Греков еще несколько секунд смотрел на трубку. Думая, как торопливо и облегченно Оленька прервала разговор. Он успокаивал себя тем, что в общем-то, ничего страшного не произошло. Дети обычно становятся на сторону матерей, в этом, вероятно, и есть мудрость природы. Лишь когда вырастают, на смену инстинкту приходит личный опыт.
Греков переставил телефон на кровать, встал и прошелся по комнате. Он старался не размышлять о том странном своем положении, которое называлось семейной жизнью. Была ли любовь?
- Не знаю! А что тогда было, что? - вслух спросил он сам себя.
Сейчас ему казалось, что женщина, которая носила его фамилию, была безликим, аморфным существом. Столько лет фальши, притворства и жалости… Ох, эта проклятая жалость! Сколько раз Греков давал себе слово порвать совсем, уехать куда-нибудь: работа ему везде нашлась бы. Но не мог. Жалость. Но почему он должен расплачиваться всю жизнь за один-единственный опрометчивый шаг в молодости? А ведь Шурочка знает его отношение к себе.
И считает подобное справедливым. Он страдает. Она спокойна. А если наоборот?
- Нет! Нет! - вновь сказал он и повернул к себе телефон. Просовывая палец в отверстие диска, Греков прокрутил все восемнадцать цифр междугороднего набора, одновременно занося над рычагом ладонь, чтобы сразу прервать тысячекилометровую связь, если вновь подойдет не она. Пи-и-ип, пи-и-ип…
Греков резко надавил на рычаг. Опять он! Низкий уверенный мужской голос на этот раз звучал раздраженно.
А может быть, и Татьяна ушла из дома, как две недели назад ушел и Греков? Нет, Татьяна бы ему об этом сообщила. Но почему? Ведь он ей ничего не сказал… Они смогли бы встретить Новый год вместе. Теперь он будет встречать Новый год с Аней Глизаровой в малознакомой компании Олега Шатунова.
Греков взял со стола часы. Уже восемь. Договорились, что Аня зайдет к нему в гостиницу к одиннадцати. Удобней было бы встретиться на улице. Но он опять не подумал о бестактности своего предложения. И Аня торопливо согласилась.
Вообще день был сумасшедший. Четыре часа обсуждений и споров в кабинете у Шатунова. Участвовали три человека. Двоих Греков знал, третий - старший экономист министерства, долговязый субъект с трудной восточной фамилией. Он-то и нападал больше всех на проект, но самое странное - Грекову нравились его доводы, в них чувствовалась заинтересованность. Была возможность хоть в какой-то степени подготовить себя к разговору на коллегии. Часа два ушло на консультацию с Тищенко. Старик собирался в отпуск и не мог не присутствовать на коллегии.
Греков прошел в ванную комнату, щелкнул выключателем. Сиреневый свет молнией мазнул черный кафель, слегка пригас и через секунду сочно улегся на стенах и потолке, довольно жужжа в матовых длинных баллонах.
Греков оглядел свою усталую физиономию. Утром брился, а уже вновь пора. Он соображал, как лучше добраться до Шатунова. Такси? В новогоднюю ночь? Надо было заранее заказывать. Метро, конечно, неплохо, но две пересадки и еще автобусом минут пятнадцать. Теперь он думал о Шатунове, почему тот, по его словам, так "прикипел к грековским планам"? По долгу службы этого от него не требовалось. И еще. Перед уходом, в пустом министерском коридоре, Шатунов опять почему-то спросил о результатах проверки группы народного контроля. Греков ответил, что группа еще работает, а Шатунов лишь, странно пожал плечами.
