Началась лаборатория силового стиля Корженевича. Что бы ни делал он на ковре, за ним пристально следили внимательные глаза его противников-учеников. На традиционном совещании перед ужином выкладывались в общую кучу и обсуждались крупицы дневных наблюдений. Именно так были сделаны крупнейшие открытия. Пильщикову принадлежала честь раскрытия великой тайны Глеба, которую тот не выдал бы и под пыткой: тайны его сокрушительного рывка. Вкладывая в рывок относительно не много сил и поэтому не уставая, Глеб легко выводил из равновесия противников, и ему частенько удавалось бросать партнера на спину тягой одних только рук. И Женька разгадал секрет этого движения!
- Эврика! - вскричал он однажды со страстью первооткрывателя. - Иди сюда, - позвал он Антона. - Держись крепко, не двигайся с места. - И сильно ударил его кулаком в грудь. Антон не шелохнулся. - Держись еще крепче! - И он указательным пальцем легко и быстро два раза подряд толкнул его в грудь. Антон замахал руками и вынужден был отступить, чтобы не упасть.
- Здорово! - восхитились самбисты. - Идея ясна!
Женьке уже больше ничего не пришлось объяснять - они сами все поняли. Тут же были надеты куртки, и начались двойные рывки. Очень трудно было, правда, точно уловить необходимый ритм. Но что дается сразу?
Следующее открытие сделали одновременно Кирилл и Валька - они обратили внимание на то, как Глеб гасит рывки: моментально расслабляется и в момент рывка тянется за партнером без сопротивления. ("Как макарона", - прокомментировал Сергей.) Опираясь на это наблюдение, самбисты сделали чрезвычайной важности вывод о том, что, даже борясь в самом бурном темпе, Корженевич большую часть времени держится расслабленно, но за периодом расслабления следует бурное взрывообразное напряжение отдохнувших мышц. Не то что у них, ходят как деревянные!
- Товарищи! - сказал на одном из вечерних совещаний Сергей. - Происходит невообразимая путаница понятий. Никто, конечно, не обращает на это внимания, различные там философы или физики, но мой высокоорганизованный мозг не выносит хаоса. Где вы читали или слыхали, чтобы совет министров обсуждал проблемы биомеханической схемы передней подсечки или броска обвивом? Нигде! Функции совета министров - хозяйственные, внешне- и внутриполитические. А дела научные - это функция академии наук. Товарищи! У нас давно назрела необходимость в такой организации. Совет министров должен издать постановление об учреждении в Республике Самбо академии наук. Кто "за"? Единогласно!
- Тише, товарищи! - поднятием руки остановил он клики восторга и одобрения. - Тише! Президентом академии наук нашей республики я предлагаю избрать крупнейшего нашего ученого, - он возвысил голос, - автора фундаментального, основополагающего труда "Букварь", - он еще больше возвысил голос, - министра просвещения, любимца всех наших детишек, выдающуюся голову, - набрал воздуху и прокричал - Кирилла Инылькана!
- Ура! Ура! Ура! - прокричали министры, они же академики.
- Но, товарищи, - вкрадчиво продолжал Смородинцев, - где вы встречали академию наук без вице-президента? И уж скажите по чести: подходит ли на этот пост кто-нибудь больше, чем я? А на пост временно исполняющего должность главного ученого секретаря, так и быть, предлагаю академика Пильщикова, надо же и его как-то приобщать к науке…
Таким образом, двадцать четвертое июля вошло в историю республики как дата образования академии наук, и последующие вечерние заседания пошли под новой высокой маркой.
На очередном заседании двадцать пятого июля академик Ярыгин сообщил, что хочет доложить собравшимся о важнейшем открытии. Он вызвал президента академии на ковер и сказал:
- Дело касается ухода из удержания. Сегодня, когда я боролся с Глебом, он мне сбил все дыхание таким путем, смотрите…
Валька положил Кирилла и стал его удерживать, все время стараясь закрыть ему то грудью, то плечом рот, и Кирилл стал задыхаться, ему уже было не до борьбы.
