- Будет вам, - сказал кюре. - Вы мне льстите. - Приосанившись, он любезно улыбнулся Жакмору: - Проходите, месье, садитесь…
Жакмор сел на стул.
Ризничий захлебывался от восторга:
- Ах!.. Ах!.. Когда вы произнесли фразу: "Храм - это вам не лейка", я едва не лишился чувств. Буквально! О, господин кюре, какой талант, какой талант! Или это: "Он не любит ваш клевер!" Какой шедевр!
- И ведь все, что я говорил, - чистая правда, - кивнул кюре. - Но не будем задерживать посетителя.
- Я пришел договориться насчет крещения, - напомнил Жакмор.
- Как же, помню, разумеется, помню, - отозвался словоохотливый кюре. - Что ж… сделаем все не откладывая. Приезжайте к четырем. Без двадцати я начну звонить. Так и условимся.
- Благодарю вас, господин кюре, - сказал Жакмор, поднимаясь. - И примите еще раз мое восхищение. Вы были… грандиозны!
- О! - воскликнул ризничий. - Вот подходящее слово: именно "грандиозны"! Вы грандиозны, святой отец!
Растроганный кюре с жаром потряс руку Жакмора.
- Жаль, что вы так скоро уходите. Я охотно пригласил бы вас отобедать… Но боюсь отнять у вас время…
- Я действительно тороплюсь, - сказал Жакмор. - В другой раз - с радостью. Спасибо. И браво!
Он вышел широким шагом. В храме было пусто и тихо. А на улице дождь почти перестал. Снова показалось солнце. Теплый пар поднимался с земли.
18
"Этого мне надолго хватит, - думал Жакмор. - Сходил в церковь два раза за один день - теперь можно еще лет десять не ходить. Или хоть девять с половиной".
Он сидел внизу в холле и ждал. На втором этаже, прямо у него над головой, расхаживали Анжель, Клемантина и нянька - сквозь толстый пол и потолок их шаги были еле слышны. А иногда все эти преграды пронзал младенческий визг и острой булавкой вонзался в барабанные перепонки Жакмора. Кричал Ноэль или Жоэль. Ситроен - никогда.
Наконец все спустились. Пизабелла надела для церемонии крещения розовое атласное платье с пышными лиловыми бантами, а к нему черные туфли и черную шляпку. Она боялась лишний раз повернуться, прикасалась ко всему кончиками пальцев и уже разбила три вазы.
Анжель был одет как обычно. А Клемантина - в черных брюках и со вкусом подобранном жакете. Трех поросят упаковали в вышитые нейлоновые конверты.
Анжель пошел выводить машину.
Клемантина держала Ноэля и Жоэля, а Ситроена доверила няньке. Губки его дрожали, он поглядывал на мать, но не плакал. Ситроен не плакал никогда. Клемантина в ответ смотрела на него с насмешкой и преувеличенно-ласково прижимала к себе Ноэля и Жоэля.
Машина подъехала к крыльцу, и все двинулись к ней. Первым шел Жакмор, нагруженный пакетами с леденцами, мелкими монетами и шкварками, чтобы раздавать по выходе из церкви ребятам, щенятам, жеребятам и прочей живности.
Небо все так же сияло синевой, цветущий парк переливался пурпуром и золотом.
Машина тронулась. Анжель старался вести плавно, чтобы не тревожить тройняшек.
Атласное платье няньки громко хрустело при каждом движении. Очень красивое платье. Но Жакмору больше нравилось другое, пикейное - оно лучше облегало фигуру. В этом же Пизабелла выглядела настоящей деревенской клушей.
19
2 сентября (позже)
Погруженный в раздумье Жакмор сумерничал у себя в комнате. Встать и зажечь свет было лень. Измотавшись за день и за всю неделю, он пытался восстановить душевный покой. В суете и спешке последних дней его ни разу не потянуло к психоанализу, и вот теперь, едва он уединился и расслабился, как ощутил в себе прежнюю гнетущую пустоту и апатию, которую лишь временно заслоняло обилие событий. Ни воли, ни желаний, он просто сидел и ждал, пока в дверь постучит служанка.