Греков перекрыл душ. Капли хитрыми зигзагами сползали по стене. Хорошо. Что нужно ему сейчас для полного спокойствия? Многое, конечно. А главное…
Он вернулся в комнату и снова набрал длинный междугородный номер. То же самое! Трубку снял Павел. Его "алло!" прозвучало непривычно глухо. Греков сдерживал себя, чтобы не разъединиться, и вдруг подумал, что Павел может передать трубку Татьяне. Но Павел заговорил: "Ведь слышу, как дышишь. Почему ты молчишь? - робко произнес он. - Я жду тебя. Сижу дома и жду. И никуда не пойду. Хватит дурачиться. Ведь я тоже человек". Греков осторожно положил трубку. Ему сделалось не по себе. Он все понял. Только где она? Куда ушла? К матери? К подругам? Нет, тогда бы Павел не так просил, не так… И впервые за все время Греков подумал о Павле. Ведь тот ничего не знает об их отношениях с Татьяной. Эта мысль словно буравила мозг, и он искал утешения в самых невероятных и наивных доводах. "В конце концов, - думал Греков, - здесь простая арифметика: нас двое, а он один. - Свою жену Греков и в счет не принимал. - Но ведь я люблю ее всю жизнь. Поэтому я имею на нее такое же право, - как и он. Пусть она выбирает сама".
Он положил голову на матрас и накрылся подушкой. Мягкая, жаркая тишина обволакивала мозг. Раздались глухие, точно по воде, удары. "Ведь это кто-то стучит в дверь", - подумал Греков и сбросил подушку. За дверью раздался голос Ани.
- Да, да! - крикнул Греков. - Минуточку! - Он торопливо начал одеваться. Было только десять часов.
- Новый год проспите, соня! - сказала Аня, входя в номер. В руках у нее был коричневый баул.
Греков приподнял с тумбочки часы.
- Вы слишком торопитесь жить.
Аня сняла пальто и оказалась в костюмчике, пригнанном по талии.
Правда, не макси, но ничего, сойдет. - Аня повернулась на каблуках. - Ну как? У сестры одолжила.
- Превосходно, Анечка.
Греков был рад ее приходу. Кончилось это изнурительное одиночество.
Аня поставила баул на тумбочку. В нем тренькнули бутылки. Греков повязывал галстук и улыбался, глядя на ее отражение в зеркале.
- Тетя заявила, что у вас голова маленькая. Смешно. Вы же не слон, правда? Дело не в величине. Я ей так и сказала.
- Конечно, конечно. Я же не слон, - поддержал Греков. - Мне идет этот галстук?
Аня взглянула в зеркало. Отошла в сторону и взглянула еще раз.
- Вам идет этот галстук. Сегодня все женщины должны влюбиться в вас.
- Ас кем встречает Новый год Мария Кондратовна?
- Ой, не говорите. Столько родственников.
Греков взял пиджак, достал щетку и направился в прихожую.
- Кстати, что у вас в бауле?
- Ничего особенного. Домашние грибы. Три бутылки вина. Маринованные миноги… - Аня рассмеялась, всплескивая руками. - Знаете, я ведь неспроста явилась к вам так рано. Мне хотелось посидеть с вами вдвоем. И выпить немного шампанского.
- С удовольствием, Анечка, - весело согласился Греков.
Не переставая болтать о какой-то ерунде, Аня сдвинула в сторону сваленные на столе бумаги, извлекла из баула бутылку, кулек слив, яблоки, коробку конфет.
- Вы можете открыть шампанское, чтобы бабахнуло в потолок? Я это очень люблю. - Она придвинула к Грекову бутылку, заткнула пальцами уши и зажмурилась.
Греков раскрутил проволоку и, сдерживая большим пальцем пробку, опустил ее до половины. Секунда - и пробка радостно выстрелила в потолок. Аня подставила стакан.
- За Новый год, Геннадий Захарович, за Новый год…
В дверь постучали.
Греков поставил бутылку и в недоумении взглянул на Аню.
- Войдите! - крикнул он, но, вспомнив, что дверь закрыта на защелку, встал и вышел в прихожую.
- Ты? Неужели это ты? - Греков сделал шаг назад.
Боковой свет из коридора бледным глянцем покрывал левую половину лица Татьяны.
- Ты не один? - спросила она.
Греков скорее догадался, чем расслышал ее слова.
- Один, конечно, один! - Лишь в следующее мгновение он подумал, что слишком уж громко это произнес.
Татьяна шагнула в прихожую.
- Не ожидал, Греков?
- Ожидал.
- Так поцелуй меня! Ведь ради этого я сюда добиралась!
