"Oh my god! Откуда ты взяла эту "миссис"? - отчаянно вертелось в голове. - Глупая попытка свести все к шутке?"
А в это время Тыковка тут как тут - и запищала, и закудахтала, как говорильная машина, не дав мне опомниться:
- Какая бестактность, ведь миссис - это замужняя женщина. Правда, Людмила Петровна? А вы ведь еще девушка. Юля и в школе такая задавака, от нее все учителя стонут. Она и извиниться толком не умеет.
- Простите, - прошептала я еще раз, моментально вспотев от смущения.
- …миссис, - съязвила вожатая (как же знаком этот холодок в глазах, точно как у Лии Васильевны) и едва заметно покачала головой. - Идите в палату, Юлия.
Я не тупая и поняла, что это война и пощады не будет.
- Меня зовут Джулия, - сказала гордо и дерзко и отправилась разыскивать Адельку.
Адель, забежавшая в корпус одной из первых, заняла лучшие места у окна и, как грозная собачка, огрызалась при попытках посягнуть на них. Эдита растерялась почему-то и устроилась поначалу у входа.
- Давай позовем Эдиту, - предложила Адель и, не дожидаясь ответа, крикнула раздельно: - Иди Ты!
Эдита приняла шутку и, счастливая, переместилась к нам.
* * *
I'm so tired, I haven/t slept a wink. Столько впечатлений от первого дня, что никак не заснуть. После отбоя долго лежим с открытыми глазами и разговариваем. Замечания дежурных вожатых бессмысленны и ни к чему не приводят. У мальчишек в палате шум, слышится спокойный голос Романа - в ответ хохот, успокоиться никто не может, да и не хочет. По себе чувствую, что это невозможно. Снова Роман, он повышает голос, пытаясь казаться строгим, мальчишки затихают на время, но, как только он уходит в вожатскую, шум возобновляется с новой силой. Мне жалко нашего вожатого.
- Надо брать Рому под свое крыло, - говорю Адельке.
Вскакиваю с постели и решительно иду к мальчишкам. Не знаю, что буду делать, но что-то предпринять необходимо. И срочно. Включаю у мальчишек свет, они затихают на мгновенье и удивленно таращатся на меня: мол, че приперлась? Жердину, привставшего с кровати, того самого, что толкнул меня сегодня, зовут Гусев, не нужно даже гадать, какая у него кличка. "Лежать, Гусь!" тычу в него двумя пальцами вытянутой руки, и он, загипнотизированный, подчиняется. А потом выбираю того, кто мне кажется заводилой, - парня с приплюснутым лицом бульдога, и говорю, обращаясь только к нему, - говорю громко и с расстановкой:
- Слушай, ты, йоршик (ха, при чем тут ершик-то, каким таким местом он на него похож?), если еще раз Рома расстроится из-за тебя, то ты расстроишься до поноса в трусах.
Публика в постелях офигевает, а я разворачиваюсь, подобно мачо в голливудских фильмах, и вдруг вижу перед собой Людмилу, залетевшую в палату, как моль на яркий свет.
- Что вы делаете ночью у мальчиков? Вам не стыдно? - тон жесткий, ехидный.
Я строю невинные глазки и пытаюсь проскользнуть мимо нее в свою палату, но она железным голосом командует:
- На веранду марш! Вы наказаны, и будете стоять там, пока не осознаете свой проступок!
Вот те на! И здесь то же, что и в школе, не успела приехать, как сразу записали в разряд отстоя.
- Людмила Петровна, извините, я не знала, что вы не замужем, - выдавливаю из себя.
И это надо было видеть: она побледнела, сжала губы плотно, как я обычно делаю, когда пытаюсь удержаться от очередного плохого поступка, а потом резко указала на дверь:
- На веранду!
Плетусь на веранду и чувствую себя полной идиоткой. Обидно. По сути, я выполняла вожатские обязанности. Надо было ввязываться? Сами бы справились. Первый день - и два прокола. И все с Людмилой. Теперь она на меня взъелась, точно как Лия Васильевна. Словно выбирала себе врага и вот нашла. Судьба у меня, видно, такая - все время косячить. Умеют же люди быть обходительными и держаться серьезно как-то, по-взрослому. Эх!
