Еще в Англии Драматург начал задумываться о будущем Нормы. Да, она отказалась от выступлений на сцене и съемок, но надолго ли ее хватит? Как долго сможет она не играть? Что за участь - домашняя хозяйка, вскоре мать, и никакой карьеры? Она слишком талантлива, чтобы довольствоваться одной лишь личной жизнью, он это точно знал. Он просто был уверен в этом. И в то же время вынужден был признать: вернуться к "Мэрилин Монро" она не может. Не должна. Потому что настанет день, и "Мэрилин" убьет ее.
И несмотря на это, он писал сценарий. Специально для нее.
К тому же им нужны были деньги. А с рождением ребенка их понадобится еще больше.
Он спустился на кухню помочь ей. Норма была целиком поглощена составлением букета, лицо блестело от пота. Брала бледно-голубую гортензию, присоединяла к ней несколько стеблей красных вьющихся роз с темными пятнами какого-то грибка на листьях.
- Ты только посмотри, Папочка! Какая красота!
К ним в гости приезжают его друзья с Манхэттена. И сначала на террасе им подадут напитки, а потом все они вместе отправятся обедать в таверну "Китобой". И застенчивая и грациозная жена Драматурга намеревалась расставить вазы с цветами по всему дому, в том числе и в спальнях для гостей.
- Цветы дают людям понять, что им здесь рады. Что они - желанные гости.
Он наполнял вазы водой, а Норма расставляла в них цветы, но что-то у нее не ладилось. Гортензии вываливались из ваз.
- Дорогая, а ты обрезай стебли покороче. Вот так, поняла? - Это не было упреком, не было критикой, но Норма тут же скисла. Веселое ее настроение улетучилось.
- О, но ведь я хотела… Что?
- Послушай, не волнуйся. Мы сейчас исправим этот недостаток. Вот так…
Черт! Наверное, ему не следовало произносить это слово, "недостаток". Оно еще больше расстроило жену - она отшатнулась, как ребенок, которому влепили пощечину.
Драматург стал пристраивать гортензии в плоские вазы, на поверхности плавали головки цветов. (Надо сказать, что многие из них уже отцветали. Больше дня им не продержаться. Но Норма, похоже, этого не замечала.) Затем он начал вплетать между гортензиями стебли красных вьющихся роз с оборванными листиками.
- Смотри, милая, как красиво у нас получается. С этаким японским акцентом.
Норма наблюдала за его действиями с расстояния нескольких ярдов. Молча. Стояла и поглаживала живот, прикусив нижнюю губку. И еще как-то странно и часто дышала, и похоже, не слышала, что говорил ей муж. А затем с сомнением в голосе заметила:
- Разве это правильно, делать вот так? Ставить цветы вот так? Так коротко обрезать стебли? Никто не б-будет над нами смеяться?
Драматург поднял голову и удивленно уставился на нее. - Смеяться? С чего это тебе вдруг в голову взбрело, что кто-то станет над нами смеяться?
И выражение лица у него было недоумевающее. Смеяться надо мной?..
10
Он искал ее на кухне, в маленьком алькове, где она иногда пряталась.
Если не в кухне, то в гараже.
Если не в гараже, то на верхней ступеньке лестницы, ведущей в подвал.
(Что за странное, вонючее, темное место! Нашла, где прятаться!.. Хотя Норма отказывалась признаться, что прячется.)
- Дорогая, почему бы тебе не посидеть с нами? На террасе? Что ты здесь делаешь?
- О, Папочка, сейчас иду! Сию же минуту! Я как раз…
Поздоровалась с гостями и почти тотчас же умчалась прочь, как испуганная дикая кошка. И оставила его одного с друзьями. Неужели испытывает страх, как при выходе на сцену?
Но он не стал упрекать ее. Не стал говорить: Знаешь, Норма, не следует давать им пищу для разных там кривотолков и разговоров! О нас.
На самом деле подразумевалось: пищу для разговоров о тебе.