Дед-мороз стоял на макушке в своей мохнатой шапке. И снегурочка летела вниз головой. Перевернутое новогоднее поздравление напоминало замысловатый восточный орнамент.
- Анна Борисовна, как вы держите газету? - Греков шутливо щелкнул пальцем по странице.
Страница сморщилась, переломилась и бессильно упала с тихим шорохом. Лицо Ани было бледным.
- Анька, лапонька! - Татьяна уже справилась с замешательством и улыбнулась. - Надо же, сидит и молчит.
Аня не улыбалась. И даже не пыталась улыбнуться. Она сидела серьезная, как на экзамене. Она, конечно, слышала все, что происходило в прихожей, и Греков клял себя за то, что не прикрыл дверь. Но ведь и он растерялся. Да и сейчас не совсем еще в себе. Он суетился, болтал о какой-то чепухе.
- Не надо, Геннадий Захарович, - вдруг прервала его Аня. - Мне все понятно. И никто тут ни в чем не виноват. Правильно, Татьяна Григорьевна?
- Анечка… - выдохнула Татьяна.
Аня встала, подошла к баулу. Пистолетным выстрелом щелкнул замок.
- Представляю, как обрадуются мои родственники… Только вы меня не провожайте, Геннадий Захарович, я ведь сама пришла. Сама и уйду. - Она вяло потянула за собой баул, и тот тяжело скользнул вниз. Сняла со спинки стула пальто…
- Я почему-то больше всего сейчас боялась, что ты начнешь упрашивать Глизарову остаться, - сказала Татьяна. - Весь отдел знает, что она к тебе неравнодушна. Эта история с народным контролем…
- Что еще за история?
Как, ты ничего не знаешь? - Татьяна рассказала ему обо всем, что произошло на совещании в кабинете директора. - На заводе до сих пор об этом говорят.
- А я даже и не знал, что было такое совещание. И она мне ничего не сказала, - проговорил Греков.
Потом Татьяна рассказывала о том, как летела. Как сидела полдня в Куйбышеве: Москва не принимала. Такая суматоха в аэропорту. Одним самолетам разрешают, другим почему-то нет. В буфете очередь, в зале ожидания негде присесть. Все волнуются, спешат.
Греков смотрел на отражение Татьяны в зеркале. И мысли его возвращались к осторожным фразам Шатунова, выстраивались в цепь вопросов и ответов. Он вел диалог сам с собой, разбирая те пункты обвинения народного контроля, о которых вспоминала Татьяна в своем рассказе.
- Напрасно я тебе это рассказала! - с досадой произнесла Татьяна. - Я решила, что тебе все известно. Какая-то грустная у нас встреча.
- Что ты, что ты! - воскликнул Греков. - Все превосходно. Главное, что мы вместе. Такая неожиданность, поверить не могу. Останемся здесь? К черту Шатунова с его компанией!
- С удовольствием, Гена. Радио есть? Не прозевать бы куранты.
Греков пошел к дежурной взять еще одну вилку и тарелку, затем позвонил Шатунову и предупредил, что не придет.
Шатунов заохал.
- Глупо! - крикнул он в трубку. - Будут нужные люди. Другой бы специально выискивал такую ситуацию.
- Не ори, Шатун. Коллегию проведем в министерстве, - ответил Греков. - А нужный человек уже со мной.
- Ты не стратег! Ладно, черт с тобой. С Новым годом!
Шатунов еще раз напомнил, что второго в двенадцать ноль-ноль, без опозданий.
А Татьяна в это время делала какие-то знаки руками. Греков положил трубку.
- Одевайся! Быстрей! - потребовала она.
- Зачем?
- Одевайся без разговоров. В нашем распоряжении двадцать минут. Успеем. Благо, тут рядом! - Она схватила сетку, опустила в нее бутылку и два стакана.
Купола Василия Блаженного напоминали разноцветные стратостаты. А кирпичные стены Кремля под блестками снежинок казались гигантским мозаичным панно. За стеклянными витринами ГУМа напряженно застыли манекены, привычно глядя на эту сказочную картину.
