- Эх, братцы, будет мир, все будет! - воскликнул Женька. - А нет…
- Под Вязьмой? У меня отца убили под Вязьмой, - непохожим на обычный, каким-то скучным голосом вдруг сказал Сергей. - Только позже, когда наступать уже стали. Хороший был батя. А я его не знаю. Есть только фотокарточки, там он молодой, немного постарше, чем я сейчас.
- А кто он был?
- Журналист. Мама говорит, талантливый был, веселый.
В наступившей тишине слышалось, как последние капли стучали по крыше.
- Сергей, я давно хочу тебя спросить, - решительно сказал Антон.
- Ну? - насторожился Сергей. - Классическая фраза влюбленных…
- Почему ты бываешь такой… ну, пижон? Почему иногда по дешевке распродаешься?
- А может, у меня кошелек пустой.
- Врешь! Кошелек полный. Я думаю, что полнее каждого из нас.
- Ну да?!
- Точно! И ловкость, и мгновенная реакция, и остроумие, и память - мне, например, плюнуть хочется, когда такое достижение природы и так бесхозяйственно разбазаривается.
- Не расту над собой? - проворчал Сергей, глубоко польщенный в глубине души оценкой Антона.
- Кривляешься?
- Ладно, перенесем на после, не все так просто, как вы с Кириллом думаете.
- Кончайте, хлопцы, психологию разводить, - перебил их Женька. - Спать пора.
Утром их снова встретил порывистый холодный ветер, над верхушками деревьев со скоростью экспресса неслись темные рваные облака, лес шумел и гнулся. Ветки и сено в яме для ковра лежали совершенно мокрые и почерневшие. Покрышку на них класть было нельзя. В ожидании лекции самбисты оделись потеплей.
В девять часов, как всегда, пришел Глеб.
- Сколько раз я говорил, что вы должны ждать меня в спортивной форме? - зло спросил он, не ответив на рапорт Женьки. - Опять по вашей милости терять нам время на переодевание!
- Слушай, Глеб! - возразил Женька. - Ведь вчера ты с утра назначил лекцию, мы так и думали, что…
- Думаю за вас я! - жестко отрезал Глеб.
- Солдаты! Фюрер думает за вас, умирайте спокойно, - глядя в небо, будто это и не он сказал, произнес Сергей.
Глеб бросил на него злобный взгляд, но связываться не стал.
- Думаю за вас я, - категорически повторил он. - Отвечаю за режим я. С утра сегодня будет борьба. Все! Бегом раздеваться! Даю вам, - он глянул на часы, - сорок пять секунд…
- Товарищ тренер, - обратился Антон, - разрешите…
- Прекратите торговлю, староста! Выполняйте приказание!
У Антона резко обозначились желваки на щеках, но он сдержался и спросил, не меняя спокойного тона:
- А за инвентарь вы тоже отвечаете? Или пускай покрышка мокнет на такой подстилке?
Об этом Глеб не подумал, взгляд его метнулся к ковру, но затем он, как будто не расслышав вопроса, повторил:
- Раздеваться и бегом сюда!
Все поплелись к сарайчику раздеваться. Они не дошли еще до двери, как Глеб позвал Кирилла.
- Э-э-э, я решил посоветоваться с тобой…
- Со мной? О чем?
- Я вот гляжу - подстилка влажная. Может быть, ее пока ветерком продует, а? Начнем с лекции, как ты думаешь?
- Так мы это же самое говорили! - удивился Кирилл.
- При чем тут "мы"? Ты-то как раз молчал. Что они понимают, крикуны? Важна твоя точка зрения, человека рассудительного.
- А у меня точка зрения, как у всех, - ответил Кирилл, весело глядя на него, - надо делать так, чтобы…
- Ну ладно, - перебил его Корженевич с неудовольствием, - скажи, чтоб не раздевались, а взяли тетради.
Холода и дожди держались еще сутки, и Валька пострадал от них совершенно неожиданным образом: промочив на траве брюки, отчего они стали тяжелыми и неудобными, он повесил их сушиться над костром. Завозившись с чем-то, он совсем забыл о них и вспомнил только тогда, когда противно запахло паленой тряпкой. Ахнув, кинулся он к костру и сдернул с перекладины несчастные брюки с почерневшими, тлеющими внизу штанинами. Он потушил их в мокрой траве и стал рассматривать, являя собой символ безнадежного горя. Товарищи окружили его, кто ругая за ротозейство, кто утешая.
Валька обвел ребят беспомощным взглядом.
- Как же теперь?
- Валентин! Не горевать! - Женька хлопнул его по плечу. - Все в порядке! Кирилл! Тащи ножницы, живее!
- Зачем?
