- Что-то вы рано поседели, Семен, - неожиданно для себя произнес Греков и поморщился: надумал было вести серьезный разговор и вдруг вильнул.
- Наследственность, - ответил Лепин.
Разговор не складывался. Конечно, Греков мог коротко изложить суть дела и потребовать точного исполнения. Тогда дальнейшая дискуссия свелась бы не к препирательствам, а к различным уточнениям. Но Греков чувствовал, что ему не хочется говорить на производственную тему. Лень. С каким удовольствием он поговорил бы о делах совсем не заводских!
- Разрешите мне сегодня уйти пораньше, - попросил Лепин.
"Конечно. Ему еще и Не хватает свободного времени", - раздраженно подумал Греков и резко спросил:
- Сверхважные дела?
- Да. Архиважные. Суд. Моя бывшая супруга после пятилетнего тайм-аута решила узаконить развод.
- Что ж, детей у вас нет. Все просто, - пробормотал Греков и махнул рукой: мол, иди, чего уж там. Главный конструктор вышел.
Среди старших руководителей завода, пожалуй, один Лепин отпрашивался по своим личным делам открыто. Большинство придумывали всевозможные предлоги: то вызывают в райком, то в НИИ, то надо ехать к смежникам. После очередного приказа самовольные уходы прекращались на недельку-другую, но потом опять все шло по-старому. Многие в этом не видели особого зла: раз нет работы, можно и уйти по неотложному делу. В конце месяца сутками пропадаешь на заводе. И без всяких сверхурочных да отгульных.
Греков вернулся к столу и включил вентилятор. Важно кланяясь из стороны в сторону, вдохновенно жужжа, словно гигантский шмель, вентилятор потащил ветерок в дальние углы кабинета.
- Заходите! - пригласил Греков, увидев мелькнувшее в проеме двери лицо Глизаровой.
Аня вошла в кабинет. Она принесла листки с цифрами. Греков прекрасно знал, что это такое. Обычно разговоры Всесвятского с министерством заканчивались длинными поправками к плану, ничего хорошего эти поправки не сулили. Иначе Всесвятский явился бы сам, а не посылал Глизарову. Старая тактика. Аня примет удар на себя, затем появится Всесвятский для согласования деталей. Греков к тому времени поостынет.
Аня молча положила бумаги. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: уступки, сделанные министерством, были незначительны. Все "Радуги" надо реализовать в этом квартале.
- Говорят, нашему заводу изменят план по номенклатуре. Будем выпускать мясорубки. - Аня слегка постукивала пальцами по столу.
- Кто говорит?
- Слух такой. Даже говорят, что нас объединят с соседями.
- Не знаю. - Греков поднял голову в недоумении, скользнув быстрым взглядом по лицу Глизаровой. - А что это вы так со мной разговариваете, Анна Борисовна? Мясорубки какие-то, черт знает что! Объединение, слухи всякие.
Глизарова пожала плечами, не переставая постукивать пальцами по столу. Обычно Греков предлагал ей сесть.
- Мне можно идти?
- Да. Идите.
Аня направилась к двери не торопясь, словно взгляд Грекова притормаживал ее обычно стремительные движения.
- Говорят, недавно вы были именинница?
Она обернулась.
- Да. Тридцать два года.
- Совсем вы еще юная. - Греков выдвинул ящик и достал авторучку. Обогнув свой громоздкий стол, он шагнул навстречу Глизаровой. - Японская. Шариковая.
- О, спасибо, Геннадий Захарович. - Аня взяла ручку. - Неожиданный подарок.
- Почему неожиданный? Вы так часто приходите в этот кабинет, что я подумываю - не взять ли вас в секретари? Шучу, конечно, шучу.
- Я бы не отказалась.
Аня покраснела и торопливо вышла.
"Хам я, хам, - расстроился Греков. - Шуток не понимает она, что ли?" - пытался он себя успокоить. Хотя и определенно знал, что Глизарова на него не обидится. И завтра вновь придет с каким-нибудь поручением Всесвятского.