В комнате с лакированными стенами приятно пахло сосной, было тепло, но не душно, дыхание моря охлаждало знойный воздух. Редкие птичьи возгласы пробивались сквозь мелкий наждак цикадового стрекота.
Наконец за дверью поскреблись. Жакмор встал и открыл. Крестьяночка переступила порог и застыла как вкопанная - робость сковала ее по рукам и ногам. Жакмор включил свет, плотно закрыл дверь и ободряюще улыбнулся:
- Мы что же, боимся? - Получилось так вульгарно, что он на миг устыдился, но потом решил, что особу столь примитивную это ничуть не покоробит. - Садись сюда, на кровать.
- Ой, неудобно…
- Ну-ну, не надо меня стесняться. Устройся поудобнее, расслабься.
- Мне раздеться? - спросила девушка.
- Делай, как тебе удобнее, - сказал Жакмор. - Хочешь - раздевайся, не хочешь - не надо. Главное, чтоб ты чувствовала себя свободно, вот и все.
- А вы тоже разденетесь? - спросила она посмелее.
- Послушай, чем, по-твоему, мы собираемся заниматься: психоанализом или совокуплением? - не выдержал Жакмор.
Девушка пристыженно потупилась. В ее дремучем невежестве было что-то притягательное.
- Я не понимаю ваших ученых слов, - сказала она, - но готова сделать, что вы скажете.
- Да я же говорю тебе, чтоб ты делала, что хочешь, - объяснил Жакмор.
- А я привыкла, чтоб мне говорили точно, что я должна делать… Не мне же распоряжаться…
- Ладно, ложись как есть, - сдался Жакмор.
Он снова сел за письменный стол. Девушка постояла, поглядела на него исподлобья и, решившись, проворно сбросила платье. Обычное, ситцевое в цветочек, в которое переоделась по возвращении из церкви.
Глазам Жакмора предстало плотно сбитое, грузноватое тело, круглые налитые груди, еще не обезображенный тяжким трудом живот. Она подошла к кровати и легла. У Жакмора промелькнула мысль, что постель сохранит ее запах, который не даст ему спокойно заснуть.
Движения девушки были угловатыми - стыдливость еще давала о себе знать.
- Сколько тебе лет? - спросил Жакмор.
- Двадцать.
- Где ты родилась?
- Здесь, в деревне.
- И как прошло детство? Какое твое самое первое воспоминание? - Он старался говорить как можно непринужденнее, чтобы вызвать ее на откровенность. - Ты помнишь своих бабушку с дедушкой?
Она не отвечала и вдруг спросила сама:
- Так вы за этим меня звали - чтобы расспрашивать?
- За этим тоже, - уклончиво ответил Жакмор.
- Нет уж, нечего соваться, куда не просят. - Она села, спустила ноги с постели и прибавила: - Вы прекрасно знаете, зачем я пришла. Собираетесь вы заниматься этим делом или нет? Пусть я не умею разговоры разговаривать, но не такая дура, чтобы водить меня за нос.
- Ну и норов у тебя! - вспылил Жакмор. - Проваливай, раз так. Придешь завтра.
Девушка встала и потопала обратно. Однако, увидев сбоку ее грудь, психиатр передумал:
- Ладно, ложись, что ли… Я иду.
Она порывисто задышала и живо влезла на кровать. Когда Жакмор подошел, она перевернулась и подставила круп. Он овладел ею в той же позе, что и утром за кустами.
20
Анжель лежал рядом с Клемантиной. Сосунки спали крепким сном в своей трехместной кроватке, изредка беспокойно всхлипывая. А Клемантина не спала. Он чувствовал это. Уже целый час они молча лежали в темноте.
