8
Из книги "100 самых поучительных партий" Роберта Речевского, 1961:
М. Месир - М. Нейдорф
Даллас, 1950, Нимзо-индийская защита
Трудно отражать атаки настоящего тактика, атаки стратега отразить почти невозможно. Никакая безупречно проведенная тактическая комбинация не идет в сравнение с приведением в исполнение стратегического замысла. Стратег держит противника в напряжении и не дает вздохнуть.
Взять, к примеру, далласскую партию: Месир ставит слона на g6 и берет под контроль центр поля. Проводит пешку и блокирует королеву. Угрожает королю. Бедный противник растерян, что делать? Всех сразу не защитить! С какой стороны последует удар?
Нужно было видеть, как Месир вынудил Нейдорфа метаться по всему полю в попытке защитить то один, то другой фланг!
Шахматы стали их языком. Старый Миксер, невнятный и невразумительный, за шахматной доской вновь обретал утраченную способность выражать мысли изящно и остроумно. И Мэри-Конечно, быстро делавшая успехи - для человека, который не умеет ни читать, ни писать, ни выговаривать "п", с обидой думал я, слишком быстро, - лучше других могла оценить виртуозность поверженного судьбой гроссмейстера, неожиданно ставшего для нее другом.
Он учил ее со всем терпением, без конца показывал повторяющиеся, невыразительные гамбиты и комбинации, пока она не начала понимать их смысл. Он поддавался, подсказывал ход, объяснял все его последствия и мало-помалу открывал перед ней бесконечные возможности шахмат.
Такой был его способ ухаживать.
- Это будто бы криключение, баба, - как-то раз попыталась объяснить мне свое отношение к игре Мэри. - Знаешь, он будто открывает мне другую страну. Что за жизнь там, баап-ре! Кри-красная и ужасная, и забавная, и вся в загадках. Для меня там все будто открытие. Как тебе объяснить? Мне нравится. Удивительная игра.
Тогда я понял, насколько дело серьезно. Мэри-Конечно, которая никогда не была замужем, уже дала понять старому Миксеру, что "вертеть хвостом" в ее возрасте поздновато. Уборщик же был вдовцом, а следы взрослых его детей давно потерялись где-то за неприступными стенами Восточной Европы. И он с увлечением предался шахматному флирту, не надоедавшему благодаря новизне каждой партии, согревшему их изголодавшиеся по теплу постаревшие души.
Что сказал бы на это Додо? Скорее всего, оскорбился бы, посмотрев на то, как шахматы, его шахматы, во все времена служившие теоретикам войн наглядным пособием для отработки тактики, превратились у них в искусство любви.
Что же касается меня, то разгром, который мне учинили Мэри-Конечно вместе со своим Ухажерчиком, стал только началом неприятностей. Дюрре с Мунизой заболели свинкой, и я, несмотря на старания матери нас разделить, все-таки заразился. Несчастный, я лежал, слушая врача, который говорил, чтобы я не вставал с постели и вообще без необходимости даже не пытался подняться.
- Если же вы ослушаетесь, - говорил он, - родителям даже не придется вас наказывать. Вы накажете себя сами.
Следующие несколько недель я провел в постели, денно и нощно снедаемый страхом при мысли об изуродованных яичках и о неизбежных последствиях - все кончено, не начавшись, это нечестно! - но пуще всего страдал от непрестанных насмешек быстро выздоровевших сестер. В конце концов повезло: болезнь задела лишь верхние железы.
- Подумать только, до чего повезло всем твоим девушкам, бхаи, - фыркала Дюрре, прекрасно осведомленная о моих неудачах с Розалией и Шандни.
По радио все время пели, до чего хорошо жить в шестнадцать лет. Где были в то лето все эти мои сверстники, мальчики и девочки, вкушавшие радости жизни? Может быть, колесили в "студебеккерах" по просторам Америки? Среди своих я таких не встречал. Лондон, то есть район Кенсингтон-гарденс В-8, слушал Сэма Кука. Еще один субботний вечер… Может быть, первым номером среди хитов и была песня о счастливой любви, но мы вместе с Сэмом одиноко тосковали в самом низу таблиц, мечтая о счастливой встрече и так далее, и чувствовали себя, мягко говоря, отвратительно.