- Ну, рассуждает еще. Быстрее самому сбегать. - Он побежал в сараюшку и выскочил оттуда, размахивая никелированными ножницами Сергея.
- Наверно, решил манжеты обрезать, - догадался Антон. - Короче будет, конечно, но носить, однако, можно.
- Какие там манжеты, - возразил Женька. - Манжеты - это ерунда, мелочь, мы сейчас самую модную вещь сделаем. Держи штаны, натягивай.
- Погоди, как же так, сразу, - слабо запротестовал Валька.
- Держи крепче! Сейчас подрежем чуть ниже колен, потом девочки вденут тебе резинки, разгладят и будешь ты, как американский турист. Шик, блеск, ультрасупермодерн!
Чик-чик-чик ножницами - и одна штанина укорочена на сорок сантиметров, немного усилий - и вторая в таком же виде. Валька только оторопело моргал. Женька протянул ему брюки: примеряй! Несчастный влез в жалкие остатки того, что когда-то звалось брюками. Эффект был ни с чем не сравнимый: раздался гомерический хохот. Женька обескураженно стоял с ножницами в руках и смотрел на свое произведение. Из-под темных, неровно обрезанных штанин торчала взявшаяся откуда-то непредвиденная светло-сиреневая подкладка. Валентин растопырил руки и осторожно смотрел вниз.
- Хм, - сказал Женька, - это мы устраним. - Он сел около парализованного приятеля и начал кромсать подкладку. Добившись того, что ее не стало видно, пополз вокруг ног Валентина, обстригая образовавшуюся бахрому. Отрезав ее на одной штанине, он установил, что штанина стала непомерно коротка и что нет смысла обрезать вторую: все равно получилось что-то наподобие штанишек для дошкольников. Валентин продолжал стоять, из штанин разной длины торчали его худые ноги. Он неподвижно смотрел вниз, и по щеке его бежала маленькая слезинка, которую никто не замечал, так как все глядели ему на ноги.
- Да, что-то не тот фасон получился, - сказал озабоченно Женька.
- Вероятно, ты плохо приглядывался к американским туристам, - еле переводя дух, заметил Сергей.
- Ну, а как же быть теперь? Парень-то без штанов остался?.. - спросил Кирилл. - Домой и то не в чем ехать.
- Как не в чем? - вскричал Женька. - А мои тренировочные?
- Что ему твои тренировочные, - сказал Антон. - Ему на занятия ходить надо, балда ты стоеросовая, портной из Парижа, мосье Зипунов-Передельченко…
Только сейчас Женька до конца понял свою вину, он взглянул на Валентина и, потрясенный, закричал:
- Валька, друг милый, не реви, что ты… У меня все равно пиджак утонул, так мне брюки ни к чему, все равно не комплект, возьми ты их, сделай одолжение! - Он бросился в спальню, схватил свои брюки, живо вытряхнул куда попало содержимое из карманов и прибежал к Валентину.
- Надевай быстрей! - он сдернул с него изуродованные штаны и стал натягивать свои брюки. - Смотри, как на тебя сшиты, - суетился он около Вальки, который что-то протестующе бормотал. Красивые серые брюки, каких ему никогда не доводилось носить, были несколько длинны.
- Это мы быстро, тут и делать нечего, - Женька опять кинулся к Вальке, но Кирилл вовремя подставил ему ногу и, сев на спину, вывернул из руки ножницы.
- Вот вредитель! Ему что вещь испортить, что плюнуть - одинаково легко! Всегда сначала сделает, а после подумает…
- Ты считаешь, что он все же думает? - удивился Сергей. - Хотя, впрочем, пардон, иногда думает. Догадался все-таки исправить…
Антон молча надел на голову Женьки изувеченные штаны, наклонился к ногам Валентина и бережно закатал ему новые брюки до щиколоток.
- И так можешь носить, - сказал он, - а дома тебе мать поправит лучше, чем этот крокодил.
Валентин вытер сначала один глаз, затем другой, захотел что-то сказать, но махнул рукой, повернулся и пошел к озеру. Антон крепко пожал Женьке руку. Кирилл и Сергей тоже подошли к Женьке, и вчетвером, по-дружески обнявшись, они зашагали в сторону, противоположную той, куда направился Валентин.
ИЗ ПИСЬМА АНТОНА ЖГУТОВА
"…Еще я хотел тебе сказать, что стихотворение, которое я послал тебе в прошлом письме, не совсем правильное. Там не учтен рост нагрузки с последующим качественным скачком, после которого ты можешь вносить в постройку уже десятки кирпичей ежедневно, а не один. Впрочем, может быть, стихотворение этому не противоречит?
Раз уж мы заговорили о диалектике, то я хочу поделиться с тобой (пока только с тобой!) такой мыслью: мне кажется, что наши современные знания позволяют говорить еще об одном ее законе - законе ускоренного развития.