Греков и Татьяна направились через площадь. Солдаты, стоящие в карауле у Мавзолея, не шелохнутся. А мороз двадцать градусов, с ветерком.
- Какая я умница, а? Это ж надо придумать!
- Да, ты это здорово придумала.
Видно, не многих осенила идея встречать Новый год под часами, что узорным чеканным блюдом распластались на Спасской башне - народу на площади, казалось, было мало.
Над круглым куполом ветерок перебирал алое полотнище, словно из-за холма приближался отряд конников с красными лентами на папахах. И вот-вот покажется. И станет слышен цокот копыт. Надо только подождать. Надо только прислушаться.
- Замечаешь, как сходятся стрелки? Мне кажется, что Новый год материален. Что он сейчас выйдет из ворот или спустится с неба. - Татьяна достала стаканы. Греков, поглядывая на часы, принялся откупоривать бутылку.
И в это мгновение вздрогнули первым перебором малые колокола. Звуки повисли на зубьях стены, сползли вниз, перекатываясь, прошлись по пустым гостевым скамейками и поплыли вдоль площади. И следом, толчками, догоняя эти перекаты, раздались гулкие неторопливые удары большого колокола.
- Скорей, Гена, скорей! - Татьяна нетерпеливо постучала по стакану.
Греков, проливая вино, плеснул в стакан Татьяны.
- С Новым годом, Танюша! - Греков легонько пристукнул бутылкой о ее стакан.
- И тебя с Новым годом!
А площадь вдруг стала приходить в какое-то странное движение. Люди группами и парами, а кто и в одиночку спешили в разные стороны. Оказывается, их было очень много, просто Греков сразу и не приметил, поглощенный созерцанием полночного Кремля. Теперь все эти люди торопились к стоянкам такси, к метро, чтобы успеть к себе под теплые крыши, к наряженным елкам…
- Господи, куда они так бегут? - Татьяна засмеялась. - Ведь год только начался.
- По инерции, - ответил ей какой-то бородатый парень с гитарой в чехле.
Через несколько минут площадь опустела.
- Будет забавно, если меня не впустят к тебе в номер. После двенадцати в гостиницах комендантский час, - сказала Татьяна.
- Под Новый год впустят, - серьезно ответил Греков.
Глава восьмая
1
Министр и шесть заместителей размещались на четвертом этаже. Узкий коридор был устлан серой синтетической дорожкой с длинным мягким ворсом. Приемная министра была в самом конце. Грекову же надо было к одному из замов. В центре коридора и налево. Он толкнул дверь и вошел в приемную. В огромном помещении среди незнакомых людей уже сидели Шатунов и эксперт с восточной фамилией, которую невозможно было запомнить. Греков поздоровался. Шатунов официально кивнул, словно и не приглашал его к себе встречать Новый год. Греков отошел в сторону, но и тут было слышно, как Шатунов обсуждал достоинства буфета второго этажа перед буфетом при столовой.
Над дверью кабинета заместителя министра висела табличка: "Заседание коллегии". Греков знал, что коллегия началась с десяти. И перед очередным вопросом будет объявлен перерыв минут на пятнадцать. Тищенко все же выбрал время и предупредил, что приедет ровно в двенадцать.
На просторной, искусно сделанной из цветных металлов контурной карте страны были обозначены места расположения предприятий министерства. Греков отыскал и свой завод. Флажок обозначал, что этот завод - один из лучших в министерстве.
Курить вроде не запрещалось: неспроста же выставлены пепельницы. Греков достал сигарету и принялся ее разминать. У него было достаточно причин волноваться. Приезд Татьяны нарушил его планы. Он хотел составить тезисы, просмотреть расчеты. Но все полетело кувырком. Весь день они не расставались.
И сейчас Греков был во власти тех волнений и не мог отойти, забыться. Он перебирал подробности их встречи. Еще и еще раз пропускал в памяти, точно в замедленной проекции, обрывки фраз. Блеклый свет ночи тихо шарил по стенам комнаты. И тени ее ресниц то удлинялись, то пропадали, когда горела спичка. Они много курили, и пепел, похожий на пемзу, сыпался на подушку. Приходилось его сдувать и стряхивать.
