Татьяна подобрала с пола оброненный галстук. И еще одна была сегодня удача: Всесвятский послал ее к главному инженеру с бумагами на подпись, а Грекова не оказалось на месте. Татьяна оставила бумаги секретарше. Действительно, день удач. Она избегала приходить к Грекову в кабинет и делала это лишь в самых крайних случаях, когда невозможно было отказать, а точнее, если с Аней что-то случалось. Деловые визиты к Грекову были исключительным правом Ани. Такие дни бывали для нее праздником.
- А Кирилл желтый надел? - Татьяна прикладывала галстуки один к одному, словно собирала букет.
- Я не обратил внимания. - Павел обиделся и умолк. Он старается, рассказывает, а она думает о какой-то чепухе.
4
Если запрокинуть голову и смотреть в небо, а затем обернуться вокруг самого себя, то кажется, звезды валятся друг на друга, как в игрушечном калейдоскопе.
Лариса, правда, этого не нашла. Глупости. Все это Кирилл придумал. Только голова закружилась. При этом она потеряла равновесие и налетела на какого-то мальчишку лет пяти. Мальчишка с готовностью заревел, точно ждал подходящего момента. И все вокруг обратили на это внимание и принялись осуждать Ларису. Да так, словно у людей других дел не было…
- Тихо, тихо. Ничего не случилось! - закричал Кирилл. - А мальчику я дам шоколад. Ведь ты чапаевец, да? Чапаевец?
Мальчик кивнул, взял шоколад, спрятал в карман и пошел как ни в чем не бывало.
- И совсем ему не было больно. Притворялся, - сказала Лариса. - Противный мальчишка.
- Черт с ним. - Кирилл подумал. - Мороженое с коктейлем? Самый раз.
- Очереди везде. Стоять не хочется.
- Куда спешить?
- Тебе хорошо, а мне через три дня курсовую сдавать. - Лариса замедлила шаг и остановилась в конце длинной очереди.
Кирилл встал на ступеньку повыше. Отсюда видна стеклянная дверь кафе. Швейцар показал четыре пальца и приоткрыл дверь. В щель протиснулось четыре человека. Очередь оживилась и вновь притихла в ожидании. Кирилл только собрался было соскочить со ступеньки, как его внимание привлекла перебранка где-то впереди, у самого входа в кафе.
Конечно, Адька! Интересно, с кем он там…
Кирилл прошел вдоль очереди. И как раз вовремя, Адька уже приподнимался и опускался на носках - признак того, что он страшно обижен. Во рту у него нахально торчала длинная тонкая сигаретина.
Кирилл тронул его за плечо. Адька резко обернулся, готовый за себя постоять.
- Что, воспитывают? - Кирилл многозначительно оглядел молодого человека, стоящего за Адькой.
- Воспитывают, - подбодрился Адька. - Друзья природы. Курю, видишь ли, в строю.
- Так ты ведь не затягиваешься. - Кирилл все поглядывал на молодого человека.
- Дайте им по шее, кто поближе, - выкрикнул из очереди мужской голос. - Разговаривают еще с ними.
Неизвестно, чем бы все кончилось, если в этот момент не подошла Лариса.
- Я ухожу. А вы как хотите. Дураки! - Лариса повернулась и побежала через дорогу.
Кирилл забежал вперед и остановился, преграждая ей путь.
- Адька! Расскажи про Сингапур или Гибралтар. Только быстрей… Как там женщин за людей не считают. А тут разбаловали их.
- Не Гибралтар, а Гибралторг. Темнота! Всемирная барахолка. И твой галстук оттуда. - Адька потянул за канареечный галстук приятеля. - У поляков покупал. В магазине "Аврора".
- Ладно, слышала. Не развиваешься ты, Адька. Хоть бы книги читал, что ли, в рейсе-то. - Лариса смирилась.
- А зачем? Я и так все на свете знаю. - Адька дурачился и строил рожи.
- А толку что? - проговорила Лариса. - Гибралторг… Вот опиши его, опиши… Гибралтар ночью. Опиши.
- Бордель.
- Так и знала.
- И днем бордель. Круглосуточно.
- Конечно. Кто что хочет видеть, то и видит… Баран ты, Адька.
Адька начал нервничать и приподниматься на носках.
