2
А деньги сейчас Кириллу были нужны. В аванс он получил всего тридцать четыре рубля. У отца в бригаде меньше шестидесяти в аванс не выписывали. Обычно он отдавал половину денег матери. Правда, она их у Кирилла не требовала, но это была для него огромная радость - вручить матери заработанные деньги. Так повелось с его первой получки. Мать по этому поводу устроила тогда вечеринку. Пригласили чуть ли не весь их бывший десятый класс. Он и сегодня отдаст матери деньги, что ж делать - марку надо держать! К тому же придется отдать все, не станет же он жаловаться, что в другой бригаде начислили почти в два раза меньше.
У кассы Кирилл осмотрелся. Не хватало бы еще встретить кого-нибудь из отцовской бригады! Сам-то отец, как всегда в первый понедельник месяца, в товарищеском суде заседает.
- Ну, сколько наработал? - спросил из-за спины Сопреев, стараясь заглянуть в ведомость.
- А вам-то что? - От неожиданности Кирилл смутился.
- Крепче держи, не растеряй. Человек хорошее ценить начинает, когда с дерьмом сталкивается. У тебя сейчас самое время.
- Что верно, то верно! - Кирилл окинул взглядом щуплую фигуру Сопреева и пошел в цех.
"Ох и жук! Так сказал, словно не они меня из бригады поперли, а я сам ушел. Кого же он дерьмом обозвал? Юрку Синькова? Ох и гад этот Сопреев! Все они хороши, не могут забыть, как Юрка отказался доводить бракованные датчики. Но ведь он оказался прав. "Радуга" в этом месяце не вышла. Типовых испытаний не выдержала. И почему люди ненавидят того, кто не хочет быть таким, как они сами? Ох и гад этот Сопреев! А я тоже хорош, не смог ему ответить, не сообразил, что к чему! Подумаешь, старше, ну и черт с ним, что старше!" - думал Кирилл, складывая инструмент в ящик. Он искоса поглядывал, как его бригадир Синьков выводит на бумажке какие-то цифры?
- Ну что, шеф? Дебет с кредитом не сходятся?
- Сойдутся, - ответил Синьков и подвел под колонкой цифр жирную черту. - Опять я в дыре сижу, брат Кирилл. Работаю-работаю, а все не наработаю…
- Месяц был невезучий, - подбодрил Кирилл.
- Не говори.
- Самое обидное, "Радуга" не пошла. - Кирилл вспомнил о своем невысоком заработке. - А кое-кто за наладку датчиков деньги получит. Недаром ведь шустрили вечерами.
- Еще неизвестно, получит или нет, - с нескрываемой досадой произнес Синьков.
- Получит! - убежденно сказал Кирилл. - Еще не было случая, чтобы мой папахен за проделанную работу денег не получил. Умеет он это. Из камня гривенник выжмет.
Синьков принялся снимать рабочий халат.
- Черт тебя знает, Алехин-младший! Чего ты так взъелся на своего отца?
- Стечение обстоятельств, - стараясь унять дрожь в голосе, громко проговорил Кирилл и рассказал Синькову о злополучном сломанном станке, о разговоре с Сопреевым. А память выискивала другие обиды, собранные за два года пребывания в отцовской бригаде.
- Возможно, твой отец и вправду не знал, что уйти из бригады тебе предложил Сопреев, - искренне сказал Синьков.
Кирилл ухмыльнулся и захлопнул ящик.
- Ты наивный человек. В этом я убедился еще раньше, когда ты с такой легкостью отказался от выгодной халтуры.
Синьков расхохотался. Ему давно нравился этот высокий красивый парень.
- Вот что, Алехин. Завтра с утра отправляйся в институт полимеров. - Синьков достал записную книжку, вырвал листок. - Тут адрес и фамилия.
Кирилл выжидательно молчал.
- Захвати образец слюды. Объясни принцип работы прибора. Нагрузки. Кинематику. Все честь по чести. И узнаешь у этого товарища, чем можно заменить изоляцию из слюды. Греется, скажешь, очень. Я бы и сам пошел, да дел куча с утра.
Пока Кирилл озадаченно вертел в руках листок с адресом, дверь за Синьковым уже закрылась. Кирилл бросился следом и нагнал бригадира на лестнице. Тот удивленно оглянулся.
