Королевская семья – те, кто не бежал из страны, – оказалась в зоне изоляции поселок Цветов (в округе сокращенно именуемой Зипц), в ста девятнадцати милях от Букингемского дворца, в Ист – Мидлендс. Поселком, бывшим районом муниципальной застройки, владел и управлял Артур Грайс, мультимиллионер и король строительных лесов; он считал Зипц своим личным феодом. Королевская семья разместилась в переулке Ад, где стояли шестнадцать утлых коттеджей на двух хозяев, раньше принадлежавших муниципалитету. Перед каждым домом был небольшой садик, окруженный изгородью по пояс высотой. Лишь немногие из садиков не выглядели заброшенными. Принц Чарльз регулярно выигрывал Приз Грайса за самый ухоженный палисадник, а вот у его соседей Тредголдов сад превратился в свалку старых матрасов и пакетов с гниющим мусором, между которыми торчали жухлые колючие кусты.
Когда Чарльз предложил соседям помощь в расчистке и возрождении изничтоженного палисадника. Тони Тредголд сказал:
– Никто не отберет у меня мою землю. Сейчас не Средневековье, и ваши королевские привилегии закончились.
А Беверли Тредголд заорала:
– По – любому, в старых матрасах полевые мыши живут, у них там гнезда. Я думала, вы за природу!
Высоченная, в двадцать футов, стальная изгородь с колючей проволокой и камерами наблюдения поверху служила границей между задворками переулка Ад и внешним миром. У единственных ворот в Зипц, на треугольнике истоптанной земли, теснились приземистые вагончики Службы безопасности. Всем обитателям зоны предписывалось носить на щиколотке металлический жетон и всегда иметь при себе удостоверение личности. Все их перемещения отслеживались на панели видеомониторов, установленной в одном из полицейских вагончиков.
Когда сразу после свадьбы Камиллу заковали в жетон, она сказала со свойственными ей бодростью и оптимизмом:
– Думаю, он чудесно украсит мою лодыжку.
Принцессу Анну, напротив, пришлось повалить на пол усилиями двух полисменов, и лишь тогда третий сумел все‑таки нацепить на нее жетон.
На обитателей зоны налагалось множество запретов и ограничений. Действовал строгий комендантский час: запрещалось покидать дома с 22.00 до 7.00 по выходным и с 21.30 до 700 по будням. Выезжать из поселка запрещалось. Вся корреспонденция, как входящая, так и исходящая, прочитывалась и при необходимости цензурировалась. Телефонная сеть обрывалась у стены. По телевизору свободно ловились только две программы – "Рекламный канал", где время от времени случались какие‑то жалкие передачи, и канал правительственных новостей. Все новости, понятное дело, подавались под нужным правительству соусом.
Зона кишела собаками. Они были повсюду: трусили по улицам, собирались компаниями на тротуарах, грызлись на редких островках чахлой травы и патрулировали свою унылую территорию. Ни днем ни ночью собачий лай не затихал ни на минуту. Двуногие обитатели зоны скоро привыкали и переставали замечать этот звук, он становился таким же естественным, как звук собственного дыхания. Каким образом некоторые жители поселка приобрели своих породистых собак, иных – ценой в сотни фунтов, при том, что все в зоне получали одинаковое пособие в 71 фунт 32 пенса в неделю, оставалось неразрешимой загадкой.
Джек Баркер, лидер Кромвелианской партии, премьер – министр и творец зон изоляции, никак не мог выбраться из постели. Половина одиннадцатого утра, и Джек пропустил уже три встречи. Он лежал под пуховым одеялом в своей спальне на Даунинг – стрит, 10, слушая, как Биг – Бен отзванивает улетевшие минуты и часы его жизни.