- Все воспитывают. Просто эпидемия какая-то. Воспитатели…
- Когда преобладает спинной мозг, это заметно, - перебила Лариса.
- Уйми ее. Или покончу с собой. - Адька повернулся к Кириллу.
Несколько минут они шли молча. Разглядывали витрины, афиши, фотомонтаж "Лучшие люди района".
- Батю твоего еще не сняли? - Адька отыскал знакомую фотографию Павла Егоровича, в самом центре. - Тут. На приколе. - Кажется, что Адька очень доволен этим фактом.-^ Слушай, за это платят, что люди ими любуются? Как киноартистам?
- Думаешь, им с фото легко на тебя смотреть? На такого серого типа, как ты? - не успокаивается Лариса.
- Нелегко, - торопливо соглашается Адька. - Идея! Махнем к сэру Джону. Профессор будет рад… Приглашал даже как-то.
Старика они застали на улице. Он навешивал замок на руль машины.
- Познакомьтесь, это Лариса, - представил Адька.
- Очень приятно. Иван Николаевич Сыромятин. Смею думать, что вы направлялись ко мне в гости. Очень рад.
Они поднялись на третий этаж по широкой лестнице с потертыми и надломленными мраморными ступеньками. Миновали галерею и остановились перед дверью, обитой коричневым дерматином. Старик достал огромную связку ключей, штук десять, не меньше, однако дверь была заперта на один-единственный плюгавенький замочек. Иван Николаевич, чуть припадая на левую ногу, прошел вперед и включил свет.
Комната была огромная. Два широких венецианских окна, высокий потолок, покрытый росписью на библейские темы. На стенах - картины в тяжелых рамах, потемневшие от времени. Всюду старинные тарелки, подсвечники, статуэтки. Щербатый паркет с замысловатым узором тускло блестел, отражая роскошную бижутерию люстры. У дальней стены, в нише с откинутой занавесью, стояла неубранная кровать. Иван Николаевич извинился и сбросил занавесь, на которой золотистыми нитями были вышиты павлины.
Усадив гостей в кресла, Иван Николаевич вытащил толстенные яркие журналы, чтобы молодые люди не скучали, пока он приготовит кофе.
Несколько минут молодые люди рассматривали картинки. Затем Адька бросил свой журнал на столик и отправился на кухню, к старику.
- Слушай, он и вправду профессор? - спросила Лариса.
- Вроде бы, - ответил Кирилл.
- А откуда вы его знаете?
- Познакомились. На ипподроме. - Кирилл отложил журнал. Надоело. И на сердце было неспокойно. Никак не вздохнуть всей грудью. Эта неприятнейшая история со станком. Конечно, он признается. И чего ему пугаться? Ведь он ничего плохого не хотел, задал большие обороты, и вдруг треснуло, вылетела зубчатка. Хорошо, его не задела, стой он чуть левее, и убить бы могла. Скорость будь здоров, пуля…
Кирилл поднялся и подошел к окну. Ночная улица вытянула свою темнеющую спину. Изогнутые дугой фонари словно ребра на этой костлявой спине. Посередине полз трамвай, громыхая на стыках-позвонках.
На подоконнике лежал раскрытый альбом с прекрасной фотографией головы лошади. Большой черный глаз полуприкрыт мохнатыми ресницами, уши слегка прижаты, ноздри напряжены и даже кажутся влажными, стоит только потрогать. Кирилл перевернул страницу - еще одна лошадь, только в беге. Разметала ноги, вытянула хвост. Вероятно, та же самая, что и на первой странице. Кирилл с удовольствием переворачивал листы. Вот и сам Иван Николаевич с незнакомым жокеем у главного входа ипподрома. Вот он у барьера. Вот он рядом с лошадью, поглаживает ее по шее… Кирилл уже собирался захлопнуть альбом, как из него выпали две фотокарточки. Пожелтевшие, утоненные в краях, с выцветшими пятнами. На одной был изображен худощавый мужчина в гимнастерке, с медалями на груди. Он стоял подле повозки с красным крестом. На второй - генерал в мохнатой папахе пожимал руку военному в гимнастерке перед кавалерийским строем. Несомненно, военный в гимнастерке был не кто иной, как Иван Николаевич в молодости…
Кирилл сунул фотокарточки в альбом и отошел к двери, ведущей на кухню.
