Джо быстренько разделся, мой кузен Мурад тоже, и я - тоже. Мы голышом стояли на берегу и смотрели на недружелюбную воду. Она явно не звала нас прыгать в нее, но другого почетного способа оказаться в воде не существовало. Если в воду войдешь, а не прыгнешь, то, ясное дело, что ты не пловец. Если прыгнешь ногами вниз, то это уже не позор, это всего только плохой стиль. С другой стороны, вода была уж слишком незаманчивая, слишком негостеприимная, недружелюбная и зловещая. Скорость потока делала расстояние до другого берега больше, чем оно было на самом деле.
Не говоря ни слова, Джо прыгнул в воду. Без дальнейших проволочек прыгнул и кузен Мурад. Мгновение, другое между всплесками показались мне долгими днями в каком-то зимнем сне, потому что я был не только напуган, но и в придачу ужасно озяб. С кучей невысказанных слов в моем смятенном мозгу я бросился в поток.
Следующее, что я помню - а произошло это тремя секундами позже, - были вопли Джо, моего кузена Мурада и мои собственные. А дело было в том, что, прыгнув, мы угодили по самые локти в грязь, и каждый из нас выбрался с большим трудом, терзаемый тревогой, что сталось с двумя остальными. Мы стояли среди ревущей воды по колено в мягком иле.
Хорошо, что мы попрыгали в воду стоймя.
Если б мы с разбега нырнули вниз головой, то воткнулись бы в грязь по самые лодыжки и застряли бы там до лета, а то и дольше.
С одной стороны мы, конечно, были малость испуганы, а с другой стороны - счастливы, что остались в живых.
Пока мы торчали в канаве, разразилась гроза.
- Вот что, - сказал Джо, - чем под дождем мокнуть лучше уж останемся пока в воде.
Мы дрожали от холода, и все-таки нам казалось, что самое разумное сейчас - поплавать. Вода не достигала и трех футов глубины, однако Джо ухитрился выскочить из тины и переплыть поток туда и обратно.
Плавали мы, должно быть, не больше десяти минут, хотя нам показалось, что довольно долго. Потом мы вылезли из воды, оделись и, став под деревом, принялись за бутерброды.
Дождь зарядил с новой силой, и мы решили отправляться домой.
- Можно бы поехать, - сказал Джо.
На всем пути до Малаги проселочная дорога была пустынной. В Малаге мы вошли в магазин и посушились около печки, потом скинулись и купили банку консервированных бобов и французскую булку. Владельца магазина звали Даркус, но он был не иностранец. Он вскрыл нам консервную банку, разделил бобы на три части, разложил по бумажным тарелкам, дал каждому по деревянной вилке и нарезал хлеб. Он был старик, но показался нам молодым и очень забавным.
- Вы где были, ребята?
- Плавали.
- Плавали?
- Ну да, - ответил Джо. - Мы показали этой реке!
- Пускай меня боронуют, - сказал бакалейщик. - Как она там?
- Глубина - фута три.
- Холодная?
- Как лед.
- Пусть меня возделают! И что же, повеселились?
- Как по-твоему? - спросил Джо моего кузена Мурада. - Повеселились мы?
Джо не знал, повеселились мы там или нет.
- Не знаю, - сказал Мурад. - Когда мы прыгнули в воду, по самый пояс застряли в грязи.
- Не очень-то просто было из нее выбираться, - сказал Джо.
- Пусть меня подрежут! - сказал бакалейщик.
Он вскрыл вторую банку бобов, отправил себе в рот солидную порцию, а остальное разделил на трех бумажных тарелках.
- У нас нет больше денег, - сказал я.
- А теперь скажите мне, ребята, что вас заставило это сделать?
- Ничего, - ответил Джо с лаконичностью человека у которого имеется слишком много причин, чтобы так вот взять да и выложить их.
- Ладно, пусть меня соберут в кучу и сожгут, - сказал бакалейщик. - Теперь, ребята, скажите мне, откуда вы родом. Калифорнийцы или иностранцы?