Тем не менее настроение Грекова улучшилось, это точно. И не объяснить отчего - просто стало хорошим настроение. Он даже подмигнул лежащим на столе бумагам, сгреб их в кучу и пихнул в кожаную папку.
2
У директора завода Смердова было необычайное сочетание имени и отчества: Рафаэль Поликарпович. Поговаривали, что его мать была испанкой и настояла на том, чтобы сыну дали такое звучное жаркое имя.
Высокий, полный, в просторном сером костюме, Смердов выглядел весьма представительно. А долгие годы работы директором наложили отпечаток властности на его широкое лицо. Но когда он улыбался, опущенные вниз уголки губ придавали лицу доброе выражение.
Правда, сейчас Смердову было не до улыбок. Он только что вернулся из горкома, где вел не совсем приятные переговоры в отделе промышленности.
- Этот заведующий отделом слишком много на себя берет. Поговорите с первым секретарем, - произнес Всесвятский. Он сидел за столом для заседаний, между двумя огромными бронзовыми пепельницами. Его лысая голова была освещена солнцем и, казалось, составляет со сверкающими пепельницами единый ансамбль.
- Вы ребенок, Игорь Афанасьевич. Неужели вы считаете, что отдел выдвинул такое предложение самостоятельно, ни с кем не посоветовавшись? Все идет через него. - Смердов ткнул оттопыренным пальцем в потолок. - У вас есть сигареты? Ах да, вы же не курите. - Смердов выдвинул ящик стола, пошарил в глубине. - Нет, нету. Кончились. Возможно, у Геннадия Захаровича найдутся, - произнес он, видя входившего Грекова.
- Что? - Греков кивнул директору, придвинул стул и сел.
- Сигареты.
- Извольте. - Греков протянул Смердову пачку.
- Как вам это нравится? Нас хотят объединить с заводом бытовых аппаратов. Пылесосы, электрические мясорубки, - заторопился Всесвятский и смолк под неодобрительным взглядом директора.
- Знаю. - Греков усмехнулся, вспомнив Анну Борисовну.
Смердов удивленно поднял брови. Достал из пачки сигарету и принялся неторопливо разминать.
За многие годы совместной работы Греков хорошо изучил директора. Главный инженер не подлаживался под настроение Смердова, отнюдь нет. Греков чувствовал себя на заводе достаточно самостоятельно. Авторитет главного инженера был высок. Когда-то давно между ними случались конфликты, но продолжалось это до тех пор, пока Смердов не убедился в превосходстве Грекова-инженера и, не желая оказаться в глупом положении, по существу, отошел от технического руководства заводом, занимаясь лишь хозяйственными делами. А вообще-то они ладили, и это был тот слаженный руководящий дуэт, когда любые нападки против одного вызывают незамедлительный отпор другого.
- Новый метод решения вопроса нехватки рабочей силы. Не слышали? Есть такой. - Смердов выпустил сизую струйку дыма. - Объединение предприятий.
- По какому признаку? - Греков закинул ногу на ногу, рассматривая свои новые туфли.
- Территориальная близость. Один трамвайный маршрут. Реформаторов стало много. Вот где избыток рабочей силы, - буркнул Смердов. - Их бы в цехи, реформаторов этих! - Он надел очки и принялся листать лежащие на столе бумаги. Серый стручок пепла переломился и упал на листы, заполненные рядами цифр. Смердов сдул пепел и отодвинул бумаги. - Как быть, Геннадий Захарович? Это же черт знает что!
Всесвятский молчал. И он и Смердов были уверены: Греков что-нибудь придумает. И даже точно знали что. Для этого не надо особенно мудрить. Есть выход из положения. Но пусть его предложит все-таки Греков. Он главный инженер, ему и карты в руки. Но и Греков понимал, что к чему. Вместо того чтобы отделаться общими словами, а потом в своем кабинете отдать необходимые распоряжения, он "потянул" за собой директора и главного экономиста.
- Из каких фондов собираетесь платить сверхурочные? - спросил он Всесвятского.
- У меня платить нечем. - Всесвятский мотнул головой: мол, я не желаю участвовать в подобных делах.
Греков посмотрел на Смердова. Пусть не думает, что его, директора, оставят в стороне.
- Надо, Игорь Афанасьевич. - Смердов снял очки и тщательно сложил дужки. - Вы же не ребенок.
- Ребенок не ребенок… У меня нет денег! - Всесвятский отчаянно всплеснул руками. - Платите из своего фонда. Как премиальные.
Смердов нахмурился. Всякий раз, когда ему напоминали о директорском фонде, он хмурился. Сколько надежд было на этот фонд! И благоустройство двора, и детский сад. А футболисты? Два десятка здоровенных молодцов с тренером сидят на шее завода. И не выгонишь - престиж.
- Часть дам. - Смердов вздохнул. - Но только часть. Остальное, Игорь Афанасьевич, уж как-нибудь найдите, дружище…
- Так ведь датчики два раза выбраковывали. - Всесвятский укреплял свой тыл. Его слова означали: те узлы, которыми вы хотите подлатать месячную программу, - сплошной хлам, я вас об этом предупредил.
- Посадим людей за перемотку. Подгоним. Надо всего шестьдесят датчиков, - произнес Греков. - Как говорят, схимичим. А там, может, придет из Ростова этот чертов контейнер.
- "Схимичим". Взрослые люди. Баки друг другу заливаем… - Всесвятский взглянул на Смердова и осекся. Лицо директора с брезгливо опущенными уголками губ было строго и пасмурно. Такое выражение лица ничего хорошего не предвещало. - Конечно, деньги я постараюсь найти, - забормотал Всесвятский, испугавшись своей откровенности. Ну, прорвало, что поделаешь? Он торопливо вышел из кабинета.
Смердов попросил еще одну сигарету.
- Вы же бросили курить, - напомнил Греков.
- Бросишь тут! - Директор глубоко затянулся. - Один визит в горком чего стоит.
- Послали бы парторга.
- Скажете… Давненько у нас не было крепкого парня.
- Почему? А Киселев? А Шапошник, Шапошник… - оживился Греков. - Это были самостоятельные люди. Шапошник сейчас в первых секретарях где-то в Сибири.
- И еще вот что. Киселев - прекрасный слесарь. Шапошник был отличный инженер. Они не боялись за себя. Человек должен не бояться за себя, только тогда он может действовать самостоятельно… А нынешний? Освободи его от этой должности, кем он будет?
- Ну а вы? - перебил Греков.
- Что я? - встрепенулся Смердов.
- Вы отличный хозяйственник. Хороший инженер. Вы ведь молчали сегодня там, в отделе. Оробели. - Греков наблюдал в стекле книжного шкафа глянцевый профиль Смердова. На мгновение он вспомнил Лепина. С каким удовольствием тот мальчишка выговаривал ему приблизительно то, что сейчас он высказывал Смердову. В этом была томительная сладость. И невозможно себе отказать, невозможно. - Робеем. Боимся. Просто физически боимся.
- Ну, хватит, хватит. Храбрец нашелся. Посмотрел бы я на вас там. - Смердов вышел из-за стола и потянулся во весь свой огромный рост. Сцепил пальцы рук, вытянул над головой и сделал два резких наклона вправо и влево.
- Помогает? - тем же озорным тоном спросил Греков.
- Отвлекает. - Директор зашагал по кабинету.
Белые шелковые гардины закрывали окна, словно застывшие облака. Смердов взялся за шнурок. Гардины ожили и, собираясь в складки, поползли вверх.
- О чем думаете, Рафаэль Поликарпович? - Греков наблюдал, как солнечный луч скользит по полу. Если он доберется до ног, все сложится удачно в этом месяце.
- О том же, о чем и вы. - Смердов оставил шнурок. - Как Всесвятский выразился? Баки заливаем друг другу? Из головы не выходит.
- Он не совсем прав. Подлатаем датчики. Все будет нормально, - сказал Греков. Солнечный луч не добрался, присмирел.
В селекторе зажглась сигнальная лампочка, донесся голос секретарши:
- Рафаэль Поликарпович, в три совещание в исполкоме. Напоминаю.
- Спасибо. - Смердов взглянул на большие, полные достоинства кабинетные часы. Латунный блин маятника важно покачивался за толстым стеклом. - Через полчаса. А в четыре арбитраж. В шесть тридцать семинар директоров. Буду дома часиков в девять. Причем если заболеет лектор по социологии. А завтра в восемь тридцать комиссия по делам несовершеннолетних. И все сначала. Так-то, брат Геннадий Захарович. Инфарктный режим. А когда управлять заводом? С двенадцати до часа, в обеденный перерыв. Ну, беги, беги, а я еще посижу над бумагами.
Греков встал. Надо зайти в цех, договориться со Старо-дубом о сверхурочных работах. Хорошо бы с завтрашнего дня посадить людей за наладку дважды отбракованных датчиков. Не успеешь и моргнуть, как месяц кончится.
- Послушайте, Геннадий Захарович, вы не сможете вместо меня пойти в арбитраж? - вдруг произнес Смердов, когда Греков был уже у двери. - Боюсь, не успею. Как попадешь в исполком, не скоро выберешься. Пойдете? Вот и прекрасно.
3
За стеной живут какие-то чудаки. Весь день у них тихо. Лишь утром, ровно в шесть пятнадцать, раздается приглушенный голос: "Подъем! По коням!" И тотчас что-то с грохотом падает, слышится суетливая дробь босых ног. Потом вновь тишина в течение суток. И так каждое утро, даже по субботам. Хоть часы проверяй.
Из-за этих чудаков Кирилл просыпается на пятнадцать минут раньше, чем нужно, и каждый раз проклинает расположение своей комнаты. Ни в гостиной, ни в спальне родителей подобного не слышно. "Ну, орут в четверть седьмого, черт с ними. Но что у них там грохает? - удивляется Кирилл. - Лошадей, что ли, из стойла выводят?"
Однако сегодня Кирилл проснулся до "побудки". Сколько же он спал? Да и спал ли вообще, непонятно. Пришел около трех часов ночи. Выпил молока и лег. Уснул, вероятно, в половине четвертого.
Он медленно перебирал в памяти последнюю встречу с Ларисой. Поначалу сидели в скверике у дома. В подъезде еще стояли около часа, прощались. Он старался говорить шепотом. А Ларисе было все равно. Она громко смеялась, откидывая голову назад, на согнутую в локте руку Кирилла. Только вот о чем они говорили, Кирилл совершенно не помнил. О какой-то чепухе.
С улицы донеслись шаги прохожего. На вокзал спешит, - наверно. Куда же еще в такую рань? И он бы с удовольствием куда-нибудь уехал. Хоть сейчас. Если бы не холецистит, наверняка бы в армию взяли. А на вид самый здоровый парень в цехе… Кирилл повернулся на спину. Нет, не уснуть. Встать, что ли? Пойти на завод. В цехе - никого, повозиться со станком, вдруг отремонтирую? Кирилл в возбуждении даже поднялся и сел. А что? Возьму и отремонтирую. Соберется бригада, а со станком полный ажур… Кирилл представил, как этот старый сплетник Сопреев подойдет к станку и отца подведет, чтобы поплакаться еще разок. Включит, а станок пошел. Кирилл даже засмеялся, когда представил, какую рожу состроит Сопреев.
- Подъем! По коням! - раздался за стеной знакомый бодрый голос. Как обычно, что-то грохнуло, простучали босыми пятками. И все стихло.
"Четверть седьмого", - подумал Кирилл.
В коридоре послышались шаги отца, Кирилл натянул одеяло на голову. Но отец в комнату не вошел. Остановился в коридоре.
- Когда он явился? - спросил отец.
- Поздно. - Голос матери звучал тише, вероятно, она была на кухне. - Пусть поспит еще с полчасика. Успеет…
Отец покряхтел, что-то поворчал с минуту и ушел.
Кирилл надел майку и отправился на кухню.
Мать резала капусту. Работа у нее начиналась с девяти, и мать успевала сварить обед.
- Шляется черт знает где до трех часов ночи, потом глаза не продерет, - сказала она, не глядя на Кирилла.
Кирилл молча прошел в ванную комнату. Веки пощипывало, не выспался. И лицо бледное. Душ принять бы, но лень возиться. И побриться бы не мешало. Да ладно, сойдет. Вечером побреюсь.
- Опять сосиски? - недовольно пробурчал Кирилл, усаживаясь за стол.
- Не нравится? Женись. Пусть жена с тобой нянчится.
- Я еще молодой. - Кирилл поддел вилкой сосиску. - Ты когда замуж вышла? Я интересуюсь в порядке обмена опытом.
- В двадцать лет.
- Видишь? А меня в девятнадцать выпихиваете. Я, может, многого еще не понимаю.
- С Ларисой был вчера?
- С ней.
- В дом бы привел. Стены в подъездах обтираешь. Пиджак весь в мелу.
"Маху дал. Надо было проверить", - подумал Кирилл и потянулся к чайнику.
- Отец чего так рано ускакал?
- Станок какой-то тип сломал.
- А это я загнал станок. - Кирилл плеснул в чашку кипяток.
Мать скосила глаза на сына, не переставая резать капусту.
- Я. Честно. Хотел одну штуку проверить… Сам не знаю, как произошло.
Мать поставила на стол кастрюлю и принялась соскребать капусту с доски.
- Расскажи отцу. Только наедине, а то съедят тебя в бригаде.
- Уйду я от них.
Минуту назад Кирилл и не думал об уходе. Мысль возникла неожиданно. Точнее, вначале он произнес эту фразу, а потом подумал о ее значении.
- Дурак. Где найдешь такого мастера, как отец?
- Уйду, - упрямо повторил Кирилл. - В тягость я им…
И уже потом, по дороге на завод, он все размышлял о том, что действительно уходить из бригады отца было бы глупостью. И место удобное - у окна, в сторонке, и заработки хорошие, и поучиться есть чему. Каждый механик в бригаде дело свое знает. Люди семейные, серьезные, почти непьющие.
Сложилась бригада Алехина давно. Никого они к себе не брали, и только Кирилл был зачислен по второму разряду. Правда, и у Сопреева был сын, и у Кирпотина, однако им Павел отказал, а тут - раз, и взял своего. Возможно, он рассчитывал, что в цехе посплетничают и забудут. Но не забывали. И при каждом удобном случае укоряли: семейственность, дескать, развел, один карман…
На втором этаже у входа в цех уже стояло несколько парней. Они курили возле железной урны. Кирилл поздоровался со всеми за руку и вытащил свои сигареты.
- Ну что, Лиса, дело-то продвигается? - обратился он к Лисицыну, худолицему рыжему парню с длинным, острым носом. - Когда рыбалить отправимся?
- Фига два! - Лисицын был не в духе. - На складе говорят, не положено рейки продавать частным лицам. Гады.
- Пойди к директору. Скажи, так и так, хочу, мол, построить катер. Рейки нужны, - посоветовал Кирилл.
- Тут и директор не поможет. Инструкция! - рассудительно пробасил синеглазый Машкин по прозвищу Вторник.
- Гады, - повторил Лисицын и глубоко затянулся.
В коридоре появился начальник цеха.
- Кончай смолить! Ишь, раскурились! Организм травят! - громко крикнул Стародуб. - А ты-то, Вторник! Бригада блоки грузит, а он себе смолит.
- Кому Вторник, а кому Машкин, - огрызнулся Вторник, но сигарету бросил.
- Давай кончай, - беззлобно выговаривал Стародуб. - И ты, Алехин, кончай. Батя-то где?
- Не знаю. Он рано ушел.
- Иди в цех. Ваши у станка колдуют. Это ж надо, такой станок запороли!
- Между прочим, у нас на заводе человеку в душу плюнули, - произнес Кирилл. - Он рейки попросил продать, а ему отказали на складе. Вот какие дела, Иван Кузьмич.
- Дачу строит? - спросил Стародуб.
- Катер.
- А где плавать-то? У нас плавать негде, - заключил Стародуб и поспешил в диспетчерскую.
- Вот так все они торопятся, - обронил Лиса и вытащил новую сигарету.