Вчера вечером, когда мы уже легли, было тихо, и ветви сосен едва заметно шевелились. А вверху, в небе, беззвучно, со страшной скоростью неслись рваные, лохматые, все время изменяющиеся черные облака. Я не знаю, почему - может быть, меня подтолкнул разительный контраст между тем, что рядом, и тем, что нельзя непосредственно пощупать, - но я отчетливо сформулировал то, над чем думаю уже два года: "Раз начавшись, ускорение идет все быстрее".
И в самом деле, разве не об этом говорит история развития форм жизни, нервного аппарата, науки, история развития производительных сил и общества, развитие каждого индивидуального характера и т. д.?
Нет, это не закон перехода количества в качество, это нечто от него отличное. Я думаю, что невозможно правильное перспективное планирование народного хозяйства без учета этого закона; я думаю, что настоящий педагог не может не руководствоваться, хотя бы и стихийно, знанием того, что рост личности идет не пологим холмиком, а крутой горкой; я думаю даже, что геологи и астрофизики график развития своих объектов неизбежно должны строить в виде крутой гиперболы и т. д.
Я мало знаю? Да. Я молокосос? Да. Я всего лишь студент? Да. Да. Да. ("Подучитесь, молодой человек! Не будьте столь самоуверенны, молодой человек!") Но дело в том, что Чернышевский, Энгельс, Маркс - черт побери! - тоже в свое время были молоды. Однако они дерзали - и как они были правы!
Как хорошо, что я молод! Как много я смогу еще сделать!
Это письмо я пишу тебе уже на общежитие. Сердце замирает от радости: может быть, мы увидимся даже раньше, чем ты получишь эту цидульку.
КККЦТ! А".
2
ЭКЗАМЕН ВСЕРЬЕЗ!
И вот наступил торжественный день - день экзамена! Каков бы ни был экзамен, душа не может не волноваться, а тут вдобавок эта история с Глебом… Судный день, одним словом! С утра встали пораньше, кое-как позавтракали и принялись повторять записи. Сначала разбрелись по разным закуткам - кто куда, сидели, шептали, глядя неподвижными глазами в бесконечность, или вскакивали и проводили броски на воображаемом противнике. Затем собрались на ковре и быстро, только намечая, повторили все по разделам. От мостков раздались шаги. Идут! И сердца забились еще тревожней. На поляну вышел Глеб, за ним улыбающийся Лева Пальчук из комитета комсомола и Сергей Валентинович Мажеровский, заведующий отделением тяжелой атлетики спорткафедры университета. Его глаза испытующе присматривались ко всему, скрытые сверкающими стеклами очков в тонкой золотой оправе.
- Привет, орлы! - крикнул Лева.
Он хотел продолжить разговор, но Глеб оборвал его:
- Нут-ка, живей стол сюда! Приготовьте халаты, макеты оружия.
Вывороченный камень укрыли дерном, перед ним поставили стол, за который уселась комиссия. Глеб веером разложил билеты. Самбисты выстроились, Антон отрапортовал Мажеровскому о готовности группы сдавать экзамен.
- Ну, подходите, - пригласил тот.
С усмешкой, стараясь казаться равнодушными, самбисты тянули билеты. Корженевич велел рассесться поодаль друг от друга, дал двадцать минут на обдумывание. Билеты оказались чрезвычайно сложными, из трех разделов, а внутри каждого раздела по нескольку вопросов, но - билет в руках, и кончилось волнение. Минут через десять Антон поднялся и попросил разрешения отвечать.
- Давай, давай! - оживился Лева. - Выкладывай!
Глеб опустил голову, но Антон успел поймать его неприкрыто враждебный взгляд. Методично и немногословно он изложил теоретический раздел. Сергей Валентинович, не торопясь, благожелательно задал несколько дополнительных вопросов. Антон отвечал без задержки.
- Молодец! - донесся громкий шепот сзади.
- Н-да, подзубрил прилично, - процедил сквозь зубы Глеб. - Давай дальше. Что там у тебя? Ладно, ладненько. Пильщиков, иди сюда!
Женька подошел.
- Вот это будет твой партнер. Только вот что: давайте быстренько смените друг у друга билеты. Надо уметь работать, как говорится, с листа, елы-палы. Вы не возражаете, Сергей Валентинович?
- Собственно, ты тут хозяин, делай, как считаешь правильным.
Антон посмотрел на Женькины вопросы: комбинации, оканчивающиеся подсечкой; мельница с колена; уход из удержания поперек.
- Ну, что ж ты стоишь? - подстегнул Глеб. - Действуй, будущий тренер! Пильщиков! Без подсказок!