Смотрю в окно на ночное небо и думаю, какой я противоречивый человек: только что совсем не хотела лежать в постели, тем более спать. А когда запретили делать это, вроде бы неплохо и полежать сейчас; наверное, Адель с Эдитой шепчутся, рассказывают о себе, о школах, в которых учатся, обмениваются впечатлениями…
- Добрый вечер, Юлия! Дышишь ночной свежестью? Я вздрогнула, так было неожиданно, вожатый вошел неслышно и встал у окна рядом со мной.
- Нет, Роман Анатольевич, я наказана. Только я не Юлия, я - Джулия.
- Прости, но так написано в бумагах.
- Это по документам.
- А-а-а, - протянул он с пониманием.
- Роман Анатольевич, а я не курю, - сказала я зачем-то невпопад.
Он не удивился:
- И я не курю, глупо за свои же деньги гробить здоровье. Правда?
- Правда. Это я к тому, что у нас в школе девчонки курят, а если не куришь, значит, ты человек второго сорта.
- Глупости, люди не делятся по сортам. Они бывают разные: добрые или злые, успешные или неуспешные…
- А вы успешный? - поторопилась перебить я.
- Пока невезучий, - он ухмыльнулся. - Должен был этим летом уехать на работу в американский лагерь в Техасе, но мне отказали.
- Из-за возраста?
И зачем я это спросила? Вот дура! Но он не обиделся:
- Они не объясняют причину, просто не дали визу и все.
- И тогда вы решили назвать наш отряд "Техасом"?
- Да, Техас - это моя мечта!
- А моя - Голливуд, это где-то рядом.
Я улыбаюсь. Звезды перемигиваются миллионами глаз и манят меня через Вселенную. Светящиеся звезды, вы знаете, что я чувствую!
- Не повезло американцам! Зато повезло нам! - я хитро глянула на Романа.
- Спасибо за комплимент. Не верю, но приятно, - улыбнулся в ответ вожатый.
Некоторое время мы стояли молча. Иногда не обязательно много говорить, молчание может сказать намного больше - например, о том, что в этот самый момент между двумя людьми зарождается доверие.
Моя американская мечта нарисовалась на небе звездами штатовского флага, и я вспомнила, как после Нового года Лизка подбила меня написать статью, которая называлась задиристо и смело - "Пять причин, по которым я хочу покинуть Россию". Я была уверена, что откровенные смелые тезисы вызовут дискуссию и непременно прославят меня как автора. Статью я забросила в редакцию республиканской газеты, а она вернулась бумерангом обратно и долбанула меня по мозгам, поскольку я по дурости и неопытности подписалась настоящим именем, да еще и школу указала. Произошел скандал, не международный, конечно, а локальный, внутришкольный. Дискуссии не случилось. Директор сделал внушение нашей классной, классная объявила на родительском собрании, что мой необдуманный поступок лег пятном на репутацию школы. Отношение ко мне сразу же изменилось: Хрулева и другие овощи при виде меня демонстративно отворачивались и шептали вслед какие-то гадости. Удивительно, но основная мысль статьи, которую я тупо выразила в заголовке, так никого и не взволновала, все почему-то решили, что я по злобе охаяла школу и учительский коллектив. Никто не пожелал выслушать мои объяснения; приговор был вынесен, а "преступнице" отказали в последнем слове. Есть подозрение, что никто так и не прочел толком мою заметку. Один лишь папа почему-то остался доволен. "Юлька, ты вся в меня. Учись держать удары, в тебе задатки настоящего журналиста", - сказал он и добавил, что гордится мной. Это меня тогда здорово поддержало и укрепило в мысли стать главным редактором журнала. А приговор привести в исполнение так и не удалось. Когда на классном часе Лия Васильевна предложила осудить проступок "одной из наших учениц", с задней парты раздался уверенный басок Севы, отчаянного баламута и двоечника, слаломиста-горнолыжника и моего верного друга: "А мне плевать, Джулия - мой друг!" Классная оторопела от Севиной наглости, наступила минутная пауза, хоть рекламу включай, и тут произошло такое, от чего я потом долго смеялась: Лизка, которая всегда ловко увиливала от наказаний за наши совместные шалости, в наступившей тишине робко произнесла: "И мне…". "Что "и мне"?" - удивилась классная. Лиза встала из-за парты и, глядя в пол, дрожащими губами закончила: "Плевать". Лия Васильевна собрала вещи и вышла из класса. Тыковка было дернулась за ней, да Вова, сидевший сзади, придержал ее за косы: "Тпру, лошадка!" Через неделю об инциденте предпочли забыть и все пошло по-прежнему.