9
- Баба, скорее вставай.
Среди ночи айя трясла меня за плечо. Громкий шепот наконец вырвал меня из сна, и я вышел, зевая, как был, в пижаме. Возле нашей двери на площадке, привалившись к стене и поскуливая, скорчился Миксер. Под глазом у него был синяк, а на губах запеклась кровь.
- Что случилось? - мгновенно проснувшись, спросил я у Мэри.
- Люди, - запричитала Мэри. - Угрожали. Избили.
В тот вечер в его закуток заглянул веселый махараджа П.
- Если меня будут искать… э-э… неприятные типы, меня нет, о’кей? О, вы пьете чай, как мило! Наверх не пускайте, о’кей? Дам хорошие чаевые.
Немного погодя в закутке появился старый махараджа Б., вид у него был встревоженный.
- Суно, слушай, - сказал махараджа Б. - Ты знать не знаешь, где я, самаджх лийа? Дошло? Меня ищет какая-то рвань. Ты ничего не знаешь. Уехал за границу, ачча? Уехал за границу надолго. Это твоя работа, приятель. Хорошо награжу.
Поздно ночью в дом действительно ввалились два мерзких типа. Похоже, наш веселый и волосатый принц П. влез в карточные долги.
- Нет, - Миксер улыбнулся пошире. - Его нет.
Типы медленно закивали. У них были длинные волосы и толстые, как у Мика Джаггера, губы.
- Деловой, а? Значит, нужно было назначить время, - сказал первый, обращаясь к другому. - Говорил я тебе, надо было сначала позвонить?
- Говорил, - согласился второй. - С человеком королевских кровей, сказал ты, надо повежливей. Ты был прав, сынок, а я, клянусь папой, ошибся. Виноват, клянусь мамой.
- Надо оставить визитку, - предложил первый. - Тогда он будет знать, кто его ищет.
- Блеск, - сказал второй и дал Миксеру в зубы. - Вот ты ему все и передашь, - сказал второй и двинул старику в глаз. - Когда вернется. Уж не забудь.
После них Миксер запер дверь на замок, и потом, уже за полночь, в нее застучали.
- Кто? - спросил Миксер.
- Друзья махараджи Б., - ответил голос. - Ах, простите, случайно солгал. Мы знакомые махараджи.
- Знакомые его дамы, - поправил его второй. - Чтобы уж быть совсем точными.
- По этой причине мы просим аудиенции, - сказал первый.
- Нет, - сказал Месир. - Самолет. Нет. Нет его.
За дверью наступила тишина.
- Самолеты хорошо, пам-па-рам-парам-пам. В Биарриц, в Монте-Карло, куда он улетел, а?
- Будьте любезны, - сказал первый голос, - передайте Его Высочеству, мы с нетерпением ждем его возвращения.
- И наши лучшие пожелания нашему общему другу, - сказал второй голос. - Ждем с нетерпением.
Противник растерян, что делать? В голове бессвязно замелькали фразы из шахматного учебника. Всех сразу не защитить! С какой стороны последует удар? Нужно было видеть, как Месир вынудил Нейдорфа метаться в попытке защитить то правый, то левый фланг!
Хотя в этот раз обошлось без применения силы, Миксер, вернувшись в каморку, заплакал. Потом он поднялся в лифте на пятый этаж и через щель почтового ящика шепотом вызвал Мэри, которая спала на полу на своем матрасе.
- Я не хотела будить сахиба, - сказала Мэри. - Ты и сам понимаешь, а? А бигум так устает за день. Так что скажи нам, баба, ты, что делать?
Какого решения она ждала от меня? Мне было шестнадцать лет.
