- Дедуктивное мышление, - сказал Сэм. Сэм прочел о дедуктивном мышлении в детективном романе, где обвиняемый - скромный бухгалтер - доказал при помощи дедуктивного мышления, что настоящим убийцей был сыщик, что доставило Сэму несказанное удовольствие. - Дедуктивное мышление, - повторил он снова. - Старик ведь немножко не того, если можно так выразиться. - Сэм покрутил указательным пальцем правой руки возле своего правого уха. - Он чуточку спятил, - пояснил Сэм. - Может, у него и есть высшее образование, но он все-таки немножко чудак. Все эти идеи пришли в голову не Эмме, а ему. Она ведь вас любит. Зачем бы ей надо было отсылать вас из дому и требовать, чтобы вы что-то делали? Прямо какой-то психоз! Провалиться мне, если всю эту дурацкую затею не придумал старый хрыч!
- Я на твоем месте не был бы так уверен, - сказал Майк.
Он заметил, что Сэм стоит.
- Брось эти дурацкие штуки, - сказал Майк. - Садись. Мне очень жаль, что я поднял тебя среди ночи с постели, но дело принимает очень серьезный оборот. Я волнуюсь. Мне нужен твой совет. Нам надо составить какой-нибудь план. Мне надоела вся эта дичь. Я не меньше тебя хочу домой.
- Положим, меньше, - сказал Сэм. - И даже сравнивать нечего.
Он снял фуражку и сел.
- Во всяком случае, - сказал Майк, - я просто помираю, так я хочу домой. Вот и все.
- Ну и что же? Почему бы вам просто не сесть в машину и не поехать домой? - спросил Сэм.
- Не могу, - сказал Майк.
- Почему? Ведь она ваша жена, правда? Она мать вашего сынишки, правда?
- Правда, - сказал Майк, - но если я вернусь, так ничего и не сделав, она еще, чего доброго, со мной разведется.
- Да ну? - удивился Сэм. - На каком таком основании?
- Неспособность совершить что бы то ни было.
- И вы это называете основанием для развода? - сказал Сэм.
- Для таких, как Эмма, да.
- Ни у кого нет таких оснований! - сказал Сэм. - Для развода вам надо либо ее побить, либо бросить, либо сделать что-нибудь особенное в этом роде.
- Практически, может быть, - сказал Майк. - Но, пойми, если она попросит развода или хотя бы подумает, не попросить ли ей развода, я не стану ее удерживать. Вот почему я три месяца ломаю себе голову, что бы мне такого сделать, что доставит ей удовольствие.
- Психоз да и только, - сказал Сэм. - Что вы бедняк, что ли? Зачем вам что-нибудь делать?
- Ты ведь знаешь, что не я это придумал. Послушай, Сэм. Вот ты, например, ты не совсем бедняк, хотя в то же время и не богач. Почему ты не можешь хорошенько подумать и подать мне без проволочек какую-нибудь мысль?
- Конечно, могу, - сказал Сэм. - Но ведь мы уже говорили с вами на эту тему не меньше ста раз. Понятия не имею, чего она от вас хочет.
- Ах, господи, - сказал Майк, - давай-ка подумаем еще разок. Если бы тебя таким образом прижала Роза Тарантино, что бы ты стал делать?
- Я говорил вам сто раз, что Роза Тарантино и не подумает заставлять меня делать что бы то ни было. Она меня любит.
- Понимаю, - сказал Майк. - Ты не желаешь оказать мне хоть какую-то помощь.
- Ладно, - сказал Сэм, - ладно. Не обижайтесь. Я постараюсь оказать вам еще немножко помощи. Давайте думать. Что бы вам на самом деле сделать?
Долгое время они сидели молча.
- Я слышал, что какой-то тип спустился в бочке по Ниагарскому водопаду, - сказал Сэм.
- Да, но он умер, - возразил Майк.
- Кажется, да, - сказал Сэм.
- Не надо, - сказал Майк. - Никакой Ниагары и никакой бочки. Придумай что-нибудь другое. Думай хорошенько.
- Ладно, подумаем, - сказал Сэм. Он прилежно размышлял целых полминуты, опустив голову чуть не к самому полу, а потом поднял голову, и в глазах его появился живой блеск.
- Сколько вы можете просидеть на флагштоке? - спросил он.
- На флагштоке? - спросил Майк. - На нем нельзя сидеть. Там мало места.