Наконец Анжель отодвинулся на прохладное, не нагретое телом место и задел ногой Клемантину. Она встрепенулась, села и зажгла свет. Анжель, полусонный, приподнялся на локте, посмотрел на нее и спросил:
- Что ты? Тебе нехорошо?
Она затрясла головой.
- Я больше так не могу?
- Как?
- Не могу тебя выносить. Не могу спать с тобой рядом. И не засну, пока знаю, что ты можешь ко мне прикоснуться. Даже нечаянно. Хоть волоски на твоей ноге почувствую - и все. На меня так и накатывает. Кажется, заору. - Голос ее дрожал, срывался, она действительно еле удерживала крик. - Не мучай меня, пожалей. Спи отдельно.
- Ты меня больше не любишь? - потерянно спросил Анжель.
Она посмотрела ему в глаза.
- Я не могу дотронуться до тебя. Вернее, сама - еще бы ничего. Но не могу и подумать, чтобы ты ко мне прикоснулся. Меня трясет!
- Ты сошла с ума? - высказал предположение Анжель.
- Нет. Но ты мне физически неприятен. Я люблю тебя как человека… хочу, чтобы тебе было хорошо… Но только не так… Не такой ценой… Я этого просто не выдержу.
- Но я ничего такого не собирался делать, - сказал Анжель. - Просто повернулся и задел тебя. Что за истерика?
- Это не истерика. Теперь это моя нормальная реакция. Уйди к себе! Пожалуйста, Анжель! Прошу тебя!
- Нет, ты явно не в себе, - пробормотал Анжель.
Он попытался погладить жену по плечу. Клемантина вздрогнула, но стерпела. Тогда он прикоснулся губами к ее виску и встал.
- Хорошо, дорогая, я ухожу. Успокойся…
- Постой… - остановила его Клемантина. - Я… ну, как бы это сказать… в общем, я тебя больше не хочу и, наверно, никогда не захочу… Найди себе другую женщину… Я не буду ревновать.
- Значит, ты меня больше не любишь… - горестно сказал Анжель.
- Так - нет…
Анжель вышел из спальни. А Клемантина все сидела и разглядывала на подушке ямку от его головы. Он всегда спал на самом краешке.
Кто-то из малышей завозился во сне. Клемантина прислушалась. Малыш утих. Она погасила свет. Теперь ее постель принадлежит ей одной, никогда больше ни один мужчина к ней не прикоснется.
21
Жакмор тоже выключил свет. Еле слышно скрипнула кровать в комнате прислуги - получив свое, девушка ушла и улеглась спать. Жакмор же долго лежал навзничь без сна. Бешено колотилось сердце, беспорядочно теснились в голове впечатления последних дней. Но постепенно напряжение ослабло, занавес утомленных век опустился на истерзанные самыми несуразными зрелищами глазные яблоки, и он задремал.
Часть вторая
1
Вторник, 7 мая
На том же плато, где стоял большой дом, но далеко за пределами парка, за рваным мысом, который море гложет день и ночь, гордо возвышалась бесформенная, обтесанная ветром глыбища. На ней росли только редкие папоротники, и посещали ее только дикие козы. Из дома этой скалы не было видно. Называли ее Береговым Братцем в отличие от торчавшего перед ней, чуть левее, Морского Братца. С трех сторон на нее можно было забраться без особого труда. Но задумавшему восхождение с четвертой, обращенной на север, стороны пришлось бы с риском для жизни карабкаться по крутым уступам и коварным карнизам, словно по бредово-конструктивистскому фасаду.
Здесь иногда проходили учения таможенников. Целый день инструкторы в полосатых бело-зеленых спортивных костюмах вдалбливали новичкам основы скалолазания, необходимые для обуздания контрабанды.
Но в тот день на Братце не было никого. Кроме Клемантины. Вжимаясь в камень, она медленно поднималась, проверяя надежность каждого захвата.
Южный, западный и восточный склоны она легко покорила в предыдущие дни - то были детские игрушки. Сегодня предстояла задача посерьезнее. Северный бок Братца - отвесная стена, ухватиться не за что, голый гранит.