- А мы с тобой, Генка, еще совсем молоды, - Татьяна притягивала к подбородку простыню. К утру стало прохладно, хотя и хорошо топили в эту новогоднюю ночь.
- Подумаешь, каких-нибудь сорок четыре.
- Как это, как это? Мне только сорок два.
- Зато мне сорок шесть.
- Вот еще. Я осредняться не хочу…
А в коридоре то и дело раздавались чьи-то шаги, разговоры, смех. Ночные стены, как мембраны, перекачивали все эти звуки в комнату. Татьяна улетела вчера ночным рейсом. Надо было успеть на работу. Оказывается, она все эти дни жила у матери…
В поле зрения Грекова возникли элегантные черные туфли с модными бронзовыми пряжками.
- Ну, Грек, держи хвост пистолетом! - весело, однако гораздо тише обычного, произнес Шатунов, подсаживаясь к нему.
Из распахнувшихся дверей кабинета стали выходить люди. Шатунов принялся комментировать их появление, правда, многих Греков знал не хуже, чем сам Шатунов.
- Крылов. Это наш человек. Уважает порывы. Хотя и быстро охладевает. Член коллегии. А рядом - Абросимов. Голова. Консультант по линии СЭВа. Холерик. И рассуждает, и действует. Трижды женат. На достигнутом не останавливается…
Греков перевел взгляд на худого высокого Абросимова с лицом Мефистофеля.
- Следующего ты знаешь. Наш высокочтимый Леонид Платонович. В английском языке есть форма глагола - будущее в прошедшем. Тот самый случай. Но пути господни неисповедимы.
Греков увидел коренастую фигуру, напоминающую трапецию с большим основанием внизу.
- Шульгин. Отличный мужик. Любит кричать: "Факты! Где факты?!" А когда есть факты, огорчается, ибо не о чем кричать…
Шульгин был маленького роста и лыс. Чем-то напоминал Всесвятского…
- Христофор. В отличие от Колумба носит фамилию Курицын. Никогда ничего не открывал. А закрывать закрывал. Опасен. И влиятелен.
Греков хорошо знал Курицына. И часто с ним сталкивался. С переменным успехом. Курицын был доктором наук. Защитился по совокупности каких-то работ в начале пятидесятых. И с тех пор работал в министерстве. Член коллегии…
- Под рукой у Курицына - Скокальский. Безлик. Вследствие этого - многолик. Обожает министра с десяти до без четверти семь, пять раз в неделю. Оратор, когда свыше точно задан курс. Среди сотрудников кредитом не пользуется…
И Скокальского знал Греков. Вместе отдыхали когда-то в санатории. Правда, по работе не сталкивались, Скокальский курировал другие предприятия.
- Прохоров. Сильный человек. И личность. Не обидно.
Греков знал и Прохорова, начальника одного из главков.
Полагали, что в ближайшее время он станет заместителем министра…
А из кабинета выходили и выходили все новые люди. Они о чем-то громко переговаривались. Смеялись. Просматривали протоколы.
- Говорят, свита делает короля, - произнес Греков. - Тут не понять. Слишком разношерстная свита.
- Как сама жизнь! - иронически воскликнул Шатунов. - А вот и король. Точнее, вице-король. - Шатунов смотрел в сторону, будто вел совершенно посторонний разговор.
Заместителю министра на вид было лет пятьдесят. Высокий, спортивного склада мужчина с короткой стрижкой. Бледный шрам на щеке нисколько не уродовал его лица, наоборот, придавал мужественность. Шрам был результатом одного из восхождений Викентия Назаровича Лужского в горах Центрального Кавказа. В министерстве все об этом знали.
Замминистра о чем-то спросил начальника главка Прохорова, тот ответил, и они оба рассмеялись, направляясь в коридор, но в дверях столкнулись с Тищенко. Греков заметил, что Лужский радушно поздоровался с профессором, обменялся с ним несколькими фразами, потом они оглядели приемную.
"Меня ищут", - подумал Греков и зачем-то отвернулся к окну. Он был рад, что профессор приехал. Пунктуален.
Часы в стеклянном пенале принялись отбивать двенадцать ударов.