- То есть, как это мало места? - сказал Сэм. - Разве вы сидите на самом шесте? Вам туда дают стул. Фактически там у вас целые апартаменты.
- Не желаю я сидеть ни на каком флагштоке! - сказал Майк.
- Но вам же надо что-нибудь сделать, - сказал Сэм. - Я так соскучился по Розе Тарантино, что просто ужас".
- Ни за что не сяду ни на какой флагшток, - сказал Майк.
- Ладно, - сказал Сэм. - Валяйте, упорствуйте.
- Неужели ты не можешь придумать что-нибудь, о чем заговорили бы люди?
- Они заговорят, если вы посидите на флагштоке.
- Я ни за что не сяду ни на какой флагшток, - сказал Майк. - Забудь об этом.
- Ладно, - сказал Сэм. - Забудем. Вы попросили меня, и я вам придумал целую кучу дел. Ниагарский водопад, сидение на флагштоке… Больше я ничего не могу придумать.
- Не годится, - сказал Майк.
- Вы, кажется, учились в Гарвардском университете? Чему же вы научились в Гарвардском университете?
- Не помню, - сказка Майк.
- Так я и думал, - сказал Сэм. - А вы когда-нибудь делали хоть что-то?
- Конечно, - сказал Майк. - Целый год я занимался боксом.
Сэм вскочил, снял пиджак и закатал рукава рубашки.
- Вот это уже кое-что, - сказал он. - А ну-ка, покажите мне, на что вы способны.
- Мне совсем не кажется, что это уже кое-что, - сказал Майк. - Я был нокаутирован в первом же раунде.
- Какая разница? - воскликнул Сэм. - А. ну-ка, встаньте. Приготовьтесь.
- К чему? - спросил Майк.
- Я за десять минут научу вас боксу лучше, чем вы научились за всю вашу жизнь, - сказал Сэм.
- Ты думаешь, мне стоит добиваться какого-нибудь спортивного звания? - сказал Майк.
- Вопрос! - сказал Сэм. - Вы в хорошей спортивной форме. А я вас обучу всему, чему надо.
- Ты думаешь, у меня что-нибудь выйдет? - спросил Майк.
- То есть как это у вас не выйдет? - сказал Сэм. - Верное дело! Окончил Гарвардский университет, здоров как железо. У вас есть смекалка, подвижность и, что самое важное, наступательный дух. Встаньте, Майк, я покажу вам шесть-семь приемчиков.
Майк встал, снял пиджак и закатал рукава рубашки.
- Готово? - спросил Сэм. - Смотрите, это ринг, Дзинь!.. Удар гонга. Вы выходите.
Майк вышел с тяжелым сердцем. Его шофер говорил, не умолкая, и старательно пояснял все свои действия; он двинул левой рукой ему в подбородок, правой - в низ живота, и Майк согнулся пополам, с трудом выдыхая воздух.
- Видите, - сказал Сэм. - То, что сделал я, можете сделать и вы.
Майку понадобилось пять минут, чтобы восстановить дыхание.
- Подожди минутку, - произнес он. - Сэм, ты прирожденный убийца. Давай так: ты будешь драться, а я стану твоим менеджером. Мы живо пробьемся к самой верхушке этой профессии. Ты сделаешь нокаут Шарки во втором раунде, Байеру - в третьем, Брэддоку - в четвертом и Джо Луису - в пятом.
- Это ведь не мне, а вам надо пробиваться к верхушке профессии, - сказал Сэм. - Роза Тарантино не требует от меня, чтобы я что-нибудь делал. Требует ваша жена. Это вам надо делать нокауты, хотя бы и не Шарки, Байеру, Брэддоку или Джо Луису. Хорошо будет, если вы одержите победу над кем-нибудь из битых местных парней. Ну, как вы, отошли малость?
- Самую малость, - сказал Майк.
- Ладно, - сказал Сэм, - Второй раунд. Дзи-н-инь! - удар гонга.
- Обожди минутку, - попросил Майк.
Он перемахнул через стул и бросился в соседнюю комнату, но его шофер тоже перемахнул через стул и бросился за ним.
- Здесь канат, - сказал Сэм. - Ну что вы будете делать? Вас загнали в угол.
Майк не знал, что ему делать. Единственное, что ему удалось, - это мгновенно потерять сознание, словно его задули, как свечку.
Сэм стоял над ним, и лицо его выражало полное отвращение.