- Слушай, я не смогу. Я механик, а не технолог. - Кирилл протянул ему листок.
Синьков отвернулся и пошел вниз по лестнице. Кирилл не отступал.
- Ну, послал бы Лису или Машкина, а?
Они вышли из цеха и пересекли заводской двор, обходя лужи. В том же порядке, как спускались по лестнице, - впереди Синьков, а следом Кирилл. Правда, теперь разговор их принял несколько иное направление.
- Какое наше дело, из чего изоляция? - удивлялся Кирилл.
- Меньше будет греться блок, легче подогнать температурную. Тогда ты заработаешь не тридцать рэ, а больше, - объяснил Синьков.
- Материальная заинтересованность?
Синьков промолчал.
3
Кирилл повернул ключ до упора и коленом поддал важную, простроченную крест-накрест медными шляпками дверь. Навстречу пахнуло запахом жареных котлет. Он повесил шапку и стянул куртку. Наклонился, пошарил под тумбочкой, выискивая комнатные туфли. Как обычно, одна туфля сразу оказалась под рукой, зато вторая притаилась в самом закутке, позади каких-то коробок. Кирилл извлек туфлю и в досаде пнул отцовские сандалии.
- Что ты там устраиваешь? - донесся из кухни голос матери.
- Ищу шлепанцы. - Кирилл пытался стереть с колен сальный мастичный след.
- Клади на место! Почему я никогда не ищу? - Мать убавила огонь под сковородкой и вышла в прихожую. - Явился не запылился! - сказала она, улыбаясь. Ей нравилось смотреть на сына, такого большого, стройного, с длинными неуклюжими руками. - Есть будешь? Или отца подождешь?
- Чего там ждать, не все ли равно? И потом сегодня он задержится - "судный день".
- Мой руки и садись.
В день получки Татьяна обычно уходила с завода пораньше. Так уж повелось, что день этот бывал каким-то разболтанным. К тому же весть об уходе Всесвятского вот уже несколько дней будоражила отдел. И, как это часто бывает, все соглашались, что Шарик, в общем-то, человек невредный и начальник толковый. Неизвестно, кто еще займет его место за рифленой перегородкой. Попадется упрямая бестолочь - наплачется отдел. Всесвятскому осталось отработать последние три дня.
По дороге Татьяна зашла в магазин. И удачно. На прилавке лежало парное мясо. Она купила сразу три килограмма. Зачем, и сама не знала. Просто кусок был очень хороший, жаль рубить.
- Двое мужчин, а все я одна, - произнесла она навстречу вошедшему в кухню сыну. - Иду под дождем, ноги подгибаются. Картошки пять кило…
- Я же купил недавно.
- Недавно? С вашим-то аппетитом!..
Но Кирилл уже не слушал мать. Он придвинул к себе тарелку. Розовая, в маленьких масляных пузырьках, жареная картошка рассыпчатой грудой развалилась на тарелке. А в центре лениво возлежали две котлеты в темно-коричневых панцирях.
Кирилл проткнул вилкой котлету и даже зажмурился от наслаждения. Как бы ни был он голоден, он ел неторопливо, смакуя. Зная, что матери доставляет удовольствие небезразличное отношение к тому, в чем она себя считала великой мастерицей.
- Ну? Ничего? - как можно равнодушнее спросила мать.
В ответ раздалось восторженное мычание.
- Подхалим! Котлеты ведь чуточку подгорели. Впрочем, действительно вкусно, - добавила она снисходительно.
И так повторялось почти каждый день.
- Всесвятский еще работает? - наконец спросил Кирилл.
- Работает.
Кирилл обстоятельно осмотрел вторую котлету, прежде чем начать ее есть.
- А верно, что главному инженеру намылили холку за историю с "Радугой"? - спросил он.
- Не знаю. Как там, в новой бригаде, дела?
Кирилл был слишком увлечен котлетой и не обратил внимания на поспешность, с которой мать перевела разговор.
- Ничего дела. Аванс получили.
- Сколько?
- Вкусно ты, мама, готовишь. Тебе бы шеф-поваром на дипломатических обедах. - Кирилл положил вилку и достал из кармана деньги. - Как всегда - тридцать, - сказал он и торопливо добавил - А правда, что ваша Анна Борисовна с главным инженером шуры-муры крутит?
