- Слушай, классная у тебя служба! - теперь уже заводится Анна. Солдаты и офицеры в окопах околевают, а пьяный майор шляется по городу и от скуки любви ищет! И нашел, - со стуком ставит стакан на стол. - За двадцать баксов.
- Да ладно тебе, - подрубленный под корень, отхожу от окна и падаю на кровать. - Все у меня было: и окопы, и ранение, и медали, и даже орден… Я здесь, в Доме правительства, две недели всего. А до этого по траншеям да землянкам кочевал. Вот в этих самых туфлях и "пьяных" брюках с кантом…
- Что же ты полевую форму не взял, раз на войну ехал? - глаза Анны неожиданно теплеют.
- Ты, блин, как старшина на строевом смотре. В чем был в редакции, в том и полетел. Команду дали: "борт" ждет, - я в самолет и сюда. А тут месиво кровавое - очередное "усмирение горцев". Не до смотрин: кто в камуфляже, а кто при параде…
Повисает неловкая пауза. Я достаю сигарету из пачки на столе и закуриваю, глядя в окно: редкие уличные фонари подсвечивают тихий снегопад.
- Ладно, не сердись, - Анна пересаживается ко мне на кровать, кладет ладонь на мою трясущуюся руку и терпеливо ждет, пока я успокоюсь. - Так ты здесь уже месяц?
- Да. Послезавтра, в понедельник, должен приехать кто-то на смену. А я двину домой, где ждет меня холодная постель, пьяные соседи и в душе - сама понимаешь…
- А куда тебя ранило?
- Да не совсем ранило. Это я перегнул от волнения. Профессиональная брехня… Контузило меня.
- Что это значит? - моя ночная гостья близко наклоняется ко мне и заглядывает в глаза.
- Миной нас накрыло. Теперь, когда сильно переживаю, то теряю слух и в голове звенит.
- О, Господи! - Анна закрывает рот ладонью, чтобы скрыть улыбку, но глаза сияют и выдают ее настроение.
- Ну что ты хихикаешь?! - и сам не могу удержаться от смеха. - Да, глохну и звеню…
- Как мудозвон, - Анна приваливается спиной к стене и трясется от хохота, вздрагивая упругим телом; и я впервые угадываю под свитером ее высокую грудь.
- Смех смехом, а шуба кверху мехом, - говорю я протяжно, не отрывая взгляда от двух холмов, растягивающих красный свитер.
- Шуба? Какая шуба? - переспрашивает Анна и часто-часто моргает.
- И не только шуба, - цежу я сквозь зубы и не знаю, как сдержать руки. Они рвутся к полулежащей рядом женщине. Изогнувшись всем телом, как змея, Анна отрывает спину от стены и выпрямляется.
- Ты хочешь, чтобы я уже разделась? - взгляд ее тускнеет, и плечи опускаются.
Я не успеваю ответить. В дверь громко стучат.
V
Я выхожу в коридор, притворяю дверь спиной и вижу мятый камуфляж и мятое красное лицо Олега - следователя из Генеральной прокуратуры. На этаже у нас его называют Прокуратором. Он немногим выше меня, но гораздо шире. Его рыжие волосы взлохмачены, а глаза воспалены так, что белки кажутся розовыми.
- Старина, извини, - он дышит на меня густым водочным перегаром. - Я к тебе сегодня ночью заходил?
- Заходил, - отвечаю, стараясь не дышать носом.
- И что? - глаза его округляются.
- Ничего, - удивляюсь я его реакции. - Попросил бутылку водки в долг и ушел.
- В номер не заходил?
- Нет.
- Ничего не помню. Автопилот. Третий день бухаем, - Олег говорит почти шепотом, оглядываясь в сторону дежурной по этажу, кривит губы и играет желваками.
- Видел и слышал, - мои губы сами расплываются в улыбке.
- Чё, слышно было? - следователь смущенно чешет лохматую рыжую голову.