На этой вертикальной стене она сейчас и распласталась. Еще три метра - и можно будет ухватиться за край уступа. Вообще говоря, самое трудное только там и начиналось: вершина Братца шла нависающим гребнем. Но пока что надо было преодолеть и эти три метра. Клемантина висела над пропастью, удерживаясь в наискось прорезавшей гранитную плиту трещине только кончиками обутых в веревочные тапочки ног. В трещину набился грунт, на нем выросла чахлая травка - зеленая полоска на сером фоне, напоминающая ленточку "За заслуги в сельском хозяйстве" в петлице учительского мундира.
Клемантина дышала медленно и глубоко. Выше, выше, точно муха по стеклу. Три метра. Всего три метра. Меньше, чем два ее роста.
Кое-какие шероховатости, если приглядеться, все-таки были. Надо только уметь смотреть: достаточно внимательно, чтобы их заметить, но не слишком пристально - иначе сообразишь, насколько они ненадежны, и ужаснешься.
Клемантина уцепилась обеими руками за два таких сомнительных бугорка, и ничего.
Коленки терлись о камень. Она поднялась на тридцать сантиметров выше зеленой полоски.
Перевела дух, осмотрелась и поползла опять. Еще через десять минут она вскарабкалась на карниз, с которого начинался последний этап. К взмокшему лбу прилипли пряди волос. Разгоряченное тело источало запах, похожий на запах прелой травы.
Карниз был узкий - не пошевельнешься. Она только повернула голову и увидела внизу, в необычном ракурсе, окруженного бахромой пены Морского Братца. Солнце стояло уже довольно высоко, и лучи его, преломляясь в мелких брызгах, окаймляли прибрежные камни радужными облачками.
Макушка Берегового Братца нависала сверху, похожая на наклоненную вперед приоткрытую книгу. Клемантина собиралась ползти по этому глубокому покатому желобу.
Запрокинув голову, она оглядела гребень и простонала от наслаждения. Влажное пятно расползлось у нее по брюкам между ног.
2
Сопливая троица ползала на четвереньках по комнате, где их запирали перед трехчасовым кормлением. Они уже не спали, как прежде, круглыми сутками и были рады поразмять задние конечности. Ноэль и Жоэль повизгивали. Степенный Ситроен не спеша описывал круги вокруг низенького одноногого столика.
Жакмор наблюдал за близнецами. Теперь, когда из личинок они превратились в забавные живые существа, он часто сидел с ними. Благодаря климату и хорошему уходу они развивались поразительно быстро. У первенцев, Ноэля и Жоэля, волосики были светлые и прямые. Ситроен, сохранивший с рождения темные кудри, выглядел на год старше братьев.
Само собой, у малышей текли слюни. Стоило одному остановиться, как на ковре появлялось мокрое пятнышко, и тягучая прозрачная ниточка, свисавшая у виновника из уголка рта, обрывалась не сразу.
Жакмор наблюдал за Ситроеном. Глядя в пол, мальчик ползал, как заведенный, но завод уже кончался. Вот движения его замедлились, он сел и внимательно, переводя взгляд все выше, осмотрел столик.
- Ну и что ты надумал? - спросил Жакмор.
- Абу-у… - был ответ.
Ситроен протянул руку к столику. Далековато. Тогда все в том же сидячем положении он подвинулся поближе, легко ухватился за край столешницы, подтянулся и встал.
- Молодец! - похвалил Жакмор. - Именно так это и делается.
- О-о… абу! - откликнулся Ситроен, отпустил столик и тут же с удивленным видом плюхнулся на попку.
- Ну вот, - сказал Жакмор. - Не надо было отпускать. Все очень просто. Через семь лет ты пойдешь к первому причастию, через двадцать выучишься, а еще через пять - женишься.
Ситроен с сомнением покачал головой и снова, уже куда быстрее, вскочил на ножки.