- Встать! - резко скомандовал Антон.
- А что? - спросил Валька, струсив.
- Если кто-нибудь еще заметит подобные подлые приемы, так не преподносить их с восторгом.
- Я что… - стушевался Валька. - Я, конечно, не для всеобщего употребления. Что я, не понимаю, что ли? Я думал, может быть, в боевом комплексе подойдет.
- Брось, Валька, изворачиваться, - сказал Женька. - Ничего ты не думал. А для боевого комплекса не подойдет. Если ты вставишь мне в рот плечо в боевых условиях, так я откушу у тебя полфунта мяса, и ты уж никогда не будешь щеголять в шелковой маечке. - Валька покраснел. - А насчет Корженевича - предлагаю его на лекции спросить, как быть, если противник применяет подобные приемы, а судья не видит.
В создавшейся ситуации они должны были выкладываться до конца, если хотели выполнить свой долг, а они этого хотели. Было очень трудно, но их утешало, что оставалась всего неделя. Однако они не знали, что судьба отпустила им еще далеко не весь запас заготовленных ею для них каверзных испытаний..
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ЮНЫЕ, ГОЛОДНЫЕ, МОГУЧИЕ
1
"ИДУ НА ВЫ" ИЗ КОСМОСА
РЕФОРМА ПОСТЕЛЬНОГО ДЕЛА
ОЩУЩЕНИЯ ЖИТЕЛЕЙ ПОМПЕИ
В ИХ ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ
БРЮКИ МИНИСТРА ПО ДЕЛАМ ИСКУССТВ
ВОЛК НЕ ОРИГИНАЛЕН
Внезапно наступили холода. Но природа, следует отдать ей должное, по-рыцарски послала им свое "иду на вы".
В середине глубокой ночи Женьку, спавшего мертвецки крепко, как спят крайне уставшие люди, если у них чиста совесть, начало что-то неприятно тревожить. В его отключенном от мира мозгу с мучительной неохотой пробудился какой-то участочек, и Женьке стало сниться, будто Глеб привязал его обнаженного к столбу, да так туго, что он не может пошевелиться, а кругом - снег и трескучий мороз. Беззвучно хохоча и указывая на него пальцем, Глеб отступал и исчез в снежной дали. Женька остался один в ледяной пустыне. Сначала гордым усилием воли он заставлял себя не дрожать, но холод все глубже проникал в его тело, озноб дошел до мозга костей, мелкая дрожь затрясла зубы. Женька принялся изо всех сил разрывать веревки, связывавшие его, и проснулся.
- Тьфу, пропасть! Приснится же ерунда такая, - проворчал он, не зная, проснулся ли он уже или нет, так как все тело его покрылось гусиной кожей, а зубы и впрямь отбивали дробь. Окончательно проснувшись и удивляясь все больше, так как они ложились спать, когда было по-летнему тепло, он полез искать свое пальто, чтобы укрыться поверх одеяла, и вдруг, ничего не понимая, неподвижно застыл: дверные щели, невидимые до этого во мраке, неожиданно засветились таинственным зеленым светом. Женька рванул двери и ахнул, хотя привык не выражать своего изумления ни при каких обстоятельствах, а просто сплевывал в сторону: и не такое, мол, видали. Ни с чем не сопоставимые, ни с чем не сравнимые по величине, уходили ввысь гигантские столбы мертвенно-зеленого цвета. Их было много, они занимали весь горизонт, все небо и терялись где-то на неизмеримой высоте во вселенной. Свет разгорался все сильнее, будто кто-то невидимый медленно, но неуклонно вел рукоятку реостата, и все вокруг лежало, залитое этим тускло-зеленым неправдоподобным огнем. Все видней становилась каждая веточка, и все гуще становились темно-зеленые тени. Метнувшись назад, Женька заорал: - Эй! Вы! Проспите все царство небесное! Вставайте! Вставайте! - он дергал всех за ноги, скидывал одеяла. Его спросонок обругали и, лязгая от холода зубами, потянулись опять укрываться.
- Вставайте! - не унимался Женька. - Ребята! Северное сияние!
