А надо сказать, что у персов есть такое божество, Фарна, в виде сияния над головой знатных и удачливых. Греки его не видят, видят только персы; и Митрадат в ту ночь увидел Фарну у головы Клеарха и все понял.
- Что же ты, однако, не признался моему отцу?
- Чтобы он не сварил меня в свинце или масле…
Митрадат рассмеялся:
- Он бы усадил тебя за свой стол и пожаловал бы тебе больше земли, чем во всей твоей Гераклее! Разве персы убивают врагов, просящих о защите? Разве царь не осыпал милостями и Фемистокла, и Алкивиада, когда народ прогнал их за то, что их победы вызывали слишком большую зависть?
Уже светало, когда Клеарх проснулся, взял кувшин с водой и пошел по малой нужде к краю крыши. И вдруг слышит, кто-то точит нож. А голос спрашивает:
- А за людьми управляющего уже посылали?
- Может, сами управимся, их же всего двое?
Собеседник возразил:
- Нет, надо связать их и послать за людьми Фарнака. Потому что он предупреждал, чтобы мы таких вещей без его ведома не делали…
Клеарх разбудил Митрадата и рассказал о разговоре.
- Вот, - сказал с тоской Митрадат, - отец хочет убить меня за то, что я недостоин рода Артабаза, а лидиец хочет убить меня за то, что я - из рода Артабаза… Бежим!
- Нет, - возразил Клеарх, - если мы убежим, они нас догонят и убьют. Надо уезжать со спокойным сердцем.
Юноши спустились с крыши, подошли к окну и увидели, как хозяйкин сын осматривает большой нож. Тут они вскочили в окно и прирезали его и двух рабов, а женщину пожалели и привязали к столбу.
А потом Митрадат отворил соседнюю дверь и сказал:
- Какая досада! Я забыл тебе сказать: это ведь царская деревня, и здесь ведь ни смокву сорвать, ни свинью зарезать нельзя без ведома управляющего.
И точно: за дверью, над желобом для стока крови, лежали два связанных борова.
Юноши заторопились, и надо же: на выезде из деревни им попался хозяин с рыбой в корзинке.
Клеарх сказал:
- Мы решили ехать пораньше, и хозяйка сказала: если встретите моего мужа по дороге, попросите его проводить вас.
У них была лишняя лошадь, и хозяин действительно ехал с ними несколько часов. Клеарх, прощаясь, дал ему две мины:
- Ты уж извини, так получилось, что нам пришлось рано уехать…
- Это было не самое приятное общество, - сказал Митрадат, глядя вслед провожатому.
Клеарх ответил:
- Этот человек вернулся бы, увидел, мертвецов, и за нами вдогонку пустилась бы вся деревня.
Тут Митрадат подскакал к нему и хотел обнять, но место было неудобное, он перевесился с лошади и чуть не упал.
- Не время обниматься, - сказал Клеарх.
- Ладно, - рассмеялся Митрадат, - обниму, когда будет время. Однако в Сарды мне теперь действительно нельзя; надо в Ионию: Тирибаз человек страшный, но друг отца.
* * *
Кшатрапаван Ионии Тирибаз принял Митрадата, как сына, дал ему два городка на пропитание и одежду и сказал:
- Только посмей у меня уехать в Сузы! Эта вражда пройдет быстро, если не идти с ней к царю. А то будет с тобой, как с Сохрабом.
Митрадат рассказал Клеарху об этом ответе, и грек спросил:
- А кто такой Сохраб?
- Сын Ростама. Герой Ростам возвел на бирюзовый трон Кай Хосрова, а Сохраба убил как царского врага. Это не совсем так было, но царь сказал: "Мощь Ростама необозрима, если сын будет с ним плечо к плечу, что останется от моего трона?"
- А ты что думаешь? - помолчав, спросил Клеарх.
Кровь Митрадата все еще кипела при мысли о перенесенных пытках, он прокусил губу чуть не до крови и сказал по-гречески:
- А я думаю, что лучше быть Эдипом, чем Сохрабом.
Вскоре Митрадат попросил, чтобы Тирибаз внес Клеарха в список своих друзей.