Нет, он вел себя, как и подобает любящему мужу, - был добр, мягок, сочувственно улыбался. Добродушно подшучивал над всем известной застенчивостью Мэрилин Монро, старался превратить это в расхожую домашнюю шутку. Нашел ее на кухне, в алькове, целиком поглощенную разглаживанием бумажных пакетов для продуктов. Гости тем временем осматривали дом, потом вышли на террасу. Драматург поцеловал жену в лоб, чтобы успокоить. От волос исходил еле уловимый химический запах. Она вот уже несколько месяцев не обесцвечивала волосы, но стоило ей вспотеть, и они начинали пахнуть.
Он говорил с ней очень нежно. Не ругал, не упрекал ни в чем. Он видел строки этого диалога, как будто только что написал его сам.
- Дорогая, не стоит придавать их визиту такого уж большого значения. Ты, похоже, нервничаешь. Ты ведь уже знакома с Руди и Джин, сама говорила, что они тебе нравятся…
- Но я им не нравлюсь, Папочка. И потом, они приехали к тебе.
- Не говори глупостей, Норма. Они приехали повидать нас обоих.
(Нет, не так. Из голоса следует убрать всю раздражительность. И удивление - тоже. Он должен говорить с этой девочкой-женщиной так, как некогда говорил со своими маленькими детьми, обожавшими и в то же время немного побаивающимися своего папочку.)
- О, да я нисколько не виню их в этом! Их я не виню. Ты же их друг.
- Ну да, конечно, я знаю их гораздо дольше, чем ты, фактически вот уже полжизни. Но…
Она рассмеялась, затрясла головой и подняла обе руки ладонями вверх. В этом жесте крылись и мольба, и знак того, что она сдается.
- О, но… Зачем этим людям, близким и лучшим твоим друзьям, тем более он писатель, она редактор, зачем этим людям я?
- Дорогая, так ты идешь или нет? Они ждут.
И она снова покачала головой, и снова засмеялась. И смотрела на него странно, чуть искоса. Ну в точности одичавшая кошка, перепугавшаяся без всякой на то причины, кошка, готовая удрать и еще - опасная… Однако Драматург отверг все ее абсурдные опасения и начал просить снова, тихонько и нежно поглаживая пальцем по лбу, стараясь поймать ее взгляд. Стараясь сделать так, чтобы она смотрела ему прямо в глаза, - порой это срабатывало, как гипноз.
- Дорогая, так ты идешь со мной, да? Ты выглядишь так чудесно, ты у меня просто красавица.
Она действительно была красавицей, женщиной, страшившейся своей красоты. Иногда ему казалось, она рьяно отвергает эту красоту, не хочет, чтобы красоту путали с "ней самой". И в то же время он не знал еще ни одной женщины, которая бы столь трепетно относилась к своему внешнему виду, особенно если ей предстояла встреча с незнакомцами.
Норма слушала его и, похоже, взвешивала все "за" и "против". Потом повела плечами, усмехнулась, потерла вспотевший лоб и достала из холодильника огромное и тяжелое блюдо с сырыми овощами, выложенными в виде геометрического рисунка, по цвету. Достала оттуда же и приготовленный ею сметанный соус. Блюдо получилось очень красивое, и Драматург не преминул сказать ей это. Сам же взял поднос, заставленный напитками, и вышел из кухни. Все снова было хорошо! Все просто чудесно! Как во время съемок "Автобусной остановки", где она вдруг запаниковала, держалась скованно, убежала, а через некоторое время снова появилась на площадке, и это была уже совсем другая Шери. Живая, подвижная, как пламя, куда более естественная и убедительная, чем прежде.
Друзья, Руди и Джин, любовались с террасы океаном. Обернулись, заслышав шаги, к ним приближалась красивая пара. Драматург и Блондинка Актриса. Женщина, хотевшая, чтобы ее называли "Нормой", была ослепительно хороша собой (позднее Руди с Джин клялись, что, глядя на нее, просто невозможно было избежать этого клише). Свежий, изумительный цвет лица, прозрачная, словно светящаяся изнутри кожа, какая бывает только на ранних стадиях беременности; волосы светло-каштановые, с золотистым отливом, пышные и вьющиеся. На ней было летнее платье с огромными оранжевыми маками на белом фоне, цветы так соблазнительно колыхались на бедрах при ходьбе - и с низким вырезом, открывающим высокую тугую грудь. На ногах белые лодочки на шпильках с открытым носом, и она улыбалась гостям, слегка щурясь, как будто ее слепили прожектора. И тут вдруг она споткнулась на верхней ступеньке, и огромное блюдо выскользнуло у нее из рук и грохнулось на пол, и по полу рассыпались яркие разноцветные овощи вперемешку с белым соусом и осколками керамического кувшинчика.