- Миксер должен вызвать полицию, - неоригинально предложил я.
- Нет, нет, баба, - горячо запротестовала Мэри. - Если у махарадж будет скандал из-за ухажерчика, в виноватых останется только он.
Других предложений у меня не оказалось. Они оба смотрели на меня умоляющими, испуганными глазами, а я стоял перед ними и чувствовал себя дурак дураком.
- Идите спать, - сказал я. - Утром что-нибудь придумаем.
Сначала была тактическая атака, подумал я. Пешки нанесли удар. Потом пошла в ход тяжелая артиллерия, началась стратегическая разработка. Стратег держит противника в напряжении и не дает вздохнуть.
Утром ничего не произошло, тучи рассеялись. Уже не верилось ни в кулаки, ни в угрозы. Днем в закуток к ухажерчику зашли оба махараджи и оба сунули в кармашек жилета по пятифунтовой бумажке.
- Защитил свою крепость, приятель. Молодец, - сказал принц П., а махараджа Б. с чувством добавил:
- Держись. Все в порядке, ачча? Все закончилось.
В тот день после обеда мы втроем - с айей Мэри и ухажерчиком - держали военный совет и пришли к выводу, что никаких действий больше не требуется. В подобных ситуациях привратник всегда на передовой, говорил я, а он свой рубеж удержал. Самое страшное позади. Подтверждение получено. Всё, конец.
- Всё, конец, - с сомнением повторила айя, но ей так хотелось успокоить Месира, что она быстро согласилась и посветлела лицом. - Ухажерчик, - сказала она. - Конечно! Всё в корядке, конец.
От радости она захлопала в ладоши и предложила ему сыграть в шахматы, а Миксер впервые отказался.
10
На какое-то время бурные события в доме оторвали меня от мыслей о Мэри-Конечно и Миксере.
Для одиннадцатилетней нашей Мунизы несколько рановато началось трудное время. Вспыльчивая, как и отец, она тоже стала подвержена вспышкам ярости и, когда теряла контроль, бывала невыносима. В то лето Муниза, кажется, не упустила ни одного случая сцепиться с отцом и, несмотря на свой нежный возраст, почти на равных мерялась с ним силами. (Однажды, когда я вмешался в их схватку в кухне, Муниза схватила кухонные ножницы и недолго думая запустила в меня. Ножницы пропороли мне ногу. С тех пор я старался держаться от их ссор подальше.)
Наблюдая за этими баталиями, я начал сомневаться в смысле семьи как таковой. Я смотрел на вопившую сестру и думал, до чего успешно она справлялась с задачей разрушения и себя, и отношений с людьми, в которых нуждается больше всего на свете.
Смотрел, как кривится лицо отца, и думал о британском гражданстве. По тогдашнему своему индийскому паспорту я мог ездить только в несколько стран, аккуратненько перечисленных на страничке справа. Но вскоре должен был получить новый, британский, и тогда собирался уехать от них от всех. Я не желал больше видеть ничьих искривленных лиц.
В шестнадцать лет еще думаешь, будто от отца можно сбежать. Еще не замечаешь в своем голосе его интонаций, не видишь, как повторяешь его походку и жесты и даже расписываешься, как он. Не слышишь отцовского шепота в голосе своей крови.
В тот день, о котором я сейчас собираюсь рассказывать, они опять довели до крика двухлетнюю Кхоти Шехерезаду, маленькую Шухерозаду, которая всегда начинала плакать во время ссор. Мама с айей быстренько подхватили ее на руки, посадили в сидячую коляску и удалились.
Они ушли на Кенсингтонскую площадь, где, устроившись на газоне, вполне философски дали ей выплакаться и устать. Когда наконец начало смеркаться и малышка уснула, они двинулись домой. Возле дома подошли два модно одетых парня в застегнутых пиджаках с круглым вырезом без воротника, как у "Битлз", и с такими же, как у них, стрижками. Один, очень вежливо, спросил у моей матери, не является ли она женой махараджи Б.
