И Инсент ожил снова, он стоял рядом со мной и улыбался.
- Смерть, - проговорил он, поначалу с запинками, но его голос набирал силу, - смерть грабителю с Волиена, смерть…
Возможно ли, Джохор, что иногда мы склонны - я мог бы выразиться и покрепче - переоценивать силы разума? Я хочу обратить ваше особое внимание на то, что Колдер - человек солидный, здравомыслящий, за свою жизнь привыкший давать точные оценки, выносить обоснованные суждения, проводить измерения.
И, конечно, когда Инсент встал, чуть покачиваясь, все еще смертельно бледный, но быстро обретающий силы, Колдер сочувственно заулыбался, он его явно жалел.
И я спросил его тихим голосом, стараясь говорить совершенно спокойно:
- Колдер, я могу высказать свое мнение?
- Если эти вам дадут возможность. - Колдер полунасмешливо, полувосхищенно усмехнулся и кивнул на эту пару: Инсента и Кролгула, стоявших в своих героических позах и распевавших: "Смерть…"
- Только вы можете их остановить, - заметил я.
- Да пусть болтают… - бросил Колдер.
Крогул тут же замолк и, сардонически, презрительно пожав плечами, снова уселся в своей привычной позе, которой он ухитрялся выразить скромное и непритязательное личное достоинство и в то же время - непередаваемое чувство своего превосходства.
Инсент все распевал, пока Колдер, привстав, не одернул его:
- Садись, парень, пусть свое слово скажет оппозиция.
И Инсент, ахнув, сел, в смятении бросив виноватый взгляд на меня, а потом на Крогула, - этим взглядом он извинялся и обещал поддержку.
- Вы должны сделать вот что: разносторонне развивать свою экономику, - заявил я.
Я знал, как мои слова их воспламенят, потому что это вроде бы совсем простое решение, но такого совета никто не ждал.
Волиенадна - планета шахтерская. Уж какая есть. Такой она была испокон веков, как значится в ее истории, записанной Волиеном.
Все надолго замолчали, потом Крогул позволил себе сначала долгий приступ беззвучного смеха, а потом взрыв хохота. Теперь хохотали и волиенаднанцы. Взгляд Инсента был пустым и тяжелым, у него отвисла челюсть. Меня главным образом беспокоил он: в конце концов, если я не сумею спасти его, вернуть к себе, тогда…
- Пусть говорит, - сказал Колдер, издевательски ухмыльнувшись.
- Вы - рабская планета, о чем вам уже рассказал Кролгул. Причем планета богатая, и ваши богатства уходят от вас, - начал я.
- К Ненасытной Утробе, - встрял Кролгул. Голос его был негромким, но задумчивым.
- Нет, - парировал я. - Плоды вашего труда отбирали у вас не одно столетие. Но так было не всегда. Вы забыли, что до того, как вы подчинились Волиену, вы были подчинены планете Мейкен, а еще раньше - планете Словин, причем и те и другие отбирали у вас минералы, которые вы добываете. Но еще до всего этого победителями были вы. Был такой период в вашей истории, когда вы доминировали над планетой Волиендеста и самим Волиеном…
- Чем доминировали? - заинтересовался Кролгул. - Снегом и льдом?
- В тот период льды отступили, и вы разбрелись по всей тундре, вы размножились, но вам не хватало ресурсов для прокорма и обогрева. Вы стали воровать космолеты Словина, которые прилетали к вам за продуктами питания и приземлялись, вы на них отправлялись на Мейкен и Волиен, а потом сами стали изготавливать такие же корабли и терроризировать четыре планеты: да, вы отбирали у них все, так же, как сейчас отбирают у вас…
Колдер слушал мои слова, слегка посмеиваясь.
- Не хотите ли вы сказать, что мы были кровопийцами-империалистами, каким теперь стал Волиен?
- Я хочу сказать, что вы не всегда были рабами и источником богатства для других народов.