- Он - анарья, - отказался кшатрапаван.
"Анарья" по-персидски значит то же, что "варвар" по-гречески. Тогда Митрадат велел Клеарху явиться на следующий день на пир и непременно опоздать.
Клеарх так и сделал и, войдя, увидел, что пир уже в полном разгаре: золотые блюда, серебряные павлины, гости в тончайшем виссоне, благовония, венки, розовая вода.
Знатный перс поднялся навстречу опоздавшему греку, поцеловал и обнял. Гости дивились, и многие негодовали.
- Знайте же, - сказал Митрадат, - этот человек мне дороже отца, ибо отец, когда даровал мне жизнь, думал лишь о своем удовольствии, а Клеарх, спасая мою жизнь, мог утерять свою…
Митрадат посадил Клеарха подле себя и, когда уже все поели, вымыли руки и начади пировать с вином и музыкантами, сказал ему:
- Я обещал обнять тебя тогда, когда от этого будет прок, и, как видишь, исполнил обещание. Теперь многие будут приходить к тебе с просьбами, чтобы ты походатайствовал за них. Однако говори мне, сколько тебе дали, потому что эти люди будут норовить обмануть тебя и дать мало за то, что стоит гораздо дороже.
Так прошел месяц, и однажды Митрадат сказал Клеарху:
- Я слышал, что ты вчера не принял просьбы от одного финикийца и вообще ты скопил меньше денег, чем мог бы.
Клеарх промолчал.
- Ладно! - сказал Митрадат. - Этот финикиец действительно бесчестный человек. Возьми его к себе и делай с ним, что хочешь, пока он не признает, что должен тебе двадцать талантов. Или у вас так не делают?
- Нет, - сказал Клеарх, - у нас так не делают. В Греции, когда разоряют богатого человека, добро отдают не другому человеку, а всему народу.
Клеарх взял к себе финикийца, однако пытать не стал, а обращался с ним хорошо. Финикиец в благодарность отдал ему двадцать талантов золота и сказал:
- Я буду молить за тебя того, чье имя благословенно в вечности, чтобы, когда с тобой случится то же самое, ты попал бы в руки человеку столь же милостивому.
Эти слова запали Клеарху в сердце.
И вот однажды, когда Клеарх отдыхал, в саду раздался крик:
- Клянусь Зевсом, я проучу этого взяточника и негодяя! И тут же какой-то огромный человек, пьяный и с обнаженным мечом, перемахнул через глиняную стену и бросился на Клеарха. Двое рабов пытались было схватить его, человек подхватил их и шваркнул о стенку, подскочил к Клеарху, вонзил меч в низенький столик и закричал:
- Клянусь Зевсом! Ты ответишь за все! Тирибаз послал меня и солдат в поместье Митрадата, а наглец управляющий стал жаловаться, что мы портим его рабынь! У меня под началом тысяча здоровых мужчин, как они могут обойтись без баб? А когда я окунул его в озеро, чтоб он успокоился, эта дрянь явилась со взяткой к тебе!
Тут Клеарх расхохотался, потому что узнал греческого наемника Биона, того, которому помог бежать. А Бион, хоть и был пьян, тоже пригляделся и вскричал, пораженный:
- Клянусь Зевсом, ты ли это! Да я всем говорил: вот человек, который может разорить всю Фригию, а то и Лидию! А ты вот славную выгоду променял на позорную!
Через месяц поехали на несколько дней на охоту: Митрадат и Tax, внук Тирибаза. Клеарх был с ними.
Митрадат сказал Клеарху.
- Царь велит мне ехать в Сузы, и я не знаю, зачем. Поедешь ли ты со мной или останешься здесь? Потому что, сказать по правде, если ты поедешь со мной, я не знаю, чем эта поездка кончится, а если останешься здесь, я боюсь, что у тебя не будет поддержки.
Клеарх оборотился к Таху и сказал:
- Тирибаз опять собирается воевать с ионянами. Позволь мне быть у него на службе, а те деньги, что у меня есть, пойдут на наемников. Я думаю, повернулся он к Митрадату, - это самый верный способ не лишиться того добра, что ты мне дал. И еще ты можешь всегда помнить, что мой отряд в твоем распоряжении.