11
Из-за каких-то мелочей ты устраиваешь целое испытание. Испытание нашей любви.
Ничего себе мелочи! Для тебя и сама моя жизнь, наверное, мелочь.
Зачем ты так? Это уже напоминает шантаж.
Ты никогда не защищал меня, мистер. Не защитил ни от одного из этих ублюдков.
Это еще вопрос, кто нуждается в защите. Неужели всегда только ты?
Они меня презирают! Твои так называемые друзья.
Ничего подобного. Это ты сама себя презираешь.
12
А вот его пожилых родителей она просто обожала. И, к его удивлению, родители тоже были от нее в восторге.
При первой же встрече, на Манхэттене, мать Драматурга, Мириам, отвела его в сторонку, крепко вцепилась в рукав и восторженно прошептала сыну на ухо:
- Эта девочка ну просто моя копия! Когда я была в ее возрасте. Вся так и светится надеждой.
Эта девочка! Мэрилин Монро!
К удивлению и запоздалой досаде Драматурга, вдруг выяснилось, что его родители никогда не испытывали особой "теплоты" к его первой жене, Эстер. К бедной Эстер, с которой он прожил целых двадцать лет, подарившей им внуков, которых старики просто обожали. К Эстер, которая была еврейкой и очень близка к ним по происхождению. В то время как Норма - "Мэрилин Монро" - была квинтэссенцией белобрысой шиксы.
Но повстречались они с Нормой не в 1926-м, а в 1956-м. И за эти годы многое изменилось в еврейской культуре, да и во всем мире в целом.
Драматург также заметил (об этом говорил ему еще Макс Перлман), что женщины вопреки ожиданиям часто относятся к Норме с необычной теплотой.
Казалось бы, тут можно ожидать зависти, ревности, неприязни, однако ничего подобного. Вместо этого женщины испытывали странное сродство с Нормой, или "Мэрилин". Возможно, глядя на нее, они как бы видели себя?.. Улучшенную, идеализированную свою версию?.. У мужчин подобное заблуждение могло вызвать только улыбку. Что крылось за этим - обман зрения, заблуждение? Но что понимали в этом мужчины? Если кто-то из них и мог противостоять чарам Нормы, то должен был быть особый мужчина; достаточно мудрый, понимающий, что, несмотря на исходящую от нее сексуальную притягательность, она отвергнет его. А уж кому, как не Драматургу, было знать, на какие фокусы и выверты способна оскорбленная мужская гордость.
Да если бы Блондинка Актриса с самого начала не выказывала столь явно своего расположения к нему, он бы наверняка и сам отзывался о ней с пренебрежением!
Весьма неплохо для киноактрисы. Но для сцены слабовато.
Однако судьба распорядилась так, что мать Драматурга воспылала к его второй жене пламенной страстью. Ибо перед ней вдруг предстала робко улыбающаяся Норма, достаточно молоденькая, выглядевшая моложе своего возраста, чтобы пробудить в семидесятипятилетней старухе ностальгические воспоминания о собственной, давно минувшей молодости. Однажды Драматург слышал, как мать доверительно говорила Норме, что в ее возрасте у нее были в точности такие же волосы, как у невестки: "Ну, точно такого же цвета, и тоже вьющиеся". В другой раз он подслушал еще более интимное признание Норме - оказывается, во время первой своей беременности мать чувствовала себя "просто королевой. Такое бывает раз в жизни!"
И Норма совершенно не боялась, что ее свекор и свекровь, сами люди не слишком образованные, будут вдруг над ней смеяться.