- Нет, - ответила польщенная мать.
- Думаю, все-таки это вы и есть, - не менее вежливо сказал второй "битл". - Поскольку вы направляетесь в дом Ваверлей-хауз, где и проживает махараджа Б.
- Нет-нет, - ответила мать, зарумянившись от удовольствия. - Мы совсем другая семья, хотя тоже из Индии.
- Понятно, - понимающе кивнул первый "битл" и, к великому изумлению матери, потер себе переносицу и подмигнул: - Мадам инкогнито. Хорошо, никому ни слова.
- Простите, - сказала мать, начиная терять терпение. - Вам нужны другие дамы, не мы.
Второй "битл" подставил ногу под колесо коляски.
- Известно ли вам, мадам, что "другие дамы" нужны вашему мужу? Да, да. И даже, если позволите, очень нужны.
- Очень и очень, - сказал первый "битл", потемнев лицом.
- Говорят же вам, я вовсе не махарани-би-гум, - неожиданно испугавшись, сказала мать. - Мы даже не знакомы. Пожалуйста, позвольте пройти.
Второй "битл" подошел еще ближе. Изо рта у него пахло ментолом.
- Одна из понадобившихся ему дам наша, с вашего позволения, подопечная, - пояснил он. - Такой у нас договор. Дама под нашей защитой, с вашего позволения. Следовательно, мы и несем ответственность за ее благополучие.
- Ваш муж, - с жутковатой улыбкой сказал первый "битл", повысив голос на тон, - ваш долбаный муж кое-что ей попортил. Слышите, ваше величество? И хорошо попортил.
- Фрошу вас, это не наш вид личности, - сказала Мэри-Конечно. - В Ваверлей-хауз много семей из Индии. Мы корядочные леди.
Второй "битл" что-то достал из внутреннего кармана. Блеснуло лезвие.
- Чурки долбаные, - сказал он. - Понаехали сюда, мать вашу, а вести себя не умеют. Сидели бы себе, мать вашу, в своем долбаном Чуркистане. Задницы долбаные… А теперь, леди, - сказал он вдруг снова спокойно, держа перед ними нож, - расстегните блузки.
В эту минуту у подъезда Ваверлей-хауз раздался громкий вопль. Все четверо, они повернулись и увидели, как из дома выскочил Миксер, голося что есть мочи и размахивая руками, будто взбесившийся гусь.
- Привет, - сказал "битл" с ножом, явно забавляясь сценой. - Это еще кто? Что за долбаный идиот?
Миксер пытался заговорить, от усилия его затрясло, но изо рта вылетали лишь нечленораздельные звуки. Проснулась Шехерезада и присоединилась к нему. Парням это не понравилось. Вдруг у Миксера внутри что-то замкнуло, и он жуткой скороговоркой выпалил:
- Сэры, сэры, нет, сэры, нет, это не те женщины, женщины махараджи на четвертом этаже, сэры, нет, Богом клянусь. - Это была самая длинная фраза, какую ему удалось произнести с той поры, как инсульт затронул речевые центры.
Из дверей, привлеченные воплями привратника и плачем Шехерезады, вышли люди, и оба "битла" с серьезным видом закивали головой.
- Ошибка вышла, - извиняющимся тоном сказал матери первый "битл" и буквально поклонился в пояс.
- Со всяким может случиться, - удрученно добавил второй.
Они повернулись и пошли было прочь. Но возле Месира замедлили шаг.
- А тебя я помню, - сказал парень с ножом. - "Самолет. Его нет".
Он коротко взмахнул рукой, и старый Миксер упал на тротуар, зажимая на животе рану, из которой хлынула кровь.
- Теперь порядок, - сказал парень и двинулся дальше.
11
Поправляться он стал к Рождеству; в письме к домовладельцу мать назвала его "рыцарем в сияющих доспехах", написала, что уход за ним хороший, и выразила надежду на то, что работа останется за ним. Миксер по-прежнему жил в своей крохотной каморке на первом этаже, а обязанности его выполняла временная прислуга. "Наш герой заслуживает самого лучшего", - написал в ответ домовладелец.