- Ну, Олег! Вы третью ночь подряд хором поете одну и ту же песню "Виновата ли я…". Скоро весь этаж будет вам подпевать, - мы тут, наверное, все одинаковы…
- Да, заменщик ко мне приехал. Завтра в Москву улетаю. Все. Труба. Пора печени передых дать, не то умру, - и он опускает розовые глаза.
- Так тебе что - похмелиться?
- Нет, не в этом дело… Я к тебе в номер ночью не заходил?
- Сказал же - нет… Чего ты мнешься?
- Дело вот в чем, - Олег снова лезет веснушчатой пятерней в свою шевелюру и дышит на меня перегаром: - Ты не заметил, при мне пистолет был?
- Да черт его знает, не обратил внимания. Что, пистолет потерял?
- Хрен его знает. Может, и потерял, а может, и свистнули, - и Олег тяжело вздыхает мне в нос.
- Кто мог свистнуть? Заменщик?
- Понимаешь, тут такое дело, - следователь опять опускает глаза и играет желваками. - Вчера ночью бабу здесь в "Интуристе" снял, в кабаке на втором этаже.
Сторговался за двести баксов. Ты представляешь? - зловеще шепчет Олег. - За двести долларов! По московским тарифам. Хотя здесь ей красная цена двадцатка… Правда, баба красивая - спасу нет! Кличка - Кармен…
Сердце мое, срезанное навахой [Наваха - кривой испанский нож: холодное оружие], катится по ступеням нутра и, ударяясь, отдается в голове. Я закрываю глаза. Мой воспаленный мозг начинает вибрировать и звенеть. Этот звук мне знаком еще с момента, когда накрыло миной. Я открываю глаза и вижу розовые белки под рыжими ресницами следователя. Он энергично шевелит губами. Я почти ничего не слышу из-за гула в своей ударенной голове. Олег жестикулирует веснушчатыми руками и вдруг замирает. И трогает меня за плечо…
- Эй, ты чего? - пробивается наконец ко мне сквозь звон в ушах. Андрюха, ты где?
- Вы что, хором ее драли? - очухиваюсь от короткого приступа.
- Кого? - изумляется Олег, вперив в меня водянистый серый взгляд.
- Бабу. Кармен. - Я еле слышу то, что говорю.
- Почему хором? Мужики спать легли. Вернее, отрубились. А я вразнос пошел, - шепчет Олег и оглядывается на дежурную.
- О чем говорили? - не унимаюсь я.
- С кем? С бабой, что ли?
- С Кармен, - выдавливаю я из себя.
- Да ни о чем. Что с ней разговаривать? "Рембрандта читала? - У койку!" Вот и весь разговор. За двести баксов я еще ее уговаривать буду! Но я тебе скажу: баба - блеск. "Не глаза, а острый нож. Глянешь - сразу упадешь". Не помню, кто поет.
- Олег, кончай! - мне не хочется больше его слушать.
- Чё кончай? Дело-то в том, что после ее ухода пистолет пропал!
- Ты уверен? - сомнение грызет меня.
- Да что я - пацан, что ли? - шипит Олег и оборачивается в сторону дежурной. - Все-таки в военной прокуратуре работаю, а не в ларьке на базаре. Ты тоже, скажешь… Я утром проснулся: в номере бардак, голова вдребезги, и перчатки бабские на тумбочке лежат…
- Черные или красные? - выпаливаю я, и сердце мое дергается и сжимается в колючую точку.
- Красные. Кожаные, - автоматически отвечает следователь. - Я опохмелятор включил и с горем пополам почти все вспомнил… Слушай, вдруг осекается Олег. - Ты почему про перчатки спросил?
- Просто так, - отвечаю, стараясь говорить спокойно и не отводить глаза.