- Мы все калифорнийцы, - сказал Джо. - Я родился на Джистрит во Фресно. Мурад родился на Ореховой улице, или где-то на той стороне Южной Тихоокеанской дороги, и его кузен, по-моему, тоже где-то там поблизости.
- Пусть на мне пророют оросительные каналы! А сейчас ответьте мне, ребята, какое у вас образование?
- Образование? Никакое.
- Что ж, пусть меня сорвут с дерева и упакуют в ящик. А теперь вот что я хотел бы знать - на каких иностранных языках вы говорите?
- Я говорю по-португальски, - ответил Джо.
- И ты еще заявляешь, что у тебя нет образования. Хоть у меня и диплом Йейльского университета, мой мальчик, а говорить по-португальски я не умею. А ты сынок, как обстоит дело с тобой?
- Я говорю по-армянски, - сказал мой кузен Mypaд.
- Отлично! Пусть меня сорвет с виноградной лозы и съест по ягодке молоденькая девушка… Я ни слова не говорю по-армянски, а ведь я кончил колледж, выпуска 1892 года. А тебя, скажи, сынок, как тебя зовут?
- Арам Гарогланян.
- Га-ро-гла-нян, так ли я уловил?
- Так.
- Арам, - сказал бакалейщик.
- Да, сэр.
- А на каких иностранных языках говоришь ты?
- Я тоже говорю по-армянски. Это мой кузен. Мурад Гарогланян.
- Ого! Пусть меня боронуют, обработают, подрежут соберут в кучу, сожгут, сорвут с дерева - дайте-ка я подумаю, что еще? Бросят в ящик, сорвут с виноградной лозы, и пусть меня съест по ягодке молоденькая девушка. Да, сэр, именно так, если это не слишком много. Вам не встретились рептилии?
- Какие еще рептилии?
- Да змеи.
- Ни одной не видали. Вода была слишком уж черная.
- Ах вот оно что! А водилась там какая-нибудь рыба?
- Не видали мы никаких рыб, - сказал Джо.
Перед магазином остановился "форд", из него вышел какой-то старик и по деревянному настилу перед крыльцом вошел в помещение.
- Открой мне бутылочку, Эббот, - сказал человек.
- Судья Гармон, - сказал бакалейщик, - я хочу представить вам трех самых храбрых калифорнийцев.
Бакалейщик указал на Джо, и тот представился:
- Джозеф Беттенкурт, я говорю по-португальски.
- Стефан Л. Гармон, - ответил судья. - Я немного говорю по-французски.
Бакалейщик показал на моего кузена Мурада, и Мурад сказал:
- Мурад Гарогланян.
- На каком языке вы говорите? - спросил судья.
- На армянском, - ответил мой кузен Мурад.
Бакалейщик открыл и подал судье бутылку, тот поднес ее к губам, сделал три глотка, ударил себя в грудь и сказал:
- Я чрезвычайно горд, что познакомился с калифорнийцем, который говорит по-армянски.
Бакалейщик указал на меня.
- Арам Гарогланян, - сказал я.
- Вы братья? - спросил судья.
- Двоюродные.
- Все равно. Теперь, Эббот, разрешите узнать, по какому поводу эта пирушка и ваше поэтическое волнение, если только это не бред?
- Вот эти ребята только что пришли сюда после того, как показали той старой реке, - пояснил бакалейщик.
Судья сделал еще три глотка, три раза неторопливо ударил себя в грудь и переспросил:
- После чего?
- Они только что явились после купания.
- И никого из вас не знобит? - спросил судья.
- Знобит? - сказал Джо. - Мы не больны.
- Больны? - бакалейщик громко расхохотался. - Судья, эти ребята голыми ныряли в черную зимнюю воду и пришли сюда пылающие летним теплом.
Мы доели бобы и хлеб. Нам очень хотелось пить, но мы боялись показаться назойливыми, попросив по стакану воды. Я, во всяком случае, боялся, но Джо не стал долго думать.
- Мистер Эббот, - сказал он, - можно нам воды?
- Воды? - спросил бакалейщик. - Вода существует для того, чтобы в ней плавали.