- А даму-то оставили, - суетился старик. - Я сейчас, сейчас. - Он убавил газ под жаровней с песком, в которой стояла кофеварка, и принялся размахивать картонкой, разгоняя по кухне пряный кофейный запах. - Секрет фирмы. Кофе на песке.
Иван Николаевич достал бутылку рома, конфеты, четыре рюмки, четыре чашки. Все это водрузил на тележку.
- Да. Главное-то чуть и не забыл. - Старик снял с полки вазочку с двумя розами - желтой и красной и поместил в центр тележки. - Теперь все в порядке.
И они двинулись в комнату. Впереди - торжественный, слегка прихрамывающий Иван Николаевич, справа улыбающийся, рот до ушей, рыжий Адька, слева смущенный столь необычной церемонией, Кирилл.
- "Я ненавижу всех святых, они заботятся мучительно о жалких помыслах своих, себя спасают исключительно". - Иван Николаевич подкатил тележку к креслу Ларисы, вынул розы из вазочки и стряхнул капли воды.
- Спасибо. - Лариса поднялась с кресла, приняла розы и с любопытством оглядела тележку. - Ваши стихи?
- Бальмонт. Константин Дмитриевич Бальмонт.
Кофе был изумительным. С резким запахом и слегка горьковатый. Вся прелесть в ощущении после глотка, когда во рту еще держится привкус выпитого. И еще этот ром. На чашку кофе чайная ложка рома.
- Признайтесь, Лариса, вы не очень огорчены, что попали в бунгало к древнему старику? - Иван Николаевич лукаво улыбнулся, кивая на кофе. - И конфеты берите. Берите, берите. Не стесняйтесь. Как это прелестно - сидеть в уютной комнате и слушать живописные рассказы бывалого моряка о дальних заморских странах. - Иван Николаевич легонько подтолкнул Адьку.
Лариса поставила чашку, чтобы не расплескать.
- Живописные… Гибралторг… Спросите, может, он вам расскажет, где желтый галстук для Кирилла покупал?
Адька отставил чашку, вытянул сигарету и закурил, всем своим видом показывая, что он ни в грош не ставит Ларисино презрение, что он себе цену знает. И не продешевит.
- А что? Можно и рассказать, если общество изволит слушать. - Он откинул голову, с наслаждением выпуская в потолок дым маленькими упругими кольцами. - Представьте себе нежно-перламутровое небо. И вода от этого (Адька пощелкал пальцами, чтобы передать, какая вода)… Да. Когда к вечеру море успокаивается, это что-то, знаете?! Если я свободен от вахты, то обязательно торчу на палубе. Судно словно и не плывет… Слева Танжер, справа - Гибралтар. Танжер так себе, ничего особенного А Гибралтар… Скала. Городок сам небольшой, у подножья скалы. А по скале фуникулер тянется. Там, на верхотуре, обезьяний питомник. С пресной водой в Гибралтаре паршиво. И в скале устроено водохранилище. Главная улица - Майн Стрит, узенькая-узенькая. И вся в магазинчиках. Торговля там беспошлинная, вот и раздолье морякам. Каждое судно старается войти в Гибралтар, отовариться. Еще и якорь не закреплен, как шлюпки спускают и гонят. За два часа - полные кубрики, личная заинтересованность, надо понимать…
Лариса слушала, подперев подбородок ладонью и не сводя с Адьки глаз.
Кириллу это не понравилось.
- А вы воевали, Иван Николаевич? - громко спросил Кирилл, бросив взгляд на альбом со старыми фотографиями.
- Было. В кавалерии. Всю войну с полевым госпиталем, - торопливо ответил старик и повернулся к Адьке. - Рассказывай, рассказывай…
Кириллу показалось, что ему неприятен был вопрос. Странно. И ведь неплохо воевал, должно быть, раз генерал перед строем его поздравлял. И хромает, видно, от ранения…
Адька обиженно молчал - рассказывает, старается, а тут… Но постепенно вновь разошелся.