- Андрюха, ты меня за идиота не держи, - крутит головой следователь. Я к тебе в дверь постучал, потому что уже всех тут на этаже на уши поставил. А Зульфия Тимуровна, - и Олег кивает в сторону дежурной, сказала, что ты подругу привел: брюнетка в красном пуховике. Колись, старик! Я хочу сделать этой бабе шмон, - и водянистые глаза его наливаются свинцом.
- Во-первых, баба - из пресс-службы местного парламента. Во-вторых, она уже голая: в постели лежит, меня дожидается. А ты весь кайф ломаешь, говорю, сам не знаю почему, но стараюсь врать убедительно.
Олег буравит меня своим тяжелым взглядом, затем сникает и рыжей пятерней теребит вздыбленную макушку:
- Я про пистолет не сразу-то и подумал. Проснулся, смотрю: портмоне на месте, двухсот долларов, конечно, нет. Но черт с ними, с деньгами! Зато остальная сумма не тронута. Я и успокоился. А к вечеру стал вещи собирать (завтра же улетать), глядь - пистолета нет! - и Олег хлопает веснущатой лапой по пустой кобуре. - Я всю гостиницу обегал. Говорят, эту блядину в кабаке днем видели, а потом куда-то исчезла… Андрей, что делать?!
- Что делать? - медленно произношу я. - Не знаю. Ищи.
- Да где искать?! Весь номер перерыл, баба исчезла… Она ствол сегодня на рынке продаст - и я хрен кому чего докажу!
- Олег, я вряд ли тебе помогу, - разговор тяготит меня.
- Придется везти в Москву трофейный и говорить, что перепутал в суматохе боя, - размышляет вслух следователь и дергает скулой.
- Это вариант, - одобряю я и протягиваю руку. - Счастливо!
- Пока, - Олег жмет мою ладонь красной пятерней. - Найду эту суку убью!
И я вижу его удаляющуюся широкую спину, обтянутую мятым камуфляжем.
VI
Я закрываю входную дверь на ключ и вхожу в задымленную комнату. Анна сидит на постели с сигаретой в руке.
- Почему так долго? Я устала ждать…
Я смотрю в окно, на медленный тихий снегопад. Огней почти нет. Город спит.
- У тебя лицо - как перед расстрелом, - тихо говорит Анна.
- Никогда не видел, какие бывают лица перед расстрелом, - четко, с расстановкой выговариваю я и перевожу взгляд на свою странную гостью. Можно подумать, что ты видела.
- Перед расстрелом - нет, - так же четко, как и я, произносит Кармен. Но предсмертное выражение лица наблюдала.
- Даже так! - не верю я, опускаюсь на кровать и приваливаюсь к стене. И часто?
- Нет. Раза два. - Анна затягивается сигаретой и неотрывно смотрит на меня.
- Любопытно, - и тоже тянусь к пачке "Золотой Явы".
- Что произошло? - меняет тему Кармен. - Ты бледен, как…
- Как кто? Как декадент?..
- Ну все! - резко говорит Анна и давит окурок в пепельнице порывистым движением. - Ты не поэт, майор. - Хватит! Если у тебя испортилось настроение, не надо его портить мне. Я не греческая гетера и не японская гейша - душу твою ублажать за двадцать баксов. Я простая русская проститутка…
- Немецкая, - равнодушно вставляю я.
- Хорошо. Немецкая. В общем, я ухожу.
- Если ты покажешься в коридоре, - произношу я медленно, с расстановкой, - у тебя будет именно такое выражение лица, какое ты видела у других перед смертью. Тебя могут убить, - и смотрю на Кармен выжидающе.
- Не поняла. Объясни.
- Объясняю: тебя там ждет Олег - рыжий следователь из прокуратуры. Ты у него ночью была?
- Была. Ну и что?
- Пистолет брала? - я хищно выпускаю дым из ноздрей и сверлю взглядом удивленную Кармен.