Я рассказала эту историю Роману, и мне было приятно, что в первую ночь моей новой жизни со мной рядом старший товарищ, который умеет слушать.
- А что это за пять причин? - спросил он, когда рассказ был закончен.
- Да так, глупости, вам не понравится, не хочется вспоминать сегодня. Может, в другой раз?
- Ну вот, заинтриговала… Это как ребенку показать конфетку и не дать, - разулыбался Роман. - Скажи, Джулия, а если б сейчас упала звезда с неба, какое бы чудо ты загадала для себя?
- Я бы не хотела чуда, - ответила я, - чудес мне на сегодня и так хватило. Я бы хотела, чтобы хоть кто-то из взрослых наконец-то научился понимать правильно мои чувства, дела и поступки. Можно, я буду называть вас Рома?
- Только между нами, Джулия, - Роман протянул мне руку. - А теперь иди спать, я освобождаю тебя от наказания.
Я вернулась в палату счастливая. "Я очень ценю доверие и не подведу тебя, Рома! - шептала, засыпая. - Dream sweet dreams for me, dream sweet dreams for you".
3
А утром Людмила устроила нам мелкую пакость. Не сама, конечно, а через подлую Тыковку, которой по понятной причине не досталось места в палатах, и она заселилась в вожатской в качестве "адъютанта ее превосходительства"; вела себя так, словно она командир отряда, хотя никто ее на эту должность не выдвигал.
- Хрулева, назначьте на сегодня дежурных, - донесся из-за дверей недовольный голос, едва прозвучал подъем.
Сомнений не было: первое и самое ответственное дежурство выпадало на нашу троицу. Дежурство заключалось в том, что, пока все идут на зарядку, мы моем корпус - полы на своей половине. После того как зарядка закончится, нужно поспешать на завтрак, а потом домывать веранду. Но нам никак не удавалось успеть: все мешались, ходили взад и вперед за вещами, и мы решили, что сначала домоем, а потом пойдем завтракать.
Старательно исполнив обязанности, радостные и довольные, вбежали в столовую. Не зря говорят: "Голод - лучший повар" - с каким наслаждением вдыхали мы ароматы простенького лагерного омлета и какао! Однако повариха на раздаче оказалась не в настроении и решила свредничать. "Опоздали, фиг чего получите!" - таков был смысл ее неожиданной брани. Что и говорить, подобного поворота событий мы никак не ожидали и в недоумении уставились на нашу вожатую, которая была здесь же, но она сделала вид, что ничего не заметила, и даже не попыталась заступиться за нас.