Джек устал. Он жил в непрерывном состоянии дежа – вю. Казалось, все, что он говорит, он уже говорил раньше; все, что он делает, он уже когда‑то сделал. Большая часть доверенных товарищей, тех, что избрались вместе с ним тринадцать лет назад, вознесенные пьянящей волной идеализма и законности, умерли или ушли из политики. Жена Пат, с которой они прожили 24 года, детская любовь и политическая соратница, однажды вечером взбунтовалась и обвинила Джека в братании с дьяволом за то, что он весело провел время, отобедав с сэром Николасом Сомсом в клубе для джентльменов в Сент – Джеймс. Пат кричала:
– Господи, Джек, ты же лидер Республиканской партии! У тебя даже сраного кота зовут Том Пейн!
Вскоре после второй победы на выборах Республиканская партия сменила название. Команда экспертов по ребрендингу за плату приблизительно в три миллиона фунтов несколько месяцев совещалась, стоит ли партии называться по – новому. Команда породила доклад на 402 страницах, который вряд ли кто– то прочел целиком, не перепрыгнув сразу на выводы, где говорилось, что новое имя желательно, поскольку британских республиканцев вечно путают с американскими. Это стало всем очевидно, когда Джонатан Росс в своем пятничном ток – шоу обратился к премьер – министру со словами "мистер президент". Тогда наняли новую команду нечеловечески мозговитых консультантов придумать для партии новое название и логотип. Эта команда заперлась в деревенском пансионате, где пять суток кряду шел мозговой штурм, породивший "Кромвелианскую партию".
Теперь Джек был женат на Каролине, изящной даме, дочери баронета, но новую жену политика "утомляла", а в последнее время она завела обычай критиковать Джекову манеру держать вилку. Джек немного побаивался жены: ее аристократичный выговор наводил оторопь, а постельные беседы были до жути интеллектуальны. Накануне вечером она отшвырнула вольтеровский Dictionnaire Philosophique в дальний угол спальни, воскликнув: "Мелкотня!"
Джек оторвался от отчета о прослушивании телефонов (161 член парламента имеет на данный момент внебрачные связи) и спросил:
– Кто мелкотня? Я?
– Да нет, мля, Вольтер! – крикнула Каролина. – Просвещение, мать его!
Джек посозерцал ее милый профиль и сердито вздымающуюся грудь, и в нем затрепетало было желание, но в последний раз, когда они после секса отлепились друг от друга, Каролина заметила:
– Джек, ты делаешь это, как лабораторная крыса: тело твое здесь, но ум где‑то там!
Если у Каролины и имелась слабость, так сводилась она к неспособности пройти мимо магазина с сумочками. Вот сейчас она записана в лист ожидания на итальянскую черную сумочку ценой в две тысячи фунтов. Когда Джек стал ворчать, что у нее уже есть одиннадцать черных сумочек, Кэз раскричалась:
– Мне нельзя появляться с сумкой прошлого сезона. Я жена премьер – министра!
Мать Джека ходила с одной темно – синей сумочкой сорок лет. Когда ручки обтрепались, она отнесла сумку сапожнику, который заменил их, взяв за работу один фунт и шесть пенсов. Джек рассказал об этом Каролине, и та ответила:
– Видела я твою мамочку на фотографии. Рядом с ней огородное пугало смотрится щеголевато!
Каролина обладала неброской красотой, от которой млели бильд – редакторы английских газет. Она практически ежедневно появлялась на первых страницах, часто под самым надуманным предлогом. "Кэз сломала ноготок!" – гласил один недавний заголовок.
Биг – Бен прозвонил одиннадцать раз. Журналистам сообщили, что премьер – министру "нездоровится". Курс фунта к доллару упал.
Правительство Баркера порой обвиняли в тоталитаризме, и это смешило Джека. Он был далеко не Сталин и не Мао; не его вина, что в стране не нашлось жизнеспособной оппозиции. Да, кое – кого из потенциальных противников пришлось арестовать, но только лишь потому, что они взялись мутить воду Ведь нельзя рисковать безопасностью государства, правда? И вряд ли Джек виноват в том, что Англию, словно туман, окутало равнодушие к политике, ведь так?
