Минуло 13 лет с тех пор, как в Англии низвергли монархию и королеву со всеми ее домочадцами переселили в трущобы. Много воды утекло за эти годы, королевское семейство обзавелось друзьями, пообвыкло. У принца Чарльза даже появилась новая жена – его давняя подруга, всем известная Камилла. Все почти счастливы. Чарльз выращивает капусту да разводит кур, королева наслаждается компанией верной подруги и любимых собак… И тут‑то судьба закладывает новый крутой вираж. Все идет к тому, что монархию вернут на прежнее место, но королева Елизавета вовсе не хочет возвращаться к прежней жизни. На трон предстоит взойти Чарльзу, да вот незадача – Камиллу никто королевой видеть не хочет. И очень кстати объявляется новый претендент на трон…
"Королева Камилла" – продолжение знаменитой книги Сью Таунсенд "Мы с королевой". Это добрая и в то же время едкая история о злоключениях королевской семьи, в которой все почти как у людей.
Книга издана с любезного согласия автора и при содействии Marsh Agency
Сью Таунсенд
Королева Камилла
Колину Бродуэю с любовью.
А также
Брайану Холлу с Парламент – сквер
Нет никаких научных доказательств того, что собаки могут понимать человеческую речь, равно как и того, что они умеют разговаривать друг с другом.
Если кто‑то утверждает, будто собака "понимает каждое мое слово", он заблуждается.
Впрочем, один старый ирландский сеттер сообщил мне недавно, что собаки преотлично понимают наш язык и почти все, что мы им говорим, находят банальным, нудным и высокомерным.
(Камилла – Чарльзу)
– Дорогой, как ты думаешь, собака знает, что она собака?
– Смотря что ты понимаешь под словом "знает".
Фредди гавкнул:
– Ага, блин, не знаю! Ем из миски на полу и нужду справляю на улице…
Если живых лягушек бросить в кастрюлю с кипятком, они не задумываясь выпрыгнут и спасутся. Если же их посадить в кастрюлю с холодной водой и потихоньку нагревать, пока не закипит, лягушки так и будут сидеть там и сварятся заживо.
Шами Чакрабарти, группа Liberty
От автора
"Королева Камилла" – литературное произведение. Все имена, персонажи, места и события либо выдуманы автором, либо используются как элементы художественного повествования.
Благодарности
Эта книга никогда бы не появилась на свет без любящей поддержки и практической помощи Колина Бродуэя.
Мой редактор Луиза Мур верила в меня больше, чем я сама – спасибо ей.
Еще я благодарю издательства "Майкл Джозеф" и "Пингвин", которые я чуть не подвела под монастырь – и не в первый раз.
И спасибо за неоценимую помощь Шен Морли Джонс – она вычитала мою книгу и спасла меня от нескольких позорных ляпов.
1
Камилла, герцогиня Корнуэльская, стояла на заднем крыльце дома номер шестнадцать по переулку Адеборо с дешевой сигаретой в зубах. На табличке с названием переулка пять металлических букв давно отвалились, и теперь можно было прочесть: "Переулок АД". Был прохладный вечер, конец лета. Она то и дело поглядывала на мужа, Чарльза, принца Уэльского, который бренчал посудой в красном тазу, под влиянием минуты купленном утром в магазине "Все за фунт". Дома Чарльз гордо предъявил таз Камилле, словно драгоценную реликвию, вывезенную из разоренного города.
Глядя, как Чарльз драит доултоновский соусник, Камилла подумала: как мало ему нужно для счастья.
– Ты счастлив, дорогой? – спросила Камилла.
Сиплый от многолетнего курения голос Камиллы звучал совсем уж хрипло после полуночных посиделок с соседями по дому, Беверли и Тони Тредголд.
Тони, пятидесятипятилетний мужик, смахивающий на Элвиса, развлекал Камиллу и Чарльза веселыми байками про Вормвуд– Скрабз . Чарльз заметил:
– В тюрьме, похоже, вполне терпимо по сравнению с Гордонстоунской школой, где мне нередко доводилось просыпаться в дортуаре среди ночи и наблюдать, как мою узкую железную кровать и грубое одеяло заметает снегом из открытых окон.
– Да вам, блин, еще повезло, что одеяльце‑то имелось, – сказала Беверли, широкая в кости женщина с желтыми и жесткими, как солома, волосами. – Я вот вообще под отцовой шинелькой спала.
У Чарльза сделалось такое жалкое лицо, что веселье мигом угасло, и Камилла поспешно проговорила:
– Не вешай нос, дорогой, и налей нам еще по стаканчику твоего чудного репяного вина.
После нескольких стаканчиков Чарльз приободрился и перешел к своему коронному номеру: принялся усиленно валять дурака, изображая Фреда, а Камилле отведя роль Глэдис . Тредголды с каменными лицами взирали на это импровизированное шоу и с облегчением вздохнули, когда августейшие соседи, пошатываясь, убрели на боковую.