- И вы предлагаете, чтобы…
- Вы - богатый трофей для Волиена и будете таким для любого, кто захватит Волиен, потому что империи поднимаются и рушатся, переживают расцвет и упадок, и все повторяется снова. Волиен исчезнет с этой планеты так же, как ослабели и исчезли Мейкен и Словин, так же, как вы ослабели в свое время и были изгнаны с тех планет, которые некогда сами завоевали. Но кто бы там ни захватил Волиен - (естественно, я не мог в этот момент даже намекнуть на Сириус, потому что это слово я мог шепнуть только Ормарину, он был пока еще единственный оставался достаточно серьезным, чтобы понять ситуацию, Кролгул же сам не знал, как скоро Волиен рухнет и подчинится завоевателю), - кто бы ни пришел завоевывать вас после Волиена, он будет ровно так же пользоваться вами, если вы сами не приложите усилий, чтобы этого не допустить. Но вы сами можете стать сильнее. Вы можете стать фермерами не хуже, чем вы сейчас шахтеры, и…
Кролгул хохотал, он просто плакал от смеха.
- Фермерами! - кричал он, и его смеху вторили сторонники Колдера. - Фермерами - на этом куске льда!
Но нечаянно он слишком явно проявил свое презрение к планете, и Колдеру это не понравилось.
- Что же именно можно здесь выращивать? - прямо спросил он меня.
- Если вы меня послушаете, вы и ваши люди, я объясню. Подобные природные условия существуют не только на вашей планете.
- А почему вы считаете, что Волиен нам разрешит? Мы их устраиваем такими, какие мы есть; они заинтересованы в наших минералах и больше ни в чем.
- Но, - возразил я, - у вас есть генерал-губернатор, и он, по-моему, к вам прислушается.
И тут Кролгул заорал:
- Грайс Ненасытная Утроба, Генерал-губернатор Жадюга, Гора Сала…
И тут неожиданно Инсент тоже вскочил на ноги, снова ожил и проявил себя как активная марионетка Кролгула.
- Долой Грайса! - орал он. - Избавимся от Грайса, и…
Я жестко взглянул на Колдера: это из-за него поднялся такой гам.
- Повторяю для вас, Колдер: я могу вам помочь. Запомните мои слова.
Колдер старался не встречаться со мной взглядом: верный знак, что для этих людей я уже перестал существовать. И действительно, на несколько минут меня охватило чувство, будто я превратился в невидимку, потому что все рабочие, сидящие на одной скамейке, не спускали своих жестких серых враждебных глаз со страстных черных глаз Инсента, который, кстати, тоже избегал моего взгляда. А Кролгул опустил голову, как бы в задумчивости уставившись в пол, хотя на самом деле вовсю гипнотизировал Инсента из-под тяжелых век. Парень явно снова подпал под его влияние.
- Совершенно очевидно, - говорил, скорее даже декламировал Инсент тихим голосом, постепенно обретавшим силу, - что наступил поворотный момент нашего динамичного развития! Какие перспективы раскрываются перед нами, когда мы одной ногой еще стоим в позорном и гнетущем прошлом, а другой - уже в будущем, в котором наш образ жизни станет более активным и появится перспектива, и тогда, приложив все усилия и использовав все возможности, мы, несомненно, построим свое счастье на том месте, где сейчас нет ничего, кроме угнетающей нищеты…
Из группы Колдера послышались сердитые возгласы, и Колдер крикнул:
- Давай, парень, ближе к делу: какие у тебя конкретные предложения?
Инсент, прерванный на полуслове, неопределенно улыбался, в сильном возбуждении от собственной риторики. Руки у него подрагивали, и губы тоже.
Кролгул тихонько подсказал:
- Конкретное предложение! Вы говорите о действии, о поступке! Я вам скажу, какой поступок ждет, чтобы вы…
- …наполнили его исторической неизбежностью… - подхватил Инсент почти нерешительно, потому что его запал был прерван на взлете, и он не мог его восстановить.