Мы вернулись в палату понурые и несчастные. Честно, слезы на глаза наворачивались, так обидно было. И тут, смотрю, девчонки из палаты, ничего не говоря, стали скидываться: у кого был зеленый лук, у кого - карамель, у кого-то кусочек хлеба завалялся. Подумать только, никогда я не ела ничего вкуснее зеленого лука с карамелью! С благодарностью я смотрела на девчонок из нашей палаты. Вот Ася, пигалица с короткой стрижкой типа "я у мамы дурочка", которая раздражала меня тем, что никогда не расставалась с наушниками, слушала отстойную музыку, при этом каждые полтора часа звонила матери и громко, чтобы все слышали, докладывала, что с ней происходит, не забывая повторять, как хорошо ей в лагере. И сразу же по приезде портрет мамы на тумбочку поставила. (Я посмотрела как-то внимательно, не взрослая женщина, а девушка невзрачная на фото, и улыбка неестественная, натянутая - так бывает, когда фотограф просит улыбнуться.) А при всем при том не скажешь, что Ася маменькина дочка. Конечно, она доставляет определенные неудобства, зато сколько в ней скрытых достоинств! Или вот взять Алсушку - совсем неприметная девчонка, переживает, что у нее волосы редкие, и завидует мне. А если разобраться, то совсем и не редкие, просто тонкие очень. Веснушек, конечно, у нее могло бы быть и поменьше, но я читала, что некоторые парни от этих рыжих крапинок прямо с ума сходят. Так что, как говорится, все относительно. Я жевала карамель с зеленым луком и понимала, что теперь мы связаны одной цепью, никогда я не предам новых подруг, а если кто попытается их обидеть, то, как волчица, перегрызу обидчику глотку.
"Для начала Людмилу будем игнорировать - не замечать ее и не слышать", - предложила я план мести. А насчет Ромы договорились так: если он попытается проявить строгость - будем слушаться и притворяться, что безумно боимся его.
Наш план был донесен до мальчишеской палаты и утвержден на высшем уровне самим Йоршиком, которого я так нелепо короновала на царство. Светило в окно утреннее солнышко, и настроение поднималось.
* * *
- Адель, что такое любовь? - задала я Лизкин вопрос подруге. Она ответила не задумываясь и совершенно по-философски: "Любовь - это игра, исход которой либо осчастливит, либо навсегда оставит боль в сердце". И где только набралась такого?
- Любви нет, - вмешалась Эдита. - Ее придумали себялюбивые ничтожества, чтобы можно было пострадать и пожалеть себя напоказ.
- Ага, - неожиданно подтвердила Ася, снимая наушники (ох и хитрая бестия, а делает вид, что, кроме попсы, ее ничего не волнует), и добавила лукаво: - Потом этих подонков стали называть поэтами и писателями.
- А я бы влюбилась, только не знаю как. И если честно, то не в кого. Разве что в Романа Анатольича, - расхохоталась Алсу, и веснушки ее засветились, разбежались тонкими лучиками. - Давайте попробуем!
- Романа не трогать! - встрепенулась я, и Алсу понимающе возвела руки к небу, вернее - к потолку.
Я посмотрела на нее и помотала головой. "Нет, - сказала я не вслух, а только глазами. - Твои подозрения ошибочны, ничего нет". "Не будем спорить, правда все равно откроется", - ее губы также остались неподвижны, но красноречивый взгляд выразил ее мысли.
- Что ж, давайте тогда поиграем в любовь, - предложила Адель (она выдумщица и заводила не хуже меня). - Пусть у нас каждый день будет Днем святого Валентина.
Мы с радостью согласились, не предполагая, к каким последствиям может привести неразумный порыв, и с этого момента начали бурно осыпать знакомых валентинками. Наша игра оказалась заразной, быстро вышла за пределы отряда, и вскоре обмен валентинками превратился в повальную эпидемию. Только и разговоров было, кто кому когда и где что подарил. Зараза распространилась и на персонал. Как мало, оказывается, нужно людям для счастья. Подумать только, старший вожатый Жора с восторгом рассказывал, как за один день получил пятнадцать валентинок, раскладывал их на столе и хвастался незамысловатыми сокровищами. Людмилу мы не любили, но и она каждый день получала валентинки. И эти валентинки были потрясающе красивы, у меня не хватило б ни ума, ни фантазии их так разукрасить. Конечно, подозрение пало на Тыковку, но трем "А" - Адель, Алсу и Асе - удалось подсмотреть тыквенное производство, и стало понятно, что уровень ее художественных возможностей не позволял изготовлять шедевры, которые получала вожатая.
Тем не менее, все было прекрасно, пока не случилось нечто, повергшее меня в смятение. Однажды ночью я проснулась от плача. Оказалось, что Адель, чья кровать находилась рядом, тихо рыдала в подушку. Испуганная, я дотронулась до ее плеча и спросила:
- Кто тебя обидел?