– Дорогой, как тазик, удобный? – спросила Камилла.
– Тазик абсолютно великолепный, – ответил Чарльз.
– Ты такой умник, что приметил его.
– Там на тротуаре стояла целая стопка. Все яркие, просто в глазах рябило.
– Чудесный выбор, милый. Красный – дико веселый цвет.
– Да, и я так подумал. А поначалу примерялся к зеленому.
– М – м, зеленый тоже хорошо, но он дико почтенный и уж очень напоминает Джонатана Порритта . так и представляешь его зеленый тазик для посуды, купленный в каком– нибудь кошмарном магазине от Общества охраны памятников где‑нибудь в Котсволде.
Смех Камиллы быстро перешел в кашель.
Будь на ее месте кто‑то другой, Чарльз наверняка кинулся бы на защиту старого товарища Джонатана Порритта, Общества охраны памятников и Котсволда, но Камилла имела право говорить все, что думает.
Кашель ее никак не унимался, и Чарльз обеспокоенно оглянулся:
– Дорогая, что с тобой?
Та помотала головой.
Чарльзу казалось важным, что он выбрал именно красный тазик. Может, он наконец обрел связь со своим "внутренним язычником", как некогда велел ему Лоренс Ван дер Пост? Как‑то они путешествовали с ныне покойным гуру по Калахари и вечерами, сидя у костра под бескрайним небом, нашпигованным звездами, вели беседы о том, что нужно человеку, дабы ощутить себя цельным. И пришли к выводу, что для цельности потребна страсть. Чарльз запомнил, как солнце пунцовым шаром опускалось за барханы. Возможно, это метафизическое переживание и обусловило выбор красного таза.
– Сколько отдал за этот милый тазик? – поинтересовалась Камилла.
– Дорогая, я же сказал : купил его в магазине "Все за фунт". – Чарльз не сумел скрыть досады.
Он покраснел, припомнив, как задал хозяину магазина, мистеру Анвару, страдающему ожирением, этот же вопрос. А мистер Анвар, раздраженный после нагоняя от жены, которая обнаружила под его кроватью фантики от шоколадок, в ответ щегольнул произношением выпускника элитной школы:
– Скажите мне, сэр, как называется мой магазин?
Чарльз шагнул назад и вслух прочел название, написанное полуторафутовыми буквами. "Все за фунт".
– Не нужно быть доктором семиотики, чтобы истолковать эту вывеску, мистер Сакс-Кобургата . – сказал мистер Анвар. – Любой товар в моем магазине стоит точно, ровно, безусловно фунт. То есть, как вы, надеюсь, способны понять, один фунт.
Уязвленный как сарказмом, так и напоминанием о его германском родовом имени, Чарльз сунул мистеру Анвару фунтовую монету и поспешил прочь из лавки.
Чарльзов кобель Лео – чудище Франкенштейна, в сотворении которого поучаствовало с десяток собачьих пород, – выполз из‑под кухонного стола и подошел к раковине. Поскуливая, он затряс огромной волчьей башкой. Псина растет не по дням, а по часам, подумал Чарльз, собачке всего четырнадцать недель, а она ему уже до колен достает. А ведь "собаковод" Спигги, муж принцессы Анны, уверял его, что Лео – "из этих мелких кусак, что ловко душат крыс".
– Есть хочу, – проскулил Лео.
– Я знаю, что ты готов отобедать, Лео, – откликнулся Чарльз, – но неужели не видишь, что я занят.
В дверь позвонили. Не вынимая рук из воды, Чарльз крикнул:
– Дорогая, открой, а?
– Я курю, дорогой, – отозвалась Камилла.
Чарльз с застывшей улыбкой проговорил:
– Мне прекрасно известно, что ты куришь , дорогая, поскольку дым тянется на кухню и проникает, между прочим, мне в легкие.
Он тихонько кашлянул и мыльной рукой отмахнулся от савана табачного дыма.
Камилла возразила, перекрикивая настойчивые звонки:
– В Англии входить в здание с зажженной сигаретой запрещено законом, в том числе и в свой дом, так что, может, ты откроешь? – И, отвернувшись, добавила: "Дорогой".
Чарльз утопил маленький споудовский молочник в мыльной пене и процедил сквозь зубы:
– У меня своя система мытья посуды, и мне нельзя отвлекаться. Почему бы тебе не растоптать эту пакость, к которой ты присосалась, и не открыть дверь? Дорогая.
В дверь опять зазвонили.
Камилла сказала, уже со слезой в голосе:
– Чарли, моя сига – это дико важно. Перед свадьбой ты согласился, что я стану выкуривать пять штук в день и в эти моменты никто не будет меня отрывать.