- Да, - голос Кролгула стал громче, - этот поступок даст понять вашим тиранам, которые…
- …жиреют на ваших мучениях! - воскликнул Инсент. А дальше голос Кролгула:
- Грайс Ненасытная Утроба, любимчик Волиена, символ Волиена, он ведь тут у вас представляет собой Волиен; хватайте его и…
- Хватайте Грайса! - заорал Инсент, подпрыгивая. - Тащите его к… к…
- На суд истории, - подсказал Кролгул. И почти незаметным жестом заставил Инсента умолкнуть, так что тот теперь стоял с разинутым ртом и с полузакрытыми глазами; - ну прямо сомнамбула или человек, впавший в транс. Вдруг из толпы рабочих раздался крик:
- Да, это в самую точку, надо притянуть Грайса к суду, давайте его…
- Долой его! - снова включился Инсент. - Мы вытащим его из роскошного дворца, мы заставим его стоять тут, в зале суда, среди нас всех…
- Среди народа, - снова подсказал Кролгул, - и Инсент погиб. Он стоял среди нас, подняв руки над головой, и, казалось, пульсировал и светился жизнью, которую в него вдохнул Кролгул. Теперь Инсент бесконтрольно принадлежал ему, и каждый из тех, кто присутствовал в этом зале суда, потянулся к нему с какой-то тоской, охваченный сильным желанием. Должен признаться, Джохор, что и меня вдруг охватило это же чувство. Какими же мелкими, жалкими, скудными показались мне вдруг все наши усилия, особенно наш стиль речи, такой холодный, сдержанный, элитный. Я представлял, каким кажусь шахтерам в эту минуту: спокойно сижу тут, посторонний для них, чуждый их жизни, их борьбе, равнодушный и бесстрастный.
Но я знал, что меня будут слушать, именно из-за моей сдержанности, и еще потому, что все, что бы я ни сказал, должно показаться им несправедливым, даже грубым; и я заметил, не повышая голоса, не изображая готовности к самопожертвованию и потерям:
- Ну, выгоните вы Грайса из его резиденции, ну, даже убьете его, что изменится? С Волиена вам тут же пришлют нового губернатора, и как бы новый не оказался похуже.
Раздался недовольный ропот. Шахтеры не сводили глаз с экзальтированного Инсента, как будто у них отнимали последнюю надежду. Но Колдер все же кинул на меня только один взгляд, и такой неприязненный, что я по своей слабости воспринял его болезненно.
- Интересно, как вы это себе представляете, - спросил я, - как вы будете вытаскивать губернатора из дворца?
Мне ответил Кролгул:
- Выйдем на улицы, организуем митинги, призовем народ: "Все пойдем с нами…". Вот и все, больше нам ничего не надо делать.
- Боюсь, что это не все, - заметил я тем же ровным голосом. Сам же я чуть-чуть повернул голову и понял, что Грайса может увидеть любой, стоит только поднять глаза к окошечку. Он высунулся из окошка и смотрел вниз, на нас, хмуро и взволнованно. Особенно на Инсента, благородного юношу, который тихонько распевал про себя: "Свобода или смерть, смерть или свобода".
Я засмеялся. Конечно, не без расчета, но ведь тщательно рассчитанными были также все лозунги и призывы Кролгула.
Я постарался, чтобы Колдер меня расслышал среди ворчания и негодующих возгласов - он единственный из всех шахтеров еще достаточно владел собой и мог воспринять мои слова:
- Сказать вам, когда я в последний раз слышал этот крик, про свободу или смерть? Колдер, хотите узнать?
Но его холодные серые глаза еще не желали встречаться с моими, он старательно избегал моего взгляда, и я сказал:
- Колдер, я имею право голоса?
Наконец он взглянул на меня, все с той же неприязнью, и кивнул:
- Давай, вещай.