- А? - все мигом были на ногах.
Накинув пальто на плечи, высыпали наружу. И тут же ("Будто щелкнули выключателем!" - подумал Женька) исполинские столбы мгновенно исчезли, глаз еще хранил о них воспоминание, а столбов уже не было. Сразу наступил мрак, и стали видны мириады переливающихся звезд.
Над землей раскинулась беспредельная ночь. Слабое сияние бесконечно далеких миров еще больше подчеркивало безграничную емкость мрака. Мерцающая вселенная жила своей жизнью. Было очень свежо, просто морозно. Холод ниспадал на землю тончайшими волнами, он усиливался с каждой минутой. И в этом безмолвном мраке вдруг что-то зародилось: это был еще не свет, только предчувствие света. И неожиданно, без всякого перехода, снова засияли огромные столбы, и опять отступила ночь перед их мертвенно-зеленым светом. Столбы сдвинулись и вновь расступились, но это были уже складки громадного занавеса, опускавшегося откуда-то с небес мимо крошечной Земли. Складки свивались, развивались, свет то меркнул, то снова разгорался - торжествующая беззвучная музыка гремела над спящей планетой, и никто на всей Земле не видел, не слышал ее, только пять притихших юношей слушали, стоя в ночи на своем холме, эту величественную космическую симфонию. И когда сияние - не сразу, как прежде, а ровными затихающими аккордами - ушло на нет, они еще долго смотрели в темное небо, где только что разыгралось красивейшее из всех зрелищ вселенной…
Утром самбистов разбудило яркое солнце. Оно било во все щели сарайчика, и свет его был каким-то белесым. Ребята лежали под одеялами и пальто, пар поднимался от их дыхания. - Заморозок!
Поеживаясь, они вышли на поляну: трава была прихвачена инеем. С места в карьер помчались по тропке на дорогу, чтобы согреться. Холодный воздух обжигал кожу. Впереди, как всегда, бежал Кирилл. Пробежав метров триста, он повернул назад. Самбисты побежали назад вместе с ним. Прогрохотав по мосткам, они вбежали в республику, не сбавляя хода, поднялись на гору и, проскочив мимо ковра, спустились к озеру. Мигом сбросив одежду, один за другим бултыхнулись в воду, загоготали, зафыркали, зашлепали по воде. Сергей и Кирилл, отработав на мелком месте ежедневный урок ногами, тоже поплыли на глубину и, сделав несколько метров, заспешили назад. Выскочив из воды, отбивая зубами дробь, самбисты торопливо растерлись майками и снова побежали. Пока они завтракали, стало теплей, но все-таки было очень свежо. К вечеру температура и вовсе упала до нуля. Ужинали в пальто.
- Да, братцы, померзнем мы ночью, если не произведем реформы постельного дела, - промолвил Женька.
- Точно! Сила в коллективе! - поддержал его Сергей.
Матрацы сдвинули ближе, одеяла постелили в два слоя и сверху сложили все пальто. Быстро раздевшись, нырнули под эту массивную защиту от мороза и вскоре, тесно прижавшись друг к другу, заснули, высунув наружу одни носы, от которых поднимался пар.
Утром следующего дня было так холодно, что министры и академики долго не решались вылезти из-под своего тяжелого покрытия. Все то же белесое солнышко струилось во все щели, но по неровному шуму сосен они поняли, что ветер разыгрался не на шутку.
- Эхма! - Женька откинул одеяло, спрыгнул на пол и сразу же, приплясывая на морозце, стал тепло одеваться. Вслед за ним поднялись другие, только Сергей, натянув на себя одеяла и пальто, повернулся на бок.
- Эге-ге! Вице-президент! За старые штучки принялся! Подъем! - прикрикнул Антон.
Сергей, не просыпаясь окончательно, принялся честить Антона и всех его предков до седьмого колена, призывая на их голову проклятия за то, что они породили такое сухое, догматическое существо, у которого вместо сердца график с расписанием. Не на шутку разозлившись, Антон откинул все одеяла и пальто ему на голову, сдернул трусы и сильно его шлепнул. Сергей, натягивая одной рукой трусы, а другой поправляя одеяла, начал брыкаться и ругаться еще отчаянней.