- Вы не можете драться, - сказал Сэм.
Он пошел в ванную комнату и принес оттуда стакан воды. Немножко воды он разбрызгал по лицу Майка.
- Надеюсь, вы заметили, как я вас ударил, - сказал Сэм.
- Дай мне виски, - сказал Майк. - Ты уволен.
- То есть как это я уволен? - спросил Сэм.
- Ты уволен, если будешь учить меня боксу, - сказал Майк.
- Ладно, - сказал Сэм. - Ладно. Я ведь только выполнял мой долг по своему разумению. - Эту фразу он тоже вычитал в детективном романе.
Сэм налил Майку виски и подал ему стакан. Майк проглотил виски и с трудом встал, потирая подбородок.
- Знаешь, что я тебе скажу? - заявил Майк. - Мы устали. Иди к себе и поспи. Мы вернемся к этому вопросу на свежую голову, утром. Разбуди меня в полдень.
- Ладно, - сказал Сэм.
Через десять минут у Майка зазвонил телефон. Это был Сэм.
- Майк, - сказал он. - У меня мысль.
- Отлично, - сказал Майк. - Какая?
- Боксера из вас не выйдет, - сказал Сэм, - но мне кажется, у вас есть первоклассные задатки, чтобы стать великим борцом. Я сейчас приду и научу вас кое-каким приемам.
- Попробуй, и ты уволен, - сказал Майк. - Увидимся утром.
- Ладно, - сказал Сэм. - Ладно. Не обижайтесь.
Майк встал в десять часов и пошел к своему шоферу. Сэм еще спал. Когда он услышал стук в дверь, он откликнулся сонным голосом:
- Кто там?
- Майк, - сказал Майк.
- Какой такой Майк? - крикнул Сэм.
- Майк Корбет, - сказал Майк.
Сэм выскочил из кровати и открыл дверь.
- Вы опять ничего не поняли. Когда я говорю: "Какой такой Майк?" - вы должны ответить что-нибудь смешное. Например, я говорю: "Стук, стук!" Вы говорите: "Кто там?"
- Не понимаю, чего ты хочешь, - сказал Майк.
- Стук, стук! - сказал Сэм.
- Ну хорошо, - сказал Майк. - Кто там?
- Шоб…
- Какой такой Шоб?
- Шоб ты оглох, а потом усох, - сказал Сэм.
- Очень смешно. Одевайся. У нас есть работа.
- Работа? - сказал Сэм. - Какая работа?
- Обыкновенная работа. Давай машину, проедемся. А вдруг кто-нибудь подаст нам хорошую идею?
Сэм полез под душ.
- Стук, стук, - сказал он.
- Ты брось это дело, - сказал Майк. - Лучше поторапливайся. Я буду внизу пить кофе и читать утреннюю газету. Пошлю и тебе кофе наверх.
- Спасибо, - сказал Сэм. - И несколько бараньих отбивных, не очень прожаренных.
- Подавай машину к подъезду через десять минут, - сказал Майк.
Через пятнадцать минут Сэм уже гнал машину вниз по Пауэлл-стрит к Рынку, от Рынка к Феллу и от Фелла в парк Золотых ворот. По парку он ехал очень медленно. Парк был хороший, и день был тоже очень хороший. Они выехали из парка на пляж.
- Стук, стук, - сказал Сэм, увидев океан.
- Кто там? - сказал Майк.
- Тихий океан, - сказал Сэм.
- Какой такой Тихий океан?
- Вот я и влип, - сказал Сэм, - Обыкновенный Тихий океан.
- Очень смешно, - сказал Майк. - Обыкновенный Тихий океан.
Океан нагнал на Майка такую тоску, какой он еще никогда не испытывал. Ему оставалось только одно: вернуться домой.
- Послушай, Сэм, - сказал он. - Завтра утром мы будем в Нью-Йорке.
- Это же психоз, - сказал Сэм. - Невозможно.
- Мы сядем сегодня на самолет и завтра утром будем в Нью-Йорке.
- На самолет? - спросил Сэм. - А что мы сделаем с этой машиной?
- Оставим ее в гараже, - сказал Майк. - Нет, - сказал он, - мы ее продадим. Нет, отдадим кому-нибудь. Так и сделаем. Отдадим ее кому-нибудь, кто всегда мечтал о такой здоровенной колымаге.
- Это я всегда мечтал о такой здоровенной колымагe, - сказал Сэм.