- Глупости какие-то болтаешь. - Татьяна растерялась.
- Почему глупости? Она молодая, незамужняя. Да и он вроде не валится от ветра.
Татьяна, сама того не ожидая, легонько стукнула сына по загривку. Тот ошалело вздернул головой и уставился на мать.
- Ты что? Чуть не подавился.
- Не болтай, чего не знаешь! - Мать засмеялась каким-то непривычным смехом.
Хлопнула входная дверь, и в проеме показалось улыбающееся лицо отца.
- Здорово, семейство! Ну и погодка, - бодро произнес он. - Вижу, вам без меня весело!
В кухне сразу стало тихо. И было слышно, как отец возится в прихожей.
- Черт знает что такое! - Отец искал свои сандалии. - Каждый раз, как мальчишка, ползаю по всей квартире. И ведь ставлю на место…
Мать многозначительно взглянула на Кирилла. Тот отодвинул тарелку, пробормотал "спасибо", поцеловал мать в шею и торопливо направился к себе, обойдя отца, который уже появился в кухне со свертком. Павел отодвинул в сторону тарелки и принялся развязывать тесемки. Татьяна молча и с любопытством наблюдала за ним.
- Теперь закрой глаза. Раз, два, три! - Он откинул крышку коробки и извлек перламутровую сумку. - Нравится?
Кружевной, словно легкая изморозь, рисунок переливался под хрустким глянцем. Замысловатый латунный замок добротно щелкнул, обнажая шелковую отделку внутри.
- Именно то, что я искала. Импортная?
- Наша.
- Спасибо.
- Хочешь легко отделаться! - Павел приблизил к губам Татьяны свою щеку.
- Как тебе удалось ее купить?
- Прохожу мимо универмага. Очередь. За чем? Сумки. Тут я вспомнил, что ты сумку искала. - Павел рассказывал, топчась на кухне. Потом ушел в ванную мыть руки.
Резко пристукнула дверь комнаты Кирилла.
"Мешаю я ему. Интересно, чем он там занимается? Валяется небось", - подумал Павел, продолжая рассказывать.
- Встал в конце, стою. Разнесся слушок: сумок мало. Ну, думаю, не достанется. А тут какой-то тип без очереди полез. Все возмущаются. Я, не долго думая, к директору. Представился. Он говорит, я вас знаю. Доска-то почета рядом с универмагом висит. С чем изволили? Безобразие, говорю, у вас тут. Лавочка, а не универмаг. Без очереди отпускают. Знаешь, как я умею, - солидно, внушительно. Он и вынес мне сумку. Еще и руку жал.
Широкое лицо Павла, посвежевшее от холодной воды, добродушно улыбалось. Он отвел со лба короткую челку чуть тронутых сединой волос.
- Как же ты пронес мимо очереди? - Татьяна глядела в его озорные зеленоватые глаза.
- На животе, плащом прикрыл.
- А еще общественный судья! - Татьяна рассмеялась. - Сегодня-то кого судили?
- Ну его! - Павел махнул рукой и сел на табурет. - Обмоем?
- Тебе б только повод. - Татьяна достала из буфета графинчик.
- Надо обмыть, чтобы в сумке не пустело. - Он запрокинул рюмку. Сильным шатуном толкнулся кадык. - Хорошо прошла… А ты чего не ешь?
- Не хочется. Напробывалась, пока готовила.
- У людей семьи как семьи. Обедают вместе, а тут словно на вокзале, - проворчал Павел. Он повел головой в сторону комнаты Кирилла. - И вроде не обидел, не оттолкнул ведь…
- Брось цепляться, - сдержанно проговорила Татьяна. - Все тебе мерещится.
- Что мерещится? - Павел отодвинул тарелку. - Сын он мне или чужой? Смотрит волчонком. Перешел в другую бригаду. А что выиграл? Так же работает, как и у меня, а получает тридцать целковых.
- Сколько? - Татьяна взглянула на буфет, где лежали деньги.
- Тридцать. Говорили умные люди: один ребенок - для чужих. - Павел встал, ему было неприятно продолжать разговор. - Хочу поработать немного. Надо книжный шкаф доделать, а то стоит, глаза мозолит.