Потом они вспомнили о сегодняшней удаче Кирилла на ипподроме, и Иван Николаевич взял телефон Кирилла, приговаривая, что и ему Кирилл принес удачу. Кирилл диктовал номер и думал о том, что у старика билеты были куплены заранее, при чем же тут он, Кирилл. Но все равно, ему тут было хорошо, в этой комнате. И Ларисе, видно, тоже.
Поднялись часов в двенадцать. Адька с Иваном Николаевичем о чем-то шептались на кухне. Лариса и Кирилл вышли. Адька их догнал на лестнице.
- Ну и жук этот лорд, - проворчал Адька. - Не дай бог иметь дело со старым лордом.
- Ты о чем? - Кирилла разбирало любопытство.
- Так, - буркнул Адька. - Мысли вслух.
- Попадешься когда-нибудь. Коммерсант, - произнесла Лариса.
Адька выскочил на улицу первым и закружился под какой-то собственный мотивчик, расставив руки.
На улице было прохладно. И столбы с потухшими фонарями словно остывали.
- Нам туда. - Кирилл взял под руку Ларису.
Адька кивнул и, не прекращая своего кружения, двинулся вниз по улице. Издали это было очень смешно. Лариса рассмеялась, прижала локтем руку Кирилла и заторопилась.
Глава вторая
1
"В Западной Украине прошли небывалые весенние паводки… В Дагестане землетрясение в семь баллов. Вся страна шлет помощь дагестанским братьям…"
Греков отодвинул газету.
Перепалка между Всесвятским и Стародубом обострялась. Правда, говорил начальник цеха, а Всесвятский лишь изредка вставлял слово. Всегда одно и то же: комплектация, дефицит, неритмичность…
Лепин что-то рисовал в углу. Наверняка Всесвятского. Трудно найти более подходящую натуру для карикатуры… Земцов, главный технолог, тихонечко посапывал.
"Спит. С открытыми глазами наловчился спать. Это же надо! Человек ко всему привыкает", - подумал Греков и окликнул:
- Тихон Алексеевич!
Главный технолог не шевельнулся, только зрачки засветились, постепенно принимая осмысленное выражение.
- А в Дагестане землетрясение. Семь баллов. Представляете?
- Не может быть, - бодро, с готовностью ответил Земцов.
- Почему не может? - Всесвятский повернулся к Земцову. - Когда я работал в Ашхабаде, например…
- Мне плевать на землетрясения, - Стародуб сгоряча дернул Всесвятского за пуговицу пиджака. - Ты мне декаду по номенклатуре засчитывай, ясно? Куда это годится?! - Иван Кузьмич жалобно посмотрел на Грекова. - Все, понимаете, в ажуре. Люди из кожи лезут, а из-за механического…
- Обижают Ваню, - проговорил Греков.
- Нас не обидишь. Мы зубастые. - Иван Кузьмич повернулся к Всесвятскому, словно примериваясь, куда его почувствительнее куснуть. - В землетрясение, говорите, попали? Оно и видно.
Все лениво рассмеялись. Лишь Лепин недовольно нахмурился: Всесвятский переменил позу, а он не закончил рисунок.
- У меня междугородная заказана, с Москвой. А тут конца не видно. - Всесвятский привычно вскинул руку, обнажая часы, и недовольно вздохнул: -Мое мнение - лишить сборочный цех на пятьдесят процентов, за неритмичность, - и он покинул кабинет.
Греков встал и прошел вдоль стола. Так получалось, что люди работали на одном заводе, встречались редко. У каждого свои заботы. А вот на балансовую комиссию старались прийти все: не придешь - пожалеешь, потом бегай, доказывай.
Греков остановился рядом с креслом, в котором сидел главный технолог Земцов.
- Вы считаете, что приспособление к магнитометрам уже готово? - сдерживая раздражение, произнес Греков.
Земцов дернулся, попытался встать, но Греков придавил ладонью его плечо.
- Приспособление передано в цех? - вновь спросил Греков.
Земцов молчал. Не будет же он в который раз повторять, что шлифовщики подводят.
- Так вот, ведущую группу лишим прогрессивки. И всему отделу срезать наполовину. Я вас предупреждал. Что по отделу главного конструктора? - Греков повернулся к Лепину.
Главный конструктор Лепин снял очки и принялся вертеть их в руках.
- Закончили рабочие чертежи? - спросил Греков.