Он достал три бумажных стакана, подошел к маленькому бочонку с краном и наполнил стаканы светлой золотистой жидкостью.
- А это вам, ребята, пейте на здоровье. Пейте солнечный, еще не бродивший сок золотого яблока.
Судья налил бакалейщику из своей бутылки, после чего поднес ее к губам и сказал:
- Ваше здоровье, джентльмены.
- Да, сэр, - оказал Джо.
Мы выпили.
Судья закрыл бутылку, сунул в задний карман, внимательно посмотрел на нас, словно собирался запомнить на весь остаток своей жизни и сказал:
- До свидания, джентльмены. Суд открывается через полчаса. Мне нужно вынести приговор человеку, который говорит, что он не украл, а позаимствовал у другого лошадь. Говорит он по-испански. А тот другой, который утверждает, что лошадь была украдена, говорит по-итальянски. Итак, до свидания.
- До свидания.
Одежда уже почти высохла, но дождь все лил.
- Большое спасибо, мистер Эббот, - сказал Джо, - нам надо идти домой.
- Не за что, - ответил бакалейщик. - Это вам спасибо.
Какая-то странная молчаливость нашла вдруг на этого человека, который всего лишь минуту назад вел себя так шумно.
Мы тихо покинули лавочку и стали опускаться вниз по шоссе. Дождь теперь только чуть-чуть накрапывал. Я не знал, что и думать обо всем этом. Первым заговорил Джо.
- Этот мистер Эббот, - сказал он, - стоящий человек.
- На вывеске его фамилия Даркус, - сказал я, - Эббот - его имя.
- Имя там или фамилия, не знаю, - сказал Джо, - одно точно, что человек он стоящий.
- И судья тоже, - сказал мой кузен Мурад.
- Образованный, видно, - сказал Джо. - Я бы и сам выучился французскому, да только с кем потом говорить?
Мы молча продолжали путь. Через несколько минут черные тучи расступились, проглянуло солнце, и вдали на востоке над Сьерра-Невадой мы увидели радугу.
- Мы и правда показали той старой реке, - сказал Джо. - А он был сумасшедший?
- Не знаю, - сказал мой кузен Мурад.
Мы добрались до дому только через час.
Мы всё думали о тех двоих и еще о том, был ли бакалейщик сумасшедшим. Лично я был уверен, что нет, но в то же время мне казалось, что он вел себя как чокнутый.
- Пока, - оказал Джо.
Он пошел вниз по улице, но, пройдя метров двадцать, обернулся и сказал что-то словно сам себе.
- Что? - крикнул Мурад.
- Именно! - сказал Джо.
- Что - именно? - крикнул я.
- Он сумасшедший!
- Откуда ты знаешь?
- Как же можно, чтоб тебя сорвала с лозы и съела по ягодке молоденькая девушка?
- А хоть бы и сумасшедший, - сказал мой кузен Мурад. - Ну и что же?
Джо сжал подбородок рукой и задумался. Теперь солнце светило вовсю, стало тепло, и мир наполнился светом.
- Нет, все-таки, не сумасшедший! - прокричал Джо.
И двинулся дальше своей дорогой.
- Самый что ни на есть сумасшедший, - сказал кузен Мурад.
- А может быть, - сказал я, - он не всегда бывает такой.
Мы решили больше не говорить об этом до тех пор, пока снова не отправимся купаться, а тогда заглянем еще раз в лавочку и посмотрим, как там идут дела.
Когда через месяц мы снова пришли в лавку после того, как выкупались в канаве, вместо Эббота Даркуса там хозяйничал другой мужчина. Он тоже был не иностранец.
- Чего вам? - спросил он.
- Колбасы на десять центов и одну французскую булку, - сказал Джо.
- А где мистер Даркус? - спросил мой кузен Мурад.
- Уехал к себе домой.
- А где его дом?
- По-моему, где-то в Коннектикуте.
Мы сделали себе бутерброды с колбасой и стали есть.
Под конец Джо не выдержал:
- Он был сумасшедший?
