– Известно ли премьер – министру, что три моих избирателя в течение ушедшего финансового года упали со стремянок, что стоило министерству здравоохранения сто пятьдесят тысяч фунтов, и может ли он подтвердить, что билль о стремянках станет законом еще до роспуска нынешнего парламента?
Джек подтвердил, что станет.
Затем, за пять минут до окончания, депутат от консерваторов Марджори Коддингтон, представляющая Восточный Челтнем, поднявшись и переступив ногами в скромных ботиках, спросила:
– Правда ли, что правительство намерено срочно продавить новый закон, по которому вернутся разрешения на собак, и планирует обложить владельцев собак налогом в пятьсот фунтов ежегодно…
С обеих сторон зала послышались тревожные восклицания. Министр финансов посмотрел на свои брюки в тонкую полоску и убрал с них несколько собачьих шерстинок. Утром он расчесывал Митци.
Переждав вмешательство спикера, миссис Коддингтон продолжила:
– И подтверждает ли премьер – министр, что будет разрешено иметь только одну собаку на семью?
Джек бросил взгляд на скамью министров. Какой‑то мерзавец проболтался, подумал он. Подробности собачьего закона решено было держать в секрете. Королева, сидя перед телевизором с Гаррисом и Сьюзен, нетерпеливо ждала ответа премьер – министра. Собаки жались к хозяйке.
Перед тем как окрыть рот, Джек успел подумать: "Слава богу, меня скоро тут не будет, ни на этой должности, ни в политике".
– Это правда, – произнес он.
Королева посмотрела на Гарриса, потом на Сьюзен, потом снова на Гарриса. Разве может она выбрать между ними?
Гаррис проскулил:
– Она оставит меня, я ее любимец.
– А я собака ее матери, она обещала ухаживать за мной, – тявкнула Сьюзен.
Королева перевела взгляд на свои руки, сложенные на коленях. Она не могла смотреть в глаза Гаррису и Сьюзен.
28
Письмо от принца Чарльза инспектор по безопасности быта Грэм Крекнелл обнаружил под дверью на коврике из кокосового волокна, когда вернулся с работы. Джин с Тоником, которым днем особо нечем было заниматься, гадали о содержимом письма с момента его доставки утренней почтой.
– Конверт дешевый, – тявкнул Тоник.
– Зато писали "Монбланом", – заметил Джин. – И, если не ошибаюсь, чернила марки "Квинк", китайская тушь.
– Почерк человека уверенного и высокопоставленного, – добавил Тоник.
– Хотя штрихи сверху вниз указывают, что уверенность только напускная.
Друзья томились от нетерпения, пока Грэм устанавливал зонт в стойку у задних дверей, снимал куртку с капюшоном и вешал ее на плечики в гардероб.
Джин предложил:
– Давай принесем ему тапки.
– В жопу его, пусть сам носит свои тапки, – проворчал Тоник. – Бросает на целый день от скуки загибаться. Ни жалкой игрушечки не купит скрасить наше никчемное существование.
– Не могу с тобой разговаривать, когда на тебя накатывает этот нигилизм, – вздохнул Джин.
Грэм приятно удивился, когда Джин приковылял в гостиную, волоча один из огромных шлепанцев в виде Барта Симпсона, – Грэм купил себе эти тапки в подарок на недавний день рождения.
– Хороший мальчик. Джин, – похвалил Грэм.
Он бы умер от стыда, если вдруг кто– нибудь пришел и застал его в Бартах Симпсонах, но поскольку к нему никто и никогда не приходил, Грэм ничуть не переживал. Когда Джин притащил второй тапок, Грэм сказал:
– Ты мой лучший пес. Джин. Да, лучший, да, да. Ты мой друг, верно? Мой самый – пресамый друг.
Тоник залаял от дверей:
– Самый – пресамый? Будь у меня пальцы, я бы сунул щас два пальца в глотку. Почему у тебя нет друзей среди людей, а, Грэм? Не потому ли, что ты изгой общества?