- Хорошо, - сказал Майк. - Эта здоровенная колымага теперь твоя здоровенная колымага.
- Вы это всерьез? - спросил Сэм.
- Конечно, всерьез, - сказал Майк. - Я еду домой. Ты можешь нанять шофера и сидеть сзади, как сижу я.
- И не подумаю, - сказал Сэм. - Я сам буду вести свою машину.
- Хорошо, - сказал Майк. - Я полечу на самолете, а ты поезжай на машине.
- Давайте маленько подумаем, - сказал Сэм. - А летать в этих самолетах безопасно?
- Безопасно, - сказал Майк. - Ты не хочешь брать колымагу?
- Я, кажется, предпочту на семь дней раньше увидеться с Розой Тарантино, - сказал Сэм. - Давайте отдадим колымагу мальчишке-газетчику или кому-нибудь в этом роде.
- Идет, - сказал Майк.
Они отдали машину четырнадцатилетнему итальянцу-газетчику по имени Винсент Торини. Майк сводил мальчика к адвокату в Рассбилдинг на Нью-Монтгомери-стрит и оформил сделку. Мальчик был поражен, испуган и обрадован.
- Я опытный водитель, - сказал он.
Поверенный был тоже напуган до смерти. Он подумал, что тут кроется какая-то провокация. Может, заговор? Может, Торини хотят умыкнуть? Хотя кому нужно умыкать газетчика? На всякий случай он позвонил в газеты и в полицию.
Полиция и репортеры нашли Майка с Сэмом в доме у Торини на Телеграф-хилл.
Они устроили маленькое пиршество, пили вино, смеялись, восхищались колымагой и обсуждали законность сделки.
Никто не был арестован, но фотографы поработали на славу. Папа Торини, мама Торини, Винсент, пятеро младших Торини, Майк и Сэм - все они были сняты, и все они улыбались.
Майк и его шофер сели на самолет, и к утру они уже были на родной земле. Сэм поспешил к себе в Бруклин, к Розе Тарантино, а Майк вскочил в такси и понесся домой, в Манхэттен, к маленькому Майку и Эмме.
Странно, - подумал он. - Вот я подарил здоровенную колымагу и приехал домой. Мне понадобилось три месяца, чтобы добраться из Нью-Йорка до Сан-Франциско, и ровно одна ночь, чтобы вернуться из Сан-Франциско в Нью-Йорк.
Странно, - подумал он снова. На душе у него было радостно, хотя и чуточку тревожно.
Первым увидел его маленький Майк.
- А вот и он, этот дядя, - сказал Майк.
Маленький Майк кинулся к нему на шею и поцеловал его.
- Господи! - сказал Майк.
Потом настал черед Эммы. Майку стало дурно от радости.
- Господи! - сказал Майк.
Он сел и сделал вид, что вполне спокоен.
- Просто не верится, что я дома, - сказал он. - Странно, а ведь можно подумать, что ты мне рада.
- Рада, - сказала Эмма.
- Я тебя никогда не мог понять, - сказал Майк. - Позапрошлой ночью, когда я с тобой разговаривал, у тебя был такой тон, будто ты никогда не захочешь видеть меня снова, А теперь, посмотри на нее, все совсем наоборот.
- Правильно, - сказала Эмма. - Посмотри на меня.
- А что же я делаю? - спросил Майк. - Ты чудно выглядишь, Эмма, а у меня, наверно, измученный вид? Три месяца, которые я провел без тебя, были самые несчастные, самые тяжкие, самые бессмысленные месяцы в моей жизни. И нечего притворяться. Я так ничего и не сделал.
- Слава богу, - сказала Эмма.
- Не понимаю, - сказал Майк. - Ведь я же ничего не сделал.
- За эти три месяца, - сказала Эмма, - ты совсем не изменился.
Майк был ошарашен.
- Честное благородное слово, Эмма, - сказал он, - я ничего не понимаю. Наверно, я и в самом деле очень глуп, но я ровно ничего не понимаю. Ведь ты требовала, чтобы я уехал и что-нибудь сделал?
- Да, - сказала Эмма.
- Но ведь я ничего не сделал, - сказал Майк. - Я старался изо всех сил, но так и не смог ничего придумать. Кроме одного: я приехал домой. Тринадцать дней я провел в Чикаго, пытаясь написать роман. Мне удалось написать только заглавие и одну маленькую фразу.