- Ну, - сказал молодой человек, - трудно сказать. Сначала я думал, что он псих. А потом решил, что нет. Способ, каким он вел дела в своей лавке, наводил на мысль, что он не в себе. Он больше отдавал даром, чем продавал. В остальном с ним все было в порядке.
- Благодарю вас, - ответил Джо.
Лавка была теперь в полном порядке и стала довольно скучным местом. Мы вышли оттуда и отправились домой.
- Он сам ненормальный, - сказал Джо.
- Кто? - спросил я.
- Этот парень, что стоит сейчас за прилавком.
- Тот малый?
- Угу… тот парень, у которого нет никакого образования.
- По-моему, ты прав, - сказал мой кузен Мурад.
Всю дорогу мы вспоминали образованного бакалейщика.
- Пусть меня возделают, - сказал Джо, расставаясь с нами и уходя вниз по улице.
- Пусть меня сорвут с дерева и бросят в ящик, - сказал мой кузен Мурад.
- Пусть меня срежет с лозы и съест по ягодке молоденькая девушка, - сказал я.
Несомненно, то был замечательный человек. Спустя двадцать лет я решил, что он, наверное, был поэтом и держал бакалейную лавку в этом маленьком захудалом поселке ряди поэзии, которая нет-нет да и попадалась там, а вовсе не ради презренных денег.
Локомотив 38, оджибвей
Однажды к нам в город приехал человек верхом на осле и стал являться что ни день в публичную библиотеку, где я тогда проводил почти все свое время. Это был высокий молодой индеец из племени оджибвеев. Он сказал что его зовут Локомотив 38. В городе все считали, что он сбежал из сумасшедшего дома.
Через шесть дней после того, как он к нам прибыл, на Туларе-стрит троллейбус сбил и серьезно ранил его осла. На другой день на углу улиц Марипоза и Фултон животное подохло, вероятнее всего от внутренних повреждений. Осел упал на тротуар, придавил индейцу ногу, застонал и сдох. Индеец высвободил ногу, поднялся, прохромал в аптеку на углу и заказал телефонный разговор на дальнее расстояние. Он звонил своему брату в Оклахому. Вызов стоил ему больших денег, которые он по требованию телефонистки опустил в щель аппарата так, словно для него это было обычное дело.
Я сидел в это время в аптеке и ел банановое мороженое с толчеными орехами.
Выйдя из телефонной будки, он увидел, что я сижу у стойки с газированной водой и ем это фантастическое кушанье.
- Хелло, Вилли, - оказал он.
Он знал, что мое имя не Билли - просто ему нравилось называть меня так.
Он прохромал к буфету, где продавалась жевательная резинка, и купил три пакета с фруктовыми соками. Потом вернулся и спросил:
- Что ты ешь? Это выглядит довольно привлекательно.
- Особое банановое. С толчеными орехами.
Индеец взобрался на соседний стул.
- Дайте мне того же, - сказал он девушке, торгующей содовой.
- Нехорошо очень вышло с вашим животным, - сказал я.
- В этом мире для животных нет больше места. Какой бы мне купить автомобиль?
- Разве вы собираетесь купить автомобиль?
- Вот уже несколько минут я думаю об этом.
- Я и не подозревал, что у вас водятся деньги. Мне казалось, что вы бедны.
- Просто я произвожу на людей такое впечатление. И еще им кажется, что я сумасшедший.
- Что до моих впечатлений, то вы не показались мне ни сумасшедшим, ни богачом.
- Да, я богатый.
- Хотел бы и я быть богатым.
- Для чего?
- Да вот уже три года, как у меня мечта съездить в Мендоту на рыбалку. А для этого нужно снаряжение и хоть какая-нибудь машина.
- Ты умеешь водить машину?
- Я все умею водить.
- А ты когда-нибудь пробовал?
- Нет еще. Потому что у меня никогда еще не было автомобиля, а украсть его не позволяет наша религия.
- Ты хочешь сказать, что достаточно тебе сесть за руль, как машина у тебя поедет?
- Да, сэр.
- Вспомни, о чем я толковал тебе на днях около библиотеки.