Самым большим был первый вопрос. Антон подумал, назвал: передняя подсечка от зацепа стопой - и выполнил.
- Хорошо. Дальше.
Он назвал и выполнил еще три комбинации.
- Так, ясненько, - сказал Глеб. - Можно, конечно, и лучше. Ты все нам показывал двухтемповые комбинации. Что ты знаешь трехтемповое, чтобы передняя подсечка была третьим движением?
- Вот взъелся! - раздалось сзади.
Антон быстро провел комбинацию, но не удержался на ногах и упал на Женьку.
- Ну что ж. Топорненько, топорненько. Это, друг мой, не какую-нибудь там философию по брошюркам сдавать, - заметил Глеб. - Дальше отвечай по своему билету.
Антон смерил его взглядом, резкое выражение готово было сорваться у него с языка, но, увидав удивленно поднятые брови Пальчука, взял билет и продолжал отвечать.
- Вопрос ясен, я думаю? - обратился Глеб к членам комиссии. - Я думаю, поставим… - Он написал какую-то цифру, и члены комиссии согласно кивнули головами.
Женька говорил горячо, но несколько сбивчиво. Глеб задал ему еще несколько дополнительных вопросов и даже вышел из-за стола, взял его на удержание и предложил уйти. Сколько тот ни бился и как ни ухищрялся, Глеб оставался наверху. Женька вернулся на место разозленный до крайности.
- Специально хочет нас срезать, гад! - возмущался он. - Ну, я это ему припомню!
- Нашему теляти да волка бы сожрати, - прокомментировал Сергей.
Остальных Корженевич спрашивал мягче, и экзамен окончился через полтора часа.
- Нельзя сказать, чтобы вы не старались, - сказал Глеб в заключение. - Но, вообще-то говоря, не все достаточно усвоено. Подсечку, к слову сказать, ни один из вас правильно не сумел сделать, а уж я ли не вдалбливал ее раз двадцать всем и каждому.
- Интересно, - удивился Пальчук, - что же нам тут показывали, сплошную липу? В поддавки играли? А я думал, броски были честными.
Антон злобно фыркнул носом и вышел на ковер.
- А ну-ка, Лева, иди сюда! Упрись покрепче!
- Ну-ну, давай, давай! - Пальчук надел халатик, вытер ноги на краю и вышел в центр.
Антон подошел к нему, тот уперся изо всех сил, мышцы его закаменели. Жгутов на мгновение совершенно расслабился, сосредоточился - молниеносный рывок! Пальчук взлетел в воздух чуть не до уровня плеч, перевернулся и спиной шлепнулся о ковер. Антон не особенно стремился его подстраховать… С кряхтением поднимаясь и ощупывая поясницу, Лева покачал головой.
- Нашел, на ком силу показывать, экий дуболом! Все равно, если бы я с ребенком сладил.
- А ну, давай я, - сказал Кирилл. - Я-то полегче тебя.
Пальчук протянул. ему руки уже без всякого энтузиазма, хотя Инылькан был ниже его почти на полголовы. Кирилл провел бросок с двойным рывком, и Лева после падения остался лежать неподвижно, затем с трудом перевернулся на четвереньки, и Кирилл великодушно поднял его на ноги.
- Черт меня дернул принимать экзамен у самбистов, шел бы на художественную гимнастику: музыка, симпатичные девочки танцуют, так нет же! Рябинину уступил, - шутливо ворчал Лева. - Ну, Глеб, если это не настоящие броски, если это неправильно, тогда ты, по-моему, просто к ним придираешься! - энергично заключил он.
Комиссия посовещалась. Мажеровский встал, снял очки, улыбнулся.
- Поздравляю вас, ребята! Всем пятерки. Я хочу надеяться, что те навыки и закалка, которые вы приобрели здесь, помогут вам в дальнейшем одерживать победы в жизни и в спорте. - Он обошел строй, сердечно пожимая каждому руку.
- Э-э-э, елы-палы, проведем последнюю трениовку, - сказал Глеб, обращаясь к самбистам. - Самостоятельно разомнитесь, будем бороться. Надо мне вас всех на прощание опробовать…
Это прозвучало зловеще. Самбисты переглянулись. Все разошлись, стали разминаться. Шесть богатырски сложенных, загорелых дочерна атлетов сгибались и разгибались в разных концах поляны, приседали, делали рывки, стояли на мосту. Особенно выделялись телесной мощью Глеб и Антон. Корженевич был красивей, Антон - мощней. Рельефней вырисовывались у него массивы плотной мускулатуры, он был быстр, как спринтер, и могуч, как штангист. Другие самбисты тоже были пластически великолепны. Лева посмотрел на Мажеровского и причмокнул:
- Вот это да!