На кухне своей квартиры в Манхэттене и в "Капитанском доме" Мириам весело и без умолку болтала, а Норма лишь кивала и бормотала что-то в знак согласия. Мириам учила Норму готовить куриный бульон с клецками из мацы, а также рубленую печенку с луком. Драматург не испытывал особого пристрастия к еврейской кухне, но эти, "любимые" его блюда с удручающей регулярностью подавались в доме родителей за обедом. И еще - борщ.
Мириам готовила борщ со свеклой. Иногда - с капустой.
А еще Мириам готовила бифштексы. И уверяла, что это так же просто, как открыть дюжину банок консервов "Кэмпбелл".
Мириам подавала борщ разогретым или, напротив, охлажденным. В зависимости от времени года.
У Мириам имелся также рецепт борща "на скорую руку", для этого она использовала мелкие консервированные свеколки.
- И сахару много не класть. Можно добавить лимонного сока. Или уксуса. Ну, как вам это нравится?
И борщ у нее получался изысканнейший.
13
ОКЕАН
Я разбила зеркало его осколки уплыли в Китай.
Прощай!
14
И вот настал тот ужасный июльский вечер, когда Норма вернулась из города и муж увидел вместо нее Розу. Розу, жену-изменщицу из фильма "Ниагара".
Нет, это, разумеется, было лишь плодом его воображения!
Она поехала то ли в Галапагос-Коув, то ли в Брансуик на большом многоместном автомобиле с открытым верхом. Хотела купить свежего хлеба и фруктов, а также что-то там в аптеке. Кажется, витамины. Или рыбий жир в капсулах. Чтобы увеличить в крови количество белых кровяных телец, так она вроде бы сказала. Вообще она довольно часто рассказывала мужу о своем самочувствии. Если уж быть до конца точным, то была единственная волнующая ее тема. Ребенок растет в животе. Готовится появиться на свет. Какое счастье! В Брансуике проживал врач-гинеколог, знакомый одного ее нью-йоркского врача, которому она показывалась раз в неделю.
А может, она отправилась туда "привести в порядок" волосы или ногти? Одежду Норма покупала редко (на Манхэттене ее туг же узнавали, и она ударялась в бегство), но теперь, когда беременность становилась все более заметной, она заговорила о том, что ей нужны новые вещи. Специальные комбинезоны, халаты и платья для будущих мам.
- А вдруг ты разлюбишь меня, Папочка, если я буду выглядеть плохо? Или не разлюбишь?
Она уехала рано, приготовив ему завтрак, и дала о себе знать только после трех.
Драматург целиком погрузился в работу, на него, что называется, снизошло вдохновение (вообще ему редко удавалось написать больше одной странички диалогов в день, да и то с бесконечными исправлениями, перечеркиваниями, стонами и ворчанием), а потому он не замечал долгого отсутствия жены. Пока вдруг не зазвонил телефон.
- Папочка? Знаю, что з-задержалась. Но уже еду, скоро буду. - Извиняющийся ее голосок звучал как-то странно - бездыханно, сдавленно. И он ответил:
- Не спеши, дорогая. Я, конечно, уже немного волновался, но ничего. И смотри, веди машину осторожно. - Шоссе, тянувшееся вдоль побережья, было узким и извилистым, и порой, даже средь бела дня, его заволакивали клочья густого тумана.
Не дай Бог, Норма попадет в аварию, в ее-то положении!
Впрочем, водителем она была осторожным, в этом Драматург уже успел убедиться. За рулем старого "плимута"-универсала (он казался ей слишком огромным и громоздким, не машина, а прямо автобус какой-то!) она сидела, напряженно подавшись вперед, хмурясь и покусывая нижнюю губку. И еще часто и резко ударяла по тормозам. И еще слишком нервно и настороженно относилась к присутствию других автомобилей на дороге. Имела привычку останавливаться на красный свет, не доехав приличной дистанции до перекрестка, будто боялась задеть кого-либо из пешеходов капотом своей громоздкой машины. Никогда не ездила со скоростью свыше сорока миль в час, даже на скоростной автостраде - в отличие от Драматурга, водившего машину быстро и не слишком сосредоточенно, в разгильдяйском стиле, типичном для ньюйоркца, любившего поболтать за рулем. Иногда, жестикулируя, он даже отрывал от руля обе руки. А потому ему казалось, что Норме за рулем можно доверять куда больше, нежели ему самому!