- Что ж, - подытожил Жакмор, - значит, надо звать сапожника или кузнеца. Здесь, дружок, воспитание жесткое. Хотя подковывают же лошадей, и ничего страшного. Это уж как решит твоя матушка.
Он лениво потянулся. Что за жизнь! И совсем не с кем проводить психоанализ. К дурехе-служанке не подступиться. Уперлась - и ни в какую.
- Наверняка мне же и придется идти в деревню по этому делу, - подумал психиатр вслух. - Я не был там уже несколько недель.
Ситроен снова кружил вокруг столика, но теперь не ползком, а на ногах.
- Ого, - заметил Жакмор, - смотри, какой бедовый! Этак ты обскачешь мою программу. Отлично, скоро будет с кем погулять.
Жоэль и Ноэль проявляли признаки беспокойства. Жакмор взглянул на часы.
- Действительно, подходит время. Собственно, уже подошло. Ну ничего, каждый может запоздать.
Жоэль разревелся первым. Ноэль подхватил. Ситроен хранил спокойствие и смотрел на братьев с презрением.
Было уже половина четвертого, когда явилась Клемантина. Жакмор за все это время не сдвинулся с места. Сидел невозмутимо, как будто не слышал оглушительного ора двойняшек. И столь же безмятежно восседал на коленях у психиатра и таскал его за бороду Ситроен.
- Наконец-то! - сказал Жакмор.
Левая штанина Клемантины была разорвана снизу доверху. Скулу украшал здоровенный синяк.
- Похоже, вы не скучали, - заметил Жакмор.
- Верно, - сухо сказала Клемантина. - А вы?
Этот ровный, сдержанный тон никак не вязался с видимым возбуждением, которым трепетал каждый мускул ее тела.
- Орут, как резаные, - заключила она после минутного наблюдения.
- Еще бы, - сказал Жакмор, - они проголодались. Они, между прочим, нуждаются в вас не меньше, чем эти ваши каменные братцы.
- Раньше я не смогла, - сказала Клемантина. - Первым получит самый терпеливый.
Она взяла с коленей психиатра Ситроена и устроилась с ним в другом кресле. Жакмор целомудренно отвернулся, ему было неловко смотреть, как Клемантина дает ребенку грудь; вид синих жилочек на белой коже слишком волновал его. И вообще он считал, что женская грудь существует не для того, чтобы совать ее в рот молокососам.
- Да, вы знаете, он научился ходить, - поделился новостью Жакмор.
Клемантина вздрогнула и невольно отдернула сосок от ротика сына… Ситроен смиренно ждал.
- Ходить? - Она посадила его на пол. - А ну, иди!
Ситроен схватился за материнскую штанину и встал. Оторопевшая Клемантина снова взяла его на колени.
Подползли орущие без умолку Ноэль и Жоэль.
- А они? - спросила мать.
- Они нет, - сказал психиатр.
- Слава Богу, - вздохнула Клемантина.
- Можно подумать, вас огорчает, что мальчик пошел, - с удивлением сказал Жакмор.
- Ничего, пока еще этим крохам далеко не убежать.
Когда Ситроен насосался, Клемантина подцепила за помочи и приложила к груди Жоэля с Ноэлем.
Жакмор встал.
- Так вы их любите? - спросил он Клемантину.
- Они такие забавные, - ответила она. - И, главное, я им так нужна. Вы идете гулять?
- Да, хотел пройтись.
- Зайдите заодно к кузнецу. По поводу Ситроена.
- Почему вы непременно хотите воспитывать их, как деревенских детей?
- А почему бы и нет? - резко возразила Клемантина. - Вам это не нравится?
- Не нравится, - сказал психиатр.
- Вы сноб! - воскликнула Клемантина. - Мои дети вырастут закаленными.
Жакмор вышел из комнаты. Ситроен проводил его долгим взглядом, и личико его было строгим, как лик каменного святого на разбомбленном соборе.