Кирилл просматривал отпечатанные на машинке листы. Мать редко заходила в его комнату, обычно только при уборке. Он поднял голову и, щурясь от бившего в глаза света, посмотрел на мать.
- Ты сколько получил сегодня в аванс? - Татьяна плотно прикрыла за собой дверь.
- Как всегда. Шестьдесят.
- Врешь.
- Настучал, значит, Сопря отцу. Ох и быстрый! Старый сплетник!
- Ты вот что, Кирюша, возьми их себе. - Татьяна положила деньги на секретер.
- Я ни от кого не хочу зависеть! - упрямо проговорил Кирилл.
Татьяна подсела к секретеру. Теперь она поняла: сын читает технические условия на какой-то прибор.
- В институт полимеров с утра отправляюсь. Вопросик надо утрясти один, - небрежно сказал Кирилл. - Довольно заковыристая штука.
- Ну, ну! - серьезно проговорила она. - Я тебе мешать не буду. Но поговорить мне с тобой надо, Кирюша. Что это ты так к отцу относишься, а? Между прочим, когда-то ты был маленьким, болел, а отец глаз ночью не смыкал. Носил тебя на руках. Дурак ты, дурак…
Из комнаты раздалось постукивание молотка. Эти осторожные, вкрадчивые удары на самом деле были точными, жесткими, с маху вгоняющими гвоздь по шляпку в доску. Если гвоздь сопротивлялся, стук становился частым-частым, словно уговаривал, словно пытался втереться в доверие. С тем чтобы при удобном случае резко и коротко покончить с гвоздем.
Татьяна повернула голову к стене, к чему-то прислушиваясь. Полупрозрачная тень от ее головы тревожно поднялась на неправдоподобно тонкой шее…
- Мам, - негромко произнес Кирилл, - а ведь ты не любишь его.
Тень не шевельнулась. Казалось, Татьяны и нет в комнате, а тень была отражением изогнутого кронштейна настольной лампы.
- Не любишь, я знаю. И притворяешься. А ради чего, мама?
- Что ты болтаешь, олух небесный? - громко, не таясь, выкрикнула Татьяна. - Мы двадцать лет вместе! - Она хотела еще что-то добавить, но замолчала и вышла из комнаты.
Кирилл продолжал сидеть недвижно, уставившись в пересечение каких-то линий, составляющих каркас прибора. В висках, словно азбукой морзе, постукивало: "Какое я имею право так говорить? Какое я имею право их судить?"
Порыв ветра метнул в окно не то дождь, не то мокрый снег. Кирилл приподнялся, отодвинул стул и прошел в соседнюю комнату. По напряженной спине отца он видел, как трудно тому и неудобно прибивать верхнюю планку. Надо было придержать ее на весу чуть ли не лбом. Кирилл шагнул и подхватил планку. Отец молча вбил два гвоздя. Кирилл видел его руки - жилистые, поросшие редкими, белесыми волосами. Непривычная жалость шевельнулась в груди Кирилла.
- Стар ты становишься, батя, - произнес он.
- И ты вроде не молодеешь, - как бы нехотя ответил отец. - Что дома сидишь?
- Слякоть. Погода шепчет: займи, но выпей, - с наигранной веселостью сказал Кирилл. - Дал бы миллион в долг.
- Не дам. Держи ровней. - Отец нацеливался, чтобы поточнее ударить молотком. - Сам зарабатываешь. Или обеднела твоя бригада? Возвращайся, подкормлю.
Кирилл глотнул томящий ком, который вдруг подкатил к горлу.
- Обойдусь. Йоги по три недели не едят. И здоровые.
- Кто? - не расслышал отец.
- Йоги. Люди такие в Индии. Знакомый моряк рассказывал. В земле жить могут. И хоть бы что.
- Индийский пролетариат… Человек на все идет, когда заработки плохие, - рассудительно произнес Павел, довольный ударом. - И не болтай под руку, палец могу зашибить.
- Дай на пиво! - Кирилл почувствовал желание нагрубить отцу.
- Нет мелких.
- Сдачу принесу, - не отвязывался Кирилл.
- Вчера одного такого побили у пивного ларька. - Отец нацелил новый гвоздь. - И за дело, видно. Он не сопротивлялся. Стоял и ждал, пока перестанут.
- Ну а ты что? - перебил Кирилл.