Яростно натирая идеально чистый молочник, Чарльз отчеканил:
– А еще мы договорились вместе делать домашнюю работу, но ты наплевала на этот уговор с высокой колокольни.
На лице Камиллы мелькнула гримаса обиды, и Чарльз закончил примирительным тоном:
– Ты у меня такая ленивица, дорогая.
Булыжной дорожкой Камилла прошла в дальний конец узенького, старательно вылизанного садика – к клетке с курами. Остановившись возле сетки, она принялась наблюдать, как Экклз и Мориарти клюют друг дружку с небрежной жестокостью деток, запихнутых на заднее сиденье семейного авто.
Кур она недолюбливала. Ей не нравились их кожистые шеи и дурацкие клички, пустые глаза, острые клювы и цепкие когти. И жаль было времени и денег, которые Чарльз тратил на них. Неблагодарные ублюдки в перьях, вот кем считала Камилла кур. Ей осточертело каждое утро бороться с горечью поражения, накатывавшей на Чарльза после традиционного визита к куриной клетке и столь же традиционного возвращения с пустой корзинкой.
Собаки Камиллы, Фредди и Тоска, счастливые родители двух пометов, выскочили из дому на кривеньких джек – рассел – терьеровых ножках. У клетки они присоединились к хозяйке.
– Вы неблагодарные свиньи, – сообщила Камилла курам. – Он с вами так возится, а вы ему несчастное яичко снести не можете.
Это дико несправедливо, мы ведь бедны как церковные мыши.
Камилла в последний раз затянулась и рассеянно пропихнула горящий окурок в сетку. Мигом подскочившая Экклз подхватила окурок и, взметнув облако перьев, вспорхнула на крышу куриного домика. Камилла рассмеялась: со свисающей сигаретой Экклз смахивала на Лорен Бэколл.
Чарльз на кухне услыхал ее смех и облегченно улыбнулся. Камилла не умела обижаться – не в пример его первой жене, которая дулась на него… ну, годами. Он зашагал по дорожке, на ходу вытирая руки посудным полотенцем. Все‑таки он был слишком жесток с женой: еще совсем недавно она во всем полагалась на слуг, тогда как он сам обслуживает себя вот уже тринадцать лет изгнания.
Пока Чарльз не обнаружил (через несколько секунд), что его драгоценная клуша наслаждается после обеда китайской подделкой под сверхлегкий "Силк кат", Камилла успела подумать, что когда‑нибудь будет до истерики смеяться, вспоминая этот случай, но вот сейчас ей придется туго. Чарльз собрался было обнять жену и остолбенел: Экклз явно курила сигарету, а за грядкой поздней капусты сидела лиса, уставившись на принца без намека на смущение.
Фредди и Тоска припали к земле у ног хозяйки; Камилла никогда не видела лису так близко, живую – уж точно. Мертвых лис.
порванных в клочки, она перевидала море. Какой дико прекрасный зверь, подумала Камилла. Лиса поднялась, криво усмехнулась, развернулась, потрусила в угол сада и исчезла.
На парадном крыльце, быстро теряя терпение, дожидалась королева. Ее мучила зубная боль; она пришла узнать, не осталось ли в гомеопатической аптечке Чарльза немного гвоздичного масла. Королеву сопровождали два ее коркса (помесь корги и таксы): Сьюзен, которую королева унаследовала от матери, и Гаррис, сын Гарриса Первого, того, что тринадцать лет назад вместе с королевой в мебельном фургоне прибыл в переулок Ад.
– Просто бесит, – сказала королева Гаррису. – Почему они не подходят к дверям? Мы же уверены, что они там, правда, мальчик? Мы слышим, как они бранятся, да?
Гаррис проворчал себе под нос:
– Я знал, что они долго не протянут.
– Все женатые пары ссорятся. Мы с тобой ссоримся! – протявкала Сьюзен.
– Мы ссоримся, потому что ты меня достала, – отрезал Гаррис.
– Ты злюка. – Сьюзен заскулила и прижалась к королеве в поисках утешения.
Королева погладила собаку:
– Что такое, девочка? Что случилось?
Из соседнего окна высунулась Беверли Тредголд, все еще в ночнушке, хотя часы показывали два пополудни.
– Они в саду, Лиз. У них там конкретная ругань насчет курева. Хотите, я скажу, что вы пришли?
Беверли любила драмы, пусть и маленькие. Она умела превратить драму в скандал, а скандал – в инцидент с вызовом полиции, однажды даже – полицейского вертолета.
– Нет, не беспокойтесь, пожалуйста, – сказала королева.
И поспешила прочь.
Беверли закричала ей в спину:
– Вчера вечером мы все надрались Чарльзовым турнепсовым винишком. А Чарли рассказывал про свое несчастное детство. Как ему в школе снег в постель насыпался.