Кучка провокаторов, республиканских пуристов, распоясалась настолько, что устроила незаконный митинг у стен Вестминстерского дворца, обвиняя правительство в ревизионизме. С ними разобрались, но все равно Джека не оставляло чувство, что вот – вот начнется прилив и смоет его в море. Пожалуй, не стоило сажать под домашний арест Стивена Фрая. Толку в этом не было никакого: из своего Норфолка Фрай продолжает осмеивать правительство через Интернет. Следовало выслать его в Турцию, чтобы кто‑нибудь из ломовых маникюристов тамошней службы безопасности поухаживал за его кутикулами. Мигом бы пропала улыбочка с его глумливой рожи. Джек хохотнул под одеялом, но тут же вернулся к своим мрачным мыслям.
Бремя государственных забот не ослабевает, не дает вздохнуть. С недавних пор Джек начал мечтать, как однажды выйдет из кабинета, чтобы больше никогда не вернуться. Пусть другой бедолага принимает решения, проводит совещания, возится с пройдохами и дураками, которые тут всюду его окружают. Неужели никто не догадался, что Джек Баркер мало– помалу съезжает с катушек? Никто не в курсе, что у него развился тик на правом веке? Что он забывает элементарные слова? Неужто никто не замечает, что премьер нередко плачет на публике? А иначе чего он вытирал глаза?
Джек не умел сачковать, и он не мог взять и бросить службу Мать перед смертью прошептала: "Джек, отделайся с монархией". Впрочем, родственники, собравшиеся у ее смертного одра, считали, что последними словами ее были "Джек, отдай Люси мои нарды". Точно понять не позволила кислородная маска.
Джек знал, что на его место зарится министр финансов. И пусть бы Флетчер уже сделал свой ход и, образно говоря, вонзил в спину кинжал, Джек только порадовался бы, ведь сам себе кинжал в спину не вонзишь. А Джек не мог обмануть маму. Он накрылся одеялом с головой и стал вспоминать свои последние тринадцать лет. Независимость от Америки завоевать не удалось, миллиарды уходят на бесконечную асимметричную войну на Ближнем Востоке; шоссе и дороги практически замерли; британских фермеров всё субсидируют за нихеранеделание; богатые стали намного богаче, а бедные, похоже, построили свою отдельную ненормальную субкультуру. Единственное, чем он может гордиться, так это тем, что выжег из жизни Британии институт наследственных титулов. Одним росчерком пера он навеки уничтожил монархию.
3
Инспектор Клайв Лэнсер, старший офицер частной полиции Артура Грайса, вводил в курс дел в Зипце новичка по имени Дуэйн Локхарт. Дуэйну было неловко: новая полицейская форма оказалась долговязому парню тесновата, но, главное, он лично знал большинство обитателей Зипца, а теперь предстояло строить их и по любому поводу на них доносить. Мужчины шагали практически безлюдными улицами, а над ними кружил маленький самолетик.
– Воздушный разведчик, – сказал инспектор Лэнсер, запрокидывая большую голову. – Аэрофотосъемка, ищет незаконные сараи.
– А что, иметь сарай теперь запрещено законом? – удивился Дуэйн.
– Если нет разрешения на постройку и хозяева уклоняются от муниципального налога. Сарай считается перепланировкой, – пояснил инспектор. Уловив неодобрение собеседника, он продолжил: – Нельзя давать спуску этим подонкам, парень. Протяни им палец, они, сволочи, всю руку откусят.
Дуэйн подумал: "Вчера я тоже был" подонком" а вся разница между" тогда" и"теперь" только в том, что я получил эту работу и законно снял жетон. Теперь я могу пойти куда захочу".
Дуэйну не терпелось побывать в городской библиотеке. Он слышал, что там на полках стоят тысячи книг.
Дуэйн и Лэнсер свернули в переулок Колокольчиков, прозванный у местных переулком Шлюх, – население там по большей части состояло из юных матерей – одиночек.