Грэм стащил с ноги Барта Симпсона и швырнул в голову Тонику с воплем:
– А ну заткни пасть!
Тоник шмыгнул на кухню, чтобы не получить по голове и вторым Симпсоном. Пробегая мимо Джина, он рыкнул:
– Ну, ублюдок. Он у меня за это поплатится.
Грэм распечатал конверт и вынул письмо родителей. Он читал его с нарастающим волнением и, дочитав, сказал маленькой собачке, свернувшейся у ног:
– Я наследник трона. Джин, и это значит, что однажды ты станешь верховной собакой Англии.
Потом прошел к серванту, вынул альбом с фотографиями и спросил Джина:
– Как думаешь, какую послать?
Перелистывая страницы, Грэм размышлял вслух:
– А может быть, ту, которая была на первой полосе "Руислип трампет", когда я в третий раз подряд выиграл чемпионат города по блошкам, с подписью "Король блошек"?
Джин посмотрел на снимок и вспомнил, что даже обожавшая Грэма приемная мать сказала: "Господи, Грэм, я не могу вставить ее в рамку". Приемный отец, не столь трепетно любивший пасынка, увидев газету, расхохотался.
Но у Грэма было в запасе короткое видео – для службы знакомств "Привиреды", записанное в этом году у них в офисе. Грэм считал, что ролик дает увлекательное и милое описание его характера и образа жизни. Вырезав несколько ляпов (в одном месте Грэм нервно выпалил: "Обычно я ем на завтрак мусульман", хотя, естественно, хотел сказать "мюсли"), он показал свежий ролик родителям и спросил их мнение.
– Только честно, – сказал он.
Отец опустил "Дейли телеграф" и просмотрел видео с каменным лицом, потом заметил:
– Зря ты там говоришь, что ищешь "искристую" женщину. По моему опыту, женщины, которые сначала искрятся, заканчивают прилюдными рыданиями и красными туфлями.
А мать сказала:
– Грэм, нельзя же получить все сразу. Женщина твоей мечты не может быть одновременно финансово благополучной и любительницей настольных игр. Это несовместимо.
Досмотрев ролик. Джин бросил Тонику:
– Ну что, загадка разрешилась.
Прежде собаки не раз принимались гадать о сексуальной ориентации Грэма. Тот никогда не приводил домой девиц, но и геем, по мнению Джина, не был. Грэм иногда пускал Джина в свою комнату, и тот видел, как хозяин листает "Плейбой", вырезает оттуда фотографии женщин и вклеивает в особый альбом, пряча его потом в шкафу на верхней полке, под стопкой толстых зимних свитеров.
Тоник обычно отвечал на это:
– Ну и что? Вот я гей, но мне все равно нравятся сучки.
Джин с Тоником стали любовниками, еще не достигнув половозрелости. Джин взял себе роль пассивного партнера, и Тоник, бывало, пенял ему:
– Ты такая ленивая жопа, не можешь оторвать передние лапы от пола, а потею я.
Грэм не прислушался к советам родителей и вывесил видео в Интернете. Практически немедленно его просмотрели два посетителя – транссексуал из Бангкока и 89–летняя поклонница Мантовани, Кларисса Визерспун из Регби. Миссис Визерспун отправила Грэму электронное письмо и свою фотографию в корсете и красной феске.
"Я необычная, – писала миссис Визерспун, – я юна душой, у меня собственный дом, я люблю "Дураков и коней"и считаю, что Дэвид Джейсонлапочка. Вы подходите мне почти по всем параметрам. А я вам?"
Несколько месяцев Грэм проверял электронную почту по десять раз на дню, ожидая увидеть на экране женщину своей мечты. Но те, что называли себя фанатками настольных игр, выглядели так, будто ни разу в жизни не мыли голову, а искристые казались слегка сумасшедшими. Однажды пришло письмо от какой‑то ослепительной красавицы, которая писала, что она чемпионка по нардам, и Грэм, разволновавшись, тут же написал ответ. Но когда он подозвал к экрану мать, та сказала, что Грэма разыграли. На фотографии была Джина Лоллобриджида – кинозвезда, о которой Грэм никогда не слышал.
Теперь же обоих родителей уже нет в живых, и отговорить Грэма было некому. Так что он нашел большой конверт, вынул из кошелька четыре марки первого класса и опустил посылку в ящик на углу.
29
Митци, сучка кинг – чарльз – спаниеля, лежала под столом министра финансов Стивена Флетчера, пристроив изящную мордочку на начищенных туфлях хозяина и приподняв атласное ухо. Митци слушала тревожный разговор между Стивеном и премьер – министром.
– Пожалуйста, Джек, не проси меня избавиться от Митци.
– Мы должны подать пример, канцлер. Как мы можем вести войну против собак, если одна из них укрывается в самом сердце правящего кабинета?
– Но Митци такая послушная, такая безобидная.
– Она собака, канцлер.
– Но с тех пор как Вероника отказалась переезжать из своей паршивой деревни, у меня кроме нее никого нет.
Разговор оборвался внезапно: по телефону премьер – министр почти никогда не прощался. Митци выбралась из‑под стола и встала рядом с хозяином. Она порадовалась, когда исчезла капризная Вероника, вечно нудевшая про собачью шерсть, а то и про блох. К счастью для Митци, эта жалкая идиотка предпочла деревенское затворничество.
Митци прыгнула к министру на руки и, прижавшись лощеной головой к его колену, скосила на хозяина карие глаза, полные безоговорочного обожания. Этот взгляд она отрабатывала, когда оставалась одна, перед зеркальной дверью платяного шкафа в спальне. Министр погладил Митци по голове и с горечью вспомнил отдалившуюся от него жену. Ее любовь никогда не была так беззаветна, как любовь этой собаки.
– Я никогда от тебя не откажусь, Митци, – сказал министр.
Только Митци знала, как слаб он стал в последнее время. Это она сидела рядом с ним до глубокой ночи, пока он корпел над документами и схемами, из которых следовало, что Англия через три года разорится дочиста и будет ходить в лохмотьях и ночевать под мостами, если налогообложение не увеличить на три пенса из каждого фунта. Он делал все, что было в его силах для страны, но ведь никто, даже Бог, не мог бы дать людям того, что они хотят, – низкие налоги и безукоризненную социальную защиту.
Англия задолжала Соединенным Штатам сто миллиардов фунтов, а Соединенные Штаты задолжали семь триллионов долларов Всемирному банку Министр иногда думал, что деньги – это абстракция, которая живет только в воображении людей, совершающих сделки. Он чувствовал себя канатоходцем, который, пройдя половину пути, видит, что площадку впереди охватило пламя. Министр гадал, как Джек Баркер стал таким влиятельным. Одним взглядом тот мог заставить замолчать всех присутствующих в комнате. Наверное, думал министр, это потому, что Джека больше ничто не волнует, и, значит, ему нечего бояться.
Министр баюкал Митци как ребенка. Он целовал ее, шептал, что она красавица и клялся в вечной любви. Потом опустил на пол, сел и написал:
Дорогой Джек,
С большим сожалением вынужден сообщить тебе, что ухожу в отставку с поста министра финансов.
Ты просил меня выбрать между работой и собакой. Я выбрал собаку.
Хотел бы я сказать, что работать с то – бой было для меня честью и удачей. Увы, не могу.
Стивен Флетчер.
Министр прочел письмо вслух и спросил Митци, что она думает.
Митци пролаяла:
– Не пори горячку, Стив, оставайся и помоги нам выиграть битву за собак.
Флетчер сунул письмо в конверт и запер в ящик стола. Митци всегда подает умные идеи, подумал он. Собака благоразумна и рассудительна, не в пример большинству его советников, которые за финансовыми деревьями не видят экономического леса.
30
По всей стране люди, у которых не было собак, облегченно вздыхали, собачникам же вдруг отчего‑то сделалось не по себе. В прессе все больше писали, а по телевизору показывали о безобразиях собак. Выходило, будто каждый день из‑за какого‑нибудь песика случается серьезная дорожная авария, а если не авария, так инцидент с нападением собаки на ребенка. Недавно возле Эли сошел с рельсов поезд, погибли два человека, а десятки поранились и покалечились – и все, как выяснилось, из‑за собаки. Машиниста, который затормозил, завидев на рельсах пса, пропечатали на первой странице "Сан". Заголовок гласил: МАШИНИСТ ПЫТАЛСЯ СПАСТИ СОБАКУ И УБИЛ МАТЬ ТРОИХ ДЕТЕЙ. Собачьи благотворительные фонды сообщали, что пожертвования падают, а приют в Баттерси задыхался от потока брошенных животных.
Королева подняла корзину с выстиранным бельем и вышла в сад. На улице разгулялся ветер, и Елизавете хотелось воспользоваться его бесплатной высушивающей силой. Борясь с порывами ветра, она цепляла на веревку полотенца и простыни с наволочками. Гаррис и Сьюзен присутствовали в качестве зрителей. Последние дни оба ходили как в воду опущенные: каждый взвешивал свои шансы уцелеть после введения ограничений: "один дом – одна собака".
Через несколько минут сквозь щель в заборе протиснулась Вайолет. Она так и не привыкла видеть королеву за домашней работой. Для Вайолет это была такая же потеха, как цирковой пони, танцующий на задних ногах. Вдвоем они взялись цеплять на веревку хлопающие на ветру простыни.
– А пообветшало бельишко, – заметила Вайолет, придирчиво разглядывая полотно с монограммой.
– Да уж ему больше пятидесяти лет, – пояснила королева. – Выткали на нашу свадьбу.
– Миленькая вышивка, – похвалила Вайолет.
Королеве не хотелось рассказывать подруге, что шелковую нить для вышивки получили от специально выведенных шелкопрядов, откормленных на шелковицах особого сорта, растущих в тайном месте. И что бригада вышивальщиц работала над узором девяносто дней кряду по двенадцать часов в день. Это могло показаться волшебной сказкой.
– Претонюсенькие, – сказала Вайолет. – Как ранешняя туалетная бумага. Ёлки, я сквозь них свою руку вижу.
Очередной порыв ветра парусом надул простыни, и королева вспомнила ветер с круглыми щеками, нарисованный на таблице погоды на стене в ее детской. Крофи просила Елизавету и ее сестру, принцессу Маргарет Розу, каждый день вешать на штырек, соответствующий дате и дню недели, подходящий погодный значок.
Новый порыв разодрал одну из простыней пополам, так что прищепки остались на веревке, а полотно шлепнулось на землю. Дамы вскрикнули и бросились подбирать простыню, а собаки взволнованно залаяли. Когда все наконец вернулись в дом, Вайолет заметила в глазах королевы слезы.
– Это всего лишь простыня, Лиз, – сказала она. – В Грайсовом мини – маркете ты купишь за пятерку целую кипу.
– За пятерку? – переспросила королева, сморкаясь и осушая глаза. – Да ты что?
– Ну, наверное, они китайские, – пояснила Вайолет. – Китайцы же могут работать целый день за полчашки риса и горстку лапши.
Королева села на кухне у стола, спрятала лицо в ладони и расплакалась.
Вайолет обняла ее за плечи:
– Ладно, ладно, не плачь. Китайцам и так хорошо.
– Я плачу не из‑за китайцев, – сказала королева.
– Тогда из‑за кого? Из‑за Филипа?
– Нет, – всхлипнула королева. – Из‑за собак. Разрешат только одну в доме. Ох, Вайолет, как я могу выбрать? Они оба такие лапочки.