- Какой пистолет? - пожимает плечами Анна, и волна ее волос скатывается на одно плечо. Она держит паузу несколько секунд, и в глазах ее вдруг вспыхивают озорные искры:
- Где мой черный пистолет? На Большой Каретной!.. Где меня сегодня нет? - цитирует Высоцкого Кармен и хохочет: - Этот идиот не может найти свое оружие!
Я слежу за Анной. Она хохочет, запрокинув голову, и не может остановиться.
- Что тут смешного? - устаю я от ожидания ответа.
- Я спрятала его пистолет и перед уходом забыла достать.
- Куда спрятала?
- В надежное место - в мусорную корзину, - Анна поворачивается ко мне и аккуратно вытирает набежавшие слезы.
- Зачем? - искренне удивляюсь я.
- Как зачем? Чтоб не убил, - просто объясняет Кармен и облизывает губы.
- Он хотел тебя убить? - я вскакиваю и подхожу к ней вплотную.
- Хотел. Приговорил к расстрелу, - Анна поднимает на меня слезящиеся глаза. - Я же говорила, что запах смерти витает здесь в воздухе, как сигаретный дым.
- Ты говорила, что он разлит, как вино в старом погребе.
- Это аллегории. Кстати, про вино. Ты говорил, у тебя есть "Южная ночь".
Неплохо бы сейчас осушить стакан в ознаменование отмены расстрела.
- Подожди с вином, - не могу переключиться. - Ты говорила о смерти.
- Я говорила: неважно, на что похож ее запах, но я дышу этим "ароматом" уже почти сутки.
"А за что он хотел тебя убить? За двести долларов?" - лихорадочно соображаю я. Отхожу к окну, прячу руки в карманы и продолжаю дознание:
- Он хотел тебя убить за деньги?
- Ну, что ты! На Руси за деньги убивают редко…
- Странно. За что же убивают на Руси чаще? - завожусь я.
- А за дурные помыслы, - вздыхает Кармен, и глаза ее тускнеют.
- Что же это за помыслы такие?
- А всякие. Дурные помыслы носят в себе дурные люди, а дурные люди это инородцы. А поскольку я нерусская, что очевидно, да еще зовут меня Кармен, то я, соответственно, вынашиваю всякие черные мысли. Общий заголовок - "Как Россию погубить".
- Ты это серьезно? - лицо мое, наверное, перекашивается.
- Вполне. Если иметь в виду первоисточник, то есть твоего рыжего москвича из прокуратуры.
- Ты хочешь сказать, что он обвинил тебя в развале великой империи и приговорил за это к расстрелу?
- Именно так, - согласно кивает Анна.
- Брэйд сив кейбл, - подытоживаю, - то есть "бред сивой кобылы", - и открываю шкаф, чтоб достать бутылку вина.
- Это сейчас смешно, - уже спокойнее говорит Кармен, - а прошлой ночью мне было совсем не до смеха.
- Ты что, не видела, в каком он состоянии? - со стуком ставлю бутылку на стол. - Он же был пьян, как сволочь.
- Я это поняла только потом. Ведь ходил ровно, говорил четко и внятно.
- Называется автопилот. У большинства офицеров так. Строевая выправка как на параде, речь поставлена - хоть Верховному главнокомандующему рапортуй, а утром проснется - ничего не помнит, хоть режь его.
- Ну, видала я и других офицеров. Штормило так, что от стенки к стенке заносило.
- Таких меньшинство, - я достаю складной охотничий нож, чтобы открыть бутылку.
- Рыжий пил много. Я даже сообразить не успела, как все началось. Он спросил, как меня зовут. Я говорю - Кармен. "Ты испанка?" - "Нет, говорю, - немка". - "Врешь, немцев черноволосых и черноглазых не бывает!" Я объясняю: у меня мать армянка, а отец - немец. "Скажи что-нибудь по-немецки!" - "Гутен абенд", - говорю. "Все?". - "Все". - "Опять врешь, стал возмущаться. - Ты засланная экстремистка. Хочешь выкрасть уголовные дела на своих родственников?!" Тут меня затрясло. Ну, думаю, черт с ними, с этими двумя сотнями баксов, надо линять. А он пистолет достает: "Выходи на балкон! За шпионаж против России ты приговариваешься к расстрелу!" Ну, думаю, песец ко мне подкрался незаметно. Но сама судорожно соображаю, как же переломить его настрой. Ведь убьет сдуру и фамилии не спросит.