– Сейчас мы на территории шлюх, – сообщил инспектор Лэнсер. – Некоторые из них могут окрутить до потери разума. Ты, парень, заступил у нас на место Таффи Джонса, которого заманила, это образно, на рифы шлюшка по имени Шьянна Граббетт. Таффи на дисциплинарной комиссии сказал, что он как увидал ее в белой олимпийке, на высоких каблуках и в сережках – кольцах, так о службе и думать забыл. А когда она расстегнула олимпийку и он узрел ее буфера, а они просто вываливались из микроскопического топика, тут, он сказал, с ним было кончено. Так что будь начеку, парень. Мессалины вечно охочи до свежего мяса.
Дуэйн был весьма начитан, но, как это часто бывает, почти не имел опыта в общении с девушками. Он несколько раз щупался в школе с девочкой постарше, но в строгом смысле оставался девственником.
Инспектор Лэнсер скомандовал:
– Встанем здесь и дождемся какой – нибудь шлюхи. Хочу продемонстрировать тебе порядок личного досмотра.
Они привалились к стене, испещренной непристойными и, вероятно, клеветническими граффити о некоей Джоди и ее отношениях с псом. Вскоре показалась миловидная девчушка, толкавшая коляску с пухлым младенцем.
Лэнсер сделал стойку.
– Так, показываю личный досмотр женщины.
Он вскинул руку, и девица со вздохом остановилась.
Лэнсер распорядился:
– Во – первых, установи имя и регистрационный номер жетона подозреваемого.
Девушка заученно пробубнила:
– Пэрис Баттеруорт, Би 9176593.
И вынула удостоверение.
Показав на младенца, который жевал угол нераспакованного пакетика "Чудо – Чавков", девушка продолжила:
– Это Полтинник Баттеруорт. Жетона у него еще нету, ему лет мало.
– Спроси удостоверение на ребенка, – приказал Лэнсер. – Нельзя верить этим шлюхам на слово.
Дуэйн обратился к Пэрис:
– Не возражаете, если я взгляну на Полтинниково удостоверение, мисс Баттеруорт?
Девушка расстегнула курточку на ребенке, залезла под фуфайку и вынула удостоверение, прицепленное на синей ленточке. Дуэйн увидел, что два угла удостоверения изжеваны.
Лэнсер внимательно осмотрел карточку и сказал:
– Отметь порчу удостоверения. – Потом обратился к девушке: – Порча государственного имущества. За это я могу взять штраф на месте.
Пэрис возмутилась:
– У него зубки режутся, он все жует, все в рот тянет.
– Ладно, мисс Баттеруорт, на этот раз я закрою глаза, – смилостивился Лэнсер и тут же продолжил натаскивать Дуэйна: – Так, установили личность подозреваемого, переходим к личному досмотру. При отсутствии констебля женского пола мы должны все делать осторожно. В общем, Локхарт, бегло ощупай ее, избегая явных эрогенных зон.
Дуэйн и Пэрис переглянулись. У нее красивые глаза, отметил Дуэйн.
– Ты ищешь наркотики, краденые товары, спрятанное оружие или материалы для производства взрывных устройств, – пояснил Лэнсер.
Пэрис фыркнула:
– Ага, типа! Да я эти материалы не отличу, даже если они мне на башку свалятся.
– Были случаи, шлюхи работали на Аль– Каиду, – продолжал Лэнсер. – Смотри, Локхарт, мы не имеем права рисковать. – Кончиком дубинки он указал поочередно на разные части худенького тела Пэрис и приказал:
– Давай, щупай.
Дуэйн несмело провел руками по талии и плечам Пэрис, вниз по спине и по голеням. Он почувствовал, что девушка дрожит, и бормотнул:
– Прошу прощения.
Лэнсер продолжал:
– Дальше, раз убедился, что подозреваемая ничего на себе не прячет, переходишь к обыску ребенка.
Дуэйн наклонился к коляске:
– Привет, Полтинник! Пощекочу тебе пузико, а?
Полтинник настороженно таращился на Дуэйна. От мужчин он был не в восторге. Они всегда кричали, и мать плакала. Наскоро ощупав рыхлое тельце неулыбчивого младенца, Дуэйн не нашел ничего кроме пожеванного пластикового жирафа, который завалился ребенку в майку. Дуэйн протянул игрушку Пэрис.