- Ах, вот как! - зловеще сказал Антон. - Разлагаешь дисциплину! Так-так! Все в сборе. Кворум есть. Ставлю на обсуждение совета министров предложение о вынесении Смородинцеву двух дней дежурства вне очереди! Кто "за"?
- Э! Э! Потише, потише! - Сергей мигом скатился с нар. - Прыткий какой! Два дня! У меня и так послезавтра дежурство, что я тебе, на кухарку экзамен сдавать буду, что ли? Ишь ты!
Трава была покрыта слоем белого инея, который на глазах исчезал под лучами солнца там, откуда уходила тень. Сильный порывистый ветер будто старался сорвать покрышку с колышков, она то поднималась, надуваясь изнутри, то, трепеща, опадала. К девяти часам, завидев на дороге Глеба, самбисты переоделись в халатики: не хотелось получать от него презрительного упрека - дескать, как всегда, не готовы. Глеб безучастно выслушал рапорт, обвел самбистов пустыми глазами, прошелся взад-вперед перед строем, заложив руки за спину. Так теперь он начинал занятия. Самбисты стояли по стойке "смирно" посиневшие и дрожащие от холода. Скорее бы бороться!
- Ну-с, возьмем тетрадки, - бросил Глеб наконец.
- Как тетрадки? - заговорили самбисты. - Лекция, что ли, будет?
Корженевич остановился и с оттенком раздраженного удивления произнес:
- Может быть, вы перестали понимать по-человечески? Или мне два раза надо говорить? Староста, - обратился он к Антону, - где у вас дисциплина?
Антон посмотрел на него недобрым взглядом и сказал:
- Пошли, ребята, возьмем тетради.
- Живей, живей! Бегом! Совсем разленились! - прикрикнул Глеб.
Они прибежали в сарайчик, вытащили тетради, Валька начал переодеваться в теплое. В дверях показалась голова Глеба.
- Между прочим, я не понимаю, вы, может быть, спать укладываетесь? Долго мне ждать? Выходи строиться!
Самбисты, почти не одетые (что за одежда рваные борцовские куртки!), уселись на обычном месте - на краю ковра, растирая окоченевшие ноги. Глеб, одетый в тренировочный шерстяной костюм, медленно расхаживал перед ними, читая лекцию. Некоторые положения он, как всегда, выделял голосом и, пока самбисты их записывали, делал, не обращая на них внимания, резкие разминочные упражнения, повторяя безразличным тоном свои слова из самых необычных положений: то стоя на мосту, то пружиня в положении "шпагат". Слушатели его между тем совсем замерзли.
- Товарищ преподаватель, разрешите обратиться? - Антон встал.
- Что еще?
- Может быть, перейдем в помещение?
- Да? А что такое случилось? - осведомился Глеб.
- Ветер и очень холодно.
- М-гу, закалочки, значит, не хватает. Ясно, ясненько. Горлышко может заболеть…
- Так точно, горлышко, - подтвердил Антон.
- Так-так. Мужчины могли бы быть покрепче, - скучающим тоном определил Глеб. - Ну, что же, если невтерпеж, переходите в столовую…
И когда после лекции Сергей и Кирилл, как на казнь, отправились отрабатывать задание по плаванию, остальные смотрели на них с сожалением. Но отступать было некуда, слишком мало уже оставалось времени. Они и их учитель Валька вернулись с плавания совершенно онемевшие, и, не раздеваясь, все вместе сразу же полезли под одеяло и дружно стучали там зубами, пока не согрелись.
В общем, второй холодный день отнял у самбистов массу энергии, обессилил их. Тотчас после ужина, отменив очередное заседание академии, на два часа раньше обычного они улеглись спать. Один лишь Кирилл, натянув на себя два пальто, остался работать над "Букварем" при последних бликах затухающего дня. Ложась спать, он потревожил Валентина, и тот спросил его сквозь сон:
- Ну, как там?
- Ветер перестал, зато все небо обложило тучами, как бы дождя не было.
- Дождь? Тогда, значит, занятий не будет, - пробормотал Валька.
Наступила мертвая тишина.
Природа, однако, решила не давать им ни сна, ни отдыха. Самбисты проснулись ночью, решив, что земля проваливается в тартарары. Страшный удар грома раздался как будто над самым сарайчиком; им показалось, что кто-то огромным тяжелым молотом стукнул по срубу, вгоняя его в землю. Затем раскат стал удаляться с таким треском, будто небо было из крепкого линолеума и его грубо, с озлоблением рвали пополам. За этим ударом последовало еще два, да таких, что самбисты определенно перекрестились бы, будь они верующими. И эти громы удалились с тем же треском, так же раздирая небо. Молний сначала не было, но затем, будто наверстывая упущенное, они засверкали целыми пучками.
- Да, теперь я понимаю ощущения жителей в последний день Помпеи, - начал было Сергей, но Антон крикнул:
- Мальчики! Покрышка! - распахнул дверь и бросился в темноту.
Все выскочили за ним, дверь хлопнулась о стенку. Быстро и сноровисто принялись они снимать шпагат с колышков и сворачивать огромное полотнище сразу с двух сторон, работая под холодными, поначалу редкими каплями дождя. Дождь становился все сильнее, и самбисты влетели назад промокшие и замерзшие. Переводя дыхание, полезли на нары.
- Таким образом, товарищи академики, - сказал Сергей официальным тоном, - природа предоставила нам все возможности… Господи прости! - он вздрогнул от совершенно выдающегося удара. - Итак, я продолжаю: все возможности ознакомиться с явлениями естественной жизни данного края в конце северного лета. Я предлагаю провести научную сессию на тему…
Но тема осталась неизвестной, он остановился, прислушиваясь, как и все, к грому: это был необыкновенный гром. Он начался где-то высоко-высоко, вероятно, на высоте нескольких километров, и теперь, нарастая, сопровождаемый эскортом молний, стремительно падал, раскалывая небо. Все сжались, было полное впечатление, будто на них летит с высоты ужасный обвал, и деться некуда, но, не долетев до сарайчика какую-нибудь сотню метров, разъяренный гром грянул - и сердца остановились: ничего страшней в жизни они не переживали. К переменчивому блеску молний добавился в щелях дверцы какой-то колеблющийся отсвет. Все поняли, что неподалеку загорелось дерево. А гром начал обратное восхождение кверху и гремел усталыми, затихающими раскатами, пока, едва слышный, не исчез в неимоверной вышине.
Забушевала гроза, струи воды били с силой пулеметных очередей, и неверный отблеск горящего дерева быстро прекратил свою игру. Судя по яростному шуму воды, полоса дождя шла широчайшим фронтом. Гром глухо и недовольно гремел уже в стороне. К плеску воды прибавились резкие щелчки - град.
- Итак, академик Смородинцев, какую тему вы имели нам предложить? - спросил Кирилл.
Но Сергей только вздохнул.
- Что касается меня, - сказал Женька, - то я больше на холме жить не намерен. И черт дернул меня, физика, поселиться в этом месте. Вам, неучам, конечно, непонятно, что наш пик естественно притягивает атмосферное электричество. Удивляюсь, как это молния не стукнула по домику. Ясно, что она летела к нам, да по дороге случайно споткнулась о дерево.
- Что я! Вот Женька предлагает тему, так это тема: "Почему надо селиться в болоте и жить по принципу "тепло и сыро", - подхватил Сергей.
- Ладно вам цапаться, - нехотя сказал Антон. - До чего же все это было похоже на бомбежку…
Все молчали. Дождь явно затихал, гром грохотал все глуше.
- Я совсем маленьким пацаном был: года два, не больше, а помню, как фашисты наш эшелон под Вязьмой бомбили, - продолжал Антон. - Потом лет до пяти, наверно, ничего не помню, а этот огонь, грохот, взрывы, крики на всю жизнь остались.
- Да, было… - Валька вздохнул.