На том и порешили.
* * *
Два года как был заключен между греками царский мир. По этому миру Спарта владычествовала над всеми греческими городами Европы, а Персия над всеми греческими городами Азии. Греки говорили, что этот мир заключил Анталкид, в Сузах говорили, что этот мир заключил царь, а в Ионии говорили, что этот мир заключил сатрап Ионии Тирибаз.
Пока, однако, Тирибаз ездил к царю с Анталкидом, управлял Ионией его злейший враг Струф. Струф взял в союзники афинян и вместе с ними помог критскому тирану Эвагору подчинить себе весь остров. Спартанцы, впрочем, нанесли флоту афинян поражение, а на суше захватили в плен Тиграна, зятя Струфа. Иначе говоря, афиняне, уже подписавшие мир с царем, помогали по просьбе сатрапа Ионии царскому врагу Эвагору, спартанцы же, будучи в войне с царем, били его врага.
От этого или от других причин, но азийские города не согласились с условиями мира и сказали, что бедность и свобода лучше рабства и процветания. Эфес, Родос, Самос, Книд и критский тиран, почетный гражданин Афин Эвагор вступили в союз; им помогали карийский династ Гекатомн и Афины.
Тирибаз набирал наемников из собственных средств; средств не хватало. Ведь налоги, что получает наместник, подобны льду, что кладут перед ним на пиру: чем больше почета, тем больше рук, передающих лед. И глядишь, лед был большой, а стал маленький, а руки у всех стали влажные. Тирибаз это знал и не очень-то любил людей с влажными руками.
Tax рассказал деду о просьбе Клеарха. Тот выпрямился, глаза его потемнели от гнева.
- Так! Ты опять якшался с этими анарьями?
- Только с Клеархом и другом его Митрадатом.
- Другом или подружкой? - закричал в бешенстве наместник. - Я запрещаю упоминать имена этих двоих в моем присутствии.
На следующий день Тирибаз заснул и увидел сон: перед ним был златорогий баран, и какой-то обнаженный человек подбежал к этому барану, схватил барана за заднюю ногу и за рог, перевернул и сломал ему шею. После этот человек убежал.
* * *
Тирибаз, кшатрапаван Ионии, не любил эллинов.
Надо сказать, что царь Дарий, обустраивая царство, не имел понятия о наилучших методах правления; он упорядочил подати и меры веса, что же касается языков и законов, это он оставил на усмотрение каждой области, полагая, что закон, наилучший во всех отношениях, может оказаться наихудшим в отношении Лидии, Арахосии, Дрангианы или Бактрии.
Поэтому Тирибазу, бывшему наместнику Армении, не нравились порядки Ионии и то, что персидская знать вместо поместий живет в греческих городах; он, однако, ничего не менял и только велел прогнать рыночных торговцев с площади перед дворцом, предназначенной для военных упражнений и игры в мяч.
Почему-то греческие наемники шли к нему толпой, а за высокомерие почитали, как бога. Ходили, правда, нехорошие слухи, что Тирибаз не разрешил грабить. Никто, однако, не сомневался, что еще до осени покончат и с Эфесом, и с восстанием.
Тирибаз долго не хотел даже слышать о Клеархе, но Tax, а потом и греческие командиры, особенно добряк Бион, извели его своими просьбами. Он согласился и сказал: "Я знаю, это принесет мне несчастье, но от судьбы не уйдешь".
В начале месяца гиакинфия вдруг пришло царское распоряжение: плыть на Кипр и воевать с Эвагором. Тирибаз созвал во дворец командиров, греков и персов отдельно.
Бион вошел и увидел, что перед домом играют в чоуган: это такая игра, в которой конники гоняют мяч. Очень похоже на немейские игры, только там, скажем, полноправные граждане бегают в полном вооружении на глазах других полноправных граждан, а в чоуган играют только знатные, и смотрят на них жены, сестры и старики.
Один из конников подскакал к Биону и соскочил с коня. Это был Клеарх.