Она приподняла голову, заревела еще громче, а потом сквозь всхлипы пожаловалась:
- Прикинь, кажется, я доигралась. Я люблю его!
- Кого? - удивилась я, искренне недоумевая, поскольку всегда была рядом с Адель и никаких признаков влюбленности не наблюдала.
- Помнишь, вчера прикалывались над парнем в синей футболке из четвертого отряда?
"Черт возьми!" - выругалась я про себя и спросила:
- Тот придурочный лох с выпученными глазами?
- Угу. Видно, моя судьба - влюбляться в одних лохов, - и она снова уткнулась в подушку.
* * *
Всю ночь я ломала голову, как помочь моей несчастной подруге, но заснула, так ничего и не придумав.
Утром после зарядки, как всегда, построение - перед тем как попарно отправиться в столовую.
- Нале-во! - командует Людмила поставленным голосом. Который день мы ее игнорируем: пол-отряда поворачивается - кто направо, кто налево, - другая половина будто не слышит: одни шнурки на кроссовках завязывают, другие о чем-то оживленно беседуют. Вожатая краснеет; кажется, вот-вот взорвется; она понимает, что это саботаж, но не хочет признавать очевидного и выглядит обескураженно. Старший пионервожатый, глядя на все это безобразие, прикалывается над Людмилой, похоже, красавец и весельчак Жора - наш союзник. И тут из корпуса появляется Рома, идет мимо нас, глаза под ноги, и, тихо так чертыхаясь, недовольно бубнит: "Че встали? Повернулись и пошли", - и дальше себе чешет не оборачиваясь. Уговор помогать Роме срабатывает мгновенно, делаем вид, что жутко боимся его, и дружной колонной маршируем следом:
Все в "Березке" знают нас,
Лучше всех отряд "Техас"!
Не вижу, но чувствую, как Рома смущается и краснеет. Ничего, пусть привыкает к популярности.
Наш отряд идет вслед за четвертым, и я наконец замечаю объект поклонения Адельки.
- Как его зовут? - спрашиваю.
- Кажется, Артур, - отвечает Адель.
"Кажется, - повторяю удивленно. - Действительно любовь, даже имя не уточнила".
- Пирожков, что ли?
- Вряд ли.
- Неужели король Артур? - иронизирует Эдита.
- Ладно, для начала давай привлечем его внимание, - предлагаю я и, как идиотка, иначе не скажешь, начинаю во весь голос орать камедиклабовскую песню: - Артур Пирожко-в наставит мужу рожков!
Все оглядываются на сбрендившую девчонку - все, кроме самого Артура. Мне уже неудобно как-то, но, раз ввязалась, надо продолжать, успех должен быть где-то рядом.
- Артур Пирожко-ов! - воплю я.
- Больная, что ли? - спрашивает, не выдержав, Гусь.
- Нет, уже лечусь, - успеваю ответить и снова: - Артур Пирожко-ов…
Мои потуги безуспешны, но зато как весело мы дошли до столовой!
После завтрака Людмила объявила, что сегодня в лагере День сказок. Участвуют, разумеется, все, но четырех девочек нужно направить для костюмированного представления. Этими счастливчиками будут… Надо ли говорить, что Тыковка оказалась среди счастливчиков?
Целый день "белая раса" наряжалась, ходила важной, расфуфыренной и что-то там репетировала. Но нам было не до них, мы в это время готовили важное мероприятие: Аделька должна была создать лучшую в мире валентинку, которая будет в разы красивее тех, что дарит неизвестный поклонник нашей мегере. В обед Адель преподнесет ее своему Артуру, и пусть только попробует не растаять лед в его сердце. Ах как старалась "палата № 6", в мозговом штурме рождая массу ценных советов! Ах как старалась Адель! Перепробовала уйму вариантов, извела массу бумаги и в который раз, прикусив нижнюю губу, вырисовывала невиданные доселе узоры. Чего только не делает любовь с человеком!