- Какое же было заглавие? - спросила Эмма.
- "Эмма", - сказал Майк. - Вот какое было заглавие.
- А что же было сказано в маленькой фразе?
- "Ты разбиваешь мне сердце", - сказал Майк. - Вот что было сказано в этой фразе.
- Майк, - сказала Эмма.
- Неужели ты думаешь, что теперь все будет хорошо?
- Нет, - сказала Эмма. - Не хорошо, а просто замечательно!
- Как же это так? - спросил Майк.
- Ты вернулся домой, - сказала Эмма. - И ты совсем не изменился.
- Да, я вернулся домой, - сказал Майк. - Мне казалось, что как раз этого ты мне не простишь. Но я все равно не мог не вернуться домой.
- Когда-нибудь я тебе объясню, - сказала Эмма.
- Странно, - сказал Майк, - Я тебя совсем не понимаю. Три месяца страшной муки… Три месяца страшной муки - и все это зря.
- Зря? - спросила Эмма.
- Не понимаю, - сказал Майк. - Иногда я просто ничего не понимаю.
Муравьи
Однажды мы переехали в дом, о котором квартирный агент сказал, что это не дом, а чудо. Что в нем было замечательно, так это веранда, на которой бабушка могла сидеть в кресле-качалке целыми днями. Она этим воспользовалась еще накануне нашего переезда, всех нас одиннадцати, включая и Сэма. Бабушке веранда так понравилась, что она тут же послала меня за семь кварталов в наш старый дом, на Персиковую улицу, за своей качалкой и просидела в ней до конца дня. После захода солнца она зашла домой поужинать, а потом вернулась к своей качалке: сидела в ней на веранде, покуривала сигареты и качалась. Время было летнее, ночь теплая, и бабушка прокачалась в своем кресле до утра.
Утром, когда мы начали перевозить вещи, мы ее разбудили. Всем нам одиннадцати, включая и Сэма, пришлось совершить четыре рейса, прежде чем мы перевезли все наше барахло. К двум часам дня все наши вещи были уже в новом доме, и мой дядя Уоффард, или Луи, как мы его называли, отправился в город похлопотать, чтобы нам включили воду, газ и электричество. К заходу солнца мы все собрались в новом доме, из кухонного крана бежала вода, на газовой плите тушилось мясо, а электрический ток накалял яркие десятицентовые лампы от Вулворта.
Сэм, которого мы всегда учитывали в числе наличных членов семьи, невзирая на его отношение к делу, ныл весь день по всякому поводу, а перед ужином стал опять угрожать, что уйдет из дому.
- Сэм, - сказала бабушка, - постыдился бы, вечно ты грозишься уйти из дому. Стыдно взрослому сорокалетнему мужчине попусту болтать перед детьми. Хороший пример ты подаешь, нечего сказать.
- Нет, это несправедливо, - сказал Сэм, - и вы сами это знаете, мама. Кто дал вам право помыкать мной, как каким-то ничтожеством?
- Никто не говорит, что ты ничтожество, - сказал Луи. - Мы только говорим, брось свое дурачество, возьмись за дело, как все, и добейся чего-нибудь в жизни.
- А ты-то сам чего добился? - сказал Сэм.
- Я? - сказал Луи. - А кто бегал в город, ты или я? Кто заставил их включить воду, газ и свет, - уж не ты ли? Заходил куда надо, дал новый адрес, заявил, на чье имя, - скажешь не так? Чего я добился, ишь ты! Я-то потолкался по разным местам, ты это помни.
- Не к чему нам было переезжать из старого дома, - сказал Сэм. - Вот все, что я знаю. Только из-за того, что не могли уплатить за квартиру?
- Вовсе не поэтому, - сказала бабушка. - Дом был слишком мал для нас, вот и все. Там даже не было веранды, где бы поставить мою качалку. Вот почему мы съехали оттуда.
- Все вы ужасные эгоисты, - сказал Сэм. - Только о себе и думаете. Никакого уважения к искусству, к моему творчеству на стенах старого дома. Ко всем моим стихам и рассказам, записанным на стенах. Что вы на это скажете? А?
- А ты напиши новые, на стенах этого дома, - сказала бабушка. - Валяй, раздобудь карандаш покрепче и начинай на кухонной стене от потолка. Знай пиши себе стишки и истории, какие только заблагорассудится.
- Ах, замолчи, - сказал Сэм.