Королева обратилась к Гаррису и Сьюзен:
– Пора бы уже Чарльзу перестать плакаться всем и каждому, поминая свое несчастное детство. Ему скоро шестьдесят.
Когда она проходила мимо крыльца Тредголдов, к калитке выбежал Кинг, немецкая овчарка – полукровка, и яростно залаял на собак королевы. Кинг любил скандалы не меньше своей хозяйки.
В юности Елизавету научили не замечать неприятностей, так что, шагая по переулку Ад, она не видела матерных каракулей на стенах, не чувствовала вони от пакетов с мусором на тротуаре. Вопли и домашние скандалы не достигали ее ушей. У нее недоставало духу признать, в каких чудовищных условиях она живет.
Когда Елизавета была крошкой – принцессой, ее обожаемая няня Крофи учила, что в трудной ситуации надо насвистывать про себя веселые мелодии.
Дойдя до дома номер двенадцать, королева услышала усиленный динамиками крик. Вроде бы рэпер, но выкрикивал он не стихи, а угрозы и призывы чинить насилие. Нет, не понять ей увлечение принца Гарри "гангстерским рэпом", как он это называл. Его царственные предки в свое время тоже были гангстерами, это правда. Может, дело в генах? Остановившись, королева почувствовала, как ритм отдается в ногах. Шторы в доме были опущены, а окна, судя по их виду, недавно обстреляны – яйцами.
– Я говорила Чарльзу, – королева обращалась к Гаррису, – что неразумно позволять мальчикам жить без всякого присмотра. Только погляди на это, вылитая нью – йоркская трущоба.
Входная дверь распахнулась, выплеснув волну музыки, и с крыльца сбежала заплаканная девушка, Шанель Тоби, пятнадцати лет, грудастая, голосистая, с выбеленными и искусственно выпрямленными волосами. Следом за ней из дома выскочил Карлинг, собака принца Гарри, рыжая дворняжка с тощими ножками и маленькой головой. Шанель порскнула мимо королевы, в дом номер десять, к своей бабке. Карлинг же запрыгал вокруг королевы. Это был совершенно безвредный дурачок, так что Сьюзен и Гаррис не обратили на него никакого внимания.
Гаррис лишь пробурчал:
– Будь здесь деревня, Карлинг был бы местный придурок.
Королева ухватила Карлинга за шкирку, протащила по дорожке и втолкнула в открытую дверь. В доме было темно, и разглядеть удалось лишь несколько фигур в капюшонах, окутанных плотным и вонючим табачным облаком. Королева захлопнула дверь. День явно складывался бездарно.
Уже поднявшись на свое крылечко, королева увидела, как в переулок вырулил белый пикап с надписью на борту: "Артур Грайс. Строительные леса" – то был принц Уильям. Из открытых окон пикапа лились звуки "Полета валькирий". Уильям просигналил и затормозил.
– Как дела? – спросила королева.
Уильям получил разрешение покидать поселок и работать по контракту на установке лесов вокруг норманнской церкви в Суиндоне, которую скоро переделают в казино.
– Отлично, – ответил Уильям. – Мы остановились в "Тревелодже", и все ребята были ужасно добры. Поначалу, вообще‑то, подтрунивали, потому что руки у меня слишком нежные.
– Наверное, тяжелая работа? – спросила королева.
– Да, ужас какая тяжелая, – подтвердил Уильям.
И вытянул руки, показывая ладони. Они были в мозолях и порезах, которыми Уильям явно гордился.
Королева тоже гордилась внуком. Большую часть жизни он провел в поселке Цветов, в окружении всякого сброда, но все же ухитрился остаться порядочным и невероятно обаятельным парнем.
2
Невеселые дни настали в Англии. Люди всего боялись и думали, что жизнь состоит из опасностей и всевозможных неизвестных и непознаваемых угроз. Старики не выходили из дому после наступления темноты, детей не пускали на улицу даже днем, и встревоженные взрослые сопровождали их повсюду. Чтобы развеяться, люди тратили деньги на то, что отвлекает и веселит. Каждый придумывал, что ему нужно заиметь, чтобы стать счастливым. Но, купив предмет мечтаний, человек, к своему глубокому разочарованию, обнаруживал, что ни радости, ни счастья покупка ему не принесла, скорее – раскаяние и горечь разбившихся иллюзий.
Чтобы облегчить пенсионный кризис, правительство смягчило закон об эвтаназии; стариков, подумывающих о самоубийстве, ободряли листовками с призывом "Дай дорогу молодым".
В отчаянной попытке продемонстрировать свою работу. Департамент градостроения запустил смелую программу превращения спальных районов в зоны изоляции – заселяя их уголовниками, антиобщественными элементами, безумцами, инвалидами, революционерами, разжалованными врачами и юристами, дураками, наркоманами и страдающими от ожирения.