– Мы от жирафиков без ума, – сказала девушка.
Инспектор Лэнсер тем временем обыскал сумку, подвешенную на ручке коляски, вытянул из нее письмо, адресованное Мохаммеду Юсафу в тюрьму Уэйкфилд, и подал письмо Дуэйну со словами:
– Почему я должен конфисковать это письмо, а, Локхарт?
Дуэйн напрягся, вспоминая те полчаса из своей недельной подготовки, что были посвящены корреспонденции.
– Жителям зон изоляции запрещено переписываться с осужденными, отбывающими срок.
Лэнсер бросил:
– Мерзавка.
Пэрис сморщилась, захлюпала носом. К такой ситуации Дуэйна совсем не готовили. Он растерянно стоял, не понимая, что предпринять.
Пэрис всхлипнула:
– У Мохаммеда на будущей неделе день рожденья.
– Что ж, будь уверена, мы все желаем ему самого доброго, – сказал Лэнсер. – Ступай.
Дуэйн хотел извиниться перед Пэрис. Он посмотрел ей в лицо, надеясь, что девушка поймет по глазам, что сам он не отобрал бы письма. Дуэйн гадал, сколько сможет протянуть на этой работе, если все и дальше пойдет как сегодня. Пэрис застегнула на ребенке курточку, сунула ему жирафа и удалилась в направлении магазинов.
Когда Лэнсер с Дуэйном пересекали лоскуток травы перед торговым центром, им встретилась Камилла, за которой трусили Фредди, Тоска и Лео.
– Инспектор, не скажете ли, который час? У меня часы остановились, – обратилась Камилла к Лэнсеру.
– Прежде чем я скажу вам, который час, мадам, – холодно ответил Лэнсер, – я должен вас предупредить, что эта услуга теперь платная.
– Неслыханно! – возмутилась Камилла. – Все, чего я прошу, – это взглянуть на часы и сообщить время.
Дуэйн украдкой поглядел на свои часы. Было 11.14 утра.
Лэнсер сказал:
– Мы – частно – государственное партнерство, мадам, и, если хотим удержаться на рынке, должны брать плату за услуги.
– И какую же цену вы думаете взять за то, что скажете мне, который час?
– Сейчас у нас стандартный тариф: один фунт за справку, – ответил Лэнсер.
– Фунт! – воскликнула Камилла. – Это возмутительно.
– Значит, вы больше не хотите узнать, который час? – осведомился Лэнсер.
– Нет, – сказала Камилла. – По положению солнца понятно, что сейчас почти полдень.
Дуэйн поддернул манжет на правой руке, выставляя часы. Потом поднес ладонь к лицу, сделав вид, будто прикрывается от сияния тусклого светила.
– А, я вижу, сейчас одиннадцать пятнадцать, – сказала Камилла. – Благодарю вас, констебль.
К Дуэйну подвалил Лео и, разжав зубы, уронил к ногам новоиспеченного полицейского палку. Дуэйн подобрал обмусоленную деревяшку и что есть мочи зашвырнул вдаль. Три собаки рванули за палкой, плюхнувшейся в грязь.
– Надеюсь, вы не возьмете платы за то, что бросили палку, – сказала Камилла.
– Нет, – отозвался Дуэйн, – это бесплатная услуга.
Когда Лео принес палку и вновь положил ее к ногам Дуэйна, инспектор Лэнсер приказал:
– Оставь палку в покое, парень. Мы с тобой на службе.
Они тронулись дальше и вскоре вышли к району, отгороженному от остального поселка высоким забором.
– Здесь, – сказал, поворачивая ключ в замке калитки, инспектор, – заперты от греха подальше, те, кто баловали с детишками.
Лэнсер отворил калитку, и они с Дуэйном прошли за ограду. Дуэйн ожидал, что по улицам будут шнырять похотливые типы в засаленных фуфайках, но, к его удивлению, люди за забором с виду ничем не отличались от остальных жителей поселка.
Когда он поделился своим наблюдением с Лэнсером, тот удивил его еще больше, сказав: