Борис Виан (1920–1959) - французский романист, драматург, творчество которого, мало известное при жизни и иногда сложное для восприятия, стало очень популярно после 60-х годов XX столетия.
В сборник избранных произведений Б. Виана включены замечательные романы: "Пена дней" - аллегорическая история любви и вписывающиеся в традиции философской сказки "Сердце дыбом" и "Осень в Пекине".
Содержание:
Часть первая 1
Часть вторая 10
Часть третья 18
Примечания 32
Борис Виан
Сердце дыбом
Часть первая
28 августа
Тропа проходила по краю скалистого берега. Ее окаймляли заросли фижмы и уже осыпающегося шизовника - дряблые лепестки усыпали землю под каждым кустом. Юркие букашки изрыли почву тоненькими ходами - казалось, нога ступала по сухой губке.
Жакмор шел не спеша, наблюдая, как ровно бьются багровые фижмовые сердечки. При каждом биении взлетало облачко пыльцы и оседало на мерно вздрагивающие листья. Мимо лениво пролетали пчелы.
У подножия скал тихо роптали и вздыхали волны. Жакмор остановился и заглянул в пропасть. Далеко внизу ягодным муссом кипело меж валунов море. Ветер доносил запах перепревших водорослей. У Жакмора закружилась голова, он опустился на колени в пропылившуюся за лето траву и оперся на широко расставленные руки, при этом пальцы его нащупали на земле козьи катышки странной, шишковатой формы, обличавшие присутствие в стаде содомского козлища, представителя вида, который он давно считал исчезнувшим.
Набравшись сил, он снова попытался посмотреть вниз. Отвесная стена красного камня застывшей лавиной низвергалась на берег и, окунувшись в мелководье, тотчас же взметалась гранитными гребнями, на одном из которых и стоял, перегнувшись через край, коленопреклоненный Жакмор.
В пене прибоя щетинились блестящие зубья прибрежных рифов. Ржавое солнце разъедало морскую зыбь и вычерчивало на ней какие-то малопристойные каракули.
Жакмор встал и зашагал дальше. Тропа круто сворачивала влево, и за поворотом открывался другой вид: рыжеватые папоротники, лиловый вереск, соляные блестки, которыми ветер усеял поверхность скал. На земле меж гранитных кряжей то и дело попадались кучки козьего помета. Но ни одной живой козы. Коз отстреливали таможенники - чтоб не метили тропы.
Жакмор пошел быстрее и вскоре оказался в тени - солнечные лучи не поспевали за ним. Почувствовав освежающую прохладу, он еще прибавил шагу, так что фижмы слились перед его взором в сплошную пылающую ленту.
Поняв по некоторым признакам, что конец пути близок, он приостановился, огладил косматую рыжую бороду и с прежним проворством устремился вперед. На минуту меж двух выветренных в остроконечные сосульки скал, возвышавшихся по сторонам дороги, подобно столбам гигантской виселицы, как на ладони, показалась Усадьба. Но тут же исчезла за очередным поворотом. Подниматься до нее было еще порядочно. Наконец Жакмор миновал темные виселичные громады и снова увидел Усадьбу. Больше ничто не скрывало дом, сияющий белизной и окруженный деревьями, никак не вяжущимися с окрестным пейзажем. От ворот ленивыми петлями спускалась по склону светлая дорожка, заканчивавшаяся у большой тропы. На нее и ступил Жакмор. А дойдя почти до верха, побежал - он услышал крики.
Чья-то заботливая рука протянула от распахнутых ворот до крыльца красную шелковую ленточку. Она вела в дом, с первого этажа по лестнице на второй, а там в спальню. Где Жакмор, следуя за ней, и очутился. В спальне на кровати корчилась в родовых муках женщина. Жакмор скинул с плеча кожаную сумку, засучил рукава и помыл руки с мылом в грубом каменном корыте.
Анжель, запертый в своей комнате, удивлялся, что не испытывает особых страданий. Он слышал стоны жены за стеной, но зайти к ней и взять за руку не мог - она угрожала ему револьвером. Ее больше устраивало кричать без свидетелей, вздутый живот был ей ненавистен, как ненавистна мысль, что ее увидят в таком состоянии. Вот уже два месяца Анжель сидел взаперти, ждал, пока все кончится, и думал о чем придется. Частенько он принимался ходить кругами, поскольку знал из книг, что узники должны кружить по камере, как дикие звери, но вот вопрос: какие звери? Засыпая, он мысленно представлял обнаженное тело жены, но только сзади, а не спереди, без огромного уродливого живота. И чуть не каждую ночь просыпался и вскакивал. Все свершалось во сне, не принося никакого удовлетворения.
Шаги Жакмора раздались как раз тогда, когда крики роженицы смолкли. Анжель встревоженно замер, потом подошел к двери в смежную комнату и попробовал что-нибудь разглядеть в замочную скважину, но все заслоняла спинка кровати, и он только пребольно вывихнул правое глазное яблоко. Тогда он распрямился и прислушался к неизвестности.
Жакмор положил мыло на край корыта, вытер руки махровым полотенцем и открыл сумку с инструментами. Здесь же, в спальне, стояла электрососудина, в которой кипела вода. Жакмор простерилизовал в кипятке напальчник, сноровисто надел его и, откинув одеяло, приступил к ручному обследованию. Обследовав же, брезгливо сказал:
- Там целых трое.
- Тройня… - прошептала изумленная мать.
Однако живот не позволил ей надолго отвлечься от дела и напомнил о себе резкой болью, которая исторгла у нее новые вопли.
Жакмор достал из сумки и проглотил пару тонизирующих таблеток - похоже, работка предстояла не из легких. Потом схватил металлическую грелку и грохнул ею об пол, чтобы позвать кого-нибудь из прислуги. Маневр возымел успех: явилась нянька, вся в белом, как на китайских похоронах.
- Приготовьте инструменты, - обратился к ней Жакмор. - Как вас зовут?
- Меня звать Пизабеллой, месье, - ответила она с типично деревенским выговором.
- В таком случае, - проворчал Жакмор, - я лучше вообще не буду вас звать.
Девушка промолчала и принялась протирать никелированные инструменты. Жакмор подошел к роженице. Измотанная болью, та смолкла.
Жакмор вооружился бритвой и умелой рукой выбрил лобок. Затем взял кисточку и вдохновенно обвел операционное поле белой краской. Нянька смотрела, разинув рот, - ее познания в акушерстве кончались на уровне отела у коров.
- У вас есть медицинская энциклопедия? - спросил Жакмор, откладывая кисть.
Он наклонился над своим творением и подул на краску, чтобы скорее высохла.
- У меня есть только Полный Каталог велосипедно-оружейной продукции Сент-Этьенской Национальной фабрики, - ответила нянька.
- Любопытно. Это тоже может пригодиться, - сказал Жакмор и, потеряв интерес к беседе, дал волю глазам, тут же разбежавшимся по комнате и вскоре обнаружившим дверь, за которой томился Анжель.
- Кто томится за этой дверью? - спросил Жакмор.
- Да там хозяин… - ответила нянька. - Он заперт.
В этот момент очнулась роженица и завизжала со свежими силами. Кулаки ее сжимались и разжимались.
- А судно у вас есть? - обратился Жакмор к няньке.
- Пойду поищу.
- Пошевеливайтесь, вы, бестолочь, она же изгадит всю постель.
Нянька что есть духу рванула из комнаты, и по грохоту на лестнице Жакмор злорадно определил, что она полетела кубарем и носом пересчитала ступеньки.
Нагнувшись над роженицей, он ласково погладил ее искаженное болью лицо. Женщина судорожно вцепилась в его руку.
- Вы, может быть, хотите видеть мужа? - спросил он.
- Еще как, - ответила она. - Только дайте мне сначала револьвер, он там, в шкафу…
Жакмор покачал головой.
Примчалась нянька с плоской лоханью для замачивания псины.
- Ничего другого нет. Берите это.
- Помогите-ка мне подложить под нее эту штуку, - сказал Жакмор.
- Края слишком острые, - заметила нянька.
- Так и надо, - возразил врач. - Это будет ей наказанием.
- За что же ее наказывать?.. - удивилась нянька. - Она не сделала ничего плохого.
- А что она сделала хорошего?
Широкие бедра роженицы вжались в лоханку.
- Ну, - вздохнул Жакмор, - что дальше? В компетенцию психиатра такие вещи не входят.
4
Он напряженно думал. Между тем роженица безмолвствовала, а служанка стояла столбом, вытаращив на него пустые глаза.
- Должны отойти воды, - наконец сказала она. Жакмор обрадовался подсказке, хотя не подал виду, что услышал. Вдруг он изумленно поднял голову. В комнате стало темнеть.
- Это что, солнце ушло за тучу? - спросил он. Девушка подошла к окну. Свет сползал за кромку скал, а взамен с той стороны поднимался ветерок.
- Не пойму, что творится… - пробормотала она, боязливо отступив.
Тьма все сгущалась и поглотила все предметы в спальне, только тускло светилось каминное зеркало.
- Сядем и подождем, - смиренно сказал Жакмор.
Из открытого окна тянуло полынной горечью и пылью. Белый день сменился непроглядной теменью. В черноте спальни прозвучал возглас роженицы:
- Больше никогда. Ни за что. Никаких детей.
Жакмор заткнул уши - голос ее терзал слух, как скрежет ножа по закопченной сковородке. Нянька не выдержала и разревелась. Голос проникал под череп, сверлил мозги.
- Вот, сейчас вылезут, - с желчным смешком продолжала роженица. - А я тут разрывайся от боли. И это только начало.
Слова перешли в стоны, потом снова послышался задыхающийся голос:
- Впереди годы и годы, когда ни часу, ни секунды покоя. Значит, вся эта мука только ради того, чтобы мучиться всю жизнь.
- Ну, хватит, - рявкнул Жакмор.
Крики роженицы слились в сплошной душераздирающий вой. Жакмор успел привыкнуть к темноте и теперь различал в слабом свечении зеркала, как несчастная выгибалась дугой и что есть сил тужилась. Лавина крика захлестывала, залепляла уши врача. Вдруг в темном промежутке меж согнутых в коленях ног появились два пятнышка посветлее. Жакмор скорее угадал, чем увидел, как нянька, выйдя из оцепенения, подхватила двух младенцев и стала заворачивать их в пеленки.
- Остался еще один, - пробормотал Жакмор сам себе.
Обессилевшая мать, казалось, вот-вот потеряет сознание. Жакмор подошел поближе к кровати. И, когда показался третий ребенок, ловко принял его, облегчив усилия роженицы. В полном изнеможении она распласталась на спине. Тьма так же бесшумно начала растворяться, в комнате становилось светлее. Проступили очертания лежащей, откинувшей голову набок женщины, ее осунувшееся от страшного напряжения лицо, темные круги под глазами. Жакмор вытер пот со лба и шеи и с удивлением прислушался к доносившимся из парка мирным звукам. Нянька запеленала третьего младенца и уложила всех троих рядком на кровати. Потом достала из шкафа чистую простыню и развернула ее во всю длину.
- Затяну ей живот, - сказала она, - и пусть спит. А вы можете идти.
- Вы перерезали пуповины? - осведомился Жакмор. - Пупки надо завязать очень туго.
- Я завязала розочками. Так красивее и держится хорошо.
Он тупо кивнул.
- Вы бы зашли к хозяину, - сказала нянька.
Жакмор подошел к двери в комнату Анжеля, повернул ключ и вошел.
5
Анжель, скорчившись, сидел на стуле. Крики Клемантины еще наполняли гулом все тело. Услышав, что открылась дверь, он поднял голову. Вид рыжебородого психиатра поверг его в изумление.
- Меня зовут Жакмор, - представился вошедший. - Я проходил мимо и услышал крики в доме.
- Это Клемантина, - сказал Анжель. - Уже все? Ну, как? Скажите же!
- Вы трижды отец, - сообщил Жакмор.
- Тризнецы? - удивился Анжель.
- Пара двойняшек и один отдельно, - уточнил Жакмор. - Он родился не вместе с первыми, а сам по себе. Это признак сильной личности.
- Как она себя чувствует? - спросил Анжель.
- Хорошо. Вы скоро сможете ее увидеть.
- Да, но она меня не может видеть. Вот даже заперла.
Вспомнив о приличиях, Анжель поспешно предложил:
- Хотите чего-нибудь выпить или перекусить? - И с трудом встал.
- Спасибо, пока не хочу, - ответил Жакмор.
- Что вы вообще делаете в этих краях? - спросил Анжель. - Проводите отпуск?
- Да, - ответил Жакмор. - И, раз вы предлагаете мне свое гостеприимство, я здесь и остановлюсь. Уверен, мне будет удобно.
- Счастье, что вы оказались рядом.
- А что, здесь нет врача?
- Да я же был заперт и не мог ничем распорядиться. Все должна была устроить служанка. Она местная и очень предана хозяйке.
- Понятно…
Разговор иссяк. Жакмор расчесывал свою рыжую бороду пятерней. Его голубые глаза блестели на солнце. Анжель внимательно оглядел его. Психиатр был одет в черный костюм тонкого сукна: узкие брюки со штрипками и длинный, застегнутый на все пуговицы пиджак, скрадывавший ширину его плеч. На ногах - черные лакированные сандалеты. Из-под пиджака выглядывал каскад лиловых складок атласной рубашки. Все просто и неприхотливо.
- Я рад, что вы остаетесь у нас, - сказал Анжель.
- Пожалуй, вам пора заглянуть к жене, - напомнил Жакмор.
6
Клемантина лежала, не шевелясь и уставив взгляд в потолок, - она отдыхала. Двое огольцов лежали справа от нее, третий - слева. Служанка успела прибрать комнату. Солнце заливало ее через открытое окно.
- Надо будет завтра отнять их от груди, - сказал Жакмор. - Во-первых, она не сможет кормить двоих да еще одного в придачу, во-вторых, так будет быстрее, и, в-третьих, не испортится форма груди.
Клемантина повернула голову к вошедшим, смерила их ледяным взглядом и сказала:
- Я буду кормить их сама. Всех троих. И грудь у меня от этого не испортится. А если испортится, еще лучше. Плевать мне теперь на красоту, я не собираюсь никому нравиться.
Анжель подошел к жене, хотел погладить ее руку, но она не дала.
- Хватит, - сказала она. - Незачем снова начинать эту музыку.
- Но послушай… - прошептал Анжель.
- Уйди, - устало сказала Клемантина. - Я еще не могу тебя видеть. Мне было так больно.
- Разве тебе не полегчало? - спросил Анжель. - Ты так переживала из-за живота, а теперь, смотри, его больше нет.
- Встанете - следа не останется, - сказал Жакмор. - А пока не снимайте повязку.
Собрав все силы, Клемантина привстала и прошипела:
- Значит, по-вашему, я должна прекрасно себя чувствовать?.. После всего этого… не успела очухаться… а то, что у меня разворочен живот… и ломит спину… и все кости вывихнуты и болят… и сосуды в глазах полопались… это все пустяки. Я должна быстренько оправиться, все будет отлично: стройная фигурка, упругая грудь… чтобы ты или еще кто-нибудь снова могли на меня навалиться, впрыснуть свою гадость, а там все сначала: опять меня разнесет, опять кровь, опять боль…
Она рванула стягивавшую живот простынку и вытащила ее из-под одеяла. Анжель бросился было к ней, но она так яростно выкрикнула: "Не подходи!" - что он застыл на месте, не решаясь перечить ей ни словом, ни жестом.
- Вон отсюда! Оба вон! Ты - потому что это из-за тебя, а вы - потому что все видели! Пошли прочь!
Жакмор вышел, Анжель за ним. В дверях мужа настигла скомканная простынка, которую супруга запустила ему в голову. Он дернулся и стукнулся о притолоку. Дверь захлопнулась.
7
Мужчины спускались по прогибавшимся под ногами ступенькам из красных плиток. Изнутри был виден каркас дома: беленые стены и массивные черные балки. Жакмор не знал, что сказать.
- Это у нее скоро пройдет, - предположил он.
Анжель в ответ что-то нечленораздельно промычал.
- Вы здорово обиделись? - спросил психиатр.
- Да нет, просто я два месяца просидел взаперти. - Анжель вымученно рассмеялся. - И мне теперь непривычно на свободе.
- Что же вы делали все это время?
- Ничего.
Большой холл внизу был выложен той же красной плиткой, что и лестница. Мебели было мало: громоздкий стол и приземистый буфет светлого дерева да еще несколько разномастных стульев. На стенах - пара очень красивых картин в пастельных тонах. Анжель открыл буфет.
- Выпьете что-нибудь? - спросил он.
- С удовольствием, - ответил Жакмор.
Анжель налил себе и гостю домашней плустошниковой настойки.
- Отменная штука! - оценил Жакмор. И, желая разговорить Анжеля, прибавил: - Ну и как вы себя чувствуете в качестве отца?
- Паршиво, - ответил Анжель.