- Я ничего. Если он не сопротивлялся, значит, сознавал, что за дело бьют.
- Сознательного били… Меня не тронут. Я сопротивляться буду, потому как я ни в чем не виноват.
- Найдут причину.
Кириллу вдруг захотелось сбросить эту планку, пнуть ногой аккуратно отполированную доску. Еще немного, и он это сделает, а там будь что будет!
- Тебя-то не трогают. А ты тоже любитель пива, - сказал Кирилл, как бы с силой выталкивая слова.
- Я человек спокойный, уверенно себя в жизни чувствую. Это и по мне видно, и людям передается. Ко мне и уважение в очереди, и вежливое обращение продавца.
- Говорят, я внешне на тебя похож!
- Именно внешне, - подхватил отец. - А из-под внешности нутро проглядывает легкомысленное. И на внешности отражается. Впрочем, вся бригада у вас такая. Быстрые больно.
Кирилл сжал в ладонях планку и напряг ноги. Подобрался. Сейчас он рванет планку на себя, да так, что все перекосится.
В комнату вошла мать с тарелками в руках.
- Работаете? А я думаю, кто это воркует, а это папа с сыном. - В голосе Татьяны звучали нотки удовлетворения и радости. Кирилл это сразу уловил. Нет, не сломать ему этот шкаф. Он даже обрадовался появлению матери.
- Попробуйте пирожков. Не сбежит ваша работа, а пирожки остынут.
Отец подмигнул Кириллу и отложил молоток. Пирожок вкусно хрустнул под его крепкими зубами.
- Так кого же сегодня судили? - Татьяна уютно пристроилась в мягком кресле.
Павел придвинул второе кресло.
- Ему, подлецу, сорок лет. Журавский, из ремонтного цеха. А отец - старик, полуслепой, ревматик. Так он, подлец, отцу помогать отказался. А я сижу и убеждаю его, словно маленького: надо отцу помогать. Неужели тебе приятно, что люди твое имя треплют? Не обеднеешь на десятку, полторы. Убеждаю! Вместо того чтобы его, подлеца, выпороть!
- Суд и быт! - громко прервал Кирилл. - Что-то ты долго в судьях засиделся, батя. Не продует?
- Как это долго? - оторопело произнес Павел. - Срок.
- Порасспрашивать бы надо, сколько времени прошло с выборов. Может, что и изменилось, - проговорил Кирилл и добавил - Ведь тебе все равно - помогает Журавский своему старику или нет.
- Как это все равно? - Павел приподнялся с кресла.
- Так. Все равно. А если старик - профессиональный алкаш, дрался бутылками? Подумаешь, ревматизм. От водки и ревматизм.
Кириллу хотелось еще что-то сказать, но он сдержался и направился к себе.
Павел проводил взглядом сына и посмотрел на жену. Татьяна, запрокинув голову на спинку кресла, глядела в потолок. Павел вздохнул и положил остаток пирожка в тарелку. Есть ему расхотелось.
Глава вторая
1
- Нет ничего более постоянного, чем временное? - повторил Греков и взглянул на молодого человека, изрекшего эту фразу. Высокий, худой, он был, по-видимому, руководителем этой троицы. Именно он и передал Грекову пачку страниц - итог трехнедельных наблюдений за деятельностью завода.
- То, что вы тут предлагаете, утопия, - сказал Греков. - Писание, достойное Томаса Мора. И за это его, кажется, казнили.
- Его казнили не за "Утопию", - поправил блондин, сидящий у двери.
- А за что же?
Молодые люди переглянулись между собой. Грекова это задело.
- Мор отказался признать короля главою церкви. А упрямство до добра не доводит, - проговорил третий консультант, бледный широколобый юноша. - Видите ли, Геннадий Захарович, наша задача заключалась в том, чтобы дать предварительные рекомендации. Ваша мысль о том, что некоторые из наших предложений вы согласны испытать, боюсь, не даст нужного эффекта. Нужна твердая и четкая реализация идеи.
- Позвольте, вы сами сказали, что нет ничего более постоянного, чем временное! - Греков шутливо погрозил пальцем долговязому руководителю.
- Я это высказал в вопросительной форме. Мы свой этап работы закончили. Теперь слово за машиной. Где отметить командировки?