Оба махараджи вместе со всей своей свитой съехали прежде, чем я вернулся домой на рождественские каникулы, так что ни "битлы", ни "роллинги" больше нас не навещали. Мэри-Конечно проводила внизу все свободное время, но, взглянув на нее, я заволновался за свою старую айю больше, чем за Миксера. Мэри постарела, поседела и выглядела так, будто вот-вот рассыплется.
- Мы не хотели тебя тревожить, пока ты был в школе, - сказала мать. - У нее теперь плохо с сердцем. Аритмия. Не все время, но…
За Мэри волновались все. Муниза забыла про свою вспыльчивость, и даже отец изо всех сил старался держать себя в руках. В гостиной поставили и нарядили елку. Это случилось впервые, и, глядя на нее, я понял, насколько дело серьезно.
В сочельник мать спросила Мэри, не хочет ли та послушать, как мы поем рождественские гимны. Шесть листков с написанными текстами уже лежали, подготовленные заранее. Мы спели "О, явись", и я превзошел себя, вспомнив латинский текст весь до конца. Мы вели себя безупречно. Муниза, правда, предложила было вместо этой скукотищи спеть что-нибудь вроде "Покачаться на звезде" или "Хочу взять тебя за руку", но это была шутка. Вот такой и должна быть семья, подумал я тогда. Так и надо жить.
Но мы-то всего-навсего притворялись перед Мэри.
За месяц с лишним до этого, в школе, я наткнулся на мальчика, американца, лучшего игрока в регби, звезду школьной команды, который стоял и плакал в галерее часовни. Я спросил, в чем дело, и он ответил, что убит президент Кеннеди.
- Не верю, - сказал я, но тотчас поверил. Звезда футбола рыдал навзрыд. Я взял его за руку.
- Когда умирает президент, нация сиротеет, - наконец выговорил он, повторив затасканную фразу, которую услышал, может быть, по "Голосу Америки" и теперь собезьянничал, но по-настоящему горько.
- Как я тебя понимаю, - солгал я. - У меня только что умер отец.
Болезнь у Мэри была загадочная; она то начиналась, то проходила без всякой видимой причины. Врачи полгода обследовали Мэри и каждый раз в конце концов пожимали плечами; никто не понимал, в чем дело. "Объективно", если, конечно, оставить в стороне тот факт, что время от времени сердце у нее принималось биться, как лошади в "Неудачниках", где Мэрилин Монро не может смотреть, как их пытаются заарканить, Мэри была абсолютно здорова.
Весной Месир начал работать, но словно потерял интерес к жизни. Глаза его потускнели, он замкнулся и почти перестал улыбаться. Мэри тоже погасла. Они так же вместе пили чай, грели перед камином хлеб, смотрели "Кремней", но все равно что-то изменилось.
В начале лета Мэри объявила о своем решении:
- Я знаю, чем я больна, - сказала она моим родителям. - Мне нужно вернуться домой.
- Но айя, - возразила мать, - тоска по дому не болезнь.
- Бог знает, чего ради мы сюда приехали, - сказала Мэри. - Я больше не могу. Нет. Конечно, ни в коем случае.
Решение ее было бесповоротно.
Англия разбила ей сердце, разбила тем, что была не Индия. Лондон убивал ее тем, что он не Бомбей. А Миксер? - подумал я про себя. Наверное, убивал ее тем, что он больше не Миксер. Или, может быть, сердце ее, заарканенное любовью, любовью к Западу и любовью к Востоку, разрывалось между ними на части и билось, как киношные лошади, которых тянут в разные стороны Кларк Гейбл и Монтгомери Клифт, и она поняла: чтобы жить, ей придется выбрать?
- Мне нужно домой, - сказала Мэри-Конечно. - Да, конечно. Бас. Хватит.