Гаррис и Сьюзен подняли глаза на королеву и каждый постарался показаться чуть больше лапочкой, чем другой. Когда принц Чарльз зашел к матери рассказать, что все жители переулка Ад выкатывают мусорные контейнеры к полицейскому барьеру, потому что сбор мусора по дворам приостановлен, и застал ее в слезах, он встревожился. К тому же ее утешала Вайолет Тоби, женщина, рядом с которой Чарльз никогда не чувствовал себя спокойно.
– Мама, случилось что‑то? С папой?
– Нет, – ответила ему своим обычным язвительным тоном Вайолет. – Правительство велит вашей матери придушить одну собаку.
Гаррис и Сьюзен забились под стол и слушали, как Вайолет рассказывает Чарльзу про новый закон.
– Если бы у вас был телик, Чарльз, вы бы знали, что творится в мире.
Сьюзен начала истерически лаять:
– Нас убьют! Убьют!
– Мы живем в Англии. В Англии собак не убивают, – буркнул Гаррис.
Сьюзен не унималась. Лишь когда Гаррис вонзил зубы ей в шею, она смолкла и проскулила:
– Прости.
Чарльз не поверил Вайолет – она, должно быть, что‑то путает. Эта женщина вообще ненадежный источник информации. Однажды в очереди в магазине "Все за фунт" Чарльз слышал, как Вайолет уверяла, будто видела в новостях, что нашлись дневники Иуды Искариота, из которых явствует, что Иуда "не продавал Иисуса!".
– Мама, это же Англия, – сказал Чарльз. – Англичане любят собак, они не позволят правительству насаждать такой драконовский закон.
Королева высморкалась.
– Надеюсь на это, потому что я не смогла бы выбрать между Гаррисом и Сьюзен.
– И я – между Фредди, Тоской и Лео, – подхватил Чарльз.
– Слава богу, у меня только Микки. Но если бы пришлось выбирать – или Микки, или Барри, – объявила Вайолет, – что ж, я бы выбрала Микки.
– Бедная моя птичка Камилла, – вздохнул Чарльз. – У нее сердце разорвется, если придется отдать двух собак.
– Извиняюсь, что высказываю свое мнение, – вмешалась Вайолет, – но мне все равно, если у нее сердце разорвется. Взяла и ушла – и весь наш проулок подвела под монастырь. У меня на завтра назначено к пассатижной даме, надо протезы затянуть. Теперь придется отменить.
– Миссис Тоби, Камилла в полном смятении! – воскликнул Чарльз.
– Ну так и что, я тоже в полном смятении, – фыркнула Вайолет. – Верхняя чавка все время сползает на нижнюю. Будто у меня во рту пара сраных кастаньет.
– Моя жена не сделала ничего плохого, – сердито сказал Чарльз.
– Чарльз, Камилла поступила очень безответственно, – спокойно урезонила его мать. – Такое поведение не подобает королеве. Королева должна прежде думать о своем народе, а собственные желания отодвигать подальше.
– Если бы я себе угождала, – добавила Вайолет, – я бы позволила забрать нашего Барри после того, как он в первый раз поджег школу.
– Но ты исполнила свой долг, – заметила королева, – ты защитила сына.
– Ну, – сказала Вайолет уклончиво, – я защищала его, пока он не запалил церковь, тогда мне пришлось исполнить свой долг, и я сдала его. Там как раз шла свадьба в тот момент.
Королева, понизив голос, спросила Чарльза:
– Ну как я могу выбрать одну из них? Это невозможно.
– Это категорически неприемлемое положение, – ответил принц. – Нужно вопреки всему надеяться, что Сынок Инглиш победит на выборах.
– Сроду не голосовала за консерваторов, – доложила Вайолет. – Но эти кромвеляки больше не за бедных и пролетариев.
– Поскольку я королевского рода, пусть хотя бы номинально, мне всегда запрещалось голосовать, – сказал Чарльз.
– А нашему Барри запрещено так и так. Во – первых, он преступник, а во – вторых, долбанутый на всю голову.