- Не успели, - помедлив, ответил Лепин.
- Причина?
- Большой объем. Еще недельки две возиться.
- А лишу-ка я и вас премии, мой друг, чтобы Земцову не было обидно.
- А ему и не обидно. Правда, Земцов? Вам не обидно? - Лепин улыбался, близоруко щурясь.
Греков взорвался. Больше всего в Лепине его бесили улыбочки и этот тон. Мальчишка! Воображает черт знает что, а второй месяц не может сдать чертежи по счетчикам. Когда же они попадут к технологам?
- Вы просматривали рекламационные акты? Советую просмотреть! Большинство актов по вине вашего отдела.
- Именно, - добавил Гмыря астматичным, с тяжелым придыханием голосом. - Стыдно в глаза людям смотреть.
- А зачем в глаза? Отдел сбыта должен в карман смотреть, - огрызнулся Лепин. С Гмырей у него была давняя вражда.
- Цинично, молодой человек. Я вам в отцы гожусь. - Гмыря запахнул на животе свой просторный пиджак.
- Не годитесь вы мне в отцы, Василий Сергеевич! - не удержался Лепин.
Греков постучал ладонью по спинке стула.
- Это стенографировать? - тихо спросила секретарша.
- Да! Дословно! - выкрикнул Лепин.
- Тут пока я распоряжаюсь. - Греков прошел на свое место. - Не нужно стенографировать.
- А жаль. - Гмыря выдохнул. - Покрываете, а они на голову садятся. - Он встал и, тяжело ступая, направился к двери.
- Совещание еще не закончилось, - остановил его Греков. - Вы правы, Василий Сергеевич, покрываю. И напрасно.
"Не забыл "выручальников", - забеспокоился начальник цеха Стародуб. - И дернуло этого козла, Гмырю, влезть. Неужели главный на скандал пойдет? Ведь сам неприятностей не оберется. Получится, что месячный план не выполнили. Липа одна…"
- Да, да, Иван Кузьмич, покрываю, - повторил Греков, посмотрев на Стародуба.
В кабинете стало тихо. Все понимали, на что намекает главный. А это уже серьезно. Особенно для сборщиков. Это не Всесвятский со своими придирками.
Стародуб пожал плечами, умоляюще глядя на Грекова.
- Не знаю, Геннадий Захарович, - пробубнил начальник цеха, часто моргая белесыми ресницами. - Вам виднее…
Греков потер пальцами лоб, пригладил волосы.
- Придется тебе, Иван Кузьмич, согласиться со Всесвятским. Неритмично работает цех. И дефицит у тебя, Ваня, большой висит, - произнес он каким-то другим, блеклым тоном.
Все в кабинете заулыбались, словно в кино при неожиданном и приятном конце. Только Лепин сидел по-прежнему со злым лицом и рисовал чертиков.
- Согласен, согласен, - махнул рукой Стародуб, думая в то же время по-хорошему о главном. Как это он ловко повернул. И наказал за "выручальников", и все без большого скандала - подумаешь, неритмичность. Когда ее не было? Хоть шерсти клок, да оставил. Все же пятьдесят процентов - не баран чихал, тоже деньги…
Вскоре балансовая комиссия закончилась, и все разошлись, кроме Лепина, которого Греков задержал.
- Все собираюсь поговорить с вами. - Греков достал из сейфа бутылку минеральной воды, налил полстакана, отпил глоток и сел, не выпуская стакана из рук. - Неинтересно стали работать, Лепин. И дело не в большом объеме. Нет. Понимаю, оригинальные мысли по заказу не появляются. Но у вас и стремление к этому пропало. Раньше оно было, и вы всех увлекали. А сейчас по избитым тропинкам бродите. Это скучно. Кризис?
- При плановом хозяйстве кризис исключен. - Лепин усмехнулся.
- Значит, тенденция, - прервал Греков. - А это мне не нравится.
- Знаете, в чем ваше достоинство, Геннадий Захарович? Вы никогда не скажете: "Нам не нравится". Вы говорите: "Мне не нравится".
"Смеется надо мной, что ли?" Греков отпил глоток воды и усмехнулся.
- Подхалимничаете?
- Конечно, - согласился Лепин. - Надо компенсировать плохую работу отдела.