- Ну что, - сказал Клеарх, - я тебе говорил, что персы воюют не для выгоды, а для славы. Так это и есть! Ведь если мы возьмем Эфес, это принесет выгоду Тирибазу; а если отправимся на Кипр, то некоторая выгода будет царю, а Тирибазу ничего, кроме славы.
Бион изумился и спросил:
- Не стоит ли объяснить это Тирибазу?
Тут они обернулись и увидели, что рядом с ними стоят Тирибаз и Tax, и Tax, верно, перевел деду разговор. Наместник наклонил голову и сказал:
- Друг мой Клеарх! Я созвал греческих командиров узнать, как у вас с припасами на дорогу, а со своей славой я сам разберусь.
На следующий день наместник Ионии Тирибаз проснулся во вторую половину ночи, называемую уша, и долго молился, подкладывая в огонь благовония. У него шумело в ушах, и он думал, что это силы тьмы, которые в час рассвета сильнее всего смущают душу; когда он кончил молиться, ему доложили, что на площади, с которой он велел прогнать торговцев, собрались греческие наемники; он вышел на второй этаж, отогнул занавесь и стал смотреть.
Отец, дед и прадед Тирибаза, наместники Армении, были всегда верны царю, а во дворцовых склоках не участвовали.
Восемнадцать лет назад Кир, младший брат Артаксеркса, владыка всей Малой Азии, взбунтовался и пошел на брата войной. Царица Парисатида была всемогуща и считала младшего сына более достойным царства. Все, однако, изменилось, когда узнали, что войско Кира почти наполовину состоит из анарьев: греков, пафлагонцев, киликийцев; и мало кто встал на сторону человека, растоптавшего честь своего народа. Тирибаз оказал царю Артаксерксу немалые услуги в битве при Кунаксе, а быть благодетелем царя так же опасно, как быть его заимодавцем.
Притом же царь обещал Тирибазу в жены свою дочь, а потом раздумал и женился на ней сам. С той поры царь очень обиделся на Тирибаза, так как считал, что Тирибаз должен обидеться на него.
Царь обласкал Тирибаза и послал его в Ионию, которая была много богаче горной Армении и где у Тирибаза не было ни корней, ни вассалов.
В Ионии Тирибаз увидел, что та же причина, мятеж Кира, которая в Азии по ту сторону Галиса усилила могущество подавившей мятеж знати, Азию по эту сторону Галиса наполнила завистливыми варварами. Эти люди не стеснялись ходить обнаженными, испражняться и извергать пищу в присутствии других; они занесли к персам вещь омерзительнейшую - любовь к юношам; а над лучшим из браков, между сестрой и братом, потешались.
Врожденная рабу привычка к подчинению делала их, однако, отличными солдатами: так же, как в своих крошечных городах они приучались считать себя не целым, но частью целого, так и в отрядах привыкли слушаться командиров.
Тирибаз всегда глядел на мир как воин. Он считал, что царство - это когда правят, опираясь на знать, на вооруженных конников. Полис - это когда правят, опираясь на гражданское пешее ополчение. А тирания - это когда правят, опираясь на наемников. Тирибаз видел, что персидские наместники в Малой Азии ведут себя, как греческие тираны. Митрадат внушал ему омерзение; Тирибаз боялся за душу внука.
Итак, Тирибаз глядел на площадь. Толпа кричала, вокруг нее неподвижно стояли армянские конники Тирибаза, греки глядели на них, видимо, пугаясь, и кричали еще громче. Конников было около сотни. Командир их, Tax, внук Тирибаза, и еще один армянин, Вараздат, поднялись во дворец и отыскали наместника.
- Они не хотят на Кипр, они хотят в Эфес. Кричат: нам платит не царь, а Тирибаз, и делать мы будем то, что прикажет Тирибаз.
Tax и молодой командир явно считали, что наемники правы. Тирибаз молча обмахивался ддинным концом белого пояса.
- А на Кипр, - продолжал Tax, - они не пойдут иначе, как за прибавку к жалованью.
Вниманием толпы завладел новый оратор. Tax покраснел от удовольствия.
- Он говорит: надо соединиться с эфесянами! Говорит: человек не обязан слушаться царя, если тот желает ему зла!