- Это про век машин?
- Вот именно.
- Я помню.
- Индейцы рождаются на свет с инстинктом скакать на лошади, править веслом, удить рыбу, охотиться и плавать. Американцы рождаются с инстинктом гонять машину.
- Я не американец.
- Знаю. Ты армянин. Я прекрасно помню. Я спрашивал, и ты говорил мне. Ты армянин, родившийся в Америке. Тебе четырнадцать лет, и ты уже знаешь, что стоит тебе сесть за руль, и ты поведешь машину. Ты типичный американец, хотя и смуглый, как я.
- Управлять машиной проще простого. Легче, чем ехать на осле.
- Отлично. Пусть будет так. Если я сейчас выйду и куплю машину, ты согласишься ее водить?
- Еще бы!
- А за какую плату?
- Вы хотите сказать, что будете платить мне за вождение?
- Конечно.
- Это очень любезно с вашей стороны, но мне не нужно никаких денег.
- Некоторые поездки могут продлиться долго.
- Чем дольше, тем лучше.
- Тебе что, не сидится на месте?
- Я родился в этом маленьком городишке.
- Он тебе не нравится?
- Мне нравятся горы, реки и горные озера.
- А бывал ты когда-нибудь в горах?
- Пока нет. Но когда-нибудь побываю.
- Ясно. Как ты считаешь, какой мне купить автомобиль?
- Как насчет фордовского "родстера"?
- Это самый лучший?
- Вам надо непременно лучший?
- Почему бы и нет?
- Не знаю. Может потому, что лучший стоит кучу денег.
- Какой из них лучший?
- Некоторые считают, что "кадиллак". Другие предпочитают "паккард". И тот, и другой хороши. Трудно даже сказать, который лучше. "Паккард" просто великолепен на автостраде, но и "кадиллак" тоже. Я их много перевидал на шоссе - чудо что за машины.
- Сколько стоит "паккард"?
- Около трех тысяч. Или чуть побольше.
- Мы можем сейчас купить его?
Я встал со стула. Он выглядел помешанным, но я знал, что это не так.
- Послушайте, мистер Локомотив, вы и в самом деле сейчас же покупаете "паккард"?
- Ты же знаешь, мой осел только что сдох.
- Я видел, как это случилось. Они арестуют вас в любую минуту.
- Они меня не арестуют.
- Арестуют, если есть закон, запрещающий оставлять на улице дохлых ослов.
- Ничего они не сделают.
- Почему же?
- В этой стране очень уважают деньги, а их у меня много.
"Пожалуй, он все-таки чокнутый", - подумал я.
- Откуда они взялись у вас?
- У меня есть земля в Оклахоме. Около пяти тысяч акров.
- Они чего-то стоят?
- Нет. Кроме двадцати акров, остальное ничего не стоит. У меня нефтяные скважины на этих двадцати акрах. У меня и у моего брата.
- Как вы, оджибвеи, оказались в Оклахоме? Мне всегда представлялось, что вы живете на севере, вокруг Великих озер.
- Верно. Мы обычно живем у Великих озер, но мой дед был пионером. Когда всех потянуло на запад, и он туда подался.
- О! Ну тогда, я думаю, вас не станут беспокоить из-за вашего дохлого осла.
- Меня ни из-за чего не станут беспокоить. И не только потому, что у меня есть деньги. Но и потому, что меня тут принимают за сумасшедшего. В этом городе никому, кроме тебя, не известно, что у меня водятся деньги. Ты не знаешь, где бы нам сейчас же купить такую машину?
- Агентство "Паккард" находится на Бродвее, как раз через два квартала от библиотеки.
- Если ты уверен, что не откажешься водить для меня, пошли покупать этот самый "паккард". Хорошо бы яркого цвета. Ну, скажем, красный, если найдется. Куда ты предпочел бы поехать для начала?
- Вам бы не хотелось съездить половить рыбки в Мендоте?
- Охотно проедусь. Посмотрю, как ты рыбачишь. Где можно приобрести для тебя снаряжение?
- За углом, у Хомана.