И пока Инсент распевал свое "Свобода или смерть", я рассказал им:
- Это было на другой планете. Народ некоей страны обеднел, в их экономике царил хаос. Они хотели избавиться от многих паразитов, живших за их счет, одним из этих паразитов был так называемый институт церкви, у вас о таком и не слыхивали. Пока они спорили, совещались и конспирировались, причем с большим риском, некоторые профессиональные революционеры взяли дело в свои руки, пользуясь именно этим лозунгом: "Свобода или смерть! Мы возродимся только через кровь…"
- Возродимся только через кровь… - распевал Инсент, и казалось, что сами эти слова придавали ему силу. Его, казалось, буквально несет сила этих слов, которыми он пользовался, - или которые пользовались им?
- Короля и королеву, которые, по сути, действовали из лучших побуждений и были вполне ответственными людьми, превратили в козлов отпущения, и революционеры обратили против них народный гнев и возмущение. Ложью и клеветой удалось создать им картинку чудовищных личных злоупотреблений в угоду своим слабостям, и эти злоупотребления выглядели ну просто огромными, на много веков хватит. Революционеры убили короля и королеву, а уж заодно и их свиту, а потом, когда чернь все больше воспламенялась потоком слов, слов, слов, вот тут убийства пошли огульно, и вскоре революционеры уже начали убивать друг друга. Оргия убийств затянулась, и в итоге власть захватили дегенераты и преступники, которые всегда процветают в такие времена, и они уже творили все, что хотели. В угаре убийств, и мести, и всепоглощающего потока слов, бесконечных слов, в которых утонули все, как-то были забыты смысл и цели революции, а ее целью была - перемена экономического положения, желание сделать страну сильной и богатой. Потому что в каждом из нас заложено не всегда сдерживаемое животное начало, тот зверь, который на этой планете совсем недавно питался сырым мясом и пил сырую кровь и которому надо было убивать ради своего выживания. Все силы этой нищей страны ушли на убийства ради самого убийства, на получение удовольствия от словоговорения…
- Убей, убей, убей… - скандировал Инсент.
- И вскоре наступило царство хаоса. Среди этого хаоса появился тиран, который сумел воспользоваться воспламеняющими словами, объединил разрозненных людей словами и взял на себя управление страной, восстановил у власти тот класс, который благоденствовал за счет труда бедняков, он даже пошел дальше - приступил к завоеванию всех соседних стран. Но и он, поднявшийся благодаря власти слов, - лжи, - тоже потерпел крах, после всех убийств, и разрушений, и хищений. И страна, в которой лозунг "Свобода или смерть" казался таким благородным и таким прекрасным, снова оказалась в руках правящего класса, который стал контролировать богатства страны и по-прежнему передавал власть по наследству. И все эти страдания, убийства, героизм, все эти бесконечные слова, как оказалось, были впустую.
Колдер и шахтеры теперь смотрели только на меня. Они не замечали несчастного Инсента, который, по-прежнему стоя, монотонно скандировал. Они не смотрели на Кролгула, который в душе признал мою победу и спокойно планировал свои дальнейшие действия. Скромно оперевшись рукой о подбородок, он наблюдал за происходящим с иронической улыбкой: это было лучшее, что он мог сделать.
