меня щека горит, тебе больно? нет, хотя да, мне больно, мне очень больно, Макс, это трагедия, ну не Шекспир же, да хуже, Макс, Шекспиру не снилось, вы с ним договорились, он сказал, чтобы я звонила, если что, но я не могу набирать эти цифры, они меня прожигают, жгут на шею накладывают, у меня пальцы немеют, да ты что, Катерина, Макс, прости, я должна была, Макс, ему никто не нужен, кроме его первой неудавшейся любви, она его бросила, он вымещает что-то на женщинах, он ей никак не может простить, он болен, он волк-одиночка, ему хорошо одному, впрочем, я это понимаю, но только я-то из-за него никому не хочу мстить, особенно тебе, послушай, Макс, я купила ему одеяло, одеяло? да, одеяло, такое черно-красное, очень красивое, я отправила ему посылку, просто так, я не хочу, чтобы он мерз, у него дома такое тонкое одеяло, а зима холодная, батареи дурацкие, я выбирала это одеяло долго, я смотрела на них, в супермаркете, а может, еще где-то, даже не помню, где продают одеяла, я никогда не покупала их, и мне запаковали его в целлофан, и я пошла на Главпочтамт, я хотела побыстрее согреть его этим одеялом, знаешь, Макс, он сказал, что я неплохо смотрюсь с мокрыми волосами, как ты думаешь, он поймет про одеяло, думаю, поймет, а ты бы понял, а ты бы мне не купила… Катерина, ты забей на все, это он так говорил, забей на все, ну и забей, мне нечем, купи искусственный, да только и осталось, кстати, Макс, а сколько стоит искусственный, дорого, зато всегда стоит, это мило, Макс, мне наплевать, стоит или не стоит у него, ты глупенькая, я умненькая, Макс, почему ты мне не брат, было бы классно, если бы ты был мне брат, я твой брат, Катерина, правда? конечно, правда, а как же свидетельство о браке? забраковали свидетельство, нет никаких свидетельств, успокойся, Макс, ты, может, правда, брат, а почему мы женаты, да не женаты мы вовсе, значит, мы родные, что ли, да, Катерина, мы родные, брат, как это классно, брат, ему же можно все рассказать, наконец-то у меня появился брат, Макс, ты не врешь, да мы с тобой разве когда друг другу врали? нет, кажется, не врали, я не хочу мужа, я хочу брата, это получится инцест, как интересно - инцест, да уж, нет, это круто - инцест, это не скучно, ты что, не врубаешься, очень даже врубаюсь, только пока не будем делать инцест, ладно? ладно, а что делать будем? а будем картошку жарить, брат, хочешь картошку жареную? хочу, но не уверен, а ты будь уверен, ты всегда во всем будь уверен, если ты не уверен - ничего не выйдет, это он так говорил? это он так говорил, расскажи мне про него, тебе не станет больно? вот глупости, конечно, не станет, я же брат, блин, ты самый классный на свете брат, Макс, скажи, зачем ты женился? я любил одну девушку, она работала в больнице, она ходила в белом халате, у всех были сероватые, а у нее белоснежный, а волосы, Макс, какие у нее были волосы? длинные, Катерина, длинные волосы, совершенно пепельные, блестящие, правда? а глаза? а глаза синие, как у Мальвины, а дальше? она врач, она меня лечила, у нее тонкие щиколотки, знаешь, Катерина, когда у женщины тонкие щиколотки… знаю, а еще - когда узкие запястья, да, когда запястья… а что потом? а потом мы читали в дежурке историю болезни, почему ты помнишь? потому что попал, попал? как интересно, да, и оказалось, что она тоже попала, помнишь? конечно, помню, у тебя были такие глаза, брат, да, у меня тогда были глаза, ну, и как угораздило? а так и угораздило, она сумасшедшая была, эта Катерина, живая, с искорками, что такое "с искорками"? не знаю, забыл, я тоже забыла, ну а потом? а потом - не помню, потом она халат сняла, а куда повесила? она не вешала, она кинула, как это - кинула?