Тирибаз смотрел вниз, на две тысячи грязных греков и две сотни конников с золотыми бляхами и гранатовыми яблоками на концах копий.
- Ты все-таки хорошо выучился по-гречески, - усмехнулся он. - Или этих смутьянов слишком много?
Tax вспыхнул от стыда, схватился за меч и сказал:
- Густую траву легче косить.
- Так иди и скоси.
- Но распоряжение царя…
- Думай о собственных грехах, а не о поступках царя.
Tax повернулся и побежал.
В это время сквозь толпу проехали два всадника: Клеарх и Митрадат. Клеарх наклонил голову, сказал:
- Друг мой! Мне кажется, тебе все же не стоит ехать к царю, и еще тебе стоит переменить свое мнение о том, что восстание не может быть удачным. С персидским войском - несомненно. Но не с греческими наемниками, ведь уже со времени восстания Кира Египет независим, а причина тому то, что войска Ахориса почти сплошь из греков. И на помощь Тирибазу придут и ионяне, и карийцы, и тот же Эвагор.
- Дело, Клеарх, не в войсках, а в Тирибазе, - ответил Митрадат. Тирибаз очень любит пирог с глухарями. Такой пирог с глухарями Дарий как-то послал деду его, Виване. Вивана отломил кусок и бросил любимой собаке, та поела и сдохла. Вивана задумался и сказал: "Если я съем пирог, то умру, а если не съем, то ослушаюсь царя и утрачу честь. Разве смерть не лучше позора?" И съел.
Митрадат помолчал и прибавил:
- Оронт, царский зять, и Тиссаферн, оба враги Тирибаза, пропустили через свои земли шесть тысяч греческих наемников в надежде: либо они разорят Армению, либо Тирибаз возмутится. И в Армении царь ничего не смог бы с ним поделать. Эти старые персы - они всегда, унижаются перед царем, и сквозь унижение их проглядывает больше тщеславия, чем сквозь дыры плаща Антисфена.
Тирибаз не слышал этого разговора, а только увидел - Tax выскочил из дворца с безумными глазами, Клеарх и Митрадат перехватили его. Юноши заспорили; Tax побежал к конникам, Митрадат - во дворец, а Клеарх вышел на площадь, влез на возвышение и стал говорить.
Тирибаз смотрел сверху. Клеарх говорил долго, выпростал руки из-под плаща и взмахивал ими, словно бросал зерно. Наемники кричали сначала, как голодные гуси, потом как гуси сытые.
Тирибаз обернулся - рядом с ним стоял Митрадат.
- Что он говорит? - спросил перс.
Но в переводе на персидский за посеребренной решеткой дворца речь звучала совсем не так, как на площади.
- Говорит, что подобает сначала разбивать главного противника, и если разбить Эвагора, то Эфес сдастся сам. Говорит, что царское недоверие Тирибазу - вздор, ведь сражаться царь велит с тем самым Эвагором, которому помогал враг Тирибаза Струф. И, стало быть, это Тирибазу величайший знак, а Струф теперь прах и пыль в царских глазах. Еще говорит о святилище Афродиты на Кипре, где жрицы бесплатные… О тирании Эвагора. Эфес не дадут грабить, а Кипр дадут…
Просит для удобства счета: кто хочет воевать против тирана, пусть стоит, как стоял, а кто хочет воевать, против свободного народа, пусть станет на одно колено.
Тирибаз посмотрел вниз, на толпу: охотников становиться на колени не нашлось.
- Хуже, чем скотина! - сказал он. - Даже скотину не убедишь, что камни - это сено. Удивительные, однако, у греков обычаи. Колдун он, что ли, твой приятель?
- Отчасти, - отвечал Митрадат. - Но колдовству этому обучают за деньги люди, называемые риторами. И уметь говорить с народом у греков считается обязательным, как у нас - молиться. Спартанец Лисандр, когда замыслил переворот с целью овладеть всей Грецией, первым делом обратился к ритору, Клеону Галикарнасскому, и тот сочинил для него речь, которую потом нашли в пожитках покойника.
- Это, верно, клевета?! - поразился перс.