- Колдер, - продолжал я, - существуют такие люди, которые живут словами. Слова для них - энергетическая подпитка и пища. Этим они живут. Благодаря умелому манипулированию словом они воздействуют на группы людей, армии, нации, страны, планеты. А когда наступает конец крикам, пению, речам, проходит опьянение словами, поглядишь - что тогда изменилось? Да ничего! Вы можете "восстать", если хотите, можете поставить Грайса или какую-то другую марионетку к барьеру истории, или географии, или "революционной неизбежности", и сами себя опьяните, и народ свой опьяните криками, однако в конечном счете не изменится ничего. Грайс так же виноват, как и…
В этот момент я заметил, что взгляды всех обращены не на меня, а куда-то мимо. Я заметил, что исчезло размытое пятно, отсвечивавшее высоко на блестящей стене. Я увидел, как на лице Инсента экзальтированное выражение от недавнего вдохновенного скандирования "Кровь… Смерть… Свобода…" сменилось совершенно искренним злым, полным ненависти взглядом. Грайс теперь был тут, он стоял среди нас, рядом с Инсентом. И был таким же экзальтированным, как Инсент, таким же бледным, с таким же благородным видом, стоял в той же позе готовности пострадать, протянув руки ладонями вперед и подняв подбородок. И со сверкающими глазами он произнес:
- Это я Грайс. Я тот самый Грайс, который во всем виноват.
- Чушь какая, - тут же отреагировал я. - Вы абсолютно не виноваты ни в чем. Вы всего лишь выполняете свою работу, причем не так уж плохо. Не стоит преувеличивать свою роль.
К этому моменту наступило неловкое молчание. Даже Инсент прекратил свои распевания. Чисто физическое присутствие самого Грайса рядом с ними оказалось для собравшихся как бы ушатом холодной воды. До сих пор никто не видел его живьем, разве что как полуневидимку в разных форменных одеждах Волиена, назначение каждой такой одежды - предельно обезличить человека. Конечно, каждый знал, что губернатор Грайс - вовсе не какой-то грузный монстр, насосавшийся крови и плоти своих жертв, однако и человек, которого они сейчас видели перед собой, с трудом воспринимался шахтерами как их губернатор. Грайс - худосочный, бледный мужчина болезненного вида, с лицом, искаженным глубокими раздумьями и самоанализом, видно, что дух его ослаб от попыток разрешить внутренние конфликты.
Грайс с достоинством проговорил:
- Субъективно я признаю, что ни в чем не виноват. Я не объедаюсь, в сущности, я недавно сел на диету. Меня не волнует, что надеть на себя. Меня не интересует роскошь, и власть меня утомляет. Но объективно и в исторической перспективе я виноват. Делайте со мной что хотите!
И, широко раскинув руки, он так и стоял перед нами, ожидая какого-то апофеоза судьбы.
- Одну минутку, - Колдеру он внушал отвращение, - где ваша охрана?
- Они не знают, что я тут. Я смылся от них, - с гордостью заявил Грайс. - Я ходил на ваши митинги, переодевшись. Не так часто, как хотелось бы, - мне надо еще многому учиться, знаете ли! Но я самый большой ваш поклонник, Колдер. Мне просто нравится то, что вы делаете. Я на вашей стороне.
Инсент был раздавлен. Он сидел на своей скамье, во все глаза пялясь на этого негодяя, и мне было ясно, что у него самый настоящий шок. Надо было что-то с ним делать. Я подошел к парню и поднял его на ноги.
- Ну, оставляю вас разрешать эту ситуацию, - сказал я Колдеру, который совещался с коллегами.
Когда я уходил, таща за собой Инсента, я слышал, как Колдер говорит Грайсу, раздраженно и с отвращением:
- Ну-ка, губернатор, бегите поскорее в свой дворец. Давайте, пошевеливайтесь. Мы не хотим, чтобы пошли разговоры, будто мы вас похитили или что-нибудь в этом роде.
Я отвел Инсента на свою квартиру. Он на самом деле был в жалком состоянии, его трясло как в лихорадке от невысказанного риторического запала, он не сумел высказать все те слова, которые накопились в нем.
Я усадил его и сказал:
- Прости, Инсент, но мне пришлось тебя увести.
- Сам знаю, я это заслужил. - Парень явно наслаждался ролью жертвы.
Значит, понадобится Полное Погружение. И я ему объяснил:
- Тебе придется по-настоящему пережить все ужасы тех событий, которые я описывал Колдеру там, в суде.