- Кстати, как твоя фамилия? - вдруг вырывается у меня.
- Кох. А что такое? - теряется Анна.
- Ничего. Просто так спросилось.
- Да. Так вот, приставил он пистолет к моему лбу и читает мне "приговор", то есть несет какую-то ахинею про коварные замыслы и покушение на государственный строй. В общем, полный мрак…
Я срезаю ножом неподатливую пластиковую пробку и смотрю на Анну. Она говорит разгоряченно и ходит туда-сюда по комнате с сигаретой в руке. Красный ее свитер кочует вдоль стены.
- И тут меня осенило! Ладно, говорю, товарищ майор, можете опустить пистолет. Вы достойно прошли проверку… Он опешил. "Какую проверку?" спрашивает. А я чувствую - рука уже дрогнула. Ага, думаю: есть трещинка! Надо туда клин вбивать…
Пробка с бутылки срезается окончательно и летит куда-то под стол, отвлекая Анну. Мы оба смотрим на пол, не находим пробку и почти одновременно машем на нее рукой.
- …И говорю ему: я, мол, и правда, засланный казачок, но не со стороны экстремистов, а из ФСБ. Дескать, секретный агент Федеральной службы безопасности.
Тут он и совсем руку отпустил. Все, думаю, теперь ты - мой. И давай ему горбатого лепить, что, мол, имелись сведения о продаже некоторыми сотрудниками федеральных следственных органов секретных сведений (в том числе материалов следствия) за деньги - экстремистам. И мы, агенты, проверяем теперь эту информацию… Короче, уболтала его. Поверил.
Анна устало плюхается на кровать и, глубоко затянувшись, заканчивает рассказ:
- Остальное - дело техники. Влила в него водки. Долго говорила о величии России и кознях врагов. Он вскоре завял. Я уложила его в постель (отдохните часок, товарищ майор!), пистолет спрятала, деньги взяла и ходу. Перчатки, правда, забыла в спешке. Жалко. Такие трудно достать красная кожа.
- Так вы что, даже не ложились? - изумляюсь я, и сердце мое подпрыгивает от радости.
- Да какая тут постель? - таращит глазищи Кармен. - Из него в тот момент такой "Трахтенберг" был, как из козьей задницы гармонь.
- Боже! - хлопаю себя ладонью по лбу. - А мне такого наплел, что конь не перескочит… Но зачем же деньги взяла? - вырывается у меня наивный вопрос.
- Как зачем? - взвивается Анна. - Во-первых, мы договорились с ним о цене еще в ресторане. "Кармен, я забираю тебя до утра. Плачу двести баксов!" - куражился, как настоящий крутой. А во-вторых, мне полночи мозги засирают, к голове пушку приставляют - расстреливать ведут на балкон, а я должна кланяться и вежливо благодарить? Я тебе уже сказала: терпеть не могу, когда из меня дурочку делают. - И я снова замечаю в ее глазах дурной огонек. - Я таких вещей не прощаю. Пусть этот придурок еще спасибо скажет за то, что я его дочиста не обобрала. Могла бы и пистолет, и бумажник с документами "приватизировать". И черта с два нашли бы вы меня в ближайшие полгода. Залегла бы на дно, как камбала, и в песок зарылась.
- Да, серьезный ты человек, - вздыхаю я и наливаю вино в стаканы. Оно клокочет и пузырится. - Ну, давай выпьем за торжество разума над пулей-дурой.
- Не над пулей-дурой, а над идиотизмом, - Кармен берет стакан и чокается, обжигая меня взглядом.