Но теперь он ждал ее и начал волноваться. Вернуться к работе уже не получалось. Ему пришлось ждать еще целых два часа и двадцать минут.
Поездка от поселка Галапагос-Коув до "Капитанского дома" занимала не более десяти минут. Но может, Норма звонила ему из Брансуика? Он пребывал в полном смятении и никак не мог вспомнить.
Несколько раз казалось, что он слышит шуршание шин по гравию, при въезде на дорожку, ведущую к дому. Что она в свойственной ей осторожной манере въезжает в гараж. Хруст гравия. Стук захлопнувшейся дверцы. Ее шаги. Ее шепоток со ступеней:
- Папочка? Я вернулась.
Не в силах противостоять порыву, он торопливо спустился вниз и заглянул в гараж. И разумеется, никакого "плимута" там не увидел.
По пути обратно прошел мимо двери в подвал, она была распахнута настежь. Он с грохотом захлопнул ее. Почему эта чертова дверь вечно открыта? Щеколда держит надежно, стало быть, это Норма оставила дверь открытой. Снизу из темного подвала с грязным земляным полом тянуло густым и тошнотворным запахом распада. Пахло землей, гнилью и Временем. Он передернулся.
Норма говорила, что ненавидит этот подвал:
- Там так противно. - Единственное место в "Капитанском доме", где ей не нравилось. И тем не менее Драматург подозревал, что она уже неоднократно обследовала этот подвал с фонариком. Ведет себя прямо как маленький своенравный ребенок, которого притягивает пугающая неизвестность. Но Норма уже давно не ребенок, ей тридцать два. Тогда с какой целью она это делает? Зачем нарочно себя пугает? Тем более в ее-то положении!..
Нет, этого ей я никогда не прощу, думал он. Не прощу, если она разрушит наше счастье.
Где-то уже около шести вечера телефон зазвонил снова. Он тут же сорвал трубку с рычага. Тот же слабенький бездыханный голосок:
- О, Папочка! Ты, наверное, на меня жутко з-злишься?
- Норма! В чем дело? Где ты?
Ему не удалось побороть звеневший в голосе страх.
- Да встретилась тут кое с какими людьми…
- Какими еще людьми? Где?..
- О, Папочка! Да не волнуйся ты так, ничего страшного со мной не произошло. Просто я… ну, как бы это сказать… Что?.. - С ней говорил кто-то еще, и она отвечала, прикрыв трубку ладонью. Драматург, весь дрожа, прислушивался к этим взвинченным голосам. А фоном для них служили громкие звуки рок-н-ролла. Но вот на линии снова прорезался голосок Нормы, она хихикала. - Ой, Папочка, ты бы знал, до чего ж здесь весело! Прямо с ума можно сойти! И еще здесь такие милые люди, нет, правда, Папочка. И говорят вроде бы по - французски, представляешь? Две девушки. Они сестры! Нет, вернее, не просто сестры. Близнецы!
- Что-что, Норма? Я плохо тебя слышу!.. Какие еще близнецы?
- Не важно. Но я уже еду, Папочка. Прямо сию минуту! И приготовлю тебе ужин. Обещаю!
- Норма…
- Папочка, а ты меня любишь, а?.. Ты на меня не сердишься?
- Норма, ради Бога…
Наконец в 18.40 "плимут" с Нормой за рулем въехал во двор. Она весело махнула ему рукой через ветровое стекло.
Он так ждал ее, что лицо от напряжения окаменело. Казалось, он прождал ее целые сутки. Однако небо было еще по - летнему светлым. Лишь с востока, со стороны океана, поднималась с линии горизонта тьма, вздымалась, словно занавес из темного шелка, и неровные его края состояли из клубящихся туч.
А вот и Норма, спешит к нему со всех ног. Нет, скорее это Девушка Сверху. Или же Роза